— Привет, — весело сказала она. — Вы кто?
— Меня зовут Эрик Свитсент. Я работаю в медицинской команде Генерального секретаря.
«Вернее, работал, — мысленно добавил он. — До сегодняшнего дня».
— Можно выпить с вами кофе и поговорить? Для меня это многое значит.
— Странное начало знакомства, — сказала Патриция Гэрри. — Но почему бы и нет?
Она повернулась, взмахнув длинной мексиканской юбкой, и направилась по коридору в сторону кухни. Он пошел за ней.
— Я даже уже поставила кофеварку. Почему мистер Молинари посоветовал вам меня навестить? По какой такой причине?
«Неужели девушка может так выглядеть и при этом не понимать, что сама по себе уже является немалой причиной?»
— Что ж, — начал Эрик. — Я живу в Калифорнии, в Сан-Диего.
«И кажется, снова работаю в Тихуане», — подумал он.
— Я хирург-трансплантолог, Патриция. Или Пэт? Могу я называть вас так?
Он сел на скамейку возле стола, опершись локтями о твердую крышку из красного дерева.
— Если вы хирург-трансплантолог, то почему не находитесь на одном из военных спутников или в госпитале на фронте? — спросила Патриция, доставая чашки из шкафчика, висящего над раковиной.
Доктор почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.
— Не знаю, — признался он.
— Ведь сейчас идет война. — Стоя к нему спиной, она добавила: — Парня, с которым я гуляла, ранили, когда бомба ригов попала в его крейсер. Он все еще лежит в госпитале на базе.
— Что я могу сказать? Лишь то, что, возможно, вы затронули самое больное место в моей жизни. Почему в ней нет никакого смысла, хотя должен быть?
— А кого вы в этом обвиняете? Всех остальных?
— По крайней мере, тогда, когда я этим занимался, мне казалось, что поддержание жизни Джино Молинари — хоть какой-то мой вклад в общее дело.
Впрочем, как бы там ни было, но Эрик состоял при Джино не столь уж долго, к тому же получил эту работу благодаря Вирджилу Эккерману, а не собственным усилиям.
— Мне просто интересно, — пояснила Патриция. — Я подумала, что хороший хирург-трансплантолог предпочел бы отправиться на фронт, где его ждет настоящая работа.
Она налила кофе в две пластиковые чашки.
— Да, вы вполне могли так подумать, — согласился Эрик и внезапно почувствовал себя совершенно беспомощным.
Девушке было девятнадцать лет, вдвое меньше, чем ему, а она уже куда лучше понимала, что правильно и как следует поступать. Наверняка Пэт уже спланировала каждый, даже самый мельчайший шаг в собственной карьере.
— Хотите, чтобы я ушел? — спросил он. — Если так — скажите.
— Вы же только что пришли. Естественно, мне вовсе не хочется, чтобы вы уходили. Мистер Молинари не послал бы вас ко мне просто так. — Она критически разглядывала его, сидя по другую сторону стола. — Я двоюродная сестра Мэри Рейнеке, знаете?
— Да, — кивнул Эрик.
«Ты тоже крепкий орешек», — подумал он.
— Пэт, поверьте мне на слово. Сегодня я совершил нечто такое, что повлияет на судьбу каждого из нас, хотя оно никак не связано с медициной. Верите? Если да, то это хороший повод для дальнейшего разговора.
— Как скажете, — ответила она с беззаботностью подростка.
— Вы смотрели сегодня по телевидению выступление Молинари?
— Видела недавно. Мне показалось, что он как будто стал сильнее.
«Да, — подумал Эрик. — Верно сказано».
— Это хорошо, что он возвращается в прежнюю форму. Но должна признаться, что вся эта его политическая болтовня — ну, вы сами знаете, лихорадочная речь, горящие глаза — для меня чересчур монотонна. Вместо того чтобы его слушать, я включила запись. — Она оперлась подбородком на руки. — И знаете что? Мне было чертовски скучно.
В гостиной зазвонил видеофон.
— Прошу прощения. — Патриция Гэрри встала и выбежала из кухни.
Эрик сидел молча, не думая ни о чем особенном, лишь ощущая прежнюю усталость.
Вскоре Пэт вернулась.
— Это вас. Просят доктора Эрика Свитсента. Это ведь вы, верно?
— Кто звонит? — Он с трудом поднялся на ноги, чувствуя странный холодок внутри.
— Из Белого дома в Шайенне.
Он подошел к аппарату.
— Алло, Свитсент слушает.
— Одну минуту.
Экран опустел, потом на нем появился Джино Молинари.
— Увы, доктор, того рига прикончили, — начал он.
— Боже мой!
— Когда мы добрались до места, то нашли там только огромного изуродованного дохлого жука. Кто-то, наверное, видел, как вы входили в отель. Жаль, что вы сразу не забрали его с собой в корпорацию.
— Сейчас бы я так и поступил.
— Послушайте, — мягко продолжал Моль. — Я позвонил, чтобы сообщить вам об этом, но не стоит слишком переживать. Эти лилистарцы — профессионалы. Подобное могло случиться с кем угодно. — Он приблизил лицо к экрану. — Это не столь важно. Есть еще три или четыре способа установить контакт с ригами. В данный момент мы думаем, как лучше это сделать.
— Разве можно говорить о таких вещах по видеофону?
— Френекси со своей свитой только что улетел на Лилистар, причем страшно спешил. Можете мне поверить, Свитсент, они обо всем знают. Поэтому действовать придется молниеносно. В течение двух часов мы должны добраться до правительственной радиостанции ригов. Переговоры пройдут на открытой волне. Лилистар будет все слышать. — Он посмотрел на часы. — Мне пора заканчивать. Будем держать связь.
Экран потемнел. Молинари, вечно занятый и куда-то спешащий, приступил к выполнению очередной задачи. Времени на пустые разговоры у него просто не было.
Неожиданно экран снова засветился, и на нем опять появилось лицо Генсека.
— Помните, доктор, вы сделали свое дело, вынудили их исполнить мое завещание, тот десятистраничный документ, который они передавали из рук в руки при вашем появлении. Если бы не вы, меня бы здесь не было. Я это уже говорил и не хочу, чтобы вы об этом забыли. У меня нет времени постоянно это повторять. — Он улыбнулся.
Экран снова опустел и на этот раз остался темным.
«Однако неудача остается неудачей», — подумал Эрик, вернулся в кухню Пэт Гэрри и сел перед своей чашкой кофе.
Оба молчали.
«А ведь я все испортил, — понял доктор. — У лилистарцев будет намного больше времени, чтобы нас окружить, прибыть на Землю во всеоружии. Миллионы трупов, возможно, многие годы оккупации — вот какую цену мы за это заплатим. И все из-за того, что мне показалось, будто лучше всего оставить Дег Даль Иля в номере отеля, вместо того чтобы забрать его с собой прямо в корпорацию. Но там у лилистарцев тоже есть по крайней мере один агент. Они могли бы прикончить рига. И что теперь?»
— Может, вы и правы, Пэт, — сказал Свитсент. — Наверное, мне следует стать военным хирургом и работать в каком-нибудь прифронтовом госпитале.
— Конечно. Почему бы и нет?
— Но уже скоро линия фронта окажется на Земле, хотя вы об этом еще не знаете.
Она побледнела и попыталась улыбнуться.
— Почему?
— Политика. Методы ведения войны. Ненадежность союзов. Сегодняшний союзник — завтрашний враг, и наоборот. — Он допил кофе и встал. — Удачи вам, Пэт, в телевизионной карьере и во всех сферах вашей блестящей, только что начавшейся жизни. Надеюсь, война не причинит вам слишком глубоких ран.
«Да, та самая война, которая пришла сюда не без моей помощи», — подумал доктор.
— Пока.
Пэт осталась стоять возле стола, молча держа в руках чашку с кофе. Он вышел из квартиры и закрыл за собой дверь. Пэт с ним даже не попрощалась, настолько ошеломило и напугало ее известие, которое сообщил ей Эрик.
«Все равно спасибо тебе, Джино, — подумал он, спускаясь на лифте. — Идея была неплохая, и не наша вина, что ничего из нее не вышло. Я лишь еще лучше понял, как мало добра и как много вреда, преднамеренно или по недосмотру, я причинил за всю свою жизнь».
Он шел по темной улице Пасадены, пока не заметил такси. Доктор остановил его, сел и начал размышлять, куда ему отправиться.
— Неужели вы не знаете, где живете, сэр? — спросила машина.
— Отвези меня в Тихуану, — неожиданно велел Эрик.
— Хорошо, сэр, — ответило такси и молниеносно свернуло на юг.
14
Эрик шел куда-то без цели по ночной Тихуане, волоча ноги, проходя мимо неоновых вывесок узких, похожих на будки магазинчиков. Он слушал крики мексиканских сутенеров, наслаждался размеренным движением, звуками клаксонов машин, автоматических такси и старинных наземных машин американского производства, которых каким-то чудом переправили контрабандой через границу доживать здесь остаток своих дней.
— Девочку, сэр? — Мальчишка лет одиннадцати крепко схватил Эрика за рукав, пытаясь его задержать. — Это моя сестра, ей всего семь лет, и у нее никогда в жизни не было мужчины. Богом клянусь, вы наверняка будете первым.
— Девочку, сэр? — Мальчишка лет одиннадцати крепко схватил Эрика за рукав, пытаясь его задержать. — Это моя сестра, ей всего семь лет, и у нее никогда в жизни не было мужчины. Богом клянусь, вы наверняка будете первым.
— Сколько? — спросил Эрик.
— Десять долларов плюс плата за комнату. Обязательно нужна какая-нибудь кровать. Любовь на тротуаре отвратительна. После такого уважать себя не будешь.
— Умная мысль, — согласился Эрик, но тем не менее пошел дальше.
Как обычно, ночью с улиц пропадали роботы-торговцы с их огромными никому не нужными коврами машинной работы, корзинами и тележками с тамалес[17]. Дневные жители Тихуаны исчезали вместе с американскими туристами средних лет. Город заполнили его ночные обитатели.
Мужчины поспешно проталкивались мимо Эрика. Девушка в убийственно обтягивающей юбке и свитере скользнула рядом с ним, на мгновение прижавшись всем телом.
«Словно наши жизни что-то связывает, а этот внезапный обмен теплом выражает глубокое взаимопонимание», — подумал он, а девушка пошла дальше и вскоре скрылась в толпе.
Прямо навстречу Эрику шли невысокие воинственные молодые мексиканцы в расстегнутых меховых куртках. Рты их были открыты, словно парни задыхались. Он осторожно уступил им дорогу.
«В городе, где легально все и нет ничего ценного, снова чувствуешь себя отброшенным назад, в детство. Когда ты окружен кубиками и игрушками, а весь твой мир находится на расстоянии протянутой руки. Цена свободы высока. За нее платишь лишением взрослости», — пришло вдруг ему в голову.
Все же Свитсенту здесь очень нравилось. Шум и движение представляли собой настоящую жизнь. Некоторые ощущали в ней нечто зловещее, но не он. Люди, считающие так, ошибались. Беспокойные, блуждавшие повсюду толпы мужчин, искавших бог знает чего — впрочем, они и сами этого не знали, — чем-то напоминали шевеление первобытной протоплазмы. Подобное беспрестанное движение когда-то вынесло жизнь из морей на сушу. Сегодняшние сухопутные создания продолжали блуждать от одной улицы к другой, и Эрик шел вместе с ними.
Перед ним возник салон татуировок, оборудованный по последнему слову техники. Он был ярко освещен. Внутри сидел хозяин, вооруженный электрической иглой, которая лишь слегка касалась кожи, создавая замысловатые узоры.
«Может, это как раз для меня? — подумал Эрик. — Что можно изобразить на коже, какой лозунг или картинку, которые могли бы утешить меня в тяжкие времена ожидания, когда появятся лилистарцы и захватят власть? Мы, земляне, беспомощные и испуганные, становимся в первую очередь трусливыми».
Эрик вошел в салон, сел и сказал:
— Можешь изобразить мне на груди что-нибудь такое?..
Он задумался.
Хозяин занимался предыдущим клиентом, коренастым солдатом ООН, тупо смотревшим прямо перед собой.
— Пожалуй, картинку, — решил Эрик.
— Посмотри в каталоге.
Доктор взял огромный альбом с образцами и начал наугад перелистывать страницы. Женщина с четырьмя грудями, на каждой из которых написана целая фраза. Нет, это не то. Он перевернул страницу. Ракетный корабль, оставляющий за собой клубы дыма. Нет. Он вспомнил своего аналога из пятьдесят шестого года, которого подвел.
«Пусть вытатуируют надпись “Я за ригов”, причем так, чтобы ее могли заметить лилистарские полицейские. Тогда мне больше не придется ничего решать. Я сам себя жалею, — подумал Эрик. — Есть ли вообще на свете нечто такое, как сочувствие к самому себе? Никогда об этом не слышал».
— Ну что, решил, приятель? — спросил хозяин, закончив трудиться над солдатом.
— Напиши мне на груди «Кэти умерла». Ладно? Сколько это будет стоить?
— «Кэти умерла», — повторил тот. — От чего?
— От синдрома Корсакова.
— Это тоже написать? Как будет правильно? — Хозяин взял бумагу и ручку. — Хотелось бы сделать без ошибок.
— Где тут можно найти наркотики? — спросил Эрик. — Но только настоящие?
— В аптеке через улицу. Полный ассортимент.
Эрик вышел из салона и пересек бурлящий людской поток. Аптека выглядела старомодно, на витрине лежали муляжи ступней, пораженных всякими болезнями, пояса от грыжи и бутылки с одеколоном.
Доктор открыл дверь и направился к прилавку в глубине помещения.
— Слушаю вас, сэр, — сказал седоволосый представительный аптекарь в белом халате.
— Йот-йот-сто восемьдесят, — попросил Эрик, кладя на прилавок пятидесятидолларовую банкноту. — Три или четыре капсулы.
— Сто долларов.
Бизнес есть бизнес. Без всяких сантиментов.
Свитсент добавил две двадцатки и пару пятерок. Аптекарь исчез, тут же вернулся, поставил на прилавок стеклянную бутылочку, взял деньги и убрал их в древнюю звенящую кассу.
— Спасибо, — сказал Эрик, взял бутылочку и вышел из аптеки.
Он шел, пока почти случайно не наткнулся на отель «Цезарь». Доктор забрел внутрь и подошел к портье. Оказалось, что это тот самый, который обслуживал его и Дег Даль Иля в первой половине дня.
«Состоящего из многих лет», — подумал Свитсент.
— Помните рига, с которым я сюда пришел? — обратился он к портье, но тот лишь молча смотрел на него. — Он все еще здесь? — спросил Эрик. — Его действительно прикончил Корнинг, главный лилистарский мясник в этом районе? Покажите мне ту комнату. Я хочу снова ее снять.
— Оплата вперед, сэр.
Эрик заплатил, получил ключ и поднялся на лифте на нужный этаж. Он прошел по темному коридору, устланному ковром, открыл дверь номера и нащупал выключатель.
Вспыхнул свет, и доктор увидел, что в комнате не осталось ни следа от недавних событий. Она была просто пуста, словно риг исчез, может быть, ушел.
«Он был прав, когда просил отвезти его обратно в лагерь. Риг уже тогда знал, чем все закончится», — понял Свитсент.
Он стоял посреди номера и вдруг почувствовал, что ему страшно.
Доктор открыл бутылочку, достал капсулу йот-йот-180, положил ее на туалетный столик и с помощью десятицентовой монеты разделил на три части. В графине рядом была вода. Эрик проглотил одну треть, подошел к окну и стал ждать, когда подействует наркотик.
Ночь сменилась днем. Он все так же находился в отеле «Цезарь», но переместился во времени, хотя и не знал, на месяцы или годы. Комната выглядела точно так же, поскольку, вероятно, никогда не менялась, вечно оставалась одной и той же.
Эрик спустился в холл и попросил в киоске рядом со стойкой портье гомеогазету. Продавщица, старая полная мексиканка, протянула ему лос-анджелесский выпуск. Он просмотрел его и понял, что перенесся на десять лет. Было пятнадцатое июня две тысячи шестьдесят пятого года.
То есть доктор правильно определил нужную дозу йот-йот-180.
Он зашел в видеофонную будку, опустил монету и набрал номер корпорации «Меха и красители». Судя по всему, было около полудня.
— Я хотел бы поговорить с мистером Вирджилом Эккерманом.
— А кто его спрашивает?
— Доктор Эрик Свитсент.
— Да, конечно, доктор Свитсент, соединяю.
Экран замерцал, на нем появилось сморщенное и сухое, практически не изменившееся лицо Вирджила.
— Чтоб мне провалиться! Эрик Свитсент! Как дела, малыш? Столько лет… три? Четыре? Как тебе живется в…
— Расскажите мне все о Кэти, — прервал его доктор.
— Прошу прощения?
— Я хочу знать все о своей жене. В каком она сейчас состоянии? Где она?
— Твоей бывшей жене.
— Ну да, — благоразумно согласился Эрик. — Моей бывшей жене.
— Откуда мне знать? Я не видел ее с тех пор, как она перестала у меня работать, а это случилось по крайней мере, сам знаешь, шесть лет назад. Сразу же после того, как мы восстановились. Как только закончилась война.
— Скажите хоть что-нибудь, что помогло бы мне ее найти.
— Господи, Эрик. — Вирджил задумался. — Ты же помнишь, как сильно она болела, какие у нее были приступы безумия.
— Не помню.
Вирджил поднял брови.
— Ведь это ты подписал заявление насчет того, чтобы ее поместили в психиатрическую больницу.
— Думаете, она сейчас в психушке? До сих пор?
— Как ты мне объяснял, дело дошло до необратимого повреждения мозга. Все из-за наркотиков, которые она принимала. Потому я думаю, что она до сих пор в больнице, вероятно в Сан-Диего. Кажется, Саймон Илд недавно мне об этом говорил. Могу его спросить. Он сказал, что встретил кого-то, у кого есть знакомый в психиатрической лечебнице к северу от Сан-Диего.
— Спросите его.
Экран опустел. Эрик подождал, пока Вирджил поговорит по внутренней связи с Саймоном.
Наконец появилось вытянутое болезненное лицо бывшего снабженца.
— Ты хочешь узнать о Кэти, — начал Саймон. — Повторю то, что рассказывал мне тот парень. Я познакомился с ним в нейропсихиатрической лечебнице имени Эдмунда Дж. Брауна. Он лежал там с нервным срывом, как вы это называете.