В шесть часов пятьдесят минут Толя Лебедянский пошел домой. Машину он отпустил – пускай люди почаще видят, как он один, без охраны шагает по улицам города. Каждый может подойти, пожаловаться. Правда, чтобы не было провокаций, в трех шагах сзади шли два парня из ближнего окружения дяди Вени и дубинками отгоняли лишних просителей.
С шутками и улыбками.
Вечер выдался чудесный. Бывают в августе такие детские, теплые, безветренные вечера, когда даже сама природа купается в лучах заходящего солнца, а руководителям хочется быть добрыми и делать людям только хорошее.
Никто к главгору не подходил, потому что люди не очень любили, когда парни дяди Вени пускали в ход дубинки.
Идти до дома было всего минут десять, но мэр не спешил.
Он вышел на берег реки и сел на скамейку. Скамейки были недавно покрашены, и мэр гордился этим небольшим, но важным достижением.
Река спокойно несла свои воды, над ней летали стрижи, и когда из воды появлялось рыло щуки или сома, по воде расходились круги. Сейчас бы удочку, подумал мэр, хотя еще ни разу не ловил рыбу. Все дела, дела...
В последнее время Анатолий Борисович думал вперед.
Ведь пост мэра в маленьком Гусляре – это не цель жизни. Нет. Надо стремиться к большему. Значит, будем брать Вологду, а потом займемся Москвой. Может, снова поискать польскую могилу и выйти на международный уровень?
Не надо думать, что Лебедянский не любил денег. Он любил деньги, но еще больше любил власть и себя во власти. Он старался не смотреть в сторону Катерины, которая с благословения своего дяди распоясалась и даже в магазине отоваривалась бесплатно. Но она не знала, что верная старая лошадь – секретарша Лебедянского Марфута – обходила к вечеру точки, ограбленные Катериной, и возвращала ее долги. Об этом было известно гуслярским обывателям, и это вызывало у них добрые улыбки.
Мэр глубоко ушел в свои думы.
Охранники уныло курили в сторонке и отбивались от комаров.
Над рекой поднимался вечерний туман.
В восемь тридцать, когда начало темнеть, к скамейке подошли четыре человека.
Охранники оживились. Вытащили дубинки. Зарычали.
– Анатолий Борисович, – сказал профессор Минц. – Нам надо срочно поговорить.
Охранники придвинулись и хотели отогнать Минца, который слишком приблизился к мэру.
– Отставить! – сказал Лебедянский. Он хотел поговорить. Неважно, о чем.
Вперед выступил Удалов.
– Толик, – сказал он, – ты помнишь дядю Корнелия? Ты же с моим сыном в одном классе учился.
Это было правдой, хотя, впрочем, все в городе с кем-то учились в одном классе.
– А как же! – Толик улыбнулся загадочно, почти робко, он такую улыбку репетировал перед зеркалом. – Дядя Корнелий!.. А товарищи – с вами?
– Со мной. Дело серьезное, международное, – сказал Удалов.
– Тогда завтра, после одиннадцати. В десять у меня совещание по подготовке к отопительному сезону.
– Пять минут! – сказал Минц. – Дело в том, что мы нашли динозавра.
– Неужели? – спросил Толя. Он не улыбнулся. Потому что эти четверо не были похожи на умалишенных и в то же время очень волновались.
– Мы нашли первого в мире целого динозавра, – повторил Минц. – И вернее всего, наш город прославится на весь мир, если мы найдем способ их восстановить.
– А что с ними случилось? – спросил Толик. – Вы кости нашли, что ли?
– Представьте себе город Помпеи, – вмешался в разговор Аркадий, – и вам все станет ясно.
На счастье просителей, Анатолий Борисович две недели как вернулся из Неаполя, где участвовал в Европейской конференции мэров малых городов. В Неаполе ему не понравилось, потому что было жарко и дорого, а итальянки, как на подбор, черные или крашеные, как в Румынии, где Анатолий Борисович тоже бывал на симпозиумах по проблемам малых городов.
– Помпеи представляю, – откликнулся мэр. – И если вы имеете в виду лупанарий, то я его посетил в составе экскурсии. Никакого впечатления он на меня не произвел.
– Ну при чем тут лупанарий! – воскликнул Минц, который в Неаполе не бывал, но знал латынь, как и все прочие языки нашей планеты. – Речь идет о трупах в пепле.
И Минц рассказал Лебедянскому о находке.
Живое воображение мэра тут же начало рисовать картины динозавров, заточенных в горе. Решили побывать в пещерах с утра. Встретиться в девять, и сразу – к горе.
Лебедянский попрощался с Минцем и Удаловым за руку, с остальными кивком и, собрав своих мрачных телохранителей, отправился домой.
Набегая одна на другую, в его голове носились мысли и образы.
Он понимал, что Минц с Удаловым не солгали. Оттиски живых динозавров ждали своего звездного часа на окраине вверенного Лебедянскому города.
Дома он велел дочке достать атлас ископаемых животных и принялся листать его, выбирая себе самых достойных динозавров. Будто можно было заказать, каких надо. Анатолию Борисовичу захотелось иметь диплодока тридцати метров длиной и тираннозавра-рекс – страшного хищника мезозойской эры.
– Ты чего это увлекся, Толик? – спросила жена Катерина, раздавшаяся в бедрах и щеках и не любившая причесываться.
Иногда Толик с ужасом думал о том часе, когда он станет президентом Российской Федерации и будет вынужден стоять на церемонии инаугурации вместе с супругой. Страшно подумать! Может, пока не поздно, отказаться от поста президента?
– Тетя Римма звонила, – сообщила Катерина. Тетя Римма была женой дяди Вени. – Спрашивала, когда начнется строительство.
– Какое строительство? – спросил мэр, любуясь стегозавром. Надо будет раскопать стегозавра. Славный зверюга!
– Ну, коттедж на холме Боярская Могила, – напомнила Катерина. – Нам бы тоже присоединиться...
– Да ты с ума сошла! Я перед народом – как под увеличительным стеклом! Я должен быть хрустальным!
– Тогда сделай банк и запиши на мое имя, – посоветовала Катерина.
– Я тут подумал, – сказал мэр, – и решил: не лучше ли нам на холме детский городок устроить? Как у Диснея.
– Ты мне зубы не заговаривай, – предупредила мужа Катерина. – Ты что, кому-то еще холм решил продать? Сознавайся.
– Тут все в другом масштабе, – ответил муж, сдвигая брови, как на портрете Чапаева, который висел в его кабинете. – Тут пахнет всемирной сенсацией. Если Минц прав – твой дядя будет лизать пыль с моих ног.
Последняя фраза несказанно испугала Катерину. И она поняла, что мужа надо спасать, опередив его легкомысленный поступок докладом дяде.
– Чувствую, – громко шептала она в телефонную трубку глубокой ночью, когда Толик заснул (ему, конечно же, снились динозавры в шляпах и под зонтиками), – кто-то его шантажирует. Подсовывает ему разную дребедень, чтобы разрушить его светлый образ.
Дядя приглушенно рычал по ту сторону трубки.
Глава 5
Утром Лебедянский разбудил Минца и сам примчался за рулем своего скромного «ниссанчика». Дал такой сигнал перед домом № 16, что проснулись все, включая старика Ложкина, который не сообразил, что происходит, но, подчиняясь безусловному рефлексу, бросился к письменному столу и принялся строчить донос на некоторых лиц, которые позволяют себе будить тружеников.
– Эй! – крикнул мэр города. – Вставайте! Наука не прощает бездействия.
Удалов не смог проснуться, но Минц через пять минут уже сидел в машине.
– Показывай путь, профессор! – приказал мэр.
По дороге к холму он допрашивал Минца:
– Как будем доставать?
– Пока не знаю. Думаю над этой проблемой.
– Надеюсь, никому об этом еще не известно.
– Никому. Если не считать академика Буерака.
– Это еще кто такой? – удивился Лебедянский.
– Открыватель олигозавра, крупнейший специалист по «мелу» в Восточной Европе. Я не мог оставить его в неведении.
– Мог! – возразил мэр. – Этим ты погубил все наше дело! Он сейчас уже носится по Москве и кричит, чтобы посылали экспедицию.
– Вряд ли, – усомнился Минц. – Во-первых, Буераку девяносто шесть лет, и он уже второй год не выезжает в Гоби в экспедицию. Во-вторых, он живет в Израиле и не может бегать по Москве. В-третьих, Буерак глухой, и я не уверен, что он понял, о чем речь.
Слова Минца немного успокоили Лебедянского. Но, конечно же, не до конца. Все-таки нельзя выпускать из виду, что Минц в какой-то степени лицо еврейской национальности. Такие, как он, нападают на беззащитных палестинцев.
Занятый размышлениями Лебедянский не обратил внимание на то, что за ним, не отставая и не приближаясь, едет джип «Чероки» с гранатометом на крыше.
Оставив машину у обочины, мэр с Минцем поднялись на холм.
Пробравшись в пещеру, профессор зажег фонарь.
Мэр был разочарован.
– Я думал... – сказал он, но не сообразил, как продолжить фразу.
Видимо, он думал, что обнаружит почти живое чудовище, а увидел обычную пещеру не лучше других.
– Подойдите к стене, – предложил профессор, – проведите по ней пальцем... Что вы чувствуете?
– Подойдите к стене, – предложил профессор, – проведите по ней пальцем... Что вы чувствуете?
– Шершавая, – признался мэр.
– Правильно, это отпечаток шкуры. Уже одного этого достаточно, чтобы наши имена были вписаны золотыми буквами в историю науки.
Даже если у Лебедянского и были сомнения по поводу динозавров, после слов профессора они пропали. Золотыми буквами! В историю! Науки!
– Это эпохальное открытие, – строго продолжал Минц, – имело место на территории, которая находится под вашей ответственностью.
Мэр кивал. Он слушал покорно и с пониманием, которое росло в нем с каждой минутой.
– Человечество ждет, как вы сохраните народное достояние. В наше сложное и трудное время сразу найдутся люди с грязными руками, которым захочется извлечь из сенсационной находки своекорыстный интерес...
– Понимаю, – вздохнул Анатолий Борисович.
У входа в пещеру глухо выругался дядя Веня. Он бесстыдно подслушивал разговор Минца с Лебедянским. Про динозавров он ничего не понял, зато уразумел, что его названый зять и протеже намерен передать драгоценный холм под застройку кому-то другому, и вернее всего, этому плешивому профессору. Спелись! Продали! Никому нельзя верить! И если бы Катька не позвонила и не предупредила, считай, что он лишился бы дачного участка. А ведь в этой жизни не деньги важны, а важен престиж. Вот он, Веня, уже пригласил заранее братву на новоселье. Из Тулы, из Питера, даже из Москвы!
– В тот момент, когда первое из чудовищ, – продолжал Минц, – восстановленное по помпейскому принципу, встанет на площади Гусляра, все самолеты мира полетят в нашу сторону. Спилберг заплатит любые деньги, только чтобы прикоснуться к нашему с вами открытию.
Мэр зажмурился.
Минц продолжал разливаться соловьем, потому что понимал: без поддержки Лебедянского динозавров могут погубить, уничтожить или украсть.
Веня не слышал и не хотел слушать продолжения разговора. Так и не узнав, о чем идет на самом деле беседа, он указал пальцем охраннику Ральфу то место над входом в пещеру, где порода нависала козырьком. Ральф, идеальный охранник, тихо зарычал. Он любил стрелять из гранатомета.
Тщательно прицелившись в козырек, он выпустил гранату.
Граната вонзилась куда надо, и козырек рухнул вниз, увлекая за собой тонны породы.
Через секунду вход в пещеру перестал существовать. Клубилась лишь черная, дурно пахнущая пыль.
– К ноге! – приказал Веня охраннику.
Ральф пошел за ним к машине.
Веня не оглядывался. Он знал: не стоит оглядываться на прошлое. Даже в Библии написано, что жена Лота обернулась (поглядеть не то на Содом, не то на Иерихон) и превратилась в соляной столб.
Веня не хотел ни в кого превращаться. Ему и так было хорошо.
Глава 6
Внутри взрыв гранаты ударил по ушам. Минцу показалось, что кто-то шлепнул его по голове тяжелым холодным мешком, полным овсяной каши. Фонарик вылетел из руки и исчез. Пещера наполнилась пылью, воздух в ней стал такой сплющенный, что даже чихнуть удалось не сразу.
Абсолютная темнота. Абсолютная тишина. Именно так чувствует себя человек после смерти, подумал Лев Христофорович и тут же уловил слабый стон, которого сразу после смерти не услышишь.
– Кто это? – хотел спросить Минц, но вместо этого промычал неразборчиво, потому что во рту пересохло.
– Это я, – откликнулся знакомый голос. – Анатолий Лебедянский, можешь звать меня Толиком. Я здесь руковожу.
Голос в темноте дрожал и срывался. Будто бы Анатолий Лебедянский уже не был ни в чем уверен.
– Наверное, обвал, – подумал вслух Минц. – Надо же, простоять тридцать миллионов лет и рухнуть именно сейчас.
– Таких случайностей не бывает, – откликнулся мэр. – Вижу в этом злой умысел.
– Ну кому это нужно?
– Тому, кто хочет возвести чертоги на наших костях, – патетически возвестил Анатолий Борисович.
Наступила тягостная тишина. Потом ее нарушил слабый голос Лебедянского:
– Мы обречены? Что вы думаете, профессор?
Как странно мы устроены, подумал Минц. Вот и изменился тон нашего мэра. Он уже не руководит с высоты, он согласен снова стать обыкновенным человеком, отягощенным слабостями и сомнениями.
– Давайте искать фонарь, – ответил Минц. – Он упал где-то рядом, но мог откатиться. Ползите по полу и водите вокруг руками, поняли?
– Начал исполнять, – отозвался Анатолий Борисович. – Уже ползу.
Минц тоже пополз – навстречу Лебедянскому. Правда, ползать было трудно, так как в темноте они двигались зигзагами и никак не могли исследовать всю подозреваемую поверхность.
Фонаря не было.
Воздух в подземелье становился все более спертым. Возможно, им грозит удушье, о чем Минц не стал говорить Лебедянскому, чтобы тот не ударился в панику.
И когда силы и надежды уже оставляли Минца, его пальцы натолкнулись на толстую ручку фонарика.
«Теперь зажгись, – колдовал Минц, уговаривая фонарь, – только зажгись! Без тебя мы пропали!»
И фонарик зажегся. Как ни в чем не бывало. Словно лежал на полке в шкафу и ждал момента поработать.
«Спасибо», – сказал фонарю Минц.
– Теперь мы выберемся отсюда? – спросил Лебедянский. – Скажите мне правду!
– Посмотрим, – ответил Минц и принялся водить лучом фонаря по стенам.
Стены были на месте, за исключением той, в которой недавно зияла дыра наружу. Эта стена сдвинулась, сплющилась под давлением потолка. Именно потолок и претерпел самые большие изменения. Он опустился, лишенный поддержки, косо лег, упершись углом в пол, и потому пещера уменьшилась втрое, а высота ее – в несколько раз. Теперь в ней даже выпрямиться толком было нельзя.
Минц подобрался к бывшему выходу. Он был завален настолько сильно, что и не стоило пробовать разобрать осыпь.
Лебедянский догадался, что диагноз неблагоприятен, и сразу начал канючить:
– Что же прикажете, до смерти здесь оставаться? Нет, вы мне ответьте, вы меня сюда завлекли, вы несете ответственность за мою безопасность!
– Помолчите!
– А знаете ли вы, что я вхожу в элиту области и даже всей России? Знаете ли вы... у меня же семья есть! Любимая жена, дети, теща! Неужели вы хотите оставить их сиротами? Нет, признайтесь, вы этого хотите?
Минц игнорировал стенания, водя лучом фонарика по стенам и питая слабую надежду на то, что найдет какое-нибудь другое отверстие. Ничего не обнаружив, он принялся выстукивать стены рукояткой фонарика. А вдруг где-то рядом есть другая пещера?
Но стены отзывались одинаковым глухим звуком, показывая, что за ними нет никакой пустоты.
Минц устал и уселся у стены, вытянув вперед ноги. Фонарь он выключил.
– Зачем вы потушили свет? – рассердился Лебедянский. – Неужели не понимаете, что мне страшно?
– Мне тоже, – сказал Минц. – И к тому же обидно.
– Обидно?
– Отыскать целого динозавра, и на твоих глазах он гибнет!
– Какой еще динозавр? Куда он гибнет?
– Так нет его больше! Разрушили!
– Как вы можете думать о пустяках! Немедленно продолжайте искать выход. О динозаврах мы поговорим после.
– Боюсь, что никакого «после» не будет.
И Минц произнес эти слова таким тоном, что мэр ударился в жалкий плач.
Так прошло еще несколько минут. Дышать становилось все труднее.
Всхлипывания Лебедянского звучали все тише.
И тогда в почти полной тишине, далекий и слабый, словно шуршание кузнечика, ползущего по скатерти, сороконожки, бегущей по палой листве, послышался звук.
– Тук-тук.
Минц кинулся к стене и постучал в ответ. Пауза.
Снова стук снаружи.
Вернее, не снаружи, как сообразил Минц, а изнутри холма. То есть кто-то заточен так же, как и они?
– Что? Кто там? – спросил Лебедянский. – Меня нет!
Минц снова постучал.
И тут товарищи по несчастью поняли его. Они обрушили на стену мощную серию ударов. Минц отвечал им короткими очередями, постепенно приближаясь к тому месту, где перегородка или перемычка между камерами была самой тонкой.
Минц лихорадочно старался вспомнить азбуку Морзе, которую изучил, когда в молодости служил на флоте коком. Но кроме сигнала «SOS», ничего вспомнить не смог – память уже подводила гения.
Видно, собеседники не знали даже такого простого сигнала. Они колотили бессистемно.
Лебедянский лишь вяло стонал, а потом сообщил Минцу, что умирает, но стонать не перестал. Минц ничем не мог помочь главе города и поэтому поднял с пола осколок камня и принялся царапать им по стене, надеясь когда-нибудь процарапать в ней отверстие.
Но люди по ту сторону стенки были лучше вооружены. По крайней мере после недолгого молчания они вернулись к стене, и послышались ритмичные уверенные удары.
Это продолжалось не меньше получаса. К тому времени воздуха в пещере почти не осталось, и Минц, чтобы не тратить его понапрасну, улегся на пол и закрыл глаза.
Из забытья его вывела струя свежего воздуха.
Минц с трудом открыл глаза.