— Наверное, Гас это сказал, чтобы вас напугать.
— Нет, я слышала их разговор с Бертой Дорсет: мол, у нее есть полгода на все про все, пока ее муж проходит лечение в Энгадине. Видела бы ты стеклянный взгляд Берты! Но это не шутки: если она останется на всю осень, то все испортит, к великой радости Марии Ван Осбург. — Яркая картина этого воображаемого торжества вызвала дрожь в голосе миссис Тренор.
— О, Джуди, разве кто-нибудь хоть раз скучал в Белломонте? — тактично запротестовала мисс Барт. — Вы сами прекрасно знаете, что даже если у мисс Ван Осбург соберутся самые нужные люди, она не сумеет все сделать так, как сумеете вы, даже с тем, что останется.
Подобные уверения обычно возвращали миссис Тренор присутствие духа, но на этот раз ее чело продолжало хмуриться.
— Если бы только леди Крессида! — возопила она. — Все на этой неделе идет не так. Похоже, Берта Дорсет на меня злится.
— Злится на вас? За что?
— Я пообещала ей, что приедет Лоуренс Селден, а его не будет, но, в конце концов, ей нет никаких резонов считать, что я в этом виновата.
Мисс Барт отложила ручку и уставилась отсутствующим взглядом в начатую записку.
— Я думала, между ними все кончено.
— С его стороны — да. И конечно, теперь Берта мается бездельем. Правда, думаю, это временное. Кто-то намекнул, что неплохо бы позвать Лоуренса. Да, я действительно пригласила его, но не могу же я заставить его приехать. А теперь, полагаю, Берта вымещает на мне зло своим несносным поведением с другими.
— О, она могла бы выместить зло на нем, любезничая с другими.
Миссис Тренор горестно покачала головой:
— Она знает, что ему это безразлично. Да и кто здесь есть подходящий? Элис Уизерэлл не выпускает Люсиуса из поля зрения. Нед Сильвертон, бедный мальчик, глаз не сводит с Керри Фишер. Гасу Берта уже в печенках, Джек Степни слишком хорошо ее знает, а… Да, есть же еще Перси Грайс!
Она села и улыбнулась этой мысли. Но мисс Барт не ответила на улыбку.
— О, вряд ли они поладят с мистером Грайсом.
— Думаешь, его ждет шок, а ее — скука? Ну, не самое плохое начало, как мне кажется. Но я надеюсь, что ей не взбредет в голову обхаживать Перси, потому что я пригласила его специально для тебя.
— Merci du compliment![7] — засмеялась Лили. — У меня против Берты никаких шансов.
— Какие комплименты? Сущая правда. Всем известно, что ты в тысячу раз привлекательнее и умнее, чем Берта. Но зато в тебе ни капли наглости. А она в итоге всегда получает то, что хочет, как всякая нахалка.
Изумление застыло в глазах Лили.
— А я думала, что вы любите Берту.
— Конечно, люблю — из чувства самосохранения: опасных людей лучше любить. А она опасна и сейчас, как никогда, готова к проделкам. Настроение бедняги Джорджа тому порукой. Он превосходный барометр и всегда знает, если Берта задумала…
— Влюбиться? — предположила мисс Барт.
— Ох, не шокируй меня! Представь себе, он все еще доверяет ей. Я не утверждаю, конечно, что Берта действительно приносит вред, но она обожает унижать людей, а бедного Джорджа — в особенности.
— Ну, он, кажется, просто создан для этой роли — неудивительно, что она предпочитает компанию повеселее.
— Джордж не так уж мрачен, как ты думаешь. Если бы о Берте действительно стоило беспокоиться, он был бы совсем другим. Или если бы она оставила его в покое и дала ему возможность жить в собственное удовольствие. Но она не собирается упускать свою власть над ним и его деньгами, посему, когда он не ревнует, она притворяется, что ревнует сама.
Мисс Барт молча продолжала писать, а хозяйка дома, нахмурившись, погрузилась в размышления.
— А как ты думаешь, — воскликнула она после долгой паузы, — что, если я позвоню Лоуренсу и скажу, что он просто обязан приехать?
— О нет, не надо! — сказала Лили, внезапно краснея.
Это было неожиданностью даже для нее самой и уж тем более — для хозяйки дома, которая, хоть и не следила строго за тем, кто и как меняется в лице, все-таки растерянно уставилась на нее.
— Боже правый, Лили, как тебе идет румянец! Почему? Лоуренс настолько тебе не нравится?
— Вовсе нет, наоборот. Но если вы полны благих намерений защитить меня от Берты, то не думаю, что я нуждаюсь в такой защите.
Миссис Тренор вскочила:
— Лили! Перси?! Неужели ты имеешь в виду, что дело сделано?
Мисс Барт улыбнулась:
— Я имею в виду лишь то, что со временем мы с мистером Грайсом будем самыми добрыми друзьями.
— Ага… понимаю. — Миссис Тренор не сводила с Лили восхищенных глаз. — А знаешь, говорят, у него целых восемьсот тысяч в год и никаких расходов, кроме как на всякую старую макулатуру. А мать у него — сердечница, и оставит ему еще больше. Ох, Лили, только не торопись, — взмолилась миссис Тренор.
Мисс Барт продолжала улыбаться без тени недовольства.
— Я бы не стала, например, — заметила она, — торопиться и говорить ему, что у него полно макулатуры.
— Разумеется, нет. Я знаю, что ты прекрасно разбираешься в человеческих слабостях. Но он ужасно застенчив, его легко шокировать, и… и…
— Почему вы не договариваете, Джуди? У меня репутация охотницы за богатыми мужьями?
— О, я не это имела в виду. Во-первых, я не считаю тебя охотницей, — откровенно сказала миссис Тренор. — Но, видишь ли, в наше время все происходит так поспешно порой, я должна намекнуть Джеку и выведать у Гаса, не думает ли он, что ты из тех, кого его мать посчитает «слишком шустрой»… О, ты понимаешь, о чем я. Не надевай сегодня к ужину свой алый крепдешин и не кури, если можешь, Лили.
Лили отодвинула законченную работу с холодной усмешкой.
— Вы очень добры, Джуди. Я запру сигареты на замок и надену прошлогоднее платье, которое вы прислали мне сегодня утром. И если вы действительно заинтересованы в моей карьере, не будете ли вы столь добры не просить меня снова играть в бридж сегодня вечером?
— Бридж? Он и бридж не одобряет? Ох, Лили, какую ужасную жизнь ты себе уготовила! Ну конечно, я не буду. Что же ты не намекнула мне вчера? Глупышка, я на все готова, чтобы видеть тебя счастливой!
И миссис Тренор, излучая свойственное ее полу рвение расчистить дорогу истинной любви, заключила Лили в долгое объятие.
— Ты точно уверена, — прибавила она заботливо, когда та высвободилась из ее рук, — что мне не стоит звонить Лоуренсу Селдену?
— Совершенно, — ответила Лили.
Последующие три дня продемонстрировали, к полному удовлетворению мисс Барт, ее способность выстраивать любовные отношения без посторонней помощи.
Сидя субботним утром на террасе в Белломонте, она улыбнулась, вспомнив опасения миссис Тренор насчет ее излишней поспешности. Если такие опасения и были обоснованны в свое время, то годы преподали ей полезные уроки, и она льстила себя надеждой, что теперь-то сумеет приспособить свою скорость к объекту погони. В случае с мистером Грайсом она сочла наиболее верной тактику предвкушения, притворно уступая, заманивая его все глубже в пучины неосознанной близости. Окружающая обстановка всячески способствовала этой схеме ухаживания. Миссис Тренор, верная своему слову, и виду не подавала, что желает видеть Лили за карточным столом, и даже сумела намекнуть остальным игрокам, чтобы те не удивлялись ее неожиданному отступничеству. В результате Лили оказалась в центре женского внимания, которое окружает молодую девушку в брачный период. Для нее в людном Белломонте было тактично организовано уединение, а ее друзья не могли бы показать большую готовность уйти в тень, будь ее ухаживания украшены всеми романтическими атрибутами. В ее кругу такое поведение означало сочувственное понимание ее мотивов, и ценность мистера Грайса росла в ее глазах от того, какое вдохновенное внимание он привлекал.
Белломонтская терраса тем сентябрьским вечером как никогда располагала к сентиментальным размышлениям, и мисс Барт, облокотившись о балюстраду, нависшую над садом, в отдалении от оживленной компании за чайным столом, словно бы затерялась в лабиринтах невысказанного счастья. На самом деле ее мысли были совершенно ясными, она подводила итоги и спокойно подсчитывала свои приобретения на будущее. Они хорошо были видны ей с того места, где она стояла, воплощенные в фигуре мистера Грайса, одетой в легкое пальто и кашне. Фигура эта беспокойно ерзала на краешке стула, пока Керри Фишер с горящим взором убеждала мистера Грайса, что его долг — присоединиться к инициативе за муниципальную реформу.
Муниципальная реформа была свежим хобби миссис Фишер. До этого она металась от пропаганды идей социализма к страстной защите христианской науки.[8] Миссис Фишер была хрупкой, пылкой и склонной к драматизму, а ее руки и глаза восхитительно помогали ей в страстном служении чему бы то ни было. Впрочем, повторяя ошибку всех энтузиастов, она не замечала, что аудитория весьма вяло реагирует на ее призывы. Лили с изумлением наблюдала, как Керри Фишер совершенно не замечает сопротивления, сквозившего в каждом движении мистера Грайса. Уж Лили-то знала: во-первых, он с раздражением думает о том, что от долгого пребывания в саду схватит простуду, а во-вторых, молодой человек боится, что, если он сбежит в дом, миссис Фишер потащится за ним и заставит его подписать свои бумаги. Мистер Грайс терпеть не мог, как он говорил, «связывать себя», и, сколь бы трепетно ни было его отношение к собственному здоровью, он считал, что безопаснее будет держаться подальше от пера и чернил, пока не представится случай улизнуть от миссис Фишер. Время от времени он устремлял страдальческий взор к мисс Барт, но единственным ее ответом была еще более глубокая и прекрасная погруженность в себя. Она хорошо усвоила ценность контраста и выжидала момента, когда болтливость миссис Фишер станет совершенно невыносимой, а тихое очарование мисс Барт принесет мистеру Грайсу истинное облегчение.
Из мечтательной задумчивости Лили вывело приближение ее кузена Джека Степни, который под руку с Гвен Ван Осбург возвращался через сад с теннисного корта.
Упомянутая пара тоже находилась в романтических отношениях, и Лили с некоторым раздражением наблюдала определенную карикатуру на свою собственную ситуацию. Мисс Ван Осбург была крупной девицей с плоским невзрачным лицом: Джек Степни как-то сказал о ней, что она надежна, как жареная баранина. Его собственные вкусы склонялись к более утонченной и пикантной диете, но голод не тетка, теперь пришли времена, когда мистеру Степни годилась и сухая корочка.
Лили с интересом изучала выражения их лиц: лицо девушки, обращенное к спутнику, напоминало пустую тарелку, готовую наполниться, в то время как праздный лик мужчины уже обнаруживал всепоглощающую скуку, которая рано или поздно смажет тонкую видимость улыбки.
«До чего беззаботны мужчины! — подумала Лили. — Джеку только и надо делать, что ему вздумается, и спокойно позволить девушке выйти за него замуж, а мне приходится просчитывать и изобретать, отступать и продумывать наперед, словно в затейливом танце, где один неверный шаг может безнадежно отбросить меня во времени».
Когда они приблизились, Лили поразилась причудливому, чуть ли не семейному сходству мисс Ван Осбург и Перси Грайса. Но не чертами лица были они похожи. Грайс был дидактически красив, словно рисунок отличника с гипсового слепка, а лицо Гвен походило на рожицу, намалеванную на воздушном шарике. Но более глубокое родство было несомненно: одни и те же идеалы и предрассудки, общее свойство игнорировать любые другие нормы, будто их вовсе не существует. Эти черты были присущи большинству приятелей Лили, отрицавших все, что не укладывалось в рамки их собственного мировосприятия. Короче говоря, мистер Грайс и мисс Ван Осбург были просто созданы друг для друга согласно всем законам нравственного и физического подобия. «Однако они друг на друга и не взглянут, — размышляла Лили, — обоих тянет к существам иной расы — той, к которой принадлежим мы с Джеком, существам, обладающим интуицией, чувственностью и проницательностью, о которых эти двое даже не догадываются. И они всегда получают то, чего хотят».
Она поболтала с кузеном и мисс Ван Осбург, пока слегка нахмуренные бровки последней не дали понять, что женские чары — пусть и двоюродной сестры — тоже могут вызывать ревность, посему мисс Барт, благоразумно помнившая, что ни к чему наживать себе врагов в переломный момент ее карьеры, отошла в сторону, а влюбленные рука об руку проследовали к чайному столику.
Лили присела на верхнюю ступеньку террасы, плети жимолости, обвивавшие балюстраду, касались ее головы. Аромат поздних цветов навевал безмятежность, пейзаж щеголял изысканнейшей сельской элегантностью. На переднем плане ласкали взор теплые тона садов. За лужайкой, обрамленной матовым кленовым золотом и бархатистыми пихтами, стадо пунктиром рассеялось по склонам пастбища, а растекшаяся по болотистым низинам река представлялась озером под серебряным сентябрьским небом. Лили не хотелось возвращаться в тесный круг за чайным столом. Он олицетворял избранное ею будущее, и этого было довольно, она не спешила приближать его радости. Определенность, что она сможет выйти замуж за Перси Грайса, когда пожелает, сняла тяжкий груз с души, но ее денежные затруднения были слишком свежи, чтобы их уход принес облегчение, которое менее проницательный ум посчитал бы счастьем. Ее обыденные заботы завершились. Она сможет устроить свою жизнь, как пожелает, воспарить в эмпиреях, недосягаемых для кредиторов. У нее будут наряды, более изысканные, чем у Джуди Тренор, и куда больше драгоценностей, чем у Берты Дорсет. Она навсегда освободится от необходимости выкручиваться, изобретать, унижаться — вечных спутников бедности. Она будет выслушивать лесть, вместо того чтобы льстить самой, и принимать благодарности, вместо того чтобы благодарить. Она сумеет расплатиться по старым счетам и вернуть былые преимущества. И она не сомневалась в своих возможностях. Она знала, что мистер Грайс принадлежит к немногочисленному робкому типу людей, невосприимчивых к импульсам и эмоциям. В его случае благоразумие было злом, а хороший совет — наиболее опасным помощником. Но Лили уже встречалась с подобными особями раньше, она знала, что такие осторожные натуры обладают огромным эгоизмом, и решила стать для него тем, чем до сих пор являлась для него американа, — приобретением, вложением денег, которым он мог бы гордиться. Ей было известно, что такая щедрость к себе на самом деле — одна из форм жадности, и она твердо вознамерилась стать для своего мужа объектом его тщеславия, чтобы исполнение ее желаний стало для него изысканным способом побаловать самого себя. Такая система неизбежно влекла за собой ту самую необходимость выкручиваться и изобретать, от которой она хотела бы в итоге избавиться, однако Лили чувствовала уверенность, что вскоре поведет игру по собственному сценарию. Разве можно сомневаться в ее силах? Ее красота сама по себе — не просто эфемерное достояние в неопытных руках. Она умеет усиливать красоту, заботится о ней, использует ее с умом, и оттого кажется, что красота эта — навсегда. Лили чувствовала, что может довериться своей красоте и та приведет ее к цели.
А цель, в общем, того стоила. Еще три дня назад жизнь казалась Лили смешной и нелепой, а теперь она так не думала. Все-таки и ей нашлось место в этом самовлюбленном мире удовольствий, в который она не допускалась из-за собственной бедности. Люди, которых она презирала, но которым все же завидовала, расступились и дали ей место в волшебном хороводе, где сбываются все желания. И они оказались не такими наглыми, не такими заносчивыми, как она думала, — во всяком случае, с тех пор как отпала необходимость им льстить и развлекать их, эта сторона их стала менее заметна. Общество — вращающееся небесное тело, и каждый судит о нем из своей маленькой вселенной, и сейчас оно повернулось к Лили светлой стороной.
И в розовом свечении ее приятели обрели множество привлекательных свойств. Ей нравилась их элегантность, их легкость, недостаток выразительности, даже самоуверенность, которая порой граничит с тупостью, сейчас казалась естественным признаком светскости. Они властвовали над миром, о котором она мечтала, и теперь они готовы допустить ее в свои ряды и позволить ей владеть им вместе с ними. И вот уже зашевелилось в ней украдкой стремление отвечать их меркам, принимать их условности, разувериться в том, во что они не верят, и пренебрежительно сочувствовать тем, кто не способен жить, как живут они.
Скорый закат озарил парк косыми лучами. Сквозь кусты на дороге за лужайкой она разглядела отблеск колесных спиц, предвещавших появление новых гостей. Позади нее возникло движение, послышались шаги, голоса, — видимо, чаепитие прервалось. Она услышала, как кто-то вышел на террасу и приблизился к ней. Лили предположила, что это мистер Грайс нашел наконец возможность выбраться из западни, и улыбнулась значительности того, что он предпочел ее общество немедленному отступлению поближе к камину.
Она повернулась, дабы по заслугам приветствовать столь впечатляющее рыцарство, но вспыхнула, пораженная, узнав в вошедшем Лоуренса Селдена.
— Вот видите, я все-таки приехал, — сказал он, но прежде, чем она успела ответить, миссис Дорсет, прервав на полуслове вялую беседу с хозяйкой дома, с нетерпеливым собственническим жестом встала между ними.
Глава 5
Соблюдение воскресенья в Белломонте знаменовалось главным образом пунктуальным прибытием нарядного омнибуса для доставки местных обитателей к воротам церкви. Успел кто загрузиться в него или нет, было вопросом второстепенным, так как его появление не только свидетельствовало посторонним о ревностных намерениях семьи, но и позволяло миссис Тренор почувствовать, когда она наконец слышала звуки отъезжающего омнибуса, что она опосредованно тоже им пользуется.
Миссис Тренор выдвинула теорию, суть которой состояла в том, что ее дочери на самом деле ходят в церковь каждое воскресенье, но религиозные убеждения их гувернанток-француженок призывали к храму-сопернику, а усталость, накопленная за неделю, держала мать в спальне до второго завтрака, так что некому было проверить теорию опытом. Время от времени в спазматическом всплеске благочестия, когда ночные развлечения проходили особенно буйно, утром Гас Тренор втискивал свою добродушную плоть в тесный сюртук и вызволял дочерей из дремоты. Но чаще всего, как Лили объяснила мистеру Грайсу, родительский долг забывался до тех пор, пока церковные колокола не звенели по всему парку, а омнибус не отъезжал налегке.
Лили намекнула мистеру Грайсу, что подобное пренебрежение религиозными обрядами противно ее воззрениям, приобретенным в юности, и что за время ее визитов в Белломонт она постоянно сопровождала Мюриэль и Хильду в церковь. Она убедила его, столь же конфиденциально, что никогда раньше не играла в бридж — ее «втянули» в ночь прибытия, и она потеряла ужасно много денег из-за того, что не умела играть и не понимала, как делать ставки. Вне всякого сомнения, мистер Грайс наслаждался Белломонтом. Ему нравились легкая и блестящая жизнь и сияющие блики на нем самом как представителе сей группы богатых и примечательных людей. Но Перси Грайс считал это общество весьма материалистическим, а иногда, напуганный разговорами мужчин и взглядами дам, был счастлив обнаружить, что мисс Барт, несмотря на всю ее простоту и самообладание, тоже чувствовала себя неуютно в столь неоднозначной обстановке. Поэтому он особенно обрадовался, узнав, что она всегда сопровождает девушек в церковь, и в воскресенье утром, разгуливая перед входом — легкое пальто на одной руке и молитвенник в другой, затянутой в перчатку, — он размышлял с удовольствием о сильных натурах, сохранивших верность религиозным принципам, полученным при воспитании.