– Нет, но…
– Я вовсе не думаю, что жених должен быть целомудренным, как невеста. Я не настолько наивна. Но он объяснился в любви, он просил девушку выйти за него замуж – разве это ни к чему не обязывает, разве не означает обета верности?
– Думаю, да. И большинство женщин согласны со мной. Но мужчины? Полагаю, большинство – нет.
– Он должен был сдерживать себя. Или я недостаточно хороша и меня не стоит ждать?
– У него в мыслях не было ставить тебя на одну доску с той девушкой.
– Мне тоже этого хотелось. Я хотела выйти замуж и для этого тоже! Я говорила ему! – воскликнула Бэннер.
Многие матери на месте Лидии упали бы в обморок, доведись им услышать подобное признание. Но Лидия не дрогнула. Она понимала, что такое чувственность, ценила ее и надеялась, что дочь тоже будет получать удовольствие от сугубо интимной стороны жизни. Она не видела в плотской любви ничего постыдного, ничего такого, о чем нельзя говорить вслух.
– А если бы я побежала к другому мужчине? Как это понравилось бы Грейди? Простил бы он меня, заслуживала бы я прощения?
– Нет. – Лидия вздохнула. – Но так уж устроен мир. Считается, что у мужчины должны быть… приключения. Но Грейди попался. И поплатился за это. Но вместе с ним расплачиваться пришлось и тебе. Вот что плохо. – Она потрепала Бэннер по щеке.
– Может, я чересчур обидчива? Нетерпима? Может, простить его? А тебе приходилось прощать папе «приключения»? – Бэннер приподнялась, посмотрела прямо в глаза матери. – У папы были другие женщины после встречи с тобой?
Лидия вспомнила – как-то ночью Росс устроил пирушку для мадам Ларю, кажется, так ее звали, и ее девок в их повозке. Он оставался там допоздна, вернулся пьяным, и от него воняло духами этих шлюх. Тогда, да и позже, Росс клялся, что, хотя и был в повозке у мадам, тем дело и ограничилось, ничего у него ни с кем из них не было. Лидия верила ему.
– До меня у Росса было много женщин, но после нашей встречи – нет. Я понимаю, как тебе больно.
– Грейди, наверное, не любил меня так сильно, как папа любит тебя.
– Но кто-нибудь полюбит, дорогая.
– Нет, мама, нет. – Бэннер снова зарыдала.
Наконец Лидия ушла. Бэннер лежала на кровати и смотрела в потолок невидящими глазами. Ей надо было разобраться в своих чувствах. Какое из них острее – боль или гнев? Любила ли она еще Грейди, или любовь ее умерла, когда она узнала об измене? Злилась она, конечно, ужасно. Он опозорил не только ее, но и всю их семью. Ларсен надолго запомнит этот день. Людей ведь хлебом не корми, только дай потолковать о чужих несчастьях. И неважно, что винить будут не Коулмэнов. Все равно Грейди запятнал не только себя, но и их.
Бэннер злилась. И гнев был сильнее боли. Никогда, даже через миллион лет, не захочет она вернуть Грейди. Ее больше мучили страдания родителей, а не разлука с женихом. Пусть спит, где постелил. Никогда еще старая пословица не приходилась настолько к месту.
Но в таком случае, возможно, она не любила его вовсе. Только думала, что любит. И все же, если бы его обман сегодня не раскрылся, она не узнала бы, какой он слабохарактерный, осталась бы в блаженном неведении, вышла бы за него замуж и любила всю свою жизнь. В этом она была уверена. И это ослабляло ее гнев.
Так Бэннер лежала довольно долго, не замечая, как бежит время, пока в комнате не стемнело и она не поняла, что солнце зашло.
Бэннер вскочила с постели и поклялась, что не станет прятаться, как виноватая. Да будь она проклята, если позволит Грейди Шелдону и городским сплетницам взять над собой верх.
Она ополоснула лицо холодной водой, промыла опухшие глаза, надела простенькое клетчатое хлопчатобумажное платьице, поправила прическу и сошла вниз. Домочадцы сидели на кухне и ужинали. При появлении на пороге Бэннер разговор резко оборвался.
Все застыли, как на рождественской открытке, и почтительно уставились на девушку. Примолкли даже дети Анабет. Чего они ожидали? Что она удалится в свою комнату навеки? Навсегда останется инвалидом? Облачится в темные траурные одежды? Начнет хандрить, как засохшая старая дева?
– Я хочу есть, – объявила Бэннер. – Что-нибудь осталось?
Родные засуетились, освобождая ей место и наперебой пододвигая тарелку, серебряный столовый прибор, блюда с кушаньями. Снова заговорили – чересчур громко, заулыбались – чересчур широко. И глаза у них были чересчур ясные.
– Ты что-то говорил о быках, Гектор! – заорал Росс таким зычным голосом, что малыш Анабет расплакался.
– Ну да, ну, я…
Бедняжка Драммонд, подумала Бэннер, опуская глаза. Он и без того перенервничал, а его еще ставят в столь затруднительное положение. Ну не способен он сейчас поддерживать застольную беседу, не способен. Сама Бэннер говорила мало и не отрывала глаз от тарелки. На самом деле она вовсе не была голодна, но заставила себя съесть по крайней мере половину порции.
Праздничные украшения исчезли, кто-то, наверное Ма, позаботился, чтоб от подготовленного к свадьбе убранства не осталось и следа, разве что фруктовый пунш на столе. Лидия унесла запачканное свадебное платье из спальни дочери. Бэннер надеялась, что его сожгли. Корзины с цветами тоже вынесли. Двор убрали. Лидия заверила дочь, что об отсылке свадебных подарков волноваться не нужно: она возьмет на себя эту мучительную обязанность. Бэннер решила, что мама уже выполнила обещание, потому что коробок с подарками тоже видно не было.
Словом, если не обращать внимания на то, что за столом собралось слишком много народу, – это был обычный весенний вечер. Бэннер казалось, что она чувствует себя даже свободнее, чем остальные. Время от времени они взглядывали на нее, как будто она в любой момент могла начать рвать на себе волосы.
Дети кончили есть, и Мэринелл вызвалась пойти погулять с ними. Ли и Мика тоже поспешили ретироваться, бормоча что-то о партии в покер во флигеле. Ма принялась убирать со стола.
– Сиди, – цыкнула она на Лидию, когда та поднялась, чтобы помочь ей. – Я мигом управлюсь.
Анабет захлопотала вместе с матерью. Гектор и Росс оживленно беседовали о скотоводстве.
Лидия не отрываясь глядела на мужа. Джейк, неторопливо прихлебывая кофе, – на Лидию.
Бэннер не обращала на это внимания: так было всегда.
– Выйду подышать на крыльцо, – заявила она, отодвигая стул.
– Пойдемте все, – поспешно сказала Лидия. – Проветримся. Джейк, Гектор, если не допили, берите кофе с собой.
Ма кончила возиться на кухне, и Мэринелл отвезла ее домой. Анабет и Гектор уехали вместе с ними: укладывать спать своих артачившихся отпрысков. Разговор перескакивал с одного на другое, Бэннер пропускала все мимо ушей и в конце концов сошла на крыльцо во двор.
– Куда ты?
– Просто пойду прогуляюсь, – бросила она через плечо, заметив беспокойные нотки в отцовском голосе.
Бэннер добрела до конца изгороди, шедшей по границе выгона. Кобыла с жеребенком гонялись друг за другом по молодой и сочной весенней травке.
– Похоже, резвый будет.
Девушка оглянулась и увидела направлявшихся к ней Ли и Мику.
– Будет, будет. Он от Спартанца?
– Да. Один из лучших. Правда, Мика?
– Конечно. Ручаюсь.
– Вы что, ушли о лошадиных статях поговорить? Я думала, вы в покер режетесь.
– Проигрался в пух, – ответил Мика и сделал движение, будто выворачивал карманы.
В лунном свете волосы у него были почти как у Джейка. Но не совсем.
Бэннер уперлась руками в бока.
– А кто на днях хвастался, что любого в карты побьет?
– А почему ты никогда ничего не забываешь?
Они подшучивали друг над другом, как обычно, пытаясь скрыть неловкость. Но после сцены в церкви трудно было вести непринужденную беседу.
– Зачем вы на самом деле пришли сюда? – спросила Бэннер.
Ли взглянул на Мику, тот ободряюще кивнул.
– Ну, мы… ну, мы хотели потолковать с тобой о том, что в церкви случилось.
Бэннер ухватилась за верхнюю жердь и вскарабкалась на изгородь.
– И что же вы хотели мне сообщить?
– Ну, Бэннер, ведь не один Грейди виноват…
– Ты о чем?
Ли запнулся и с мольбой посмотрел на Мику, который, казалось, был поглощен созерцанием резвившегося в загоне жеребенка, так что помощи от него ждать не приходилось.
– Ну, ты знаешь, у той шлюшки много парней было. Она просто наугад пальцем ткнула, могла и ошибиться.
– Да-да, – вдруг подхватил Мика. – Любой из пятидесяти парней в городе мог оказаться на месте Шелдона. Но он подходящая добыча – у него ведь лесопилка и все такое. Понимаешь?
– Пусть он спал с ней, это совсем не значит, что ребенок его. Вот мы о чем толкуем, – сбивчиво закончил Ли. – Может, тебе полегче будет, если узнаешь.
У Бэннер встал ком в горле.
– Мне полегче от того, что вы заботитесь обо мне.
Она крепко обняла Ли, потом Мику. Мика тоже обнял ее, но довольно неуверенно. Он, конечно, не был просто ковбоем, но и членом семьи тоже не был. Мика дразнил Бэннер с тех пор, как она подросла и начала заплетать волосы в косички, но в последнее время он стал замечать в ней кое-какие перемены, ускользавшие от ее брата. Мика не был нечувствителен к этим переменам, но у него хватало сообразительности и выдержки держаться на расстоянии. Ему бы и в голову не пришло волочиться за Бэннер и навлекать на себя гнев Ма, а тем паче Росса, и ставить под угрозу дружбу с ним.
Мика давным-давно усвоил, что для ковбоев, а значит, и для него, Бэннер недосягаема, и смиренно принял это как данность. На свете полно девчонок, может, и не таких хорошеньких, но ни одна женщина не стоит ни мужской дружбы, ни тем более жизни.
– Я ценю вашу попытку утешить меня, – мягко сказала Бэннер. – Может, не Грейди отец ребенка. Но все равно он виноват, потому что спал с ней, да он и сам признался. Как бы то ни было, он изменил мне.
– Согласен, пусть так, – уступил Мика.
Одно он знал точно: если бы Бэннер Коулмэн досталась ему – у него хватило бы ума не рисковать, он бы уж не упустил ее, потерпел бы, авось не лопнула бы ширинка. Он встречал в жизни немало дурней, но с таким идиотом, как Грейди Шелдон, сталкиваться не доводилось.
Ли ковырял землю носком ботинка.
– Неловко, что парень вроде как отвечает за нас за всех… Ну, за многих из нас. Но морду я бы ему набил с удовольствием.
Бэннер взяла его за руку.
– Спасибо. Не стоит.
Ли поднял голову и улыбнулся сводной сестре.
– В Тайлере открылась новая галантерейная лавка. Говорят, это что-то! Мы с Микой собираемся скатать туда как-нибудь в субботу, вот только ожеребятся кобылы – сразу поедем. Не хочешь присоединиться?
Теперь Бэннер знала – они любят ее. Ведь раньше она бегала за ними, как нитка за иголкой, упрашивая взять ее с собой, а они безжалостно оставляли ее на дороге глотать пыль.
– Спасибо, я не против, – улыбнулась она друзьям.
Ли с Микой скрылись в темноте, но до Бэннер долго еще доносилось их негромкое бормотание. Потом все смолкло, сумерки поглотили пареньков. Легкими шагами она вернулась во двор, прислонилась к орешнику, постояла немного, созерцая открывшуюся перед ней мирную картину.
Контуры дома были едва различимы в темноте, но он казался теплым и приветливым; окна светились золотистым светом: внутри уже зажгли керосиновые лампы. Вьюнок только начал виться по колоннам – по три с каждой стороны крыльца. Летом он разрастется по-настоящему. Первые ростки циннии и дельфиниума зеленели на клумбах. Над кухней еще вился дымок. Обманчивая картина. Ничто не напоминало о случившейся драме.
Первое время после переезда Росс с Лидией перебивались кое-как в крытой повозке Мозеса. Для начала Росс соорудил на скорую руку домишко с кухней и жилым помещением, отделенным от спальни коридорчиком. Это было тесное и нелепое сооружение, но Лидия не возражала. Она понимала, что самое главное – наладить дело.
Бэннер родилась в том домишке, и только когда ей исполнилось десять лет, они перебрались в новый дом. Даже по городским стандартам он получился грандиозным. Наверху четыре спальни, хотя Ли часто ночевал с ковбоями. Внизу – парадная гостиная, маленькая гостиная, столовая, которой редко пользовались, предпочитая есть в просторной кухне. В задней части дома – кабинет Росса, из него через короткий коридор выход на заднее крыльцо.
Бэннер впитывала, втягивала в себя окружавшую тишину, это спокойствие застилало ей глаза, как и слезы. Без тени сомнения готовилась она покинуть родной дом, выйти замуж, потому что была уверена, что в их с Грейди доме будет еще больше любви. Но мечтам этим не сбыться никогда, и сердце Бэннер обливалось кровью.
Росс и Лидия сидели вместе на плетеном диванчике-качалке. Джейк стоял рядом, опираясь о колонну. В темноте светился красный кончик его сигары. До Бэннер доносился приятный запах дыма. Рядом с парой на диване Джейк казался неприкаянным.
Насколько Бэннер могла разглядеть, Росс погладил Лидию по щеке и положил ее руку себе на плечо. Другая ее рука спокойно лежала на бедре мужа. Он нагнулся, нежно поцеловал пробор в ее волосах.
Две слезинки выкатились из глаз Бэннер. Она страстно желала такой любви, мечтала о ней. О мирной и надежной любви. Прикосновения… Говорящие взгляды, понятные только двоим… Ей хотелось почувствовать такое единение с мужчиной. Именно поэтому разочарование было столь глубоким.
Отчаяние окутало ее как саван. Бэннер поспешно вышла из скрывавшей ее тени дерева, взбежала на крыльцо, не останавливаясь, пожелала всем спокойной ночи и поднялась к себе в комнату.
Она подошла к сундуку, в который уложили часть ее приданого, и достала ночную сорочку, специально сшитую для брачной ночи.
Она мучила себя, но чувствовала, что должна сделать это. Сорочка была из тонкого белого батиста с вырезом и длинными рукавами. Вырез украшен вышитыми розочками и узкой полоской кружев. Рукава стянуты на запястьях ленточками. Просто, элегантно и соблазнительно. Она натянула сорочку. Очертания тела просвечивали сквозь складки полупрозрачной ткани.
Бэннер легла в постель. Одна. И с головой погрузилась в печальные размышления о своей потере, о том, чем эта ночь должна была стать. Такой чужой всем, ненужной она не чувствовала себя никогда прежде. Только она одинока этой ночью. Ма Лэнгстон окружена собравшимися под ее кровом детьми и внуками. У Росса, конечно, есть Лидия, а у Лидии – Росс, у Ли и Мики – их дружба, даже Мэринелл не одинока – наслаждается своими книгами.
Одинока только невеста.
Бэннер услыхала шаги: родители поднялись к себе, дверь за ними закрылась. У нее сильнее забилось сердце, опять накатила боль. Это нечестно! Ее обманули. Почему Грейди не любит ее так, как папа любит маму? Кто исключение из правил – Грейди или Росс с Лидией?
Тело тоскливо ныло. Всем своим существом она жаждала почувствовать рядом тепло другого тела. Мужского тела. Почувствовать мужские руки, обнимающие, нежно касающиеся ее. Руки мужчины, который любит. Сердце жаждало слиться с другим сердцем.
Бэннер беспокойно ворочалась некоторое время, потом откинула простыню и подошла к окну. Ветерок освежил щеки, но не мог задуть пылавший внутри огонь. Прекрасная ночь купалась в серебряном свете месяца. Мерцали звезды. Благоухал клевер на лугах. Каждой клеточкой Бэннер ощущала себя частью природы.
Во дворе она заметила какое-то движение. Красная точка, как светлячок, слетела с крыльца и пропала. Сигара Джейка. Секундой позже спустился и он сам. Его шпоры тихонько позвякивали. Джейк пересек двор и направился к самой старой конюшне на ранчо, где стояла его лошадь, повредившая ногу.
Джейк…
Не только она одинока. Джейк тоже. И тут ей пришло в голову – он ведь всегда одинок. Среди дружных Коулмэнов и Лэнгстонов он был сам по себе, отдельно. Он разговаривал, смеялся, но он был одинок.
Бэннер догадывалась почему. Безграничная жалость переполнила ее.
Джейк проскользнул в конюшню, и почти сразу Бэннер увидела тусклый свет фонаря в одном из пыльных окон.
Эта ночь должна была стать ее брачной ночью. Ее отвергли. Нельзя нанести женщине оскорбление более тяжкое. Невеста, стоявшая на пороге сияющего будущего, погрузилась в бездну отчаяния. Ее публично унизили.
Сегодня же ночью ей надо вновь почувствовать себя желанной, почувствовать себя женщиной. Иначе это может стать непоправимым. Ей отчаянно нужен кто-то, кто поддержал бы ее, сказал бы, что она красива, уверил бы, что она не менее привлекательна, чем Ванда Бернс. Ей нужна любовь. Не родительская любовь и не братская.
Любовь мужчины.
Бэннер трепетала. Голова закружилась от осенившей ее идеи. Как зерно прорастает в землю, идея эта проникала в мозг. Ее не удержать, как не удержать распускающуюся почку.
Бэннер кинулась к туалетному столику, глянула на себя в зеркало. Попыталась представить, какой покажется она мужчине, который этой ночью так же одинок, так же лишен любви. Не давая себе времени передумать, она схватила шаль, накинула на плечи. Затем неслышно спустилась по лестнице и прокралась к выходу.
3
В старой конюшне пахло сеном, кожей, лошадьми. Бэннер нравились эти знакомые запахи. Она проскользнула внутрь, вдохнула их полной грудью и бесшумно прикрыла за собой дверь. Тепло и духота окутали ее, словно одеялом. Было тихо, но все дышало скрытой жизнью. Жеребые кобылы отдыхали в стойлах. В углу трещал сверчок.
Бэннер не смущало, что она находится в конюшне в неурочный час и на ней только легкая сорочка. Ей не раз приходилось бодрствовать так всю ночь напролет, когда у кобылы случались трудные роды. Но непривычно было находиться в конюшне ночью наедине с мужчиной, пусть она и знала его всю жизнь.
Сомнения начали одолевать ее. Она поступала очень смело. Двадцать четыре часа назад ей это и в голову не пришло бы. Но двадцать четыре часа назад она не знала, что судьба может быть так жестока, давать такие крутые зигзаги, изменять будущее человека, вовсе не интересуясь, согласен ли он.
Решение принято. Она зашла слишком далеко, отступать поздно.
На цыпочках Бэннер направилась к кружку света в одном из дальних стойл. Соломинки покалывали босые ступни. Лошади привыкли к ее запаху, и ни одна не заржала, когда она кралась мимо них.
Плоская черная шляпа Джейка с широкими полями висела на гвозде, вбитом в деревянную подпорку, Бэннер потрогала эту войлочную шляпу и улыбнулась: поверхность оказалась такой пыльной, что от прикосновения на ней осталась темная полоса.