Заказав колеслоу с легким дрессингом и курицу в соусе «корма», он сел за столик и принялся за еду, попивая виски и изучая табло вылетов. В западноевропейские столицы самолеты отсюда не летали, разве что в Париж и в Лондон; рейсы обслуживали, соответственно, компании «Эр Франс» и «Бритиш Эйрвейз». Что же касается Испании и Канарских островов, то из Шеннона можно было отправиться аж в шесть точек: в Аликанте, Жерону, Фуэртевентуру, Малагу, Реус и Тенерифе. За эти направления отвечал Ryanair. Эта компания low cost совершала также рейсы в шесть польских городов: Краков, Гданьск, Катовице, Лодзь, Варшаву и Вроцлав. Накануне за ужином Уэльбек сказал, что в Ирландии полно польских иммигрантов, они предпочитают эту страну, наверное, из-за ее репутации – хотя и не вполне заслуженной – оплота католицизма. Либерализм, таким образом, переверстал карту мира, идя навстречу пожеланиям трудящихся, не важно, перемещаются ли последние в туристических целях или ради заработка. Привычную изометрию карты подменяла собой причудливая топография, согласно которой Шеннон оказывался ближе к Катовице, чем к Брюсселю, и к Фуэртевентуре, чем к Мадриду. Во Франции Ryanair отдавал предпочтение двум аэропортам – Бове и Каркассону. Значило ли это, что вышеуказанные направления – самые туристические? Или они стали таковыми потому, что на них пал выбор Ryanair} Размышляя о власти и топологии мира, Джед не заметил, как начал клевать носом и задремал.
Он стоял посреди белого и, судя по всему, безграничного пространства. Линии горизонта видно не было, почва матово-белого цвета сливалась вдалеке с таким же белым небом. На поверхности земли через неравные промежутки были разбросаны набранные черным шрифтом фрагменты текста, придававшие пейзажу легкую рельефность; в каждом фрагменте было слов по пятьдесят. Тогда он понял, что находится внутри книги, и ему стало любопытно, не рассказывается ли в ней история его жизни. Всматриваясь в строки, попадавшиеся ему по пути, Джед убедился, что так оно и есть: ему удалось разобрать несколько имен – Ольга, Женевьева, – но никакой конкретной информации он не почерпнул, слова чаще всего были зачеркнуты или с остервенением стерты, прочесть их не представлялось возможным, кроме того, то и дело возникали новые имена, ничего ему не говорящие. Направление временной оси тоже не поддавалось определению: следуя строго по прямой, Джед пару раз наткнулся на Женевьеву – ее имя шло сразу после Ольги, хотя он был уверен, совершенно уверен, что Женевьеву он уже никогда не увидит, а вот Ольга, возможно, еще даст о себе знать.
Его разбудили громкоговорители, объявляющие посадку на парижский рейс. Попав наконец к себе на бульвар Л’Опиталь, он немедленно позвонил Уэльбеку, и тот опять почти сразу ответил.
– Значит, так, – сказал Джед, – я придумал. Дарить вам картину я не буду, лучше напишу ваш портрет и потом вам его подарю.
Он подождал; его собеседник на том конце провода хранил упорное молчание. Джед моргнул, ослепленный солнечным светом, заливавшим мастерскую. На полу посреди комнаты все еще валялись растерзанные останки «Дэмиена Херста и Джеффа Кунса, деливших арт-рынок». Поскольку молчание затягивалось, Джефф добавил:
– Но денежное вознаграждение вовсе не отменяется. Считайте, что это надбавка к десяти тысячам евро. Мне правда хочется сделать ваш портрет. Среди персонажей моих картин еще никогда не было писателя, и я чувствую, что момент настал.
Уэльбек не произнес ни слова, и Джед всерьез забеспокоился; наконец, после трехминутной паузы, тот ответил вязким от спиртного голосом:
– Не знаю. Вряд ли я смогу часами вам позировать.
– Да что вы, зачем! Сеансы позирования – это вчерашний день, пойди уговори их, все зашиваются либо воображают, прикидываются, не знаю, но человека, который согласится простоять неподвижно хотя бы час, днем с огнем не найти. Нет, если я соберусь писать ваш портрет, то приеду и сфотографирую вас. Мне понадобится ряд общих планов, в том числе вашего стола и того, что на нем лежит. И еще детальные снимки рук, кожи. А потом уж я сам со всем этим разберусь.
– Ладно, – ответил писатель без особого восторга. – Я согласен.
– Сумеете вы выкроить день или неделю?
– Выкроить – вряд ли. Большую часть времени я ничего не делаю. Сообщите, когда соберетесь приехать. Всего доброго.
Рано утром Джед позвонил Францу, тот страшно воодушевился и предложил ему тут же зайти в галерею. Он ликовал, буквально потирая руки от удовольствия, Джеду редко приходилось видеть его в таком возбуждении.
– Ну теперь нам все карты в руки… Вот увидишь, мы наделаем шуму. Для начала надо выбрать пресс-атташе. Я подумываю о Мэрилин Прижан.
– Мэрилин?
– Ты знаешь ее?
– Да. Она занималась моей первой выставкой. Я отлично ее помню.
Как ни странно, годы пошли Мэрилин на пользу. Она немного похудела и очень коротко подстриглась, решившись в конце концов последовать советам женских журналов – а что прикажете делать с такими прямыми тусклыми волосами, посетовала она; узкие кожаные брючки в обтяжку и кожаная же приталенная куртка дополняли обманчивый look интеллектуалки-лесбиянки, на которую, если повезет, могли клюнуть юноши робкого десятка. Короче, вылитая Кристин Анго*, но посимпатичнее. А главное, ей удалось избавиться от хронического шмыганья носом. – Я на это жизнь положила, – призналась Мэрилин. – Все отпуска проводила на разнообразных бальнеологических курортах, но в итоге мне нашли подходящее лечение. Раз в неделю я хожу на серные ингаляции, и, знаете, помогает. Пока, во всяком случае, я про это забыла.
* Кристин Анго (род. 1959) – французская писательница.
Даже голос у нее стал громче, отчетливее, теперь она делилась подробностями своей сексуальной жизни с изумившим Джеда бесстыдством. Когда Франц похвалил ее загар, она ответила, что ездила зимой на Ямайку.
– Потрахалась вволю, – добавила она. – Ну, бля, я вам скажу, мужики там суперские.
Он удивленно поднял брови, но Мэрилин уже сменила тему, вытащив из рыжеватой кожаной сумки, на сей раз весьма элегантной, от Гермеса, толстую синюю тетрадь на спирали.
– Да, это вечные ценности, – с улыбкой сказала она Джеду. – КПК у меня по-прежнему нет… Но все-таки я иду в ногу с прогрессом. – Она достала флешку из внутреннего кармана куртки. – Я скинула сюда три отсканированные статьи о твоей мишленовской выставке. Они нам очень пригодятся.
Потрясенный Франц покачал головой, бросив на нее недоверчивый взгляд.
Мэрилин откинулась на стуле и потянулась.
– Я пыталась следить за твоей работой… – сообщила она Джеду. Она перешла с ним на «ты», это тоже было что-то новенькое. -Хорошо, что ты не выставился раньше, многие арт-критики не вписались бы в твой поворот, а уж Пепита Бургиньон и подавно, хотя она и так никогда ничего не понимала в том, что ты делаешь.
Она закурила тонкую сигариллу – просто вечер сюрпризов какой-то – и продолжала:
– А нет выставок – нет и повода высказаться. Если теперь они захотят написать хвалебную статью, у них не будет ощущения, что они сами себе противоречат. Впрочем, я согласна с вами, что надо сразу нацеливаться на англосаксонские журналы, тут нам пригодится имя Уэльбека. Каким тиражом вы собираетесь издавать каталог?
– Пятьсот экземпляров, – отозвался Франц.
– Мало, давайте тысячу. Мне только для пресс-службы триста штук понадобится. Мы разрешим перепечатывать отрывки из текста, сколько угодно; надо договориться с Уэльбеком или Самюэльсеном, его агентом, чтобы они не вставляли нам палки в колеса. Франц рассказал мне про портрет. Отличная идея, поздравляю. На момент открытия выставки это будет твоя последняя работа, шикарно! Мы так пропиаримся, мама не горюй.
– Классная девка, – заметил Франц, когда она ушла. – Я знал ее понаслышке, но никогда не работал с ней.
– Она очень изменилась, – сказал Джед. – Ну в личном плане. А в профессиональном все та же. Поразительно, что люди делят свою жизнь на две половины, никак не связанные между собой и совершенно не влияющие одна на другую. Я всегда удивляюсь, как им это ловко удается.
– Ты и впрямь много времени посвятил труду… профессиям, – продолжил Франц, едва они сели за столик «У Клода». – Как никто из известных мне художников.
– А что точнее всего характеризует человека? Какой вопрос мы прежде всего задаем, когда хотим узнать о его положении в обществе? В некоторых социумах интересуются для начала, женат ли он, есть ли у него дети; у нас же в первую очередь интересуются профессией. Западного человека характеризует его место в производственном процессе, а не статус племенного кобеля.
Франц задумчиво, маленькими глотками, допил вино.
– Надеюсь, Уэльбек напишет хороший текст, – произнес он наконец. – У нас тут ставка больше, чем жизнь, сам понимаешь. Очень трудно заставить их смириться с таким резким виражом, как у тебя. Хотя нам еще грех жаловаться. В литературе и музыке практически невозможно поменять направление – линчуют, как пить дать. Но если, не дай бог, художник всю дорогу делает одно и то же, говорят, что он повторяется, а стоит ему что-то поменять – упрекают, что он хватается за все подряд. Я понимаю, что в твоем случае возврат к живописи и изображению людей не лишен смысла. Какого именно, я не возьмусь определить, да и ты сам, наверное, тоже; но я знаю, что это не просто так. Но одной интуиции для прессы недостаточно, надо придумать какую-нибудь теоретическую подкладку. Я на это не способен, ты тоже.
В последующие дни они попытались наметить некую траекторию осмотра выставки, порядок развески, но в итоге решили придерживаться чистой хронологии. Таким образом, галерею завершали «Билл Гейтс и Стив Джобс, беседующие о будущем информатики», далее следовало пустое место для еще не написанного портрета Уэльбека. В конце недели Джед попробовал дозвониться до писателя, но на сей раз тот не подошел, а ответчика у него не было. Сделав ряд неудачных попыток в разное время суток, он написал ему мейл; потом второй и несколько дней спустя третий, тоже оставшийся без ответа.
Через две недели Джед всерьез заволновался, бесконечно отправляя ему мейлы и эсэмэски. Наконец Уэльбек перезвонил. Голос у него был вялый, почти безжизненный. – Извините, – пробурчал он, – у меня возникли проблемы личного порядка. Короче, приезжайте фотографировать.
4
Рейс, вылетающий из аэропорта Бове в 13 часов 25 минут и прибывающий в Шеннон на следующий день, продавался на сайте Ryanair.com за 4,99 евро, и сначала Джед решил, что это ошибка. Последовательно переходя от одного этапа бронирования к другому, он понял, что к этой сумме прибавляются дополнительные сборы; окончательная цена равнялась 28,01 евро, что тоже, в общем, не безумные деньги.
Садясь в автобус, курсирующий между Порт-Майо и Бове, Джед заметил, что среди пассажиров преобладают молодые люди, возможно студенты, отправляющиеся в путешествие либо, наоборот, домой, – это было время февральских каникул. Еще имелись пенсионеры и арабские женщины с маленькими детьми. То есть каждой твари по паре, за исключением активных, работающих членов общества. Джед отметил, что чувствует себя тут на своем месте, у него даже возникло ощущение, что он уезжает в отпуск, тогда как в последний раз, в самолете «Эр Франс», ему казалось, что он летит в командировку.
Проехав по проблемным и спальным кварталам на севере Парижа, автобус мчался теперь по пустой автостраде меж пшеничных и свекольных полей. Серый воздух рассекали одинокие вороны гигантских размеров. Вокруг все молчали, даже дети сидели спокойно, и понемногу Джед почувствовал, что его охватывает какое-то умиротворение.
Вот уже десять лет, думал он, десять лет он живет безвестным затворником. Работает один, никого не приглашая посмотреть свои картины, кроме Франца, который, правда, – он точно знал это, – устраивает закрытые показы, не докладывая ему о результатах. Игнорируя в последние годы вернисажи, обсуждения и почти все выставки, Джед выпал из обоймы профессиональных художников. В глазах людей и до некоторой степени в своих собственных глазах он превратился в любителя. Предстоящая выставка должна разом вернуть блудного сына в лоно семьи и среды, только он не был уверен, что ему так уж этого хочется. Не больше, во всяком случае, чем нам хочется нырнуть в беспокойное ледяное море где-нибудь в Бретани, не сомневаясь при этом, что стоит сделать несколько взмахов руками, как прохлада северных волн покажется бодрящей и восхитительной.
Сидя в ожидании вылета в скромном аэропорту, Джед открыл инструкцию к фотоаппарату, купленному накануне во FNAC. Nikon D3x, которым он обычно пользовался для рабочих снимков, прежде чем взяться за портрет, показался ему слишком пафосным и профессиональным. Уэльбек был известен своей острой ненавистью к фотографам, и Джед почувствовал, что любительская, семейная мыльница в данном случае будет уместнее.
Во первых строках фирма Samsung поздравляла его, не без некоторой патетики, с удачным выбором модели ZRT-AV2. А вот Sony и Nikon даже не думали его поздравлять: эти компании слишком заносчивы и не сомневаются в собственном профессионализме; возможно, это объясняется заносчивостью японцев вообще; так или иначе, но эти самоуверенные японские компании просто невыносимы. Немцы же в своих сопроводительных текстах пытаются поддерживать иллюзию рационального выбора преданного клиента, так что чтение инструкции по эксплуатации «мерседеса» доставляет истинное удовольствие; что касается соотношения качества и цены, то волшебные сказки социал-демократических гремлинов отнюдь не заслуживают доверия. Оставались швейцарцы с их политикой экстремальных цен, на которые еще кто-то, случалось, мог польститься. Джед не раз собирался купить нечто швейцарское – частенько фотоаппарат Alpa и однажды – часы; но разница в уровне цен, превышающих человеческие раз в пять, быстро отбила у него всякую охоту это делать. Что и говорить, в десятые годы нашего века потребитель может оторваться только перейдя на корейские товары – автомобили «киа» и «хендай» и электронику LG и Samsung.
Модель Samsung ZRT-AV2, гласило введение к руководству пользователя, – пример реализации передовых инновационных технологий вроде автоматического распознавания улыбки, при сохранении легендарной простоты в обращении, которой издавна славится наша марка.
После этого лирического вступления следовали более конкретные указания, и Джед наскоро перелистал буклет в поисках полезной информации. Разработчикам фотоаппарата нельзя было отказать в изрядной доле здорового консолидирующего оптимизма. Впрочем, эта тенденция, свойственная большинству производителей электронной техники, все же давала сбои. (Например вместо сюжетных режимов фейерверк, пляж, ребенок и ребенок2, можно было напороться на похороны, дождливый день, старик1 и старик2.
Что еще за ребенок1 и ребенок2, заинтересовался Джед. Перейдя на страницу 37, он понял, что эта программа при заданных датах рождения двоих детей умеет автоматически вычислить и внести в электронные параметры снимка их возраст на момент фотографирования. На странице 38 сообщалась дополнительная информация: оба режима, уверяла инструкция, гарантируют воспроизведение «здорового и свежего» цвета лица вышеуказанных малюток. И правда, родители наверняка расстроились бы, что на день рожденных фотках их ребенок1 и ребенок2 вышли с помятыми, синюшными рожами; но Джед с детьми лично знаком не был; у него также не возникло бы необходимости в режиме домаш. животные и уж точно в празднике; судя по всему, этот аппарат придумали не для него.
В Шенноне дождь лил как из ведра, а таксист оказался злобным идиотом.
– Gone for holidays? – Он словно заранее предвкушал возможность посочувствовать.
– No, working, – ответил Джед, не желая доставлять ему этого удовольствия, но тот так просто не сдавался.
– What kind of job you’re doing? – осведомился он тоном, в котором явно сквозило сомнение, что его пассажиру в принципе могут доверить хоть какую-нибудь работу.
– Photography*, – ответил Джед.
Таксист шмыгнул носом, признавая свое поражение.
*
– В отпуск приехали?
– Нет, работать.
– Чем вы занимаетесь?
– Фотографией (англ.).
Джед минуты две, если не дольше, стучал в дверь Уэльбека под проливным дождем, пока тот наконец не соизволил ему открыть. Автор «Элементарных частиц» предстал перед ним в серой полосатой пижаме, смутно напоминая каторжника из телесериала; мало того, что его грязные волосы были всклокочены, а лицо приобрело фиолетово-багровый оттенок, – писатель еще и подванивал. Несоблюдение правил личной гигиены – верный признак депрессивного состояния, вспомнил Джед.
– Извините, что вламываюсь, я понимаю, что вам сейчас не до меня. Но мне так не терпится начать ваш портрет… – сказал он, изобразив, как он надеялся, обезоруживающую улыбку. Выражение обезоруживающая улыбка по-прежнему встречается в некоторых романах, значит, оно должно иметь какую-то реальную подоплеку. Но, к сожалению, Джед не ощущал себя достаточно наивным, чтобы обезоружиться от улыбки, и подозревал, что и Уэльбек тоже. Автор «Смысла борьбы» все же отступил на пару шагов, что позволило Джеду укрыться от дождя, но не более того, хозяин пока что не допускал его в свои хоромы.
– Я принес бутылку вина. Хорошую бутылку! – воскликнул Джед с фальшивым энтузиазмом – обычно таким тоном предлагают карамельки детям – и вынул ее из сумки. Бутылка «Шато Озон» 1986 года обошлась ему, на секундочку, в 400 евро, чего с лихвой хватило бы на дюжину перелетов Париж-Шеннон компанией Ryanair.
– Всего одну? – спросил автор «Погони за счастьем», вытягивая шею, чтобы взглянуть на этикетку. От него воняло, но все-таки до трупного духа он пока не дошел; в конце концов, могло быть и хуже. Затем, не говоря ни слова, он развернулся, успев все же схватить бутылку; Джед истолковал его поведение как приглашение войти.
В прошлый раз, насколько он помнил, гостиная пустовала; теперь здесь появились кровать и телевизор. – Да, – сказал Уэльбек, – после вашего посещения я понял, что вы первый человек, переступивший порог этого дома, и, вероятно, последний. И тогда я решил, что незачем поддерживать видимость комнаты для приемов. Что мне мешает внаглую устроить себе спальню в гостиной? В конце концов, почти весь день я провожу лежа; чаще всего даже ем в постели, под мультики на FOX TV; это, заметьте, не званые ужины.