— Вы были такой хорошенькой… а уж как вы кричали! Если вам не давали того, что вы хотели… Если бы вы только слышали…
— Наверное, я все-таки слышала себя?
— А когда вы улыбались… ах, это было просто чудо! Так или иначе, но именно я понесла терновый джин миссис Трент.
Я заглянула в переднюю дверь, но так как там никого не оказалось, обошла дом и приблизилась к заднему входу. Слышались чьи-то голоса. Дверь была открыта, и я вошла.
В кухне за столом, вытянув ноги и потягивая что-то из кубка, сидел цыган Джейк, а на столе рядом с ним лежала гитара. Долли сидела за тем же столом на некотором расстоянии от него.
Увидев меня, Джейк встал:
— Ну, похоже, к нам явилась леди из Большого дома!
— Ах, Джессика, это вы? — воскликнула Долли.
Отвечать на столь очевидный вопрос не было необходимости, поэтому я поставила корзину на стол и сказала:
— Молодая миссис Френшоу решила, что вашей бабушке, возможно пойдет на пользу этот джин из терновника.
— Ей понравится, — ответила Долли. — Не хотите ли выпить немножко вина?
— Нет, благодарю вас! Я просто принесла джин. Цыган Джейк изучал меня своими смеющимися глазами.
— Слишком горды, чтобы сесть за один стол с цыганом?
— Я никогда не считала…— начала я, но он уже повернулся к Долли:
— Возможно, вам следовало провести свою гостью в гостиную — более подходящее для нее место!
Я твердо сказала:
— Я выпью немножко вина, Долли… здесь!
— Вы столь же воспитанны, сколь красивы! — заявил он. — Вежливость и красота — что за счастье найти такое сочетание!
— Джейк принес мне корзину, которую я заказывала! — сказала Долли, объясняя его присутствие.
— А как сегодня чувствует себя ваша бабушка? — спросила я, в то время как она наливала мне вина.
— Ей легче, спасибо! Я скажу ей, что вы приходили. Ей понравится терновый джин.
Цыган Джейк, внимательно смотревший на меня, поднял свой стакан.
— Долгой и счастливой жизни вам, мисс Джессика!
— Спасибо, — я подняла свой стакан. — Желаю вам того же!
— Джейк предсказывал мне судьбу! — добавила Долли.
— Надеюсь, она оказалась счастливой?
— Я сказал мисс Долли то, что говорю всем, и в этом нет особой хитрости. То, что с вами произойдет, зависит главным образом от ваших собственных поступков. Хорошая жизнь вполне возможна, если у вас хватает ума создать ее!
— Это очень удобный взгляд на жизнь, если вы действительно верите в это, — ответила я.
— А разве вы сами не верите в это, дорогая леди Джессика?
— Я полагаю, в определенном смысле вы правы, но слишком многое в жизни от нас не зависит. Пути Господни, как говорят…
Долли подсказала:
— Землетрясения, наводнения, смерти…
— Я имела в виду не только это!
— Она умница, наша-леди Джессика!
— Джейк сказал, что мне предстоит прожить хорошую жизнь, если только я сумею выбрать в ней правильный путь, — проговорила Долли.
— То же самое можно сказать обо всех нас, — возразила я.
— Ах, — сказал цыган Джейк, — но не у каждого есть возможность избрать золотой путь!
— Если он золотой, то зачем бы нам с него сворачивать?
— Поскольку он не всегда выглядит таковым с самого начала! Нужно иметь мудрость для того, чтобы заметить этот путь, и смелость для того, чтобы не свернуть с него!
— А я смогу? — спросила Долли.
—. Это должны решить вы, мисс Долли.
Он протянул пустой кубок, и она, подойдя к Джейку, вновь наполнила его.
Мне показалось, что эта сцена в кухне имеет какой-то налет нереальности. Я задумалась над тем, что сказала бы моя семья, увидев меня за столом, распивающую вино с Долли и цыганом Джейком? Похоже, он догадывался, о чем я думаю, и это забавляло его.
— Взгляните-ка на меня: цыган Джейк, сидящий за этим столом и пьющий вино с двумя леди! Если бы я был человеком, склонным упускать возможности, которые предоставляет мне жизнь, я бы сейчас должен был поклониться и заявить, что я не достоин столь высокой чести!
— У меня такое впечатление, что в душе вы полагаете себя вполне достойным сидеть за одним столом с самыми знатными людьми этой страны! — заявила я.
— А что может знать дама, вроде вас, о том, что на душе у бедного цыгана?
— Мне кажется, мистер Кадорсон, кое-что о вас я знаю!
— Ну что ж, ничего не скажешь, вы умны, и у меня нет в этом никаких сомнений! Вам предстоит прожить жизнь исключительную, поскольку вы смелы и готовы держаться обеими руками за то, что вам нужно! Счастлив будет тот мужчина, который разделит с вами эту жизнь!
Говоря это, он пристально смотрел на меня. Я почувствовала, что краснею.
— А что будет со мной? — спросила Долли.
— Вы более застенчивы, чем леди Джессика! У нее очень высокое мнение о себе: она просто сокровище и знает об этом. Она позаботится о том, чтобы и другие про это не забывали!
— Вы все время говорите о Джессике! — несколько раздраженно прервала его Долли. — она вас так заинтересовала?
— Меня интересует весь мир; вы, милая мисс Долли, и не столь милая леди Джессика…
С этими словами он поставил на стол кубок и взял в руки свою гитару. После нескольких аккордов он начал петь о прекрасных дамах. Мы сидели молча, рассматривая его и слушая.
Затем Джейк запел песню о некой благородной даме, которая была недовольна своей жизнью до тех пор, пока однажды в лесу не встретила цыгана. Тогда она оставила свой роскошный дом, пожертвовав всем ради того, чтобы жить свободной жизнью под луной, звездами и солнцем, среди лесных чащ.
Его высокий голос был пронизан чувствами. Все время, пока он пел, он не отрывал от меня глаз. Я была уверена, что он поет скорее для меня, чем для Долли. Когда Джейк закончил петь, я захлопала в ладоши, но Долли продолжала сидеть молча. Я сказала:
— Уверена, что Долли не понравилась песня! Все это, конечно, очень хорошо — сменить пуховую перину на землю, но земля бывает очень жесткой, неудобной! Летом по ней могут ползать всякие гадости, а зимой она скована холодом!
— Ах, моя леди Джессика, у цыганской жизни есть масса достоинств, о которых просто не говорится в этой песне.
— Ну, я думаю, в любом случае героиня пожалела о воем решении!
— Она — нет! Она узнала гораздо больше о любви и жизни со своим цыганом, чем могла бы узнать, живя с могущественным высокородным господином!
— Возможно, могущественные высокородные господа считают иначе.
— Какая вы несговорчивая дама, и как сложно вас в чем-нибудь убедить! Есть единственный путь заставить вас согласиться со мной…
— И что же это за путь?
Джейк смело взглянул мне в глаза, и еще до того, как он открыл рот, я уже знала, что он скажет. Склонившись в мою сторону, он тихо проговорил:
— Испытать все это.
— Выпейте еще вина! — раздраженно сказала Долли и опять наполнила его кубок. Он медленно потягивал вино, посматривая на меня и насмешливо улыбаясь. Затем вновь взял в руки гитару, и его мощный голос зазвучал в кухне Грассленда. Некоторые слуги спустились вниз и стояли в дверях, слушая.
Увидев их, я опомнилась, сообразив, что мне давно пора возвращаться домой. Я вскочила и сказала, что мне нужно идти.
Джейк встал и поклонился, одарив меня волнующей загадочной улыбкой. Я поспешила выйти, и, пока я шла, из дома доносились звуки гитары.
Меня очень взволновала эта встреча!
Когда я проснулась этим ноябрьским утром, ничто не предвещало того, что предстоящий день будет исключительно важным не только для нашей семьи, но и для всей Англии. Великолепным ударом — победой при Трафальгаре, вести о которой поступили к нам, — были разом рассеяны все страхи!
Даже мой отец был глубоко взволнован этим. Мы все собрались за столом, и зашел разговор о том, что это может значить для нас и нашей страны. Лорд Нельсон разгромил французов в Трафальгарской битве и настолько истрепал их флот, что не могло быть и речи о каком-либо вторжении. Перед всем миром был рассеян миф о непобедимости Наполеона! .
Печальной же новостью было то, что, избавив Англию от вторжения, наш великий адмирал сам погиб в этом бою. Но даже это не могло помешать выражениям восторга. Мы остановили Наполеона! Мы одни в покоренной Европе показали напыщенному императору, что нас невозможно завоевать!
В этот день мой отец был разговорчив:
— Никогда, никогда за всю историю наша земля не была под пятой завоевателя!
Дэвид тут же упомянул о Вильгельме Завоевателе и получил от отца отпор.
— Мы — англичане — сами являемся норманнами! Викинги, прошу тебя заметить, вовсе не были французами…
Я улыбнулась. Мой отец питал безудержную ненависть к французам, поскольку моя мать до него была замужем за французом. Я представила себе отца в боевом шлеме с крылышками, подплывающего к берегам этой страны на длинном и узком боевом корабле. Угадав мои мысли, улыбнулся:
— Нет, — продолжал он, — не французы! Норманны были викингами, которым Нормандия была подарена королем франков в обмен на то, что они не будут вторгаться в остальные части Франции. Эти викинги вместе с англами и ютами смешали свою кровь с саксами, создав таким образом англо-саксонскую расу… Нас, мой сынок! И уж мы никогда не позволим ноге завоевателя ступить на нашу землю и, ежели Господь будет милостив, то никогда и впредь не допустим этого! Наполеон! Да Наполеону никогда не позволили бы прийти сюда, но битва при Трафальгаре избавила нас от многих затруднений!
Потом мы выпили за великого героя лорда Нельсона и за нашего Джонатана, который погиб. Клодина была переполнена чувствами, и я заметила, что ее глаза заблестели от слез.
— Сегодня по всей стране будут жечь костры и устраивать фейерверки, — сказала моя мать.
— Мы должны отправиться посмотреть! — воскликнула я.
— Ну, наверное, мы все отправимся туда, — заявила мать. — До наступления темноты не начнут!
— Я очень хочу сходить посмотреть, что там будет, а ты, Амарилис? — воскликнула я.
— О да! — ответила она.
Наши родители обменялись взглядами, и отец сказал:
— Мы все поедем в карете. Это будет на побережье, прямо на утесах, чтобы те, кто живут по ту сторону пролива, смогли увидеть все это. Костры и фейерверки будут устроены вдоль всего побережья, чтобы эти чертовы французы знали, что мы думаем об их Наполеоне! Дэвид, ты отвезешь нас!
Все взрослые оживились. Я понимала, о чем они беспокоятся: всю ночь вокруг костров будет идти гулянье, и они не хотели, чтобы дочери поехали туда без сопровождения.
Мы выехали с наступлением сумерек. Везде царило оживление. Люди пробирались на тот утес, где должны были развести костер. Там уже собралась целая толпа. Хлам и куски деревьев, выброшенные прибоем, собрали в огромную кучу, поверх которой соорудили чучело Наполеона.
Толпа расступилась перед нашей каретой.
— Долой партию Наполеона! — выкрикнул кто-то. Нашу карету встретили шумными приветствиями. Мой отец в ответ махал рукой, а кое с кем здоровался по имени. Ничто не могло его порадовать больше, чем эта демонстрация антифранцузских настроений.
Карета остановилась в нескольких ярдах от костра. Люди озабоченно посматривали на небо: не хватало только дождя!
Нам повезло. Дождь так и не пошел. Настал знаменательный момент. С нескольких концов огромными факелами разожгли гигантский костер. С ревом взметнулось пламя. Праздник начался.
Повсюду слышались крики радости, люди брались за руки И пускались плясать вокруг костра. Я была захвачена этим зрелищем. Толпа состояла в основном из слуг. Я заметила маленькую служанку, чьи глаза были широко раскрыты от изумления. Один из пареньков, работавших на конюшне, схватил ее за руку и потащил танцевать.
— К ночи, я думаю, они совсем разгуляются, — сказал Дэвид.
— Да, — согласилась моя мать. — Сегодня они устроят славную потеху!
— Я уверен, что последствия этой ночи для некоторых окажутся не совсем такими, какими они их себе представляли! — добавил мой отец.
— Толпа всегда беспокоит меня! Отец нежно взглянул на мать.
— Но это же праздник, Лотти!
— Я понимаю, но толпа… чернь…
— Ты хотела бы уехать? — спросил он. Она взглянула на меня и Амарилис.
— Нет, немножко подождем!
Я испытывала огромное желание выйти из кареты и присоединиться к танцующим. Двое мужчин принесли с собой скрипки и начали наигрывать песни, которые все знали: «Викарий из Брея», «Барбара Аллен» и еще одну, которую мы все подхватили:
Эти слова звенели в ночном воздухе, а внизу волны гулко бились о белые утесы. «Никогда, никогда, никогда, — скандировала толпа, — мы не будем рабами!»
Давно сдерживаемые чувства последних месяцев нашли выход. Народ очень долго терзали мысли о грозящем стране опустошении. Никто, пожалуй, не решился бы признаться в том, что он верил в возможность этого, но теперь все явно чувствовали облегчение, и это отчетливо выражалось в словах «никогда, никогда, никогда…»
Потом музыка сменилась. Скрипачи начали играть веселую мелодию:
На дворе стоял отнюдь не май, но знакомая мелодия приглашала танцевать, и девушки с парнями, взявшись за руки, кружились вокруг костра, будто он был майским шестом.
Я заметила в толпе нескольких цыган и… да, там был и он! Джейк держал за руку цыганку с глазами, похожими на ягоды терновника. В ее ушах висели креольские серьги, на ней была красная юбка, а волосы — цвета воронова крыла.
Джейк танцевал возле костра, делая изящные прыжки. Оказавшись поблизости от нашей кареты, он взглянул на меня. Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза. Он отпустил руку девушки, с которой танцевал, и остановился. И я почувствовала, как ему хотелось бы, чтобы я вышла из кареты и потанцевала с ним. Однако я понимала, что наше знакомство лучше держать в тайне: ведь приятно иметь тайну, мечтать о запретном! Отец спросил:
— Здесь появились цыгане?
— Мне кажется, нет причин помешать им здесь появиться! — ответила мать.
— Похоже, они радуются не меньше других! — добавил Дэвид.
Я удивилась, заметив в толпе Долли. Я не предполагала, что она отважится выйти из дома в такую ночь и тем более прийти к этому костру. Она стояла у края толпы и производила впечатление очень хрупкой и хорошенькой, поскольку при таком освещении недостатки ее лица не были заметны. Долли казалась совсем юной девушкой, хотя ей было, должно быть, далеко за двадцать.
Я шепнула Амарилис:
— Смотри-ка, там Долли!
И в этот момент возле нее оказался цыган Джейк. Он схватил ее за руку и, потянув за собой, заставил пуститься в пляс.
— Долли… танцует! — воскликнула Амарилис это странно!
Я следила за ними до тех пор, пока это было возможно. Пару раз, обходя с хороводом костер, они оказывались довольно близко от кареты. Долли была очень возбуждена, а Джейк смотрел в мою сторону: до чего же ему хотелось, чтобы именно я танцевала с ним вокруг костра!
Я ждала, когда танцоры появятся вновь, но они не показывались. Я продолжала искать их глазами, но больше ни разу не увидела.
— Это продлится всю ночь! — заявила мать.
— Да, — зевнул отец. — Дэвид, отвези-ка нас домой! Я думаю, вполне достаточно: эти развлечения быстро надоедают!
— Хорошо все-таки, что все поняли, от какой опасности нам удалось избавиться! — проговорил Дэвид. — Сегодня ночью во всей Англии нет ни одного человека, который не гордился бы тем, что он англичанин!
— Сегодня, пожалуй, так, — согласилась мать, — но уже завтра все может обстоять совсем иначе!
— Лотти, милая, — отец, — становишься циничной!
— Такой меня делает толпа! — ответила она.
— Поехали, Дэвид! — приказал отец, и Дэвид начал разворачивать лошадей.
Мы отправились в недолгий путь домой по проселкам, на которые падал отсвет огромного праздничного костра. Виднелись и другие костры, разбросанные вдоль побережья, словно драгоценные камни в ожерелье.
— Эта ночь запомнится на всю жизнь! — произнес Дэвид.
У меня же перед глазами долго стоял цыган Джейк, словно упрашивающий меня покинуть карету и отправиться с ним, а потом — он, рука об руку с Долли, куда-то исчезающий…
Через несколько дней случилась неприятность. К моему отцу явился один из егерей: он поймал двух цыган, ворующих в лесу фазанов. Дело в том, что была четкая граница между тем лесом, где цыганам было разрешено разбить табор, и тем, где разводили фазанов. Везде были развешаны бросающиеся в глаза объявления, предупреждающие, что нарушители границ частных владений будут преследоваться по закону. Егерь заметил этих мужчин с фазанами в руках. Он погнался за ними, и, хотя не смог их схватить, ему удалось проследить путь нарушителей до цыганского табора.
В результате мой отец был вынужден отправиться туда и предупредить цыган: если они будут вновь замечены в попытках вторгнуться на запретные для них территории и будут пойманы, их предадут в руки закона со всеми вытекающими из этого последствиями. Остальные цыгане будут вынуждены убраться отсюда и никогда более не получат разрешения останавливаться на наших землях.
Отец вернулся, что-то бормоча себе под нос о цыганах, и заговорил о них вновь за обеденным столом:
— Гордая раса! Как жаль, что они не хотят где-нибудь осесть и заняться делом!
— Я думаю, им нравится эта жизнь под солнцем, луной и звездами! — вставила я.
— Поэтично, но неуютно! — заметила Клодина.
— Я полагаю, — Дэвид, всегда пытавшийся вносить в разговор философские нотки, — если бы они не предпочитали именно такую жизнь, они не вели бы ее!
— Они просто ленивы! — заявил Дикон.
— Я не уверена в этом, — возразила моя мать. — Так живут многие поколения унгаи, это их образ жизни!
— Нищенствовать… дерзить… воровать?
— Мне кажется, — я, — они считают, будто все земные блага принадлежат всем людям!
— Это вводящая в заблуждение философия, — возразил мой отец, — и ее приверженцами являются лишь те, кто хочет захватить блага, принадлежащие иным! Как только они их получат, они начнут прилагать все старания к тому, чтобы их сохранить. Такова натура человека, и никакая философия не в состоянии изменить это положение дел! Что же касается цыган, то, если они попадутся на чем-нибудь, я немедленно вышвырну их отсюда! Дерзкий народ! Там был один парень… он очень отличался от остальных: посиживал себе на ступеньках одной из кибиток и играл на гитаре как ни в чем не бывало! Я подумал, что ему неплохо было бы немножко поработать!