С ножом в руке она вышла в коридор. Ноги подогнулись, и ее снова вырвало.
– Будь сильной, – с укором сказала она. – Ты Сигурни-Охотница, не какая-нибудь неженка.
Дойдя до темной лестницы, она начала подниматься. На середине послышались чьи-то шаги, и она остановилась, прижавшись к стене.
– Эй, Оуэн, – позвал кто-то сверху, – я уж домой собрался, да подумал, не отчехвостить ли ту бабу еще разок. Хочешь?
Из темноты появился здоровенный пузатый стражник. Сигурни вонзила кинжал прямо в пузо, рванула вверх.
– О Боже! – вскрикнул солдат, плюхнувшись на ступеньку.
Она выдернула нож, подошла вплотную.
– Хочешь меня отчехвостить, равнинный житель? Хочешь со мной полюбиться?
– Сжалься, не убивай!
– Это ты укусил меня за грудь, жирный ублюдок. Отведай-ка этого! – Она просунула нож между его зубов, вогнала по самую рукоять.
Стражник замолотил руками, но она уже села ему на грудь и перерезала горло. Когда он перестал биться, она оскопила его так же, как первого. Медленно поднялась наверх, отворила дверь. Освещенный луной двор был пуст, лишь в воротах сидел часовой, глядя в сторону города.
Он даже не успел понять, что умирает. Сигурни, слабая, вся в крови, вышла на тихую улицу.
«Эбби погибла, пытаясь спасти меня. Я тоже все равно что мертва, – думала Сигурни. – Они убьют меня, ибо у меня недостанет сил разыскать их всех». Мысль о близкой смерти не пугала ее. Она передвигала ноги лишь благодаря жажде мщения, древней, как самые горы. В кланах нравы суровые и нет краснобаев-законников. Обидчиков наказывают сами обиженные, а с убийцами расправляются воины, назначенные лордом-ловчим. Правосудие вершится быстро и беспощадно.
Но у Сигурни нет никого, кроме старого Гвалча, растившего ее после Кровавой Ночи. Нет родичей, которые отомстили бы за нее.
Никого нет, только она.
Нож выпал из пальцев, и Сигурни, нагнувшись за ним, упала сама.
– А, дьявол! – Она села, привалившись спиной к холодной стене.
Звезды светили ярко, ночь веяла осенней прохладой. Из недалекой таверны «Синяя утка» слышался шум. Что делать дальше? Войти туда как есть, окровавленной, и ходить от стола к столу? Так или иначе, на рассвете ее все равно найдут и потащат обратно в тюрьму, на новые муки. «В уме ли ты, девушка? Уходи, возвращайся в горы, наберись сил».
С двумя, однако, уже покончено. Надо убить хотя бы еще одного – там, в таверне.
Еще одного…
Принудив себя встать, она застонала. По ноге стекла струйка крови. Она облизнула губы сухим языком, постаралась превозмочь боль.
«Женщины созданы для забавы».
Так сказал солдат-коротышка. Все прочие засмеялись и опять взялись за свое. Тот переписчик – он так напугался, когда Эбби хотела клюнуть его. Сказал, что предпочитает зайцев. «Зайцы созданы для травли», – ответила Сигурни.
В мире пришельцев с равнин травле подвергаются все.
Отдых подкрепил ее, и она пошла дальше.
Таверна помещалась в старом доме с трухлявыми балками и белеными стенами. В нижнем этаже дубовая дверь, справа и слева по два окна. Одно открыто, и оттуда доносится пьяный шум. Сигурни заглянула и никого не узнала, но в окно ей была видна лишь часть залы. Она проползла под окном, посмотрела с другой стороны. Двое как раз шли к двери, и ее сердце заново преисполнилось гневом. Она взяла нож в левую руку, вытерла потную правую ладонь об одежду.
Дверь отворилась.
– Ты, главное, ноги переставляй, Уил. Путь неблизкий.
– Эй вы, закройте дверь! – крикнул кто-то.
Релф захлопнул ее, Уил прислонился к стенке.
– Ладно, постой, а я отолью. – Релф зажурчал. Сигурни подобралась к Уилу, перерезала ему горло. Перебежала к Релфу, ударила его ножом в спину, стукнула головой о стену. Он упал на колени, силясь обернуться. Она, все еще держа его за волосы, извлекла нож, запрокинула ему голову.
– Женщины созданы для забавы. – Кинжал вскрыл яремную жилу.
Релф опрокинулся навзничь, задергался. Уил так и стоял у стены, истекая кровью. Когда она подошла, он медленно опустился на колени. В его глазах не было ни страха, ни ненависти. Одними губами он выговорил что-то – два слова. Сигурни, едва удержавшись от смеха, пнула его в висок, и он сполз на булыжник.
Теперь остался только один, капитан – только где он?
Ты обезумела, женщина, сказал голос у нее в голове. Уходи сейчас же!
– Нет, – возразила она вслух. – Я найду его.
Уходи. Он сам к тебе придет, обещаю. Если ты останешься, то умрешь, а он будет жить. Мое слово верное.
– Кто ты? Где ты? – Она стала озираться, всматриваясь во мрак.
Я с тобой, девушка. Нужно, чтобы ты мне поверила. Уходи. Умирать тебе не понравится. Я знаю, я уже пробовал. Иди же!
Растерянная Сигурни пошла переулком к северным городским воротам.
«Я совсем свихнулась из-за этих мерзавцев, – думалось ей. – Вот мне уже и голоса слышатся».
Позади, в замке, тревожно зазвонил колокол.
«Теперь я отсюда не выйду», – подумала Сигурни.
Выйдешь, заверил голос. Ты нужна своему народу.
Барон Ранульф Готассон стонал в забытьи. Острая боль граничила с наслаждением. В ярких снах, вызванных дурманными зельями, он вновь видел гибель куширских городов, слышал вопли и мольбы о пощаде. Горожане спасались в ужасе из горящих домов, победители пронзали их, безоружных, мечами.
Славные кровавые дни, победоносное шествие через пустыни, горы, зеленые пажити.
Они прошли весь Кушир, и поход закончился.
Поначалу все было не так уж плохо: триумфальное возвращение в столицу, ликующие толпы на улицах, праздничные пиры во дворце, оргии…
Барон застонал, и кто-то приподнял ему голову, приложил к губам холодный металл кубка. Он испил и опять погрузился в грезы.
Затем в империи произошли перемены. Наместником Кушира и всех восточных земель назначили Плессиуса, жирного дурня без единой унции честолюбия. Неудивительно, впрочем. Кушир лежит в трех тысячах лиг от столицы, и восстаний там не предвидится. Ранульф дал понять, что он сам хочет управлять севером, где только и есть, что лес и большие стада. Зима там холодная, лето вряд ли может считаться летом. Кроме угольных залежей, больше нет никаких – ни золота, ни серебра, ни даже железной руды. Народ бедный и смирный после недавнего поражения.
Ранульф был уверен, что уж на север-то его не пошлют. Король слишком хитер, чтобы удовлетворять желания своих военачальников.
В доме Джасти у него был шпион, и Ранульф знал, что граф стремится на запад. Семнадцать богатых городов, многочисленные рудники, семь портов, процветающая торговля. Отличные возможности, чтобы начать войну против короля. Сколько угодно денег для покупки наемников, корабли для перевозки войск и припасов.
Как же смеялся Ранульф, когда Джасти сделали верховным шерифом столицы. Всегда при дворе, под боком у короля – прощайте мечты о крупной наживе.
Но на следующий день, когда во дворец позвали Ранульфа, красавец Джасти встретил его улыбкой. Воспоминание об этом пронзило раненого новой болью. Он шел по длинному проходу церкви Благословенного Меча, где ждал король со всеми придворными. Джасти стоял по правую руку монарха. Ранульф преклонил колени, встретил взгляд темных змеиных глаз.
– Мне доложили, что ты, дорогой друг, желаешь стать правителем севера, – сказал король. – Твои заслуги перед королевством достойны великой награды, и я не могу придумать ничего лучше, чем удовлетворить это твое желание. Встань, барон Ранульф Готассон, граф Северный, полномочный правитель горного края.
Ранульф, сам себе удивляясь, умудрился изобразить на лице улыбку – не столь, правда, искреннюю, как у Джасти. Запад достался новому королевскому фавориту, Эстельму.
Последовавший за этим пир новоиспеченному барону был горек. Король посадил его рядом с Джасти, и от одного этого все блюда имели вкус желчи.
– Поздравляю, Ранульф, – сказал граф. – Мы не часто видимся с глазу на глаз, но тебе приятно будет узнать, что я немало способствовал твоему назначению. Я полагал, что это немного убавит вражду между нами.
Ранульф посмотрел в его искрящиеся весельем глаза.
– Вражду, кузен? Что ты, право. Слова «дружеское соперничество» были бы уместней, я думаю.
– Возможно. Как бы то ни было, теперь это в прошлом. Ты поедешь в свое королевство, а я буду корпеть над законами в окружении клириков. Ах, как я тебе завидую!
Ранульф улыбался, представляя, как вонзает Джасти в живот раскаленный кинжал.
Вернувшись домой, он прошел в библиотеку, где висела на стене карта. Империя заполняла ее от океана до океана. Во рту у него пересохло, руки дрожали. Спина и ягодицы еще не совсем зажили, но Ранульф знал, что без плетки не успокоится. Он кликнул слугу, велел привести Кориса.
– Виноват, ваша милость, – побледнел тот, – но Корис собрал свои вещи и утром уехал.
– Как так уехал?
Слуга сглотнул.
Слуга сглотнул.
– Он нашел себе… новое место.
Ранульфа из жара бросило в холод. Корис, которому он верил как никому, которого любил больше, чем любую из женщин. Ясно как день, какое место нашел себе этот мальчишка – у Джасти!
Барон отпустил слугу, распахнул окно, вдохнул холодный ночной воздух.
«Я не хочу на север, Ранульф. Там холодно и нет никаких развлечений». – «Мы не поедем туда, мой милый». – «Но разве ты не этого хочешь?» – «Терпение. Скоро все прояснится». – «Ты мне не доверяешь». – «Еще как доверяю. Только не дуйся, терпеть этого не могу».
И он рассказал Корису о своих планах, поделился своими мечтами, накрепко уверенный, что тот, единственный во всей империи, любит его.
Два дня спустя Кориса, в путах и с кляпом во рту, принесли в тайную подземную комнату Ранульфова дома. Руки пленника привязали к двум столбам, ноги приковали к стене. Ранульф отпустил доставивших его солдат, снял колпак с красивого лица юноши.
– Ранульф, умоляю, не делай мне больно!
Барон положил свой кинжал на горячие угли в жаровне.
– Пока лезвие раскаляется, мы поговорим о любви и доверии.
…Теперь, вопреки всем снадобьям, он вновь ощутил страшную боль в глазнице. Корису в ту долгую-долгую ночь никто не давал болеутоляющих снадобий.
Кто-то молотил в дверь таверны. Колларин-Искатель, сладко почивавший между двумя девицами, зевнул, потянулся, зацепил рукой пышное плечо справа. Пышка вздохнула и повернулась на другой бок, худышка слева сонно осведомилась:
– Что там стряслось?
Колларин сел. Огонь давно погас, комната выстыла.
– Не знаю, но кому-то неймется войти.
Хозяин таверны, ругаясь, топал вниз по ступенькам.
– Иду уже, иду, чтоб вам пусто было!
Загрохотали засовы, и кто-то помянул Колларина. Настал его черед выругаться. Он перелез через худышку и стал надевать штаны. В этот самый миг в комнату ввалился капитан Редгаэр Гроза Кушира.
– Ты нужен нам, Искатель. На тюрьму совершено нападение.
Пышка проснулась и взвизгнула.
– Тихо ты! – взмолился, зажмурившись, Колларин. – И без того голова раскалывается.
– Что ему тут надо? – Женщина натянула одеяло на полные груди, позабавив Колларина этим целомудренным жестом.
– Неотложное дело, моя красавица, – пояснил он. – Этот господин хочет дать мне денег, чтобы я мог оплачивать твои прелести. Спи себе. – Он натянул сапоги, надел темно-зеленую рубаху из крашеной шерсти и овчинную безрукавку с кожаным верхом.
Колларин сошел по лестнице первым, капитан следом. Внизу дожидались двое солдат и надутый хозяин.
– Извини, дружище, – сказал ему Колларин. – Дело, похоже, не терпит. Уверен, что капитан тебе заплатит за беспокойство.
– Как же, жди, – проворчал тот, распахивая входную дверь.
На улице Редгаэр начал что-то объяснять, но Колларин перебил его:
– Не надо слов, капитан. Ведите меня на место.
В воротах крепости лежал труп. Колларин стал на колени, подержал руку над зияющей раной на горле убитого.
– Началось все не здесь. – Через залитый луной двор он прошел к двери, ведущей в темницы. На лестнице обнаружился второй труп. Колларин приложил руку к его голове и пошел дальше.
Вместе с капитаном и солдатами он вошел в камеру, где лежал третий труп. Убитого оскопили, отрезанное естество затолкали в рот. Колларин снова опустился на колени, положил ладонь на холодный пол, закрыл глаза. В голове замелькали картины. Он отогнал их, встал, спросил капитана:
– Что вы хотите знать?
– Сколько их было и куда они подевались.
– Никакого нападения не было, капитан. На месте этого человека лежала женщина, изображая глубокий обморок. Ее только что изнасиловали. Когда убитый тоже захотел получить свое, она, как изволите видеть, выколола ему глаза. – Капитан не стал смотреть на покойника. – Пальцами. Потом она зарезала мужчину его же кинжалом. Сама она чувствовала себя очень плохо, но это вам должно быть известно. Ее вырвало, и она ненадолго присела на койку. – Колларин вышел в коридор. – Затем, с кинжалом в руке, она двинулась к лестнице. Навстречу ей шел другой стражник. Он что-то сказал – не совсем понимаю, что. Она убила его, поднялась наверх. – Колларин прикоснулся к размазанной по стене крови и снова закрыл глаза. – Здесь она задержалась. На уме у нее два солдата и вы, капитан. Она хочет разыскать и убить всех троих. Но она слаба, у нее идет кровь. Этого стражника она тоже кастрирует, но силы ее на исходе. Она пытается вспомнить, где находится некая таверна. Она слышала, что ее обидчики собирались провести вечер там.
– «Синяя утка», – сказал один из солдат.
– Туда она и направилась? – спросил капитан.
Колларин кивнул:
– Да, но с тех пор прошло некоторое время.
Редгаэр резво взбежал наверх, солдаты затопотали за ним, Колларин поднялся следом.
У «Синей утки», вокруг двух мертвых тел, толпился народ. Колларин протолкался вперед, присел на корточки.
– Когда это случилось? – спросил капитан.
– Только что, – ответил кто-то. – Это была женщина. Мы видели, как она уходила.
Колларин потрогал кровавое горло Уила Стампера, и внезапная судорога прошла по его телу. Задержи их!– грянуло в голове. Не приказ, но и не просьба.
Неведомый голос не слишком потряс Колларина – духи умерших и раньше говорили с ним, хотя и не столь властно. На миг перед ним мелькнул крючконосый лик с серыми, глубоко посаженными глазами и серебряной бородой – мелькнул и пропал. Колларин помедлил. Он искатель, охотник. В этом деле ему равных нет, он ни разу не терпел поражений и дорожит своей репутацией. Это так, но до сих пор он выслеживал воров, насильников, убийц и разбойников. За жертвой насилия он никогда еще не гонялся, и дух покойного короля никогда еще не являлся ему в роли заступника.
Колларин встал, распрямил спину.
– Куда она пошла? – наседал капитан.
– Не знаю. Она сама не понимала толком, куда идет.
– Как так не знаешь? За что ж тебе деньги платят?
Колларин видел, как она прошла через северные ворота. Еще полмили, и лес укроет ее.
– Убивая этих мужчин, она думала о вас, капитан, – с улыбкой произнес он. – Представляла, как найдет вас и отрежет ваше естество острым ножом. – Редгаэр вздрогнул. – Потом она ушла в этот вот переулок. Может, она и теперь там – ждет.
– Он ведет к северным воротам, – сказал солдат. – Там есть конюшня. Можно взять лошадей.
– За мной, – бросил капитан и бегом пустился по переулку.
Колларин остался на месте, глядя на мертвого Уила. Умирающие часто думают о сущих пустяках, но этот перед смертью пытался что-то сказать – два слова.
Самое время просить прощения, покачал головой Колларин.
Чем больше размышлял Фелл о таинственной встрече, тем больше уверивался, что это ему приснилось. Почему ж он тогда мерзнет в ожидании рассвета под стенами Цитадели? Фелл поворошил костер палкой, стараясь вернуть его к жизни. Овчинный плащ промок под дождем, и огонь, шипящий, едва тлеющий, помогал плохо. Рассветет не раньше, как через час, прикинул лесничий. Он сидел спиной к валуну, а костер горел напротив, у такого же камня. Собранный хворост тоже порядком отсырел. Слева мерцали дрожащие огоньки звездокрылов – Фелл надеялся, что они не станут к нему приближаться. Только горьких воспоминаний ему и недоставало. Золотые крылышки, собравшиеся под толстой дубовой веткой, трепетали во тьме. Ребенком Фелл поймал одного звездокрыла и побежал с ним домой. Там, при свете лампы, он увидел у себя в руке мертвую ночную бабочку с волосатым тельцем и погасшими крылышками.
«Счастье твое, сынок, что на твоей памяти нет пока никакого горя, – сказал отец. – Вот подрастешь и будешь звездокрылов за версту обходить».
Прав он был. В шестнадцать лет Фелл как-то ночью шел по следу хромого волка. Звездокрылы порхали рядом, и он вдруг увидел перед собой тонущего Маттика. Ребенка тащило на быстрину, он протягивал к Феллу руки, но Фелл не умел плавать и лишь смотрел беспомощно, как кипят вокруг мальчика буруны. «Я не виноват!» – вскричал он, заливаясь слезами. С того времени он и вправду стал избегать звездокрылов.
Дождь зарядил снова, и они пропали из виду.
– Дурака я свалял, вот что, – сказал лесничий, глядя на свой мокнущий лук. Тетива лежала у него в кошеле, колчан с дюжиной стрел он укрыл под плащом, но лука все равно было жалко. Его сделал мастер, Керет из Вингораса. Наконечники у него роговые, тянущая сила около девяноста фунтов. Фелл, хотя и не лучший в Лоде стрелок, ни разу не промахнулся с тех пор, как его купил. Стрела, слетая с него, пела и входила глубоко в плоть. Очень важно, чтобы олень умер быстро. Лучше всего, чтобы он вовсе не понял, что умирает – тогда мясо будет нежным и сочным. Если же зверь пугается перед смертью, мускулы у него напруживаются и остаются твердыми. Лук Керета поставлял наилучшее в горах мясо. – Зачем я послушался сна, в который не верю? – Фелл ясно помнил приснившиеся ему слова: Через три дня под стенами Цитадели взовьется меч, и красный плащ затрепещет снова. Будь там, Фелл. Через три дня, на рассвете. Когда взойдет солнце, родится легенда.