Я встала, сказав:
— Мне пора возвращаться!
Долли умоляюще посмотрела на меня:
— Я думала, у вас хватит смелости рассказать мне! Если уж кому-то положено знать, так это мне! К концу лета цыгане всегда перебираются на юг. Скоро уже лето. С ним что-то случилось, верно? Я ведь слышу, как прислуга шепчется: «Только ей не говорите, пусть она ничего не знает до тех пор, пока не родит ребенка!»
Долли явно разволновалась, и на ее щеках вспыхнул нервный румянец.
— Вам не надо расстраиваться, — начала я.
— Я уже расстроилась и буду расстраиваться до тех пор, пока не узнаю! Какими бы плохими ни были известия, я должна их знать! Он убил человека, его поймали и судили. Я понимаю, что это означает. Они думают, что я не слышу, о чем они шепчутся, но я слышу!
Я взорвалась:
— Он убил человека, который пытался изнасиловать одну из девушек-цыганок!
Она прикрыла глаза.
— Ах, значит, все это правда! Значит, теперь его повесят?
— Нет, нет! — воскликнула я.
Мне следовало снять с нее этот тяжкий груз. Теперь я была уверена в том, что ей лучше знать правду, чем терзаться страхом неизвестности.
— С ним ничего не случится, — сказала я, — его не повесят! Мой отец сумел избавить его от этой участи. Конечно, нельзя было рассчитывать на то, что его освободят…
— Значит, он в тюрьме…
— Он приговорен к каторжным работам.
Долли закрыла глаза и откинулась на подушку. Я испугалась. С ее лица сошел румянец, оно было белым, почти как подушка, на которой она лежала.
— Всего лишь на семь лет! — пояснила я.
Она не отвечала. Испугавшись, я позвала Жанну.
Вот так все и началось. Я не уверена, действительно ли это потрясение вызвало преждевременные роды, но всего через два дня Долли родила ребенка.
Я рассказала матери о том, что я натворила, но она уверила меня, что в данных обстоятельствах мне не оставалось ничего иного. Но, разумеется, было неприятно, что именно я сообщила ей эту весть.
Родилась девочка — здоровенькая и крепкая. Хуже были дела у Долли. Повивальная бабка сказала, что роды были одними из самых сложных. Тетушка Софи послала за врачом. По его словам, Долли вообще не следовало рожать: несмотря на возраст, телосложение у нее было почти детским.
Долли было очень плохо всю неделю. Большую часть времени она находилась без сознания, но все-таки несколько раз ей удалось подержать на руках своего ребенка.
К концу недели Долли умерла, Эндерби и Эверсли погрузились в горе.
Жанна сказала:
— Долли была так счастлива, что родила! Никогда до этого я не видела ее по-настоящему счастливой. И вот, не успел ребенок родиться, как ей пришлось покинуть этот мир! До чего же жестокой бывает жизнь!
Мать и Клодина долго обсуждали вопрос, что делать с ребенком.
— Мы заберем его! — решила мать. — Девочкам очень понравится, что в детской будет младенец. Да мне и самой этого хочется: нет ничего лучше, чем маленький в доме!.
Девочку решили назвать Тамариск, я ведь помнила, что Долли хотела назвать девочку именно так. Должно быть, она говорила о том же и тетушке Софи.
Когда мать предложила забрать Тамариск в Эверсли, но тетушка Софи возмутилась. Действительно, этого не надо было делать. Она сама была способна воспитать ребенка Долли. С самого начала она собиралась заботиться и о ребенке, и о матери. Теперь оставалась лишь Тамариск.
Жанна, как всегда, сумела предусмотреть все, и детская выглядела просто прелестно. Тетушка Софи чувствовала себя так хорошо, как никогда раньше.
— В ее жизни появился интерес! — заметила мать. Итак, Тамариск осталась жить в Эндерби.
ТАМАРИСК
Теперь, после смерти Долли, встал вопрос: что будет с Грасслендом. Наследницей Долли была, конечно, Тамариск, но поскольку ей долгие годы предстояло жить в Эндерби, то было решено Грассленд сдать внаем или продать. Найти желающих взять дом в аренду было нелегко, и продажа была признана наиболее разумным выходом. Мать заметила:
— А не заинтересуются ли покупкой дома Баррингтоны?
Мы удивленно посмотрели на нее. Все и забыли о том, что эта семья присматривала себе дом.
— Надо бы использовать эту возможность, — продолжала мать. — Вы только подумайте, какие приятные соседи у нас окажутся! Это гораздо лучше, чем иметь соседями каких-то незнакомых людей.
— Пожалуй, нелишне будет известить их о такой возможности, — согласился отец.
Тетушка Софи была довольна, что у нас есть на примете покупатели, но в данное время все ее интересы были сосредоточены на ребенке, и она не обращала внимания ни на что иное.
Мать послала приглашение, упомянув о возможности приобретения дома.. Приехали мистер и миссис Баррингтоны, Эдвард и Айрин. Ну и, конечно, с ними была Клер Карсон. Они были очарованы Грасслендом и перспективой жить поблизости от нас— за исключением Клер, которая была весьма сдержанна в своих чувствах.
В результате Баррингтоны приобрели Грассленд, причем мистер и миссис Баррингтон решили поселиться здесь постоянно, и с ними приехала Клер. Айрин вскоре должна была выйти замуж за шотландца, поэтому она не собиралась жить в этом доме, а Эдварда держали в Ноттингеме дела, хотя он часто приезжал погостить к родителям.
Я много думала о цыгане Джейке и часто пыталась представить, как он живет в тех страшных краях. На душе у меня было легче, — ведь мы сумели спасти его жизнь, — но окончательно я могла бы успокоиться, лишь поговорив с ним и объяснив, как все произошло.
Жизнь в Эверсли текла мирно, почти не затрагиваемая событиями, происходящими в мире.
Стоял апрель, мое любимое время года, поскольку вскоре должна была наступить настоящая весна.
С момента смерти Долли Мэйфер мы жили весьма безмятежно. Мы больше не тревожились из-за возможности вторжения: Трафальгар и в самом деле положил конец этим намерениям Наполеона. Он сумел пережить свое поражение на море, продолжая войну на суше и раздавая европейские троны членам своей семьи. Он собирался основать собственную династию правителей; развелся со своей женой Жозефиной, поскольку та была бесплодна, и женился на Марии-Луизе Австрийской, надеясь обзавестись сыном-наследником.
Итак, война продолжалась. Поражения сменялись победами и наоборот. Люди задумывались — кончится ли это хоть когда-нибудь? Но нас это не слишком затрагивало, если не считать дополнительных налогов. В лице Артура Уэлсли, которому после побед при Опорто и Талавере, примерно за два года до этого, были присвоены титулы барона Дюро и виконта Веллингтона, мы получили нового национального героя, занявшего место всеми оплакиваемого лорда Нельсона, и Англии удалось одержать несколько впечатляющих побед на континенте.
Наш бедный старый король ослеп и совсем выжил из ума. В январе предыдущего года был принят билль о регентстве, и реальным правителем страны стал принц Уэльский.
Как-то вечером мы засиделись за обеденным столом — это случалось часто, поскольку отец любил обсудить текущие дела. В этот день он говорил о премьер-министре, вступившем в конфликт с Веллингтоном: Веллингтон жаловался на недостаток средств для армии, а премьер-министр Спенсер Персиваль был против выделения соответствующих субсидий.
В середине беседы мать вдруг его перебила:
— Скоро день рождения — в этом году он особенный! Только подумать, нашим девочкам уже восемнадцать, — она взглянула на нас с Амарилис так, будто мы совершили подвиг, дожив до такого возраста.
— Восемнадцать! — воскликнул Дэвид. — В самом деле? Как быстро летит время!
— Теперь они уже не маленькие девочки! — сказала Клодина.
Отец продолжал свое:
— Точку зрения Персиваля можно понять, но сейчас, когда идет война с Америкой, ему нужно быть поосторожней…
— Войны! — возмущенно воскликнула мать. — До чего же все это глупо! Я даже не знаю причин, по которым они ведутся.
— Существуют несогласия по коммерческим вопросам, — объяснил Дэвид.
Мать вздохнула:
— А ведь они уже получили урок, когда в свое время завели склоку из-за колоний!
— Возможно, история повторяется, — сказал отец, — но, к сожалению, уроки, которые она дает, никогда не идут впрок!
— Кажется, — продолжала мать, — что войны с Францией было бы достаточно для всех любителей решать конфликты с помощью силы!
— Эта война с Францией тянется и тянется, — проговорила Клодина.
— Персиваль, конечно, хороший человек, но замечу, он мало воодушевлен своей миссией…
Я сказала, что вообще-то странно, когда хорошие люди часто оказываются плохими руководителями и наоборот, хорошие руководители склонны грешить в своей личной жизни.
Тогда Дэвид, любивший такого рода дискуссии, привел в пример обоих королей Карлов. Карл I был прекрасным мужем и отцом и, пожалуй, худшим из всех английских правителей, который в конце концов привел страну к гражданской войне. А вот Карл II вел прямо-таки распутную жизнь, и, тем не менее, его правление пошло на благо стране. Вновь вмешалась мать:
— А какого цвета платье ты предпочла бы надеть на день рождения, Амарилис?
— Я думаю, синее.
— А как насчет белого, милая? — спросила Клодина — Я просто вижу тебя в белом. Ты будешь похожа на ангела!
— Джессика, а ты, наверное, предпочтешь свой любимый — алый? — спросила мать. — Или на этот раз изумрудно-зеленый?
— Можно я подумаю? — спросила я.
— Такие вопросы просто так не решаются, — с сарказмом отец, — особенно когда страна втянута в войну на два фронта!
— Если бы мы ждали, пока эти проклятые войны закончатся, нам бы пришлось полжизни просидеть, сложа руки! — парировала мать. — Не успевает закончиться одна война, тут же начинается следующая! Мы поедем в Лондон выбирать ткани, — обратилась она к нам с Амарилис, что у нас сейчас?.. Апрель… Где-нибудь в мае! Тогда у нас останется много времени, чтобы сшить платья. Дату мы уточним заранее. Лучше всего в августе, где-нибудь в середине между двумя днями рождения, это будет справедливо!
Поскольку наши дни рождения были не очень удалены друг от друга: я родилась в августе, а Амарилис — в сентябре, праздник обычно устраивали в конце августа. Когда мы были еще маленькими, наши матери решили, что так будет удобней, и это стало традицией.
Так мы и оказались в Лондоне в мае 1812 года. Поехали моя мать, Амарилис и Клодина, а поскольку отец не любил отпускать мать одну, он присоединился к нам. Мы выехали из дома в нашем экипаже и без особых приключений добрались до нашего лондонского дома на Альбемарл-стрит.
Посещения Лондона все еще волновали меня. В огромном городе, казалось, жизнь била ключом. Здесь все спешили, и у приезжих появлялось ощущение тревоги. Я надеялась, что в этот раз нам удастся посетить театр.
В первый же день мы с матерью, Клодина и Амарилис отправились в поход по лавкам и после долгих споров приобрели наконец белый шелк для платья Амарилис. Сложнее оказалось подобрать нужный оттенок красного цвета, должным образом подчеркивающий мою смуглую кожу, но мать предупредила, что нам надо спешить.
У отца в Лондоне всегда было полно дел — весьма загадочных, не говоря уже о его банковских операциях, и мы давно привыкли не задавать ему по этому поводу лишних вопросов. Конечно, мы знали, что теперь он занимался делами меньше, чем в молодости, и что его сын Джонатан потерял жизнь из-за этих загадочных занятий. Знала и то, что Клодина довольна тем, что Дэвид не участвует в этом, — мне рассказала об этом Амарилис. Я часто думала, не связан ли сын Джонатана, тоже Джонатан, живший сейчас в семействе Петтигрю, с этими делами.
Но даже занятость не помешала моему отцу отправиться в театр, так что мы провели превосходный вечер, посмотрев «Раскаяние разбойника», пьесу не совсем новую, но самую популярную из мелодрам — жанра, быстро завоевавшего сцену. Это была история о грешном разбойнике, при появлении которого зрители должны были прийти в ужас. И хотя мы посмеивались, драматургия не могла не захватить нас, еще и потому, что сопровождалась выразительной музыкой — громкой при появлении разбойника и нежной при выходах невинной героини.
После спектакля мы вернулись домой и засиделись допоздна, попивая шоколад и обсуждая невероятные хитросплетения сюжета. Мы искренне посмеивались над разбойником и легковерием героини, но признались все-таки, что спектакль доставил нам огромное удовольствие.
Следующий день был воскресным. Мы посетили церковь, а после этого отправились на прогулку в парк. Мать заявила, что на следующий день мы непременно должны решить проблему с материалом для моего платья.
В первой половине дня у нас были посетители, и мы получили приглашение на обеды в следующие дни.
— Скоро, — заявила мать, — нам пора подумать и о возвращении домой.
— Странно, — сказала я, — когда мы живем в Эверсли, то очень ждем поездки в Лондон, а оказавшись здесь, думаем о том, как приятно будет вернуться домой!
— Возможно, предвкушение удовольствия приятней самого удовольствия? — предположила Амарилис.
— Наверное, ты права, — согласилась я.
— Это говорит о том, что следует черпать наслаждение в текущих событиях!
— Амарилис, если ты столь мудра в восемнадцать лет, то к тридцати станешь просто глашатаем истины!
Утренние посетители заставили нас задержаться с походом по лавкам, и мы отправились туда только около четырех. Мы осмотрели целые горы материала изумрудно-зеленого и алого цветов, которые, по утверждению матери, больше всего мне шли.
У меня были такие же темные волосы, как у матери, но, увы, не было ее живых синих глаз. Чтобы оттенить мои глубоко посаженные темно-карие глаза с густыми ресницами, по мнению матери, были необходимы только насыщенные яркие тона. Вот почему она проводила Так много времени у прилавков, подбирая нужный оттенок.
Мы были еще в лавке, когда туда вбежал, почти задыхаясь, молодой человек:
— Премьер-министр… застрелен! Он умер на месте… прямо в палате общин!
Выйдя на улицу, мы поняли, что новость уже успела распространиться по городу. Повсюду стояли небольшими группами люди, переговариваясь встревоженным шепотом. Премьер-министр убит! Этого не может быть! Это не может произойти в Англии! Такие вещи происходят только у иностранцев! Спенсер Персиваль, премьер-министр, был далеко не самой популярной фигурой на политической сцене, но теперь его нет в живых!
По приезде домой отца мы не застали. Я решила, учитывая случившееся, что в течение нескольких дней он будет очень занят, и это задержит наше возвращение в Эверсли.
Столица была взбудоражена: убийца схвачен! Но за ним не надо было охотиться, поскольку он и не пытался бежать. Ходили слухи, что он сумасшедший, фанатик. Утверждали, что лишь по чистой случайности был застрелен именно премьер-министр: на его месте мог оказаться любой другой политик. Безумец питал ненависть ко всему правительству, а не к какой-то конкретной личности, просто премьер-министр оказался в определенном месте в определенное время.
Суд начался почти сразу же. Убийцей оказался некий Джон Беллингем, ливерпульский брокер, обанкротившийся, по его словам, по вине правительства. Не так давно он побывал в России, где был арестован по какому-то мелкому обвинению. А когда Беллингем обратился к британскому послу в Санкт-Петербурге за помощью, ему в ней отказали. В конце концов, он был освобожден и, вернувшись в Англию, потребовал компенсацию за допущенную несправедливость. Когда ему и в этом отказали, он обезумел и возжаждал мести. Теперь убийца рассчитывал, чго его оправдают как душевнобольного.
Отец считал, что Беллингему не удастся выйти сухим из воды: вся страна потрясена. Мы не можем допустить, сказал отец, чтобы в наших государственных деятелей стреляли, а потом оправдывались, заявляя, что это дело рук лиц, страдающих психическими расстройствами. Судьба убийцы послужит примером другим.
Отец оказался прав. Джон Беллингем был приговорен к смерти и повешен уже через неделю после рокового выстрела. В этот день мы все еще были в Лондоне, но на улицу не выходили.
Все происходящее меня угнетало. Мысль о том, что человек может так обезуметь от горя, что способен взять ружье и застрелить другого, подавляла меня. Я никак не могла избавиться от картины — человеческого тела, болтающегося на веревке. Беллингем совершил убийство из мести. В итоге двое ушли из жизни совершенно напрасно.
Мать пыталась смягчить тяжелое состояние разговорами на другие темы, в основном о дне рождения. Я что-то отвечала, но никак не могла не думать о трагедии несчастного и его осиротевшей семье, потерявшей мужа и отца. Я слышала, что у него остались вдова, шесть сыновей и шесть дочерей. Говорили, что Персиваль был очень хорошим человеком, и, даже принимая во внимание ту ауру святости, которой неизбежно окружают мертвых, в этих утверждениях была наверняка большая доля истины.
Вынашивать ненависть… ненависть, которая ведет к убийству! Я не могла выбросить это из головы.
По возвращении в Эверсли началась подготовка к празднику. Восемнадцать — возраст наступления зрелости. Теперь мы уже не были детьми, и я предполагала, что родители рассчитывают найти нам подходящих мужей, поскольку именно это беспокоит родителей, чьи дочери достигли брачного возраста. Наконец, наметили дату — конец августа.
— Это самое лучшее время для праздника, —сказала Клодина, — если будет хорошая погода, то гостей можно принять в саду.
Мы начали составлять список приглашенных.
— Посылать приглашение Баррингтонам нет нужды, — заявила мать. — девочки, сами можете съездить и пригласить их лично.
Несколькими днями позже мы с Амарилис отправились в путь. По дороге мы проезжали мимо леса, над которым, я заметила, поднимается дым.
— Смотри! — воскликнула я.
— Наверное, цыгане? — предположила Амарилис.
— Они не появлялись здесь давным-давно! С тех самых пор…
— Да, этот бедняга…