Можно подумать, должность грузчика — это венец карьеры выпускника Кембриджа, злился Генка в первый свой рабочий день, безошибочно отличавший только яблоки от колбасы. Впрочем, яблок в супермаркете продавалось видов двадцать, а уж колбасы так и вовсе все триста. Что-то принимали на вес, а что-то упаковками, никто ничего не объяснял, зато покрикивать считал своим долгом каждый. Умение мгновенно оценивать обстановку, с первого взгляда запоминать, что где должно располагаться — все это пришлось задействовать сразу и на полную мощность. В первый рабочий день Генка совершенно вымотался — и физически, и морально. Вымотался и разозлился: вот если бы ему самому дали стажера на воспитание, он бы костьми лег, но объяснил суть работы досконально, показал и рассказал как, что и куда…
Он решил ничего не спрашивать у вредных теток, но из этой затеи тоже ничего не вышло. Вот что именно он должен искать, если ему сказали сгонять за рохлей? В понимании Генки, рохля — это такой неуклюжий, неповоротливый человек, размазня и неудачник. Возможно, чье-то прозвище? Оказалось, рохля — это пневматическая тележка без бортов, при помощи которой перемещают поддоны с грузом. Как управлять этим чудом инженерной мысли, Генка быстро разобрался, а возможности устройства Генку очень порадовали. Оказалось, сорок ящиков водки не нужно вытаскивать из машины по одному, вручную. Просто завел «рога» рохли под поддон, накачал ручку — и кати себе, куда надо.
Домой он шел, чуть ли не пошатываясь от усталости, с единственной мыслью: вытянутся на диване и не шевелиться как можно дольше. Инночка приготовила ужин к его приходу и поинтересовалась, где он был. Генка, как обычно, буркнул что-то невразумительное: мол, по делам ходил, — поел, завалился на диван и заснул, как убитый. Впервые за последние два месяца он спал до самого утра, спал без снов, а когда проснулся, ее уже не было. И, опять же впервые, он не заледенел от ужаса, что она ушла навсегда. Ничего не навсегда, просто на работу пошла, как все нормальные люди, ей к девяти, ему к десяти. Вообще-то супермаркет открывался в восемь, но поскольку грузчику раньше десяти там делать нечего, директорша сказала — к десяти.
Встать оказалось неожиданно сложно. Ныли все мышцы, разламывалась спина. Это с непривычки, понял Генка, это пройдет, сколько он в госпитале кровать продавливал, конечно, все атрофировалось. Надо пересилить себя, сделать десяток отжиманий-приседаний — и будет полегче. На столе его ждал завтрак и записка: «Вечером буду поздно, забегу к своим после работы. Сашка, отпрыск мой, в гости просится, не возражаешь? В случае чего — звони». И подпись, одна буква: «И». Генку опять охватило странное ощущение, что они с Инночкой женаты уже десять лет, что быт у них давно налажен, и он сам, наверное, даже поднадоел ей за такой огромный промежуток времени. Только все это иллюзии, ни черта они не женаты, он даже не знает, на какой козе к ней подъехать…
На работу он пришел пораньше, получилось так, что как раз, чтобы услышать разговор своего начальства — директора и старшего товароведа. Даже не просто услышать, а подслушать: тетки его не видели, хотя он абсолютно не прятался, стоял себе на дебаркадере, рядом со стопой пустых поддонов, и курил. Разговор двух дам напомнил Генке армейскую учебку: существительных было мало, глаголы и вовсе почти исчезли в гуще «великого и могучего». Общий смысл: как тебе грузчик? Странный парень, не из наших, но схватывает очень быстро. А ты заметила, как он ходит? Как зверь какой-то лесной, вообще, не ходит, а перемещается, в одном месте исчезает — и появляется в другом месте… Генка хмыкнул: дядя Леша их очень долго учил двигаться: бесшумно, незаметно, пользуясь естественными укрытиями и тенями. Въелось, значит, в привычку вошло. Хотя чего удивительного: Генка действительно считает супермаркет вражеской территорией. По крайней мере, пока.
Сегодня выяснилось, что в обязанности грузчика входит еще очень много чего. Пустые коробки порезать канцелярским ножом и связать в стопки, расфасовать по полиэтиленовые пакетам лук, мандарины, апельсины и яблоки, подмести дебаркадер…
К вечеру Генка понял: здесь царит армейский принцип: кто везет, на того и нагружают. Он не возражал. Во-первых, хотел произвести хорошее впечатление, все-таки ему здесь работать, а во-вторых, не собирается же он сидеть в грузчиках вечно. Вот товароведы, например, тоже в торговом зале не стоят, их тоже никто не видит, а работа поденежнее, да и попрестижнее. Наверное.
Он напряженно и старательно запоминал все: запоминал места хранения товара в многочисленных подсобках и кладовках, запоминал названия производителей, запоминал имена коллег, наконец. В тот же день ему сообщили, что пока у него нет напарника, придется работать с одним выходным. Лучше бы, конечно, вообще без выходных… Но пусть он не волнуется, все лишние часы ему оплатят. Насчет директорши Генка еще не понял, но до Татьяны Ивановны, старшего товароведа, уже явно дошло, какое сокровище супермаркету досталось. И пусть. И хорошо.
Звонить Инночке на работу он не стал: хочет, чтобы сын в гости пришел, — замечательно, пусть приходит. Пацана Генка помнил, хороший пацан, умненький, компьютерами увлекается. Если у них с Инночкой действительно что-то получится, с пацаном проблем не будет, они обязательно подружатся.
Он успел немного прибраться, помыть оставшуюся после завтрака посуду, смахнуть пыль с компьютера, за который неделю, а то и больше, не садился. Когда в дверь позвонили, он вздрогнул: у Инночки свои ключи. А кто-то другой сейчас, когда его любимая женщина со своим сыном придут домой, будет некстати. Кто угодно! Но это были они. Инночка и очень высокий темноволосый мальчишка. Генка Сашку узнал с трудом, года два его не видел, Сашка, конечно, вымахал, верста коломенская, почти с самого Генку ростом.
У Сашки на время этого похода в гости как будто отключили способность смущаться:
— Привет, Ген! Ты помнишь, мы на «ты» давно перешли. Тебя дядей называть не надо?
— Не надо, Сань. Пошли ужин колдовать, я только с работы.
С какой такой работы, хотела спросить Инночка, но ее мужчины, (она так и подумала: мои мужчины) уже азартно потрошили холодильник. Имеющийся набор продуктов изумлял неожиданностью. Мужчин этот факт не смутил: решено было готовить пиццу. Чисто теоретически Инночка знала, что пицца — еда бедных итальянских рабочих и крестьян, что в данное блюдо годится совершенно все, что наличествует в доме, лишь бы не тухлое было. Она уселась, открыв форточку, и закурила. Пусть делают, что хотят. Они и делали: терли, смешивали, нарезали что-то и болтали.
…Ген, а на войне страшно? Не-а. А почему? А потому, что сначала ты сам дурак, а все вокруг — это типа «doom», а потом война кончается. Ну, по крайней мере, в моем случае… И слава богу. На хрена нам война, пошла она на… слышал такую песню? Ген, а вот если бы ты был президент, что бы ты делал? А не знаю! Вот не знаю я, что бы я делал. Вывез бы всех лояльных, и великую китайскую стену бы поставил. Я, Сань, не политик, там у тебя тесто как? Да жидкое, как… Прости, мам! А ты муки добавь. Так она не смешивается, одни комки…
Кажется, они поладили. Генка за неделю столько слов с ней не сказал, сколько сейчас с Сашкой наболтал. И настроение у него такое… Такого настроения у Генки Инночка еще не видела: полное ощущение, что они вместе были летом в спортивном лагере, а вот сейчас встретились и общаются в свое удовольствие. Одно слово — мальчишки.
Если бы Инночка знала больше о Генкином детстве, она бы так не думала…
Провожать Сашку пошли вместе. Ребенок митинговал, что в конвоирах не нуждается и прекрасно доберется сам, две троллейбусные остановки всего. Потом вдруг вспомнил:
— Мам, тебе от тети Кати приглашение на свадьбу пришло.
Конечно, вечер, который начинался столь удачно, не мог закончиться без проблем. Всю обратную дорогу Инночка и Генка пререкались, стоит ли идти на эту свадьбу вообще, стоит ли идти Инночке одной, стоит ли идти с Генкой, которого никто никуда не приглашал. С аргументами у обоих была напряженка: оба не знали, чего ожидать друг от друга, кто из них кем себя считает для другого…
В конце концов, Инночка решила, что сбегает одна, отдаст подарок, и вернется. Генка злился на нее: как же так, подруги с детства, пусть идет и веселится, он что, против, что ли? Из-за этой размолвки, пусть и пустяковой, он так и не решился на серьезный разговор с ней. Разговор о своих правах, об их отношениях, о том, как они будут жить дальше. Не получилось как-то разговора. А утром она опять ушла на работу, даже не разбудив его. Хорошо, хоть не обиделась, завтрак на столе оставила. Интересно, насколько она раньше, чем надо, встает, чтобы приготовить ему завтрак?
Глава 36
В конторе было неуютно. На Инночку, что называется, косились. Вот ведь странность: после визита Генкиной матери, как ее там, Раисы Петровны — ничего, не косились, даже сочувствовали, хоть и недолго. А теперь, когда она уезжала и вернулась, но не сразу, а через неделю, даже больше, — смотрели, как на бракованный товар. Никто не поинтересовался Генкиным здоровьем. Никто не спросил, где он. Ветеран — это было как клеймо, как будто она связалась с зачумленным. И ведь никто толком ничего не знал, вот что самое интересное, по крайней мере, никто ничего не спрашивал. Даже Наталка, проработавшая рядом с Генкой пару лет, с Инночкой почти не разговаривала. Это было неприятно.
Глава 36
В конторе было неуютно. На Инночку, что называется, косились. Вот ведь странность: после визита Генкиной матери, как ее там, Раисы Петровны — ничего, не косились, даже сочувствовали, хоть и недолго. А теперь, когда она уезжала и вернулась, но не сразу, а через неделю, даже больше, — смотрели, как на бракованный товар. Никто не поинтересовался Генкиным здоровьем. Никто не спросил, где он. Ветеран — это было как клеймо, как будто она связалась с зачумленным. И ведь никто толком ничего не знал, вот что самое интересное, по крайней мере, никто ничего не спрашивал. Даже Наталка, проработавшая рядом с Генкой пару лет, с Инночкой почти не разговаривала. Это было неприятно.
Голубев вызвал ее к себе только через неделю после выхода с больничного, и, что тоже неприятно, через секретаршу. Инночка пошла, как на казнь. Сразу заговорила о деньгах, попросила отпуск, который не будет отгуливать. Виталий перебил ее:
— Ин, такое дело, мы с Фридой уезжаем сразу после Нового года, она сказала, что вы с ней это обсуждали. Надолго, может, навсегда. Как ты понимаешь, контору я оставить не могу. В смысле, ни на кого, кроме тебя. Об этом еще никто не знает, но вопрос решен. Ищи себе замену, сама будешь директором. И приструни это стадо бездельников. Светку выгони, пользы от нее никакой, а сплетен три килограмма. Возьми на должность секретаря взрослую женщину, лет пятидесяти, лучше — с внуками. А то тряпки эти вульгарные, разговоры по служебному телефону бесконечные, клиенты вечно дозвониться не могут. А это нездоровое пристрастие к служебным романам! Я не моралист, но надоело, ей-богу. Присмотрись, подумай, кого еще заменить, я тут всех распустил, самому смотреть противно, казацкая вольница, честное слово, хочу — работаю, не хочу — не работаю… Об одном хотел попросить: Полину мою не трогай. Бухгалтер она неплохой, да и возраст, куда ее еще возьмут… Впрочем, решать тебе. Я пока никому ничего говорить не буду. Незачем. Будем новогоднюю вечеринку в конторе делать, тогда и объявлю. А ты пока присмотришься. Как тайный агент. Независимо.
Инночка смотрела на Виталия во все глаза. Это что же получается? Все вопросы с работой для нее и для Генки решены? Она станет директором, Генка займет ее место начальника одела, и оба они будут заниматься любимым делом, причем, за хорошую зарплату? Ай да Фридка, ай да молодец, вот удружила!
Светочку ожидало разочарование. Когда шеф велел пригласить Лучинину, не позвонил той в отдел, как обычно, а официально, через секретаря, Светочка мысленно потирала руки. До такой степени довольна была, что даже подслушивать не стала. Все, конец этой некоронованной королеве, может, даже выгонит ее Виталий Валентинович. Болталась неизвестно где почти две недели! Что Инночка сдала, как положено, больничный в бухгалтерию, Светочке никто не доложил, разумеется. Но Лучинина вышла из начальственного кабинета, таинственно улыбаясь, и надежды Светочки увяли.
— Ой, Инночка, сильно кричал? Вот ведь манера какая мерзкая, неделю промариновал, и только теперь ругать вызвал! — запричитала Наталка, увидев свою начальницу.
— С чего ты взяла, что кричал? Заданий кучу навыдавал, это да… Несколько необычных, скажем прямо. А так — чего ему кричать? — удивилась Инночка. — Ты лучше скажи, чего ты на меня дуешься, разговариваешь сквозь зубы, а?
— Я не дуюсь, я боюсь. Спросить даже боюсь… Ты же к Генке нашему ездила, да? В больницу куда-то, да? Что с ним, Инночка, он совсем инвалид, да? Тебя столько времени не было, это же прогул! А правда, что вы переписывались?
— Ну тебя! Тридцать три вопроса в минуту. Во-первых, не прогул, я просто болела. Во-вторых, никакой он не инвалид, так, ранило немного. Скоро на работу вернется, только ты не болтай особо, это пока секрет.
Инночка уселась за компьютер, открыла программу, но работать нормально не смогла. Не сейчас. Информация, которой поделился с ней Витка, только звучала коротко. На самом деле мысли просто разбегались. Генка, вроде, обмолвился, что где-то работает. Значит, нужно, чтобы он уволился перед Новым годом. Иначе — завал обеспечен, к гадалке не ходи. Кстати, о гадалке: Фридка-то, молодец какая, интересно, без нее бы Витка додумался не звать в контору варяга? Не факт, впрочем, что из нее, Инночки, получится путный директор. Она ответственна, работоспособна, мыслит, будем надеяться, творчески. Но это не значит, что она сможет требовать весь этот набор рабочих качеств от других. А между прочим, требовать — основная функция хорошего директора. Она вспомнила, как долго не хотела доверять делать что-либо Наталке, проще все самой, хочешь, чтобы все было качественно, делай сам… Дурость-то какая, оказывается.
А еще директор общается с клиентами. Инночка представила себя на каком-нибудь бизнес-ужине. Или в сауне, последнее время стало модно заключать деловые договоры в бане. Ужас какой-то! Интересно, какая у нее будет зарплата? От Витки напрямую зависит, понятное дело, но, наверное, больше, чем сейчас. Маму уже можно обрадовать или лучше ближе к делу, на Новый год, вместо подарка? Генке она скажет сегодня же. Опять же, интересно, кто из сотрудников «Абриса» в курсе? Витка говорит, что никто, но тетке-то он сказал? Или не сказал? Сходить, что ли, к Полине Георгиевне на перерыв, поговорить по душам. Она это любит, по душам если…
Нет, ну совершенно невозможно работать. Как-то сильно она разволновалась. Пойти, что ли, перекурить, привести мозги в порядок? И Инночка отправилась в курилку. Дверь оказалась прикрытой неплотно, и Инночка услышала, как кто-то обсуждает ее персону. Поскольку говорили шепотом, она не сразу поняла, кто именно.
Это потом она вспомнила старую английскую поговорку: не подслушивай — не услышишь о себе гадостей. Злобный женский голосок перечислял ее, Инночкины, многочисленные недостатки. И к начальству она без мыла пролезла в доверие, крутит шефом, как хочет. И прогуливать ей неделями можно, я думала, хоть выговор влепит, а она из кабинета выходит и улыбается. А зарплату в конторе кому одному за весь год повысили? Лучининой и подружке ее закадычной, Веселовой, которая как собачка за ней, только что хвостиком не виляет…
За Наталку Инночка обиделась, слушать дальше не стала, покашливать и громко топать не стала тоже, просто вошла. В курилке сидели двое: Светочка и охранник Олежек. У Светочки лицо было испуганно-вызывающее, а Олежек едва сдерживал смех. Давненько он здесь ее не видел, наверное, брезгует Алексевна? Олежек поднялся и вышел. Светочке уходить было не резон — ее сигарета и до половины не догорела. Так они с Инночкой и курили вдвоем в полном молчании. Зато хаос радостных мыслей в Инночкиной голове улегся, и можно было идти трудиться.
После работы Инночка решила заглянуть в магазин. Пицца, сооруженная ее мужчинами, полностью опустошила холодильник. Злобные высказывания конторской секретарши она благополучно выбросила из головы, даже похихикала мысленно, представив реакцию бедной девушки на грядущее известие о том, что ненавистная Лучинина — директор конторы. Ни за что не уволю, решила Инночка, пусть дальше сама себе проблемы придумывает.
На радостях она накупила огромное количество всякой всячины, не думая о том, что конкретно собирается соорудить сегодня на ужин. По дороге придумает, повод для праздника имеется. Уже подходила ее очередь в кассу, когда она заметила знакомую фигуру. Человек в форменном комбинезоне двигался спиной вперед, но эту повадку пантеры Багиры она, конечно, не узнать не могла. Генка вез зеленую супермаркетовскую тележку, нагруженную какими-то коробками. Белая пелена бешенства просто заставила исчезнуть все окружающее, у Инночки даже руки задрожали от ярости. Так вот какую работу он себе нашел, чучело недоделанное! Грузчик в магазине! Нет, Инночка, конечно, ничего не имела против грузчиков вообще. Пусть будут Бредами Питами, сыновьями олигархов, хоть шейхами Брунея, если хотят. Это их личное дело. Генка, ее Генка, тут причем? Он художник, да, без образования, но необыкновенно талантливый. Он компьютерщик, компьютерщик от бога… Но грузчик? Какого черта?! Его и на старом рабочем месте приняли бы с распростертыми объятиями, даже не учитывая сегодняшние новости. Она уже хотела бросить сумки, чтобы все это высказать ему, когда Генка ее увидел. Он оставил свою тележку посреди магазина и подошел к ней:
— Сама донесешь? У меня смена через полчаса кончается, можешь все это оставить, а я потом домой сам принесу.
— Дотащу. Не волнуйся, — непослушными от ярости губами сказала Инночка.
Глава 37
На этот раз прямо за дверью ждала его она. Долго ждала. Минут десять, а то и все пятнадцать. Пока не услышала, как на этаже остановился лифт. В эту самую секунду Инночка поняла, что в руках у нее ничего нет. А хорошо бы, чтобы было. Скалка, например. Или сковородка какая-нибудь захудалая. Хотя бы мокрая половая тряпка.