Нет! Разумеется, нет, если я никому не скажу о его преступной деятельности…
Слева от меня на фоне ночного неба проступили силуэты обеих башен собора Парижской Богоматери, отчего пейзаж стал более привлекательным. Неожиданно в этот момент откуда-то сверху послышалось жужжание, как будто огромное насекомое закружилось над головой, прямо над нашим столиком. Мой попутчик, как я ожидала, должен был, по крайней мере, удивиться или рефлекторно взглянуть на причину назойливого жужжания, но я ясно увидела улыбку на его лице и услышала вздох облегчения.
– Что это такое? Кто это?
Подняв глаза, я увидела, что причиной шума стал механический предмет черного цвета с вращающимися лопастями, размером с обеденную тарелку. Он застыл как раз в середине отверстия нашего шатра, метрах в трех от стола… Я догадалась: это был беспилотный самолет, авиамодель!
Он производил столько шума, что чайки, кружившие над баржой с самого начала нашего путешествия, разлетелись. Но кто же мог управлять этим дроном? Он тем временем медленно снижался и с величайшей осторожностью, ведомый опытной рукой, завис над столом. Металлические скобы пластикового контейнера, закрепленного у него под брюхом, разомкнулись с характерным сухим скрежетом, и оттуда выпала маленькая коробочка, обернутая лентой. Она приземлилась на скатерть, прямо мне под нос, мягко, почти бесшумно.
– Говорят, что подобные предложения не падают с неба, – повторил Дэвид. – Но для тебя мне захотелось сделать исключение. Смотри: прямо с неба.
Как завороженная я смотрела то на коробочку, то на Дэвида. Он сделал мне знак, предлагая посмотреть, что там внутри. Я схватила ее и стала торопливо развязывать ленточку, пока еще не совсем поверив в происходящее. Его милая шалость позволила нам уйти от банальности, подняться выше пошлых грез о принцах и принцессах, к чему я всегда относилась с некоторым пренебрежением.
– Давай, Эль, – приободрил он меня своим неповторимым бархатным голосом, как у героев фильмов Кристиан-Жака или Марселя Карне. – Не бойся, открой ее!
Так вот что он скрывал от меня в последнее время! Как мне теперь показать, что я и думать не думала о готовящемся сюрпризе? Выразить полное удивление и восторг? Притвориться, что не верю ему? Наверное, в этот момент я выглядела смешно. Развернув золотую бумагу, я обнаружила черный бархатный футляр, в котором лежало кольцо из розового золота с бриллиантами. С первого взгляда мне стало ясно, что подобного рода роскошь я раньше не то что в руках не держала, но даже не видела: тонкое сочетание простоты изящной оправы и ювелирной обработки бриллиантов, с одной стороны, а с другой – изысканность и несомненная ценность материала. И даже больше: каждая грань, каждый блик отраженного света свидетельствовали о том, что у кольца есть история. Такое не могло выставляться в витрине ювелирного салона, оно хранило в себе память его прежних обладательниц.
– Это кольцо принадлежало Гортензии, моей матери, – серьезно ответил Дэвид на мой вопросительный взгляд. – А до нее – моей бабушке. Если захочешь, то будешь третьей женщиной в нашей семье, кто носил это обручальное кольцо. Я попрошу, чтобы его сделали под твой размер.
Мама и бабушка. Наша семья. Обручальное кольцо… Мой истощенный мозг отказывался воспринимать суть, я слышала только ключевые слова, да и они вели себя странно: сталкивались друг с другом и разлетались в разные стороны, как в бильярде, и в этом не было ничего смешного. В висках в сумасшедшем темпе стучала кровь, мне даже показалось, что веснушки на моем лице покраснели и стали пульсировать, как сигнал тревоги.
– Обручальное кольцо? – я сделала вид, что не понимаю, о чем речь.
– Да, кольцо, которое надевают при обручении. Перед свадьбой его снимают, а потом надевают на пальчик во время бракосочетания. Такая у нас традиция.
Чтобы я скорее вникла в смысл его слов, он достал колечко из футляра и попытался надеть его на безымянный палец моей руки.
– Подожди… Нет!
Я резко отдернула руку, но сразу же поняла, насколько обидным мог ему показаться этот невольный жест. Однако Дэвид сам стал извиняться передо мной.
– Прости… Я, как всегда, тороплю события.
Вокруг собора, несмотря на поздний час, толпой бродили зеваки. Наверное, многие заметили, что происходит на нашей барже, под пологом, у столика, накрытого на двоих. Некоторые принялись неистово аплодировать и что-то нам кричать с берега. Видимо, они решили, что это спектакль, дополнительный бонус к их программе романтической прогулки по ночному Парижу.
Поняв нелепость ситуации, я совершенно неожиданно даже для себя расхохоталась.
– Что тут смешного? Тебе весело?
– Нет! Вовсе нет! – я не могла, к сожалению, справиться с собой и продолжала хихикать. – Право, не знаю, все это настолько …
Неожиданно. Потрясающе. Изумительно красиво. Фантастически приятно. И при всем при том как-то по-мещански. Я даже не могла разобраться, какие чувства испытываю в данный момент в большей степени. Разве что признательность. Она переполняла все мое существо, я чувствовала, как внутри меня разливается теплая мягкая волна и заполняет каждую клеточку тела. Появилась уверенность, что с Дэвидом моя жизнь отныне станет такой же спокойной, гладкой и романтически приятной, как река, на волнах которой мы в эту минуту мирно покачивались.
Мадам Анабель Барле. Неужели это – я, обыкновенная девушка, вечно в пути между Парижем и Нантерром в трясущейся электричке.
– Мне не нужен твой ответ прямо сейчас. Обдумай.
– Да… Но я хочу сказать: спасибо тебе. Спасибо, что решил согласовать это дело со мной, – добавила я сухо, взяв себя в руки.
В это время что-то произошло. Я не могла понять, что именно, но что-то пошло не так в безукоризненном спектакле, какая-то деталь прозвучала фальшиво. Мажордом, до того времени державшийся в тени, подошел к столику, чтобы долить в бокалы вина, хотя мы почти не пили.
Пузырики шампанского оживились и поползли вверх, быстро отрываясь от стенки хрустального бокала. Они напомнили мне вчерашний день и моего последнего, как я поклялась себе, клиента. Как по цепочке, это воспоминание привело к другому – к тому дню, когда мы с Дэвидом познакомились. Я долго пыталась заглушить память об обстоятельствах, при которых произошла наша встреча, спрятать эти воспоминания подальше от самой себя.
Но если Франсуа Маршадо, старый приятель моего будущего мужа, два раза в неделю его партнер по теннису в последние годы, мужчина, с которым я переспала в тот самый вечер, когда Дэвид Барле вошел в мою жизнь… А что, если Франсуа заговорит? «Ночные Красавицы», выбор по каталогу, номер в гостинице «Отель де Шарм».
– Хорошо, договорились, – продолжил тот, кто ничего не знал о моих ночных похождениях. – Я не хочу давить на тебя, но если ты будешь долго думать… Я бы предпочел назначить день свадьбы на ближайшее время.
Ну что я могла прочитать за этой улыбкой, такой жизнерадостной, лучистой, чистосердечной и такой далекой от всех моих мерзких воспоминаний? Какой намек, какой скрытый смысл ускользнул от меня?
– Что ты имеешь в виду, говоря «на ближайшее время»? – спросила я ледяным тоном. Впрочем, он тактично сделал вид, что не заметил этого.
– На восемнадцатое июня.
Это же день моего рождения! Мне исполнится двадцать три.
Мадемуазель Анабель Лоран, согласны ли вы стать женой месье Дэвида Барле, здесь присутствующего, и до конца дней добровольно связать себя с ним в том возрасте, когда вам бы пристало вести жизнь легкую, без забот и обязанностей?
– Но ведь это чуть ли не завтра! – воскликнула я, сильно преувеличив.
– Знаю. Но это не должно тебя волновать: если ты согласна, мы сыграем свадьбу у нас.
– У вас? В вашем особняке Дюшенуа?
– Именно. Арман все устроит. Тебе только надо дать ему список приглашенных с твоей стороны. Ну и, разумеется, подписать кое-какие бумаги.
Я не могла позволить ему томиться в ожидании. Когда день рождения сочетается с предполагаемым первым днем новой жизни, что может быть лучше? Воистину «лучший в жизни день». Это предложение стало финальным аккордом спектакля, который разыграл для меня Дэвид. Да, что называется, мастерский ход. Разве можно было ответить иначе, кроме как…
– Да.
Моя сияющая улыбка стала подтверждением сказанного, но я почувствовала, как в другой части тела, о которой большинство не догадывается или не хочет знать, где-то внутри утробы, на дне живота, внезапно открылась бездна, и оттуда раздался нарастающий рокот, возбудивший во мне болезненную волну, пронзившую тело от головы до пят, отразившуюся в каждой клеточке, в каждом органе.
Что это было? Страх? Предвкушение счастья?
Он ничего не заметил, но быстро встал и подошел ко мне вплотную. Я поднялась ему навстречу, и тогда Дэвид обнял меня и запечатлел на губах самый чудный поцелуй, который когда-либо был в моей жизни. Скорее нежный, чем страстный, о чем свидетельствовал тот факт, что Дэвид не стал шарить руками у меня под юбкой. Подобные чувства приводят иногда к долгим отношениям, к совместной жизни. Я постаралась убедить себя в том, что мы сможем пройти этот путь.
Что это было? Страх? Предвкушение счастья?
Он ничего не заметил, но быстро встал и подошел ко мне вплотную. Я поднялась ему навстречу, и тогда Дэвид обнял меня и запечатлел на губах самый чудный поцелуй, который когда-либо был в моей жизни. Скорее нежный, чем страстный, о чем свидетельствовал тот факт, что Дэвид не стал шарить руками у меня под юбкой. Подобные чувства приводят иногда к долгим отношениям, к совместной жизни. Я постаралась убедить себя в том, что мы сможем пройти этот путь.
Голосом, дрожащим от волнения, таким непохожим на голос босса, голос дамского угодника, голос того самоуверенного человека на фото в газете, которого всего несколько недель назад я считала недосягаемым, Дэвид, с мольбой глядя на меня, робко просил подтверждения моего согласия:
– Так значит, да?
7
– Да.
Обычно этого слова хватает, чтобы женщина согласилась отдаться. Она примерно знает, что за этим последует, она это предчувствует. Но чаще всего она понятия не имеет, сколь долго продлится договор, скрепленный этим коротким словом: пару-тройку дней или долгие годы совместной жизни. Займет ли это часть ее времени, слегка коснется тела или заберет всю душу целиком. Можно понять свои побуждения, свои желания в настоящий момент, но кто может предсказать свои чувства на будущее? Кто может знать, сколько «возможно» или даже «ни за что» последует после короткого «да», каким бы искренним оно ни было?
Я испытала в своей жизни не так много оргазмов. Дюжину, может, меньше. Но каждый раз, когда это со мной происходит, одна деталь мне кажется странной: я принадлежу к той редкой породе женщин, которые при наступлении сладострастного момента вскрикивают «нет», а вовсе не «да». Я знаю, что некоторые кричат «Ах! Боже мой!», другие «Еще, еще!», многие просто произносят имя своего возлюбленного. Что все это значит? Почему я отношусь к женщинам типа «нет, нет, нет и нет»? Понятия не имею. Даже не уверена, что мне хочется знать, что в этом кроется.
(Написано незнакомым почерком 06/06/2009.
Но как он мог узнать об этом???)
Я три раза сказала «да», как бы для того, чтобы яснее прорисовать траекторию своей судьбы, и вот мы в эту же ночь очутились в личных апартаментах Дэвида, упрятанных в самом центре его резиденции на улице Тур-де-Дам. В доме номер три.
– Входи!
Он проводил меня в свою спальню, будуар в стиле модерн, где приглашенный дизайнер, согласуясь со вкусом хозяина, особые усилия приложил к тому, чтобы подчеркнуть романтический дух интерьера, развесив гобелены на стенах, но в выборе цветов руководствовался характерным для современного стиля смешением ярких красок, усилив впечатление выбором мебели ультрамодерн, с четкими линиями, прямыми углами и геометрическими пропорциями.
Стоило нам переступить порог спальни, как Дэвид всем телом прижался к моей спине и горячо задышал мне в затылок. Я сквозь одежду почувствовала, как мои ягодицы пришли в соприкосновение с его крепким, набухшим от нетерпения фаллосом.
Мне понравилась откровенная непосредственность и такой решительный подход к делу. Хотелось, чтобы он взял меня не мешкая, без долгого вступления, а главное – прежде, чем я позволила бы ему со мной это сотворить.
– Сними их.
Речь, конечно, о трусиках. Их контур выпуклой полосочкой чуть проступал сквозь тонкий трикотаж шерстяного черного платьица. Я послушалась, но Дэвид был нетерпелив, ему показалось, что я недостаточно быстро это делаю. Тогда он просунул руку прямо мне под трусы, схватил за кружева и с силой дернул вниз, явно намереваясь просто сорвать их с моей попки.
– Ай! – вскрикнула я, когда на моей нежной коже проступили красные следы от царапин.
Трусики не поддались. Чисто символически получалось так, что я сопротивлялась ему, ему самому, которому до сего времени все и вся уступали без промедления.
– Прости, прости, – прошептал он, прерывисто дыша, не столько расстроившись, что сделал мне больно, сколько огорчившись, что ему не удалось совершить задуманное.
– Ладно, не страшно…
Сказав это, я оперлась одной рукой на украшенный серебряной кованой лентой комод и нагнулась, выставив попу как можно дальше, другой рукой я открыла ему свою киску, отодвинув в сторону хлопковый треугольник трусиков, последнее препятствие для нетерпеливого члена.
Рукой он коснулся моей промежности, стал поглаживать трепещущими пальцами половые губы и попытался проникнуть глубже. Там было недостаточно влажно, как мне показалось и как ему бы хотелось. Так всегда: я не отношусь к тем женщинам, что млеют и начинают сочиться от первого поцелуя. Влага выделяется у меня там после предварительных ласк и нежностей. Я как дизельный мотор, мои чувства просыпаются медленно, меня надо разогреть. И Дэвид это знал.
Впрочем, он, наверное, рассчитывал, что в этот волшебный вечер легкий хмель от шампанского, усиленный официальным предложением руки и сердца, сделает свое дело и во мне мигом прольется водопад, готовый его с радостью принять. Вместо того он получил покрытую легкой росой полянку там, где мои губы едва приоткрылись.
– Эль, – рычал он от нетерпения.
Тем временем его настырный средний палец прокладывал себе путь все глубже, в недра моей плоти, которая наконец поддалась и отворилась для него. Как только Дэвид погрузился туда, он совершил вращательное движение, слишком, пожалуй, широкое, чтобы доставить мне удовольствие, но недостаточно глубокое, чтобы достичь дна, где расположено самое чувствительное у женщин потайное местечко, которое некоторые берегут как клад, упрятанный на дно моря.
Но этого явно недостаточно, чтобы заставить меня воспарить!
Однако Дэвид и не собирался, а мне был нужен только внутренний голос, который, взявшись невесть откуда, шепнул, что пора.
Дэвид будто тоже его услышал, так как решительным сухим жестом расстегнул ширинку и достал из штанов свой член, готовый к серьезным отношениям. Краем глаза я смогла оценить его достойную величину, а также изящный пушок вокруг, доставляющий обычно неповторимые ощущения при оральном сексе. Не тратя слов, Дэвид вонзил его в мою несговорчивую вагину. Нельзя сказать, что для нее это был праздник во всех отношениях, но, тем не менее, она благодарно сжалась от радости. Ее на самом деле нужно было удовлетворить, и лучше, если это сделает мужчина, которого я люблю. Движение его члена туда-сюда было немного странным вначале, точнее, затрудненным из-за неправильного положения наших тел относительно друг друга, его пенис выгибался дугой, но потом Дэвид слегка согнул колени, мы стали вровень, и в такой позе дело пошло успешнее. Соня, наверное, рычала бы от негодования, узнав, что я свела к геометрическим упражнениям в пространстве то, что она сама считала священной тайной соития. Но, по правде говоря, после того как мы приспособились, движение его органа во мне стало более чем приятно. Горячая волна, не электрическая, но вполне осязаемая, постепенно распространялась по телу, начиная от низа живота, и я почти утонула в ней, как вдруг он прекратил движение и словно застыл.
– Что случилось? – встревожилась я.
– Ничего, но если я продолжу в том же темпе, то скоро кончу.
Я еле сдержалась, чтобы не спросить: «Как, уже?», хотя этот глупый вопрос так и вертелся на языке. Вместо того я решила приободрить его:
– Хорошо, любовь моя, не торопись.
Порой мои подружки жаловались на своих слишком ретивых поклонников, хотя такие, конечно, среди их любовников встречались нечасто. «Прошло уже два дня, а у меня там все еще горит!» Да, действительно, бывают такие мужчины. Что касается лично меня, то мне в основном попадались стандартные образцы типа «трахнемся по-быстренькому и разбежимся» или те, что честно отрабатывали свои четверть часа по профсоюзной ставке и не более того. А все-таки интересно знать, встретится ли мне хоть раз такой, кто сможет держать своего петушка в напряжении долго-долго, чтобы я позабыла, что чувствует моя вагина без его ерзанья. Действительно ли это ощущение мне может быть неприятно? Может ли в принципе женщина отдаться полностью до такой степени, что почувствует власть или даже свое господство, уверившись в том, что способна возбуждать его желание в течение долгого времени? Найдется ли такой мужчина, который сможет часами оставаться внутри меня, не двигаясь, сохраняя эрекцию…
(Написано незнакомым почерком 06/06/2009.
Черт возьми, что я несу!!!)
Его руки крепко сжали мои ягодицы, а у меня, как у Венеры Прекраснозадой, есть за что подержаться в этом месте. От выпитого вина у меня стала кружиться голова, ноги подкашивались, я была близка к обмороку, но от меня зависело, дойдет ли он до вершины плотского наслаждения в этот вечер, и я начала тихонечко ласкать его пенис. Даже не отдавая себе в этом отчета, в полуобморочном состоянии. Не знаю, почувствовал ли он сам мое робкое признание, но жест возымел эффект, он словно очнулся и с новым усердием возобновил движения туда-сюда, постепенно ускоряя темп. Я бы сказала, что никогда раньше не видела его таким страстным, таким пылким, никогда раньше он не вкалывал в таком адском темпе, словно пытаясь вонзить свое жало в самую глубину. Мне показалось, что он почти коснулся той нежной и бархатистой плоти, спрятанной на дне моего лона, по крайней мере, я почувствовала легкое щекотание там, внутри, что почти вызвало у меня судороги. Это еще был не оргазм, но то блаженное состояние, когда тело клокочет и содрогается от физического удовольствия, состояние, которое гораздо приятнее предчувствовать, чем испытывать на самом деле.