Генри посмотрел через стол на Джона и пожал плечами, но в этот момент дверь распахнулась, и в гостиную влетела дочь Саймона. Лицо ее пылало, глаза гневно сверкали, каштановые волосы спутались, свободно рассыпавшись по плечам.
- Черт знает что! - вскричала она. - Это же надо! Я этого не потерплю, я ей так прямо и заявила. Расцарапала ей физиономию и заперла в бельевом шкафу. Чтобы она там сдохла!
С этими словами она захлопнула крышку фортепиано, заставив отца прекратить игру, и стояла, тяжело переводя дух и глядя на мать с вызывающим видом.
Это явление, столь внезапно показавшееся перед молодыми Бродриками, произвело на них потрясающее впечатление. Они вскочили на ноги, потеряв дар речи от смущения - по правде сказать, семнадцатилетняя Фанни-Роза Флауэр способна была привести в полное онемение любого мужчину, понимающего толк в женской красоте.
Гнев, во власти которого она в данную минуту находилась, делал ее прелестное лицо еще краше: румянец, пылающий на щеках, придавал особую глубину ее зеленым, чуть раскосым глазам, а небрежно растрепанные волосы делали ее похожей на вакханку, явившуюся из дикого леса. То, что она была босой, казалось, вполне соответствовало ее характеру. Только теперь она заметила, что у родителей гости.
- Здравствуйте, - сказала девушка с царственной повадкой матери и с улыбкой отца. - Прошу прощения за то, что помешала, но я поссорилась со своей гувернанткой и очень надеюсь, что эта наша ссора будет последней.
- Фанни-Роза, - сказала ее мать, - ты меня удивляешь и огорчаешь. Что подумают о тебе мистер Бродрик и его брат? А мисс Харис? Она же задохнется в бельевом шкафу.
Миссис Флауэр в большом волнении покинула гостиную, в то время как ее супруг поглядывал из-за фортепиано на дочь, готовый отнестись к ее выходке с полным снисхождением.
- Мне никогда не нравилась эта мисс Харис, - сказал он. - В ней есть что-то низкое и лицемерное, а нам это совершенно не подходит. И вообще тебе давно пора обходиться без гувернантки.
Фанни-Роза, успокоившись после приступа гнева, глянула краешком глаза на братьев Бродриков и уселась в кресло на место матери.
- А я думала, что вы оба находитесь в Лондоне, - приветливо сказала она. - Мне казалось, что вы приезжаете в Клонмиэр только на Рождество, это правда?
Генри вдруг поймал себя на том, что снова рассказывает историю, связанную с шахтой, однако на этот раз он нашел более благодарную аудиторию. Фанни-Роза сидела, скрестив свои босые ноги и не сводя с него глаз.
- Как бы мне хотелось поехать вместе с вами, - сказала она, - вместо папы. Было бы очень интересно сидеть в засаде на горе, да еще среди ночи. А если бы пришлось драться с нашими шахтерами, я бы ничуть не испугалась.
- Я тебе вот что скажу, - обратился к дочери Саймон Флауэр, - судя по твоей сегодняшней стычке с мисс Харис, ты вполне готова ввязаться в любую драку. Не смоневаюсь, что любой из этих юношей с удовольствием повез бы тебя с собой, посадив позади себя на лошадь, а уж ты бы себя не посрамила. Однако ты нам не рассказала, что у тебя произошло с мисс Харис.
- Она заявила нам с Тилли, что пора учиться аккуратно складывать свою одежду, а я ей ответила, что не намерена этого делать. Все молодые леди, сказала она, должны уметь следить за своими вещами и не разбрасывать одежду повсюду, как это делают судомойки. "Что бы сказал ваш дядя Мэнди, если бы увидел, какие вы неряхи?", - поучала она."Он бы меня, наверное, простил, если бы я села рядышком с ним, погладила бы его бакенбарды и говорила бы ему, какой он красивый", - ответила я ей. После этого она засопела и велела мне выучить наизусть страницу французских глаголов, тут я и расцарапала ей физиономию и заперла ее в бельевой шкаф, как вам уже известно, и я вижу по вашим глазам, что вы бы сделали с ней то же самое, мистер Бродрик.
Фанни-Роза лукаво посмотрела на Джона, который покраснел до корней волос, и потихоньку рассмеялась. После этого она взяла из вазочки большой кусок кекса и налила себе чаю, в то время как молодые Бродрики с восхищением смотрели на ее босые ножки, не в силах оторвать глаза от этого очаровательного зрелища.
- Вы ведь бывали на континенте, правда? - спросила она у Генри, набивая рот кексом. - Я все про вас знаю, наш лакей - двоюродный брат вашей кухарки. Мы тоже были в Париже прошлой зимой, дедушка дал папе денег на новые портьеры для маминой спальни, а мы вместо этого поехали в Париж.
- Верно говоришь, плутовка, - сказал Саймон Флауэр, глядя на дочь. - Вы знаете, когда мы бывали в картинных галлереях, то за нами из зала в зал тащился целый хвост молодых французов, так что в конце концов нам начинали кланяться, решив, что это шествует какая-нибудь царственная особа со свитой.
- Гувернанткой у меня тогда была мисс Уилсон, - сообщила Фанни-Роза, и я два раза от нее убегала, когда мы гуляли по улицам; она думала, что меня украли и в слезах побежала в полицию, но они там ничего не поняли, они же французы. А когда мы вернулись домой, ей пришлось уехать в какую-то тихую деревню, чтобы отдохнуть, потому что у нее сделалось нервное расстройство. Вы не поверите, после четырнадцати лет у меня был по крайней мере десяток гувернанток, но вот в прошлом месяце мне исполнилось семнадцать лет, так что теперь с гувернантками покончено.
- Заодно ты доконаешь и своих родителей, - сурово обратилась к дочери миссис Флауэр, которая в этот момент вошла в комнату, так и не сумев умилостивить несчастную мисс Харис. - Вы должны почитать себя счастливым, мистер Бродрик, что ваши сестрицы ведут себя прилично, а не так, как моя дочь, и я надеюсь, что, вернувшись домой, вы не расскажете мисс Бродрик о происходящем здесь.
- Вот что я вам скажу, дети мои, - воскликнул вдруг Саймон Флауэр. Зачем вам вообще возвращаться домой? Пусть ваш отец отправляется к своим норам и сторожит там шахтеров, если ему этого хочется, а вы оставайтесь-ка с нами обедать, а потом мы снова отправимся в погреб и возьмем с собой Фанни-Розу.
Однако Генри отрицательно покачал головой и двинулся к двери, к великому разочарованию своего брата.
- Вы очень добры, сэр, - сказал он, - но мы и так слишком долго здесь задержались. Отец будет беспокоиться, подумает, что с нами что-то случилось.
Саймон Флауэр беззаботно махнул рукой и снова уселся за фортепиано.
- Я с удовольствием поеду как-нибудь поохотиться с вашим батюшкой на остров Дун, - сказал он. - Никогда не отказываюсь от подобных приглашений. Но ползать на животе, гоняясь за Морти Донованом, - это уж нет, от этого увольте. Так прямо и скажите вашему батюшке.
После этого он снова ударил по клавишам и запел веселую песню, к которой тут же присоединился и сеттер, так что Бродрики уезжали из замка Эндриф в сопровождении нестройных аккордов фортепиано, звучного баритона Флауэра и лая по крайней мере полудюжины собак, в то время как старшая дочь этого дома, прелестная босоножка, махала им ручкой, стоя на каменных ступенях.
Очарованные и смущенные, не вполне протрезвевшие после выпитого вина, братья гнали лошадей домой таким аллюром, который привел бы в ярость Медного Джона, их отца, если бы он мог их видеть. Только подъехав к Дунхейвену, они слегка сдержали лошадей, и Генри в какой-то степени обрел способность рассуждать здраво.
- Ты знаешь, Джон, обратился он к брату, - отец совершенно прав. Пока в этой стране живут такие люди, как Саймон Флауэр, она никогда не достигнет процветания.
Джон ничего не ответил. Процветание страны ничего для него не значило. Пусть себе Генри продолжает свои критические рассуждения, пусть он ругает Саймона Флауэра, сколько ему угодно. Джона сейчас занимало только одно: никогда в своей жизни он не видел ничего более прекрасного, чем дочь Саймона Флауэра.
5
В одну из последующих суббот все семейство Бродриков собралось после раннего, как обычно, обеда у камина в библиотеке. Джейн днем набрала в лесу шишек и теперь подбрасывала их одну за другой в камин поверх тлеющего торфа, так что они шипели и стреляли в пламени, заглушая шум ветра, который выл и стонал в ветвях деревьев позади Клонмиэра. В море бушевал настоящий шторм, но длинные волны Атлантики миновали вход в Дунхейвен, а вытянутый в длину раскоряченный остров Дун служил естественным волнорезом.
Было время отлива, и вода в заливе, у самого подножия замка, быстро отступала, покрываясь рябью от сильного ветра, однако сам Клонмиэр был так хорошо защищен от натиска бури, что только тогда, когда верхушки деревьев вздрагивали под порывами ветра, можно было догадаться, что хорошей погоде наступил конец.
Генри сидел за письменным столом отца и писал письмо Барбаре в Летарог, в то время как Джон, развалившись в самом удобном кресле, одной рукой рассеянно ласкал свою любимую борзую, а в другой руке у него была книга, которую он не читал. Он пристально смотрел на шишки, наблюдая за тем, как они вспыхивают ярким пламенем, а Джейн, глядя на его полузакрытые глаза, пыталась догадаться, о чем он думает.
Неделя прошла спокойно. Случаев воровства больше не было, и хотя на склоне горы каждую ночь выставлялись сторожа, там, кроме них самих, никто не появлялся. И тем не менее в воздухе ощущалось непонятное беспокойство, тревожное чувство надвигающейся опасности. Шахтеры работали молча и угрюмо, бросая подозрительные взгляды друг на друга.
Тяжелая атмосфера не ограничивалась одной только шахтой. В самом Дунхейвене, когда Джейн однажды отправилась в сопровождении старой Марты за покупками в лавку Мэрфи и, как обычно, стала весело болтать с хозяином, которого она знала с младенческого возраста, последний вел себя как-то странно и неловко, избегая смотреть ей в глаза и, пробормотав какие-то извинения, ушел в задние помещения, оставив Джейн на попечение молодого и неумелого приказчика. К тому же ей казалось, что люди на рыночной площади смотрят на нее враждебно, а когда она здоровалась с ними, как обычно, они отворачивались, делая вид, что не замечают ее. Дунхейвен внезапно превратился в такое место, где постоянно шепчутся, выглядывают из дверей и тут же скрываются, и Джейн, у которой в сердце находилось местечко для всякого приезжего и, в особенности, для каждого обитателя Дунхейвена, возвратилась домой с тяжелым чувством, с ощущением грозящей им всем опасности.
- Не нравится мне это, - говорила она Генри. - По-моему, отец недостаточно серьезно относится к тому, что происходит на шахте. Он думает только о том, как бы изловить и наказать тех немногих, что крадут у него медь. Он не понимает, что шахту ненавидят все и каждый - все те, кто живет в Дунхейвене.
- Дело просто в том, что они завидуют, - отвечал Генри. - Они бы хотели пользоваться всеми преимуществами, которые дает медь, не затрачивая никаких трудов, чтобы ее добыть. Отец знает, что делает. Если не проявить твердость по отношению к местным жителям, то ничего нельзя будет сделать, и всякий прогресс станет невозможным.
- Как нам было хорошо без этого прогресса.
- Это просто сантименты, ты наслушалась того, что говорит Джон.
Джейн бросила в огонь еще одну шишку. Шишка выплюнула сноп искр, зашипела и затихла. В комнате наступила тишина, слышался только скрип пера Генри да время от времени шелест, когда Джон переворачивал страницу книги. Вдруг собака насторожила уши и повернула морду в сторону двери; дверь распахнулась, и на пороге показался их отец Медный Джон. Пальто его было застегнуто на все пуговицы, до самого подбородка, шляпа глубоко надвинута на лоб, так что были видны только его длинный нос и тонкие губы над решительным подбородком; в руках он держал свою любимую трость с набалдашником, короткую и сучковатую, больше похожую на дубинку. У него за спиной в передней стоял его приказчик Нед Бродрик - похоронное выражение его лица составляло разительный контраст с решительным видом его более удачливого брата.
- Я хочу, чтобы вы оба немедленно пошли вместе со мной, - сказал Медный Джон. - Через пять минут мы отправляемся на шахту. У подъезда меня дожидаются арендаторы, их человек пятнадцать, кроме них, там таможенный офицер Парсонс, почтмейстер Сюлливан, доктор Бимиш и еще два-три человека, которых удалось найти. Нельзя терять ни минуты.
Все трое молодых Бродриков поднялись на ноги. Генри, взволнованный и напряженный, готовый к любым действиям; Джон, слишком внезапно выведенный из состояния задумчивости, казался растерянным; Джейн, бледная и встревоженная, стояла рядом с братьями, крепко сжимая руки.
- Что-нибудь случилось, сэр? - спросил Генри.
Медный Джон мрачно улыбнулся.
- Нам сообщили, что из Дунхейвена на Голодную Гору направляется толпа человек в тридцать, а во главе - пятерка шахтеров, тех самых, что находились под подозрением у капитана Николсона. Они, конечно, замышляют что-то недоброе, но я намерен этому воспрепятствовать.
Джейн вышла вместе с отцом и дядюшкой в холл, где ее братья уже надели пальто и застегивались; в тусклом свете свечи их лица казались бледными и возбужденными. Входная дверь была открыта, и у подъезда она увидела группу мужчин. В ожидании ее отца они стояли, переминаясь с ноги на ногу на гравии подъездной аллеи и шепотом переговаривались между собой. У некоторых в руках были фонари, и все они были вооружены - каждый держал в руке толстую палку.
Дождя пока еще не было, но дул порывистый ветер, и по небу стремительно неслись рваные облака. Было около половины девятого, стояла полная тьма. Луны не было, только ясные точечки звезд появлялись порой на темном небе и тут же исчезали.
Медный Джон и оба его сына присоединились к группе мужчин, стоявших у подъезда, и Джейн, стоя у открытой двери, наблюдала за тем, как они скрылись в темноте, слышала топот тяжелых сапог по гравию, видела, как из-за угла, от конюшни, появились Кейси и Тим с лошадьми; через минуту вся группа скрылась за поворотом, двигаясь по подъездной аллее, а потом дальше, через парк и вверх по дороге в сторону Голодной Горы.
В Дунхейвене все было тихо и спокойно, деревня спала. Двери были заперты, в окнах ни огонька; ни на улицах, ни на площади не было ни одного человека, и ничто не нарушало ночную тишину, только волны бились о берег возле причальной стенки.
На выходе из деревни Медный Джон велел остановиться, и группа разделилась на две части. Одна группа во главе с самим Медным Джоном и Генри продолжала подниматься по дороге, по направлению к шахте, остальные же, среди которых был Джон, направились к тому месту на склоне горы, где был выход из шахты на поверхность. Здесь, на высоте, они испытали на себе всю силу ветра, который заставлял их мчаться вперед, не разбирая дороги, спотыкаясь о камни и путаясь ногами в вереске, и самый младший из Бродриков, теперь, когда он был один, и рядом не было ни отца, ни брата, ощутил новое, непривычное волнение, нечто похожее на восторг, ни в какой мере не связанное ни с шахтой, ни с разгневанными обитателями Дунхейвена - просто это было то, что он любил и понимал: борьба с ветром на Голодной Горе. Внизу под ним расстилается море, омывающее берег залива Мэнди-Бэй во всю его длину, оно катит свои волны к замку Эндриф, и может быть, Фанни-Роза слушает их шум из своего окна, и до него тоже доносится рокот волн, принесенный ветром, но это не гневное ворчание, а громкие размеренные звуки торжественного гимна. Люди, шедшие следом за ним, чертыхались, проклиная неровную почву; неистовый ветер забирался им под одежду, надувая ее пузырями. Джон поднял глаза вверх - по небу неслись наперегонки тучи; первые капли дождя с силой ударили по лицу, знаменуя собой приближение бури, и он, смеясь, стал еще быстрее подниматься по склону, уеренно находя точку опоры среди камней и влажного, льнущего к ноге, мха, вдыхая сладкий пронзительный запах вереска, которым был напоен воздух. Наконец они добрались до выхода из шахты, так хорошо скрытого в зарослях дрока, что в темноте и под начинавшимся дождем его почти невозможно было обнаружить, и стали ждать, укрывшись, насколько это было возможно, под выступом скалы, а ветер дул с неослабевающей силой, и ночь становилась все темнее. В их группе находился и Нед Бродрик. Он сидел, скорчившись в вереске, возле племянника, мрачный и насупленный, покусывая время от времени кончики пальцев, чтобы восстановить в них кровообращение.
- Надо бы вашему батюшке прийти к соглашению с Морти Донованом, мастер Джон, - сказал он. - Мне-то не раз приходилось улаживать споры с помощью стаканчика виски. Но батюшка ваш человек гордый, очень уж много о себе понимает, а у Морти Донована тоже есть своя гордость. Ничего хорошего нынче ночью не получится. А что до меня, то сидел бы я сейчас у себя дома в Оукмаунте, задернул бы занавески и знать бы не знал, что здесь делается.
- Я не сомневаюсь, что вы бы так и сделали, Нед, - сказал Джон. - Но сейчас-то мы с вами находимся на Голодной Горе, и, поскольку выбора у нас нет, нужно с этим примириться.
- Что человеку нужно, так это благоразумие, - продолжал Нед. - С тех самых пор, как я стал служить приказчиком у вашего батюшки, я поставил себе за правило: разговаривая с ним, я соглашаюсь с тем, что говорит он, а когда имею дело с арендаторами, то соглашаюсь с ними. Таким образом, все остаются довольными, и никто не в обиде. Я еще ни разу в жизни ни с кем не поссорился.
- А как же вы воходите из положения, Нед, когда арендаторы не вносят вовремя деньги? Как вам удается заставить их отдавать долги?
- Ну, между нами говоря, мастер Джон, я знаю, какие цифры нужно записывать в книгу, чтобы казалось, будто они все заплатили, хотя я иногда не вижу ни одного пенса из этих денег. Однако не хотите ли выпить капельку чего-нибудь эдакого для поддержания духа? - И, воровато оглядевшись, приказчик достал из глубокого кармана своего пальто бутылку и, опустившись среди вереска на колени, поднес ее ко рту и отхлебнул с превеликим удовольствием. - Должен вам сказать, мастер Джон, - проговорил он, утираясь рукавом, - что я всей душой предан вашему семейству, и если Морти Донован задумает кому-нибудь из вас навредить, он это сделает только через мой хладный труп. Что же касается до вас лично, мастер Джон, то вы самый лучший из всех, да не посетует на меня мастер Генри.