– Да уж, – обреченно вздохнул Некрасов. – Я готов. Ставьте вашу капельницу…
– Тогда идите за мной, Андрон Егорович. Вы, наверняка, забыли, где находится ваша палата?
– А может, все-таки завтра? – Андрону вдруг захотелось, чтобы Маша была рядом с ним. Ему стало плохо от одной мысли о том, что он окажется один в окружении этих людей в белых халатах.
– Вы должны полежать под капельницей, а потом – отдохнуть от нее. Это весьма действенная процедура. Хорошо было бы просто лечь в стационар. – Карцев оглянулся на понурого Некрасова и на ходу перестроился: – Я не приветствую лечение на ходу. Хотя в вашем случае… Именно так и получится. Вы ведь против стационара?
– Против.
– Я знал, что вы именно так ответите. Но палата вам все равно понадобится.
– Хорошо, хорошо. – Андрон решил не тратить время на пререкания.
Роман Борисович распахнул двери одноместной палаты. Освещенная ярким солнечным светом, она показалась Андрону огромной. Кровать, журнальный стол, два кресла, стулья, телевизор, небольшой шкаф и дверь, ведущая в службы. Ничего не изменилось. Это его палата. Здесь он проводил время во время ежегодных профилактических осмотров, здесь лежал после операции аппендицита.
– Мы должны быть здоровы, юноша! – пафосно провозглашал Марков, когда Некрасов пытался пропустить очередной осмотр.
Андрон и сейчас оказался здесь потому, что Маркову бывает трудно противоречить.
– Что скажете? – Карцев замер в предупредительном ожидании.
Устроившись в кресле, Андрон только теперь заметил на столе вазу с нарциссами. Некрасов поморщился: он не любит эти цветы, но говорить об этом не будет. Он не хочет прослыть капризным пациентом. Черт с ними, с нарциссами. Палата отличная, словно номер в дорогой гостинице. Да, именно так он и будет воспринимать место вынужденной посадки. Некрасов улыбнулся.
– Что? – Доктор заметил тень недовольства на его лице.
– К такому люксу не хватает одной детали.
– Какой?
– Эстетической завершенности в виде красивой, обворожительной медсестры, которая будет каждый день вкалывать мне в вену иголку и следить за тем, чтобы раствор не поступал слишком быстро. – Некрасов усмехнулся растерянности доктора. – Я пошутил, Роман Борисович.
– Да? Ну, вообще-то ваше пожелание не так уж и несбыточно. – Карцев загадочно смотрел поверх головы Некрасова. – Да я, собственно, и говорил вам об этом.
– Я правда пошутил.
Андрону стало неловко. Он представил, как в палату войдет медсестра лет сорока пяти–пятидесяти. Роман Борисович говорил об опытной, самой квалифицированной. Фантазия Некрасова создала образ профессионалки, давно разменявший четвертый десяток. По его мнению, именно к такому возрасту можно стать опытной и суперпрофессиональной. К тому же имя Майя вызывало у него странные ассоциации: слишком худая, слишком надменная, бесстрастная, относящаяся к своим обязанностям с подчеркнутым вниманием медработника, многое повидавшего на своем веку. Долго размышлять об этом Андрон не стал. Мешала головная боль.
– Вы пока располагайтесь, а я пришлю Майю Владимировну. – Роман Борисович мягко положил руку ему на плечо. – Нужно находить время, чтобы заниматься собой, исключительно собой, уважаемый Андрон Егорович. И возраст здесь ни при чем. С вашими нагрузками, милейший, нужно периодически останавливаться.
– Вы меня уже убедили.
– Хочу верить.
– Я знал, к кому обращаюсь, – превозмогая боль, улыбнулся Андрон. Сколько раз только сегодня ему приходилось делать над собой усилия?
– Я зайду в конце процедуры, и мы окончательно договоримся на завтра.
– Хорошо, Роман Борисович. – Некрасов достал мобильный, чтобы позвонить Маше. Взглянул на часы. До вечеринки еще далеко. – Кстати, сколько времени займет капельница? Вы говорили, но я уже забыл.
– Сорок минут–час, а потом желательно полчаса полежать.
– Это очень долго.
– Андрон Егорович, – доктор недовольно покачал головой, – милейший, вы же говорили, что все поняли и я вас убедил.
Андрон засмеялся. Карцев погрозил ему пальцем и вышел из палаты. Некрасов еще не знал, что всего несколько мгновений отделяют его от встречи с той, которая легко, играючи перевернет всю его жизнь, которая разрушит его мир, лишит его покоя. А пока он нажимал кнопки мобильного. Ему было необходимо услышать голос Маши.
– К сожалению, сейчас нет связи с абонентом.
– Да-а? – Андрон бросил мобильный на кровать. Настроение упало. Атмосфера больницы и без того не располагала к веселью. Некрасов почувствовал себя отвратительно.
Он снял пиджак, повесил его на спинку стула. Маша просила его проявить благоразумие и следовать указаниям врача. Ну конечно, что еще она могла сказать? Любящая, заботливая, внимательная. Она так настаивала на походе к врачу, что Андрон сопротивлялся исключительно из вредности. И ей, и Маркову нужно было оставить его в покое. Тогда он оказался бы у доктора гораздо раньше. Да и было бы, о чем говорить. У человека болит голова, только и всего. К чему вся эта суета?
Томительные минуты ожидания. Андрон ослабил узел галстука. Не терпящий топтания на месте, он расценивал происходящее как непозволительную трату времени.
Андрон уже сожалел, что согласился на эту авантюру с лечением. В конце концов, ему была нужна консультация, а не лекция о том, как нужно относиться к своему здоровью в его возрасте. Перестраховка доктора в виде обследования и капельниц Некрасову была не по душе. В какой-то момент его посетила шальная мысль, что нужно попросту сбежать отсюда. За дверью охранник. Внизу его ждет машина. Не нужна ему капельница, поставленная квалифицированной медсестрой, не нужен ему томограф. Он абсолютно здоров, просто немного устал. Работа отнимает слишком много сил. Ну и пусть. Он не жалуется, потому что это его образ жизни. Он устроит себе пару выходных – вот и все лечение. И в тот самый миг, когда рука его потянулась за пиджаком, он услышал:
– Добрый день!
Некрасов оглянулся и замер в нелепой позе. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного. Теперь, когда ему будут говорить о потере ощущения реальности, он будет знать, что это такое. Горячая мощная волна накрыла его с головой. Стало трудно дышать. Сверкающая чистотой палата вдруг наполнилась сиянием. Это сияние исходило от вошедшей женщины. Андрон мог поклясться, что никогда не встречал такой красивой женщины. Как странно, он каждый год проходил обследование в больнице, но ни разу не видел ее здесь. Видимо, им не суждено было встретиться раньше. Тогда почему именно сейчас?
Женщина была так прекрасна, что это не могло быть правдой. Некрасов зажмурился и резко открыл глаза. Нет, это не видение. Белый халат, точеная фигура, иссиня-черные волосы, аккуратно уложенные, отливающие шелком, ослепительная улыбка и необыкновенной красоты глаза. Это ангел, сошедший к нему с небес, чтобы… А для чего, действительно?
– Добрый день, – после непозволительно долгой паузы, во время которой женщина продолжала улыбаться, ответил Некрасов. Ее карие глаза миндалевидной формы были чуть прищурены, что придавало им особую привлекательность, загадочность. Она то ли плохо видит, то ли кокетничает.
– Меня зовут Майя Владимировна. Я ваша медсестра.
– Майя Владимировна, – повторил Некрасов. Известный прием: чтобы наверняка запомнить новое имя, нужно произнести его вслух, желательно не один раз. Но в данном случае Андрон просто пытался справиться с волнением.
– Точно.
– Андрон Егорович, можно просто Андрон.
– Тогда, если не возражаете, просто Майя. – Она игриво взглянула на него, еще не догадываясь, что, сраженный ее красотой, Андрон потерял голову. То есть она, конечно, знала, что умеет производить впечатление, но на этот раз все было слишком быстро и просто. Глядя на растерянного Некрасова, она применила одно из проверенных средств: пристальный взгляд, улыбка, смущение. Кажется, ей даже удалось покраснеть. – Так что? Возражения есть?
– Возражать? Я? – Как он мог возражать? – Я согласен. Кстати, кажется, у меня уже не болит голова.
– Вот и замечательно. – Она все делала необыкновенно: катила через палату капельницу, грациозно двигаясь в шлепанцах на высоченной танкетке. – Но мы все-таки поставим капельницу.
Перехватив взгляд Некрасова, Майя сдерживала улыбку. Хватит для первого раза. Этот юноша – впечатлительное создание. Один из тех, кто загорается мгновенно. Вопрос – надолго ли?
– Давайте начнем. Устраивайтесь поудобнее, Андрон. Поднимите рукав рубашки… Вот так. Если боитесь вида крови, лучше отвернуться. – Она снова улыбнулась. – Я бы советовала отвернуться в любом случае.
– Слушаюсь и повинуюсь…
Майя сосредоточена. Пристальный взгляд Андрона мешает ей. У нее даже руки дрожат. Что за ерунда! Вот уставился. Роман Борисович сказал, что пациент важный, архиважный! Она должна проявить чудеса профессионализма. При этом Карцев многозначительно посмотрел на нее. Что он имел в виду, старый развратник? В их больнице обычных больных не бывает. Все шишки, она круче другой. А этот юнец не производит впечатления воротилы отечественного бизнеса. Он слишком молод.
Некрасов, его фамилия Некрасов. Красивый, вежливый, взволнованный. Ему идет этот румянец. Что ж, она проявит себя на все сто. И сделает это вовсе не из-за указаний Карцева. Майя и без него знала, что этому пациенту нужно уделить максимум внимания. Только это указание исходило уже вовсе не от главврача. Карцев никогда не был для нее авторитетом. Она испытывала брезгливое отвращение, когда вспоминала свои первые шаги в его клинике. Если бы не Кирилл, она не выдержала бы и уволилась не раздумывая. Но Кирилл попросил ее не делать глупостей и не раздувать из мухи слона. Собственно, она появилась здесь благодаря его рекомендации. Сюда попадают исключительно по протекции.
– Давай поговорим по-мужски. – Егор заметно нервничал.
Глядя на его муки, Марков испытывал злорадное удовлетворение. Пусть подергается. Пусть оправдывается, взваливает на себя груз предателя. Ведь он предал их дружбу, когда позволил себе отношения с девушкой своего лучшего друга. Что бы он ни сказал, это уже не имеет значения. Дело сделано. Теперь Егор и Настя собираются пожениться. Прекрасно! Мама оказалась права – Настя не из тех, кто долго ждет. Ей нужно сейчас и сразу. Она решила, что Егор даст ей все это незамедлительно. Почему? Глупая. Настя не знает, насколько Некрасов зависим от него. Сам по себе он – никто. Придет время, и Егор сам почувствует это. Только будет поздно. Леонид забудет, что перед ним человек, с которым его связывает многолетняя дружба. Он будет помнить только то, что Некрасов разрушил его жизнь, отнял у него все, ради чего Марков работал как проклятый. Он отнял его мечту.
– Лень, я не знаю, что нужно говорить в таких случаях. – Некрасов нервно закурил.
– Расслабься, я все знаю.
– Знаешь?
– Мне Настя вчера звонила.
– Зачем? – Егор недоумевал.
– Она решила первой поставить меня в известность. Так что ты не напрягайся, она очень доходчиво мне все объяснила.
– Бред какой-то.
– Да все нормально, Егор. Дело-то житейское. – Марков улыбнулся. Если бы улыбка могла убить, Некрасов уже был бы мертв.
– Все получилось как-то само собой. В какой-то момент нас потянуло друг к другу. С этим невозможно было бороться… – Некрасов говорил быстро, боясь, что его остановят. Так и случилось.
– Довольно. – Марков подошел к нему. – Проехали. Одна просьба.
– Да, конечно.
– Не приглашайте меня на свадьбу. Это выше моих сил, – сказал и понял, что этой фразой показал все. И то, как он страдает, и то, как сожалеет о случившемся. – Мне нужно время.
– Ты хочешь уехать? – с готовностью откликнулся Егор.
– Да, я возьму отпуск. Покатаюсь на лыжах.
– Начальник тебя может не отпустить.
– Я сумею договориться. Считай, что с завтрашнего дня я в отпуске.
– Мы можем остаться друзьями? – Некрасов протянул ему руку. Он отчаянно нуждался в этом рукопожатии.
– Мы? Это не мы, Егор. Мы гораздо прекраснее.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Будьте счастливы. – Марков пожал руку друга, бывшего друга.
Был у него друг, который его предал. Была у него невеста – она его предала. Была у него мечта – и он все равно воплотит ее в жизнь. Есть женщина в его жизни, которая верит в него и ждет.
Как же нелегко ему будет сознаться матери, что она была права. Леонид наказан за гордыню. Решил, что мать слишком примитивна для того, чтобы разбираться в людях. Думал, что она попросту ревнует. Какое он имел право судить ее? Сначала за то, что терпит пьянчужку-мужа, а потом за то, что не оценила Настю по достоинству. Какой же он дурак!
– Ты прости, мам. – Леонид приехал без звонка. Застал мать за стиркой. Обрадовался, что отца нет дома. Значит, можно поговорить по душам.
– Ты что это? – Она вытерла покрытые воздушной пеной руки о передник.
Натруженные раскрасневшиеся руки матери приковали взгляд Леонида. Он смотрел на ее узловатые пальцы и думал о том, что у Насти никогда не будет таких рук. Вот почему она так вцепилась в Некрасова. У него нет плохой наследственности. У его мамы всегда улыбка на лице.
– Ты была права… Она меня бросила. – Он боялся встретиться с матерью взглядом. Вдруг увидит в ее глазах злорадство. Мол, предупреждала же я тебя. Но вместо этого услышал всхлипывание. Взглянул на мать. Она вытирала слезы негнущимися, распаренными от горячей воды пальцами. Вытирала неловко, резко, словно стесняясь своих слез. – Ты еще не знаешь главного.
– Знаю, – сквозь слезы отозвалась мама. – Она ушла к Егору.
– Что?!
– Я знала, сынок. Только увидела ее и поняла…
– Они скоро поженятся. На днях. Без всяких ожиданий. Распишутся, и станет Настя Воронова Настей Некрасовой. – Голос Леонида надломился и сломался.
– Господи, – запричитала мама, – и почему это случилось с тобой?
– Это со всяким может случиться, мам. – Ему было приятно ее сочувствие. Леониду даже показалось, что ему стало легче.
– А мы с тобой повздорили из-за нее…
– Я был неправ.
– Не извиняйся, сынок. Я все понимаю. Сердцу не прикажешь. Это не мы с тобой придумали. Думаешь, я никогда не любила? – Мама села на край ванны. – Мне родители говорили, чтобы я об Игнате и думать не смела. Он ведь смолоду попивал. Не так шибко, как в последнее время, но…
– Последние лет шестнадцать, ты хотела сказать? – съязвил Леонид и наткнулся на осуждающий взгляд матери. – Прости.
– Бог простит, сынок, и тебя, и Егора, и невесту твою неверную, и меня. Всех нас есть за что прощать.
– Простить-то он, может, и простит. Только счастливее от этого ни я, ни ты не станем.
– Не в этом дело.
– А в чем? – Марков с силой стукнул кулаком в стену. – Что имеет значение, как не жить долго и счастливо? Счастливо, слышишь!
Он не заметил, как перешел на крик. Мама поднялась, подошла и молча обняла его. Она больше не плакала, а из его глаз полились слезы, и он их не стыдился. Он выплачет их сейчас, и никто, кроме матери, не увидит его слабым.
– Жизнь на этом не заканчивается, Леня. – Мама гладила его по спине. – Когда сердце переболит, ты поймешь, как быть. Пообещай, что не натворишь ничего сгоряча.
– Обещаю, – после небольшой паузы процедил Марков. Он отстранился от матери. – Но со временем они оба пожалеют. Ох, как они пожалеют!..
Мама с укором смотрела на него. Что эта пигалица сделала с ее сыном? Измучила, заставила страдать. Он ожесточился. Что придет ему в голову? Наверное, никогда не будет в ее жизни покоя. Страх перед завтрашним днем – вот ее тяжкая ноша. Все эти годы изо дня в день она боялась пьяных выходок мужа, а теперь – переживай за сына, чтобы не наделал глупостей. Вон как глазища-то сверкают.
– Все пройдет, сынок. – У нее больше не было для него нужных слов. Она не знала, как ему помочь. Если бы знала как, то – с дорогой душой.
– Знаешь, мам, а ведь на чужом несчастье счастья не построишь. Тоже не мы с тобой придумали, – страстно заговорил Леонид. На лбу от волнения выступила испарина.
– Это верно.
– Вот и у них ничего не получится. Рано или поздно они все потеряют. Все! – страшно закричал он и, оттолкнув мать, бросился к выходу.
– Леня! Ленечка! – Она не могла остановить его, а когда услышала грохот входной двери, застыла, закрыв лицо руками.
С ее сыном беда, которую и время вряд ли излечит. Так, подлатает. Рваная рана затянется безобразным швом. Что-то забудется, но главное не это. Простит он тех, кто был ему дорог? Если простит – у него еще останется шанс, если затаит злобу – он обречен. Зло всегда порождает зло. Но тогда почему любовь сына породила предательство, измену?
Это несправедливо. Господь все видит. Он разберется. Наградит одних и накажет других. А как же иначе? Она снова склонилась над бельем. В глазах вдруг помутнело, и с этим нельзя было бороться. Слезы полились из глаз. Она подумала о том, что за все эти годы Всевышний так и не решил, что она достойна лучшей жизни. Сколько еще ей тащить этот крест? Одна была радость – думала, у сына все наладится. Так нет, и у него на душе черно. Сам себе советчик, сам себе хозяин. Одному Богу известно, на что он способен в отчаянии. Она будет молиться за него. За сына и за тех двоих, что сделали его жизнь невыносимой. Это по-христиански. Может, хоть эти молитвы дойдут по назначению. Надежда умирает последней.
Майя отчетливо помнила, как пришла работать в эту больницу. С первых минут общения Карцев произвел на нее неприятное впечатление. Она сразу поняла, что это ловелас, который не упустит возможности залезть под очередную юбку. Он хотел переспать с ней и не скрывал своих намерений. Майя оказалась одной из немногих, кто не собирался воспользоваться такой возможностью. Ей это было вовсе ни к чему. У нее был Кирилл. Она не могла представить рядом с собой другого мужчину, пусть не менее талантливого, не менее харизматичного. Ее сердце было занято. Она откровенно игнорировала знаки внимания, давая понять, что есть женщины, для которых понятие чести – не пустой звук.