Вот и сейчас широко разлилась Паша-река, рядом с которой тянулась дорога. Паша - это по-местному, по-весянски, и значит - «Широкая». Весяне - лесные жители, потомки когда-то грозного, а ныне измельчавшего да таившегося по дальним селищам-весям племени. В Шомушке, в Кайваксе, в Сароже таковых много было, правда, они давно уже обрусели, забыв свой язык и обычаи. И только в лесах, на Шугозерье, и дальше, к северу, еще можно было встретить многолюдные весянские деревни. Тамошние люди - многие - даже не ведали русской речи и, на словах признавая Иисуса Христа, молились своим диким богам, поклоняясь деревьям, камням, рощам. Хотя, в общем-то, весяне были народом не вредным, некоторые жили и в Тихвине, перемешиваясь с русскими, так что уже и непонятно было кто где. Ну да не весян сейчас следовало опасаться…
Денек выдался славный, солнечный, светлый. Даже росшие по краям дороги сосны и ели, казалось, почти совсем не давали тени. На лугах трепетала на ветру свежая трава, высокая и нежно-зеленая, мохнатыми осколками солнца желтели цветки мать-и-мачехи, а кое-где появлялись уже и одуванчики, такие же желтые, яркие, озорные. В другое время Василиска обязательно сплела бы себе веночек, ну а сейчас, понятно, некогда было. И так поспешали почти без отдыха. Обозным-то хорошо - на телегах, а тут иди на своих двоих; до Спасского погоста, почитай, верст двадцать - двадцать пять, концы не маленькие, пока дойдешь, ноги стопчешь. А за день обязательно нужно было дойти, ночь она и есть ночь - всякое может статься. Вот и поспешали.
Почти всю дорогу Митрий не чувствовал усталости, настроение у парня было приподнятое, веселое: и денек славный выдался, и попутчик нечаянный - Прошка, дружок, кулачный боец знатный - как двинет кому, мало не покажется! Да уж что и говорить, втроем куда как веселее идти, нежели на пару. Правда, веселиться-то особо нельзя было - могли услыхать, не лихие людишки, так обозники. Потому шагали молча, громко не разговаривали и песен не пели. Лишь Митрий потихоньку выспрашивал у сестрицы о дальних родичах.
- Да я и не помню-то их, - сокрушенно качала головой Василиска. - Сколько раз уже говорила! Знаю только - дядько Кузьма да тетка Настена. Починок их - версты две от погоста, на самом озере.
- Озеро-то, поди, обители Богородичной принадлежит? - старательно обходя лужу, осведомился Митря.
Василиска на ходу отмахнулась:
- Не знаю… наверное. Кому еще-то? Ну да, так… Там где-то и тоня имеется. Ловят для обители рыбу.
- Эвон как, - насторожился Митрий. - Тоня! Вот ее-то нам и не хватало для полного счастья. Ежели тоня к починку близко - прознают про нас старцы.
- Да говорю же, не ведаю я, где уж там эта тоня, - девушка невольно повысила голос. - Добраться бы по-хорошему, а уж там посмотрим.
Митрий ничего не ответил, однако задумался. Дальние родичи Василиски, конечно, с удовольствием примут ребят - тем более что и он, Митрий, им вроде как не чужой получается. Примут, примут, кому лишние работники помешают? Уж в этом-то можно не сомневаться. Вот только насчет монастырских рыбных ловен - тони… Раз есть тоня, имеется и тонный монах, тонник. За рыбной ловлей приглядывает, да за инвентарем, да за работниками, ежели есть, а если тоня маленькая, то и сам ловит. Одновременно сообщает с оказиями монастырским старцам обо всем, что в дальних лесах делается. Вот и о вновь прибывших сообщит, ежели дознается. Ну, вообще-то покуда дознается, да пока сообщит, да пока старцы скумекают что к чему - там и осень, распутица. Так что, по всему, до зимы всяко отсидеться можно, а уж там видно будет. В архангельский городок с рыбным иль соляным обозом податься можно - город торговый, всяко грамотеи нужны, о Прошке и говорить нечего - эта оглобина да не прокормится? Вот только что с Василиской делать? Девку с собой таскать уж больно нехорошо, опасно. Пристроить бы ее где-нибудь. Впрочем, что сейчас рассуждать? Сначала до починка добраться надо.
Вечерело, и по-весеннему яркое солнце понемножку скрывалось за дальними, поросшими синим лесом холмами. Стало заметно прохладнее, черные тени деревьев легли на дорогу, где-то в кустах прошмыгнула рыжевато-серая тень - лиса? Волк?
- Ой, ребятушки… - Тяжело вздохнув, Василиска остановилась и неожиданно уселась прямо в траву. - Устала, сил нет. Отдохнем, а? Поди, уже и погост близехонько?
- Да уж, - обернувшись, улыбнулся Прошка. - Должен бы. А то идем-идем - все никак не придем! А, Митька?
Митрий задумчиво покачал головой. Вообще-то спутники его были правы. Спасский погост уже должен быть где-то совсем рядом, быть может, как раз во-он за тем холмом. Митька так и предложил - идти до холма, хотя и сам валился с ног от усталости.
- Ну, Митенька, - заканючила Василиска. - Ну, что нам какой-то там холм? А вдруг да и нет там за ним ничего? Вдруг да еще с полночи пути до погоста? Так ведь и впрямь на разбойных нарвемся.
- А и пожалуй, - Прохор поддержал девчонку. - Слышь, Митрий. Мыслю, куда уж лучше ночь-то где-нибудь тут переждать. Пока светло, выбрать местечко, устроить шалаш, наловить рыбки…
- Ага, рыбки, - грустно усмехнулся Митрий. - В ночи-то костер знаешь как далеко видать?!
- Да знаю, - Прошка досадливо отмахнулся.
- Ну, Митрий, - вновь взмолилась Василиска, в уголках глаз ее вдруг показались слезы. - Ну давай заночуем, ну давай, а! А завтра поутру и пойдем, вот как только солнышко встанет.
- А обоз? - напомнил отрок.
- Да что нам обоз? - вполне резонно возразила девчонка. - Мы-то ведь пришли уже, а им все одно дальше.
- Да еще и не ясно, кто из них для нас хуже! - Пригладив рыжие кудри, Пронька негромко расхохотался. - Обозники или разбойники?
- Ладно, уговорили, - подумав, согласился Митрий. В конце концов он тоже устал не меньше других, но из последних сил не показывал вида.
Как-то так само собой получилось, что именно Митрий стал в их небольшом отряде за старшего. С ним советовались, его спрашивали, именно от него зависел выбор места и времени привала, да и вообще все дальнейшие планы. Может быть, это оттого, что он знал грамоту? Да и вообще, само прозвище - Умник - говорило о многом. Прохор, конечно, был постарше и уж куда как сильней и выносливей… однако молодой молотобоец молча признавал главенство Митрия. Еще бы - ведь тот знал об окружающем мире гораздо больше его!
- Так. Василиска, вон там, в овражке, мы с тобой разложим небольшой костерок - не так будет заметен дым, - выбрав место, деловито распоряжался отрок. - А ты, Проня, тем временем наловишь в реке рыбы - испечем на углях. Потом наломаем лапника, устроим ша…
Какой-то странный звук донесся вдруг в отдалении… Впрочем, не столь уж и далеко. Все трое застыли, прислушались.
- Батюшки святы, - не в силах поверить, прошептала Василиска. - Никак, колокол!
- И правда, колокол! - улыбнулся Митрий.
Друзья радостно переглянулись.
- Вот вам и Спасский погост! - Митька выглядел победителем. - Говорил же вам - во-он за тем холмиком. Теперь уж передохнем чуток - и пойдем.
- Интересно, это к вечерне звонят? - вслух предположила девчонка. - Или, может быть, праздник какой?
Пронька улыбнулся, пробасил:
- Так ведь и праздник - Мавра-молочница и Тимофей.
- Мавра - зеленые щи, - засмеялась Василиска. - В огородах да на лужках сейчас и крапива-молодица, и щавель с лебедою - есть с чего щей наварить, хоть и мясопустных, а все ж не так голодно.
- Сейчас и черемуха зацветет - холодно станет.
- Да не всегда, Проня, от черемухи холода стоят, бывает, что и тепло.
- Никакая сегодня не Мавра, - вмешался в беседу Митрий. - День мучеников Тимофея и Мавры как раз позавчера был, а сегодня… - Он ненадолго задумался, что-то высчитывая и шевеля губами. - А сегодня у нас - великомученица Ирина!
- Ага, - дружно кивнули Прохор и Василиска. - Ирина-рассадница. Пора капусту садить. Садить-приговаривать: не будь голенаста, будь пузаста, не будь пустая, будь тугая, не будь красна, будь вкусна, не будь стара, будь молода, не будь мала, будь велика!
- Да уж, - кивнул Митрий. - Хорошо бы сейчас капустных щей!
Прохор облизнулся.
- А я б так и от крапивных не отказался. Или от щавелевых.
- Ишь, - звонко засмеялась Василиска. - Губа не дура!
- Тихо вы! - шикнул на них Митрий. - Распоясались. Еще ведь не дошли… Ну, отдохнули?
- Да, пожалуй.
- Тогда идемте.
Все поднялись, переглянулись весело, словно и не было никакой усталости, Прошка закинул на плечи котомку…
- Ой, - вдруг запечалился Митька. - Что же это я, так и пойду девкой? - Он потеребил подол длинного платья. - Порты-то в суме остались. А где сума? У обозников выпотрошена. Едино утешеньице - книжица, да и та обгорелая. Не потерял книжицу, Проша?
- Не потерял, - молотобоец усмехнулся. - Да не переживай ты так из-за одежки девичьей, подумаешь, эко дело! Плат повяжи покрепче, а как к починку пойдем, придумаем что-нибудь.
С вершины пологого холма открывался чудеснейший вид на всю округу. Везде, сколько хватало глаз, шумели леса: вблизи - темно-зеленые, хвойные, с белоствольными вкраплениями березок, вдалеке - голубоватые, густо-синие даже, словно бы покачивающиеся в туманной дымке. Слева протекала река, а впереди, за перелеском и березовой рощицей, средь блестящих зеркал озер поднимался к небу купол Спасской церкви. Купол, как и церковная крыша, был крыт осиновой дранкой, никогда не темневшей, светившейся в солнечном свете, словно самое настоящее серебро!
С вершины пологого холма открывался чудеснейший вид на всю округу. Везде, сколько хватало глаз, шумели леса: вблизи - темно-зеленые, хвойные, с белоствольными вкраплениями березок, вдалеке - голубоватые, густо-синие даже, словно бы покачивающиеся в туманной дымке. Слева протекала река, а впереди, за перелеском и березовой рощицей, средь блестящих зеркал озер поднимался к небу купол Спасской церкви. Купол, как и церковная крыша, был крыт осиновой дранкой, никогда не темневшей, светившейся в солнечном свете, словно самое настоящее серебро!
- Господи, красота-то какая! - не удержался Митрий. - Ну наконец-то пришли.
Беглецы дружно упали на колени и, перекрестясь, возблагодарили Господа за окончание пути.
- Интересно, - поднимаясь на ноги, озаботился Митька. - Что же гости московские, завернут к погосту иль прямо поедут? Дорожка-то во-он, - он кивнул вперед, - в заозерье ведет. А погост-то, видать, на отшибе.
- Эвон, не завернули, - прищурив глаза, прошептал Прошка. - Прямо поехали… во-он их возы видать.
Митрий тоже всмотрелся:
- Вижу…
Московские возы, словно букашки-жуки, неторопливо забирали вправо от погоста, куда и вела дорога, казавшаяся издалека желтой песчаной нитью. Там, на холме, меж двух озер, виднелась какая-то деревенька… не одна, с выселками.
- Кузьминки, - вспомнив, пояснил Митрий. - Кажется, так называется… А дорожка - Кузьминский тракт. На Архангельский городок, да есть и повертка на север - к погосту Тойвуйскому вкруг Онеги-озера, а дале - к Сумскому острогу, а уж там Белое море - и Соловки.
Прошка уважительно покачал головой:
- И откуда ты, Митька, все это знаешь?!
- Да был у меня один знакомец, монах, Царствие ему Небесное. Научил, что сам знал. - Митрий вздохнул и перекрестился, после чего добавил и про Карлу Иваныча, «доброго свея», у которого как-то во все глаза рассматривал «чертеж земли русской». Не просто так смотрел, много чего и запомнил, особенно что к Тихвинскому посаду близко.
- Ну, что? - взглянула на ребят Василиска. - Идем, что ли? Солнышко-то, чай, скоро закатится.
Невелик оказался Спасский погост - церковь, кладбище да пяток изб, мимо которых вдоль поскотины тянулась дорожка на выселки. Вокруг церкви шумели березы, дальше, у подножия холма, синело озеро, еще дальше рос густой орешник, а уж за ним виднелись сосны и ели. Посовещавшись, беглецы решили к церкви не подходить, а выяснить о починке дядьки Кузьмы у какого-нибудь пастушонка. Как раз у околицы, на поскотине, паслось стадо коров. Рядом, под старой раскидистой березой, подложив под голову руки, лежал малец лет двенадцати - босой, белобрысый, веснушчатый, - рядом, в траве, валялся длинный пастуший кнут. Никакой собаки, слава Богу, не было - была бы, так давно б выскочила, почуяв чужих.
- Эй, парень, - выйдя из-за деревьев, тихо, чтобы не напугать пастушонка, промолвила Василиска.
Парнишка испуганно вздрогнул, перевернулся, но, увидев перед собою девчонку, облегченно вздохнул:
- Ты чего здесь?
- С Пашозерья я, - влегкую соврала Василиска. - Родичей иду навестить на починок, да вот заплутала.
- А, с Пашозерья, - пастушок лениво улыбнулся. - Знаю. А чей починок ищешь?
- Дядьки Кузьмы…
- Эвон! - Парнишка покачал головой и присвистнул. - А говорят, он уж давно в запустенье, починок-то.
- Да что ты?! Неужто правда?
- Ну, точно-то не скажу, а так, слухи ходили. Ты, дева, совсем не в ту сторону забралась. Починок Кузьмы во-он за тем озером, - пастушонок махнул рукой. - Видишь - дорога?
- Угу, вижу. Там и избы.
- Избы - это Кузьминки, деревня с постоялым двором, а тебе еще верст пять подале надо, за холм да за лес… Ну, добредешь до Кузьминок, там спросишь - покажут.
Поблагодарив пастушка, Василиска улыбнулась и, перекрестившись на Спасскую церковь, ходко пошла в указанную сторону, моля Господа, чтобы не столкнуться с кем-нибудь из причта - дьячком иль пономарем. Расспросы всякие начнутся, а духовным врать - последнее дело.
Позади послышались торопливые шаги - то догоняли девчонку ее спутники.
- За Кузьминками, оказывается, починок-то, - оглянувшись, сообщила Василиска. - Верст пять. Если стоит, если не в запустении.
- Да слышали мы, - Митрий усмехнулся и с тревогой посмотрел в небо. - Эх, не успеем до темноты. Придется в лесу ночевать.
- Да может, и успеем, всего-то пять верст! - уверенно заявил Прошка. - А ну-ка, прибавим ходу.
- Ежели кого встретим - мы с Пашозерья идем, - оглянувшись по сторонам, в который раз уже напомнил Митрий. - В монастырь, к Богородице Тихвинской приложиться. А что не в ту сторону путь держим - так заплутали малость.
Он еще что-то хотел сказать, да не успел - позади послышался скрип тележных колес. Ребята собрались было юркнуть в придорожный лесок - да уж больно редок он был, ну и запряженная парой лошадок телега уже выскочила из-за поворота.
- Эгей, люди добрые! - придержав коней, засмеялся возница - молодой круглолицый парень с чуть кучерявившейся бородкой и длинной, падавшей прямо на глаза челкой. - Куда путь держите?
- Здрав будь, - путники чинно поклонились. - На богомолье идем, к Богородице Тихвинской, да вот заплутали.
- Хорошее дело, - одобрительно кивнул парень, внимательно осматривая беглецов.
Митька поежился - почему-то не понравился ему этот взгляд, больно уж пристальный был, липучий. Хотя, может, это просто так показалось.
- Вам лучше б заночевать, - между тем продолжал незнакомец. - В Кузьминках как раз и постоялый двор есть - с паломников не возьмут много, а то и так, за молитву переночуете.
- Да у нас тут родичи дальние, на починке, - осторожно сообщил Митрий. - Починок дядьки Кузьмы, не знаешь?
- Дядьки Кузьмы?! - Парень присвистнул. - Да это ж за лесом, верст семь с гаком. Не советовал бы я вам туда идти - дорожка-то там не очень, не дорожка - тропа, потемну уж точно заплутаете. Да и волков там много, в починке-то уж третью собаку сожрали, ироды!.. Да не думайте, садитесь, вон, на телегу, подвезу до Кузьминок. Там заночуете. А уж потом, с утречка - и на починок. Эвон, гляньте-ко, экая синь идет!
Путники повернули головы - и в самом деле, с востока, медленно пожирая на глазах темневшее небо, наползала огромная черно-синяя туча, сулившая ближе к ночи ливень, а то и грозу. Беглецы переглянулись и дружно полезли в телегу.
- Ну, вот и славно! - Ухмыльнувшись, возница тронул вожжи.
- Тебя как звать-то? - усевшись, спросил его Митрий.
- Никодим я. Николы-охотника сын. Н-но, милаи! Пошли!
Подгоняя лошадей, Никодим щелкнул языком. Заскрипели колеса.
Митрий исподволь разглядывал и телегу, и возчика - вроде бы ничего необычного, интересно только, куда этот Никодим на ночь глядя ездил? Что-то отвозил? А почему так поздно? И улыбка у него какая-то… словно бы приклеенная. Что еще там за постоялый двор, в этих Кузьминках? Наверное, немалый - тракт-то людный. О Боже! Так ведь там же, наверное, обозники!
Митрий тут же задал вопрос вознице.
- А, гости московские, - усмехнулся тот. - Не, они у нас не остановились. Сказали - маловато места. Странные какие-то - места-то полно, и не такие обозы останавливались. Ну, не хотят, как хотят - насильно мил не будешь. Хотят в лесу мокнуть - пожалуйста, на здоровье!
Вот как, оказывается! Митька такому известию подивился - и в самом деле, странные люди эти московиты.
Опасливо покосившись на тучу, Никодим подогнал лошадей, и телега, заметно прибавив ходу, затряслась на ухабах.
Проехав березовую рощицу и орешник, обогнули корявую, одиноко стоящую сосну и свернули на повертку к деревне. Кузьминки - пять дворов плюс шестой, постоялый двор - располагались на вершине пологого холма, в полуверсте от одноименного тракта. Распаханных полей вокруг было мало - что и понятно: основной доход жители имели вовсе не с жита, а с проезжих да с промыслов. Во многих дворах мычали коровы, видать, только что пригнанные с выпасов на дойку; навстречу телеге, выскочив, заблажил пес. Никодим прикрикнул, и пес тут же убежал прочь, опасливо косясь на приезжих. Смеркалось, солнце уже давно скрылось за дальним лесом, и окутанная вечерней синью деревня казалась безлюдной. На улице никого не было, лишь во дворах слышались голоса да собачий лай. В общем-то, и понятно - ложились в те времена рано, с заходом солнца, и так же рано, с восходом, вставали.
Постоялый двор был окружен мощным частоколом, однако широкие, на больших железных петлях ворота оказались распахнутыми, словно бы здесь давно ждали гостей. Да ведь, похоже, и ждали!
Завидев телегу, спустился с высокого крыльца дородный чернобородый мужик в красных сафьяновых сапогах, портах темно-бордового бархата и синем кафтане с серебряными блестящими пуговицами. Поверх кафтана была небрежно накинута длинная, без воротника, однорядка добротного сукна темно-зеленого цвета. Небольшие, прятавшиеся под густыми бровями глаза незнакомца смотрели властно, на губах играла широкая улыбка.