Этот мост действительно был впечатляющим инженерным сооружением: около 45 м высотой и 270 м длиной. Если бы его успели взорвать, то восстанавливать такой высокий мост было бы непростой задачей. Однако разведывательных данных у немцев для гарантированного захвата важного объекта было явно недостаточно. В истории 1-й танковой дивизии отмечается: «О железнодорожной переправе имелся лишь один плохой аэрофотоснимок. Он показывал наличие с обеих сторон моста укрепленных полевых позиций». Впрочем, внезапной атаке благоприятствовал подступавший к мосту лес. Вопреки традициям, когда диверсанты маскировались под отступающие части, «бранденбуржцы» форсировали реку в стороне от моста и подошли к нему с тыла. Это не было импровизацией, в вышеупомянутом приказе оговаривалась возможность использования диверсантов «как с запада, так и — в случае удачной переправы севернее или южнее этого железнодорожного моста — с востока». С фронта «бранденбуржцев» должны были поддержать две бронемашины и четыре БТРа с мотопехотой из 1-й танковой дивизии. Вылазка диверсантов и атака мотопехоты последовали одновременно, в 18.10. Стратегически важный железнодорожный мост удалось захватить неповрежденным.
А где же были в это время механизированные соединения, еще 22 июня нацеленные на фланг наступающих через Таураге немцев? 28-я танковая дивизия полковника И. Д. Черняховского, совершив 50-километровый марш, к 10.00 утра 23 июня заняла исходное положение для наступления. Однако прожорливые БТ-7 соединения остались без горючего и не могли выполнять поставленную задачу. Для их заправки требовалось не менее 60–70 тонн бензина, а его на месте не было. Дивизионные склады все еще оставались в районе постоянной дислокации, в Риге, в 190 км от района сосредоточения дивизии. Начальник тыла корпуса полковник В. Я. Гринберг и начальник снабжения дивизии интендант 1 ранга Д. И. Дергачев делали все, чтобы своевременно обеспечить части горючим. Усугублялась ситуация постоянными атаками с воздуха на высланные в Ригу колонны автоцистерн. В аналогичной ситуации немцы практиковали доставку горючего по воздуху. То же самое иногда делалось в Красной армии во второй половине войны. Однако в реалиях 1941 г. это было практически невозможно.
88-мм зенитная пушка на прямой наводке
Тем временем марш и сосредоточение советских танков были замечены противником. В одной из утренних записей в ЖБД 1-й танковой дивизии указывалось: «Разведка сообщает, что на левом фланге дивизии находятся вражеские танки и моторизованная артиллерия. Сформировавшееся еще накануне предположение, что там находится мотомеханизированная бригада противника, подкрепляется результатами разведки»[64]. Пауза с заправкой могла иметь для советских танкистов поистине роковые последствия. Если бы не появление на горизонте дивизии Солянкина, немцы вполне могли атаковать и разгромить стоящие без бензина танки.
Горючее было доставлено в 28-ю танковую дивизию только к 13.00. Немалое время заняла заправка боевых машин. В итоге дивизия Черняховского продолжила движение только в 15.00. С противником танкисты столкнулись только в 22.00, когда авангардный 55-й танковый полк был обстрелян с северной опушки леса в районе Калтиненая. Полк развернулся и атаковал противника. По итогам боя было заявлено уничтожение артиллерийской батареи и до 7 противотанковых пушек противника. Собственные потери составили 13 танков. Не добившись решительного результата, полк отошел на север. С наступлением темноты дивизия была отведена на 7 км, в район Пошиле.
Оценка противником действий 12-го мехкорпуса 23 июня была невысокой: «Перед фронтом [1-я тд. — А. И.], очевидно, сражаются части двух мотомеханизированных бригад, предполагавшихся у Тельшая. Руководство этими бригадами, похоже, неорганизованное и вялое». В качестве бригад числились, судя по всему, 28-я и 202-я дивизии. В итоге в журнале боевых действий 1-й танковой дивизии ехидно констатировалось: «Поскольку противник использует свои моторизованные силы, находящиеся на левом фланге дивизии, нерешительно и бессвязно, и до сего момента состоялось боевое соприкосновение, похоже, только с передовыми частями, для прикрытия левого фланга хватит усиленного 1-го батальона мотоциклистов и 4-го разведбата»[65]. Впрочем, если бы Черняховский смог атаковать в первой половине дня 23 июня, его дивизию бы ждало избиение силами новейших немецких танков, почти неуязвимых для 45-мм орудия БТ. Такие случаи в ходе Приграничного сражения тоже имели место, например под Пружанами и Войницей.
С утра 23 июня на фронте 48-й стрелковой дивизии началось сражение за Расейняй. Ему предстояло греметь в окрестностях этого небольшого городка в течение ближайших нескольких суток. Здесь тоже не обошлось без странностей. Уже в начале дня пропали без вести командир 48-й дивизии генерал-майор Богданов, начштаба соединения и представитель из штаба корпуса батальонный комиссар Серебряков. Тогда их сочли погибшими. Сегодня нам известно, что генерал-майор П. В. Богданов попал в плен, точнее, даже добровольно сдался в плен. На построении в лагере в Сувалках он выдал немцам комиссара своей дивизии Фоминова и старшего политрука Колобанова. Изучение биографии 41-летнего генерала Павла Васильевича Богданова приводит к выводу, что его предательство не было спонтанным. В начале 1938 г. он был исключен из партии и в течение нескольких месяцев находился под следствием. В конце 1938 г. он был восстановлен в партии, а в 1939 г. возглавил 48-ю стрелковую дивизию. Этот эпизод мог в какой-то степени надломить Богданова, он мог затаить обиду, а то и злобу.
В плену генерал разошелся не на шутку. Не далее как в сентябре 1941 г. Богданов написал заявление с предложением создать из военнопленных отряд для борьбы с Красной армией. Однако до вооружения коллаборационистов германское командование тогда еще не созрело, и «Власовым» генерал Богданов не стал. В итоге он был назначен начальником контрразведки 1-й русской национальной бригады, участвовал в карательных акциях. После перехода бригады на сторону партизан Богданов был арестован 25 августа 1943 г. и передан советским властям. Он был казнен как предатель в 1950 г. Возвращаясь к утру 23 июня, необходимо отметить, что уже на следующий день (24 июня) именно 48-я дивизия попала в разведсводки групп армий, причем были точно указаны нумерация ее частей и фамилия командира соединения. Столь же подробные данные были у немцев только на разбитую под Алитусом 5-ю танковую дивизию и запертые в Брестской крепости стрелковые дивизии.
Итак, в 11.30 к Расейняю подошли передовые части 6-й танковой дивизии. Обе боевые группы соединения атаковали город с разных направлений. Сопротивление 48-й стрелковой дивизии было оценено немцами как «слабое». Это, впрочем, неудивительно, учитывая ее численность. К 15.00 Расейняй оказывается захвачен. Потерявшие управление батальоны дивизии генерала Богданова стали в беспорядке (в донесении 11-го корпуса написано даже «панически») отходить в направлении Шауляя. Попытка задержать их в районе м. Лиоляй не удалась. Для нормализации обстановки были даже использованы части НКВД. Из отошедших с границы пограничников были сформированы отряды по задержанию самовольно уходящих с фронта.
Тем временем 6-я танковая дивизия, так же как и ее сосед по корпусу, получает данные о сосредоточении на фланге советских танковых сил. Для нее эти сообщения разведки были более актуальными, т. к. боевые группы дивизии генерала Ландграфа были прямо на пути советского контрудара. Сначала следует сообщение о двух приближающихся колоннах советских танков из Кеденяя в 10.00 с авангардом в Ильгижяе (примерно в 25 км от Расейняя). Воздушная разведка сначала опровергает эту информацию, сообщая о наличии немецких моторизованных колонн на дороге Арёгала — Расейняй. Действительно, в этом районе действовала 8-я танковая дивизия соседнего корпуса. Однако вскоре после этого воздушная разведка окончательно подтверждает приближение моторизованных колонн противника. Следует сказать, что это был один из немногих случаев, когда немецкая разведка загодя предупредила о подходящих советских резервах. Сплошь и рядом танки мехкорпусов падали как снег на голову.
Во второй половине дня продолжавшие наступление две боевые группы 6-й танковой дивизии вышли к Дубиссе. Группа Рауса захватывает мост через реку ниже по течению от железнодорожного моста в Лидувенае, ставшего жертвой «бранденбуржцев». В соседней группе Зекедорфа, несмотря на тяжелые условия местности, лидером наступления становятся мотоциклисты. Они же первыми сталкиваются с советскими мотомеханизированными частями, о которых старательно предупреждала разведка. Рота мотоциклетного батальона обходным путем через лес вышла к мосту через Дубиссу. Почти одновременно к тому же мосту вышел советский передовой отряд (около 40 грузовиков) из 2-й танковой дивизии. Скорее всего, это было подразделение 2-го мотострелкового полка. Типичным решением советских командиров подвижных соединений в Приграничном сражении было выбросить вперед мотострелковый полк для прикрытия развертывания танков для контрудара. Однако немцам удается отбросить мотострелков из дивизии Солянкина и занять оборону. Обычно в подобных случаях разыгрывалось кровавое сражение за плацдарм. В данном случае силы немцев оказались чересчур слабы, всего одна рота. Прибывшие с востока на выручку мотострелкам танки 2-й танковой дивизии охватывают плацдарм с двух сторон (по 5 танков на каждом берегу). Немецкие мотоциклисты были вынуждены, понеся тяжелые потери, оставить ценный мост. Взрывать его никто не собирался — он был нужен обеим сторонам.
Истребитель И-153, оставленный на аэродроме Кеданяй
Надо сказать, что Ф. И. Кузнецов в тот момент уже достаточно реалистично смотрел на перспективы оборонительных действий вверенных ему войск. Удержание линии новой границы было утопией. Нужно было готовить рубеж, за который могли зацепиться отходящие соединения. Уже 23 июня командующий фронтом приказывает начальнику инженерного управления фронта готовить оборонительные рубежи «по р. Зап. Двина, Даугавпилс и далее на восток до укрепленных районов» (имеются в виду УРы на старой границе). Оборонительный рубеж должен был соответствовать состоянию войск. Комфронтом подчеркивал: «Возведение рубежей производить по принципу обороны на широком фронте, широко использовав естественные препятствия для создания противотанковых районов»[66]. Дивизии 8-й и 11-й армий Северо-Западного фронта могли занимать оборону только на широком фронте. Контрудар теперь становился средством прикрытия возможного отхода.
Война в воздухе. Владея инициативой, немецкие летчики разнообразили тактику ударов по аэродромам. В Прибалтике они наносили удары даже ночью. По крайней мере, примеры таких ударов на других направлениях автору неизвестны. Возможно, это было вызвано особенностями данного театра военных действий — белыми ночами. В истории немецкой бомбардировочной эскадры KG1 отмечалось: «В последующие дни [т. е. после 22 июня. — А. И.] продолжаются мощные удары против вражеской авиации, обе группы эскадры безостановочно атакуют аэродромы Виндау, Либау, Митау и Рига. Сначала вылеты происходят по большей части ночью, вернее в сумерках, поскольку в северных широтах в это время года ночью не темнеет по-настоящему, скорее наступают сумерки».
Первый такой удар состоялся в 2 часа 30 минут ночи 23 июня. Самолетами Люфтваффе был атакован аэродром Митава, на котором скопились машины нескольких советских авиачастей. Тяжелые потери, понесенные в дневных налетах на цели на немецкой территории, заставили командование ВВС СЗФ уже в первые сутки войны задуматься о ночных налетах. Советские бомбардировщики уже взлетали на бомбежку Кенигсберга, Клайпеды, Прикуле, Инстенбурга, когда над аэродромом Митава появились вражеские самолеты. Кто-то успел взлететь, пошел в направлении цели, кто-то остался догорать на взлетной полосе и на стоянке.
В результате ночного удара по Митаве было выведено из строя сразу 20 самолетов из 50-го авиаполка СБ. Из них 8 самолетов сгорело и 12 получили повреждения. По другим данным, сгорело 10 самолетов, было выведено из строя — 5. Базировавшийся на том же аэродроме 31-й авиаполк СБ потерял 1 самолет сгоревшим и еще 3 — поврежденными. Аэродром Митава был не единственным пострадавшим от немецкого ночного налета. Согласно оперативной сводке штаба ВВС СЗФ на 8.00 23 июня, «ВВС противника в течение ночи группами до 30 самолетов атаковали аэродромы Таллин, Митава, Платонэ, Шауляй, Утена»[67]. Эти налеты стоили ВВС Северо-Западного фронта по крайней мере 9 СБ уничтоженными и 15 СБ поврежденными на аэродромах Митава и Платонэ. Помимо потерь в Митаве, на аэродроме Платонэ (6-й САД) один С Б был уничтожен и еще три С Б повреждены.
Бомбардировщик СБ-2 ранних серий выпуска на аэродроме Митава-Платонэ
Помимо ночных налетов были и дневные, в которых немцы добивались успеха ввиду скученности советских самолетов. Летчики Зорин, Гупал и Макаров в своем письме, адресованном И. В. Сталину, сообщали: «В Плотено [Платонэ. — А. И.] 23 июня находились на маленькой площадке 33, 31, 35 и 312-й авиаполки, прилетел один самолет противника, бросил 3 бомбы и сжег наших 8 самолетов, а стоявшие на аэродроме истребители МиГ не взлетали потому, что не был отрегулирован щелчок пулемета»[68]. Данный эпизод косвенно подтверждается документами: по оперсводке штаба ВВС фронта на аэродроме Платонэ 23 июня действительно находились 31-й и 35-й СБП. Полка с номером «33» на СЗФ не было, но зато был 31-й ИАП на МиГах, и он с 22 по 24 июня частью сил базировался в Платонэ. Не совсем понятно, что имеется в виду под «щелчком пулемета». Скорее всего, это касается работы синхронизатора пулеметной установки истребителя. Среди недостатков вооружения «мигов» в авиачастях СЗФ отмечалась поломка рычагов синхронизатора, обрывы тяг и трудности с регулировкой.
Расейняй[69]. Путь в легенду начинался просто и буднично. Направленная утром 22 июня директива штаба Ф. И. Кузнецова на нанесение контрудара «по флангу и в тыл противнику, прорывающемуся на Таураге», медленно, но верно претворялась в жизнь. Ранним утром 23 июня начальник автобронетанкового управления Северо-Западного фронта полковник Полубояров докладывал:
«Принял решение и поставил задачу Куркину: наступать из района Россиены в западном направлении до дороги Таураге — Шауляй. Дальше резкий поворот в юго-западном направлении на Таураге — Тильзит, имея границу справа (иск.) шоссе Таураге — Шауляй»[70].
Как мы знаем, во второй половине дня 23 июня Расейняй уже был в ручках немцев. Исходные позиции для контрудара были захвачены врагом. Может быть, дело в просчетах в его планировании? Выбор Полубояровым Расейняя в качестве исходных позиций для контрудара был вполне логичным. Это узел дорог, контрудар также наносился вдоль дороги. В лесистой местности это давало 2-й танковой дивизии возможность сражаться с врагом, а не с дорожными условиями. Оценка сил противника в одну танковую дивизию, наступающую вдоль шауляйского шоссе, также логично приводила к Расейняю как стартовой точке флангового удара. Более того, если бы командование 4-й танковой группы выстроило 1-ю и 6-ю танковые дивизии в затылок друг другу, как это часто делалось на других направлениях, Расейняй мог бы избежать захвата. Однако по стечению обстоятельств на момент написания донесения Полубоярова к городу уже продиралась по лесам 6-я танковая дивизия. Полубояров утром 23 июня направился в 12-й мехкорпус. Менять план было уже поздно. Фактически сам Расейняй стал объектом советского контрудара.
Генерал-майор Франц Ландграф обсуждает обстановку с командиром 6-й мотострелковой бригады полковником Эрхардом Раусом
Впрочем, в стане противника первые донесения ранним утром 24 июня также не вызвали бури восторга в штабах. В тылу 6-й танковой дивизии все еще продолжались стычки с мелкими группами красноармейцев, рассеянными в лесах. Сдаваться они не спешили. Из-за этого эскадрилья разведки дивизии не могла занять предназначенный для нее аэродром у Эржвилкаса. Возможности соединения самостоятельно отслеживать происходящее вокруг снизились. Боевой группе Зекендорфа удалось отбить мост через Дубиссу, мотоциклисты из К6[71] устремились на Гриншкис, но ответный удар Красной армии оказался поистине устрашающим. Мотоциклисты и плацдарм были атакованы танками КВ. Быстро выяснилось, что новые советские танки «полностью неуязвимы для противотанковых средств калибром до 3,7 см». Плацдарм на Дубиссе был вновь потерян.
По немецким данным, первый КВ под Расейняем был подбит не артиллерией. Ночью 6-я рота 114-го стрелкового (моторизованного) полка также переправилась через Дубиссу и столкнулась с советскими танками на восточном берегу. Им повезло больше, чем мотоциклистам. Лейтенанту Эккарту из этой роты даже удалось связкой из пяти ручных гранат подорвать гусеницу советского тяжелого танка и затем повредить взрывом его орудие. Как указывалось в ЖБД 114-го полка, «он наткнулся на вражескую моторизованную колонну и вывел из строя три вражеских танка, в том числе один большой. Это донесение он лично сообщает командованию дивизии и получает там Железный крест 1-го класса». История эта, впрочем, больше походит на рыбацкую байку. Можно также предположить, что «большим танком» был семиметровый Т-28.
Подбитый танк КВ-1
Однако все это были лишь столкновения передовых частей сторон. Главные события развернулись с началом советского контрудара. Служивший в то время в 6-й танковой дивизии полковник Ритген позднее рассказывал: «24 июня, на рассвете, советские танки крупными массами пересекли Дубиссу, поддержанные артиллерией. Некоторые наши солдаты были отрезаны атакой». На передовую выезжает командир дивизии генерал-майор Франц Ландграф. В Вермахте вообще считалось хорошим тоном руководить соединением с передовой. Вперед спешно выдвигаются новые 50-мм противотанковые пушки ПАК-38. В 6.00 выясняется, что и они не пробивают броню атакующих советских танков. Скорее всего, ввиду недостатка опыта огонь велся немецкими противотанкистами с чересчур большого расстояния. Вскоре немцы экспериментальным путем установят дистанции, на которых пушка ПАК-38 все же способна была поразить КВ. Утром 24 июня немцы насчитали на западном (правом) берегу Дубиссы всего 7–8 новых советских тяжелых танков. Скорее всего, часть танков КВ из 2-й танковой дивизии отстала по дороге и не была готова к бою в первой половине дня. К сожалению, никаких оперативных документов 2-й танковой дивизии в ЦАМО не сохранилось, и события приходится восстанавливать только по немецким данным.