– Георгий. Выйдем на секунду.
Легко сказать – выйдем. Их бросало от стены к стене. А за дверями – господи! Да здесь качает-то как! Какой-то солидный мужчина, бледный, со смертельной зеленью на лице, не шел – с трудом, еле-еле дополз до двери туалета, головой толкнул туалетную дверь, едва успел выставить подбородок за порог и его вывернуло наизнанку.
«Господи, – стонал он, – за что мне всё это? На кой мне нужен был этот круиз». И снова «изрыгал» всё внутреннее за порог туалета.
У Георгия тоже голова кружилась, но чувствовал он – качка в его голове не от моря.
– Да, Филипп, в туалет сегодня не сходишь – Георгий держался за Филиппка обеими руками, держался и выговаривал всё с трудом, чуть не заикаясь.
– Да нам-то что? У нас свой туалет, всё у нас в каюте. Ты вот что. Я ухожу к Зое. Ты как к Наташе? Как-нибудь «дышишь» к ней? Может она с тобой остаться?
– А тебя, почему это так волнует?
– Так девчата и просили у тебя спросить! Как-то они тебя вроде или стесняются, или даже побаиваются.
– Да? А вы уже «спелись» и всё уже и распределили? А что, «детям» спать пора?
– Да, пора расходиться, не раскачало бы! Вон, видишь, что твориться с некоторыми.
– А я как-то спокоен.
– Ну так морячки дурное не посоветуют! Так что? Насчет Наташи?
– Филипп. Она же совсем «соплюха». Девчушка же совсем.
Как же мне с ней?
– Да сама же просит! Ну, ладно, не просит, спрашивает. Ну, так как? Да – нет? Ты не темни. И не мучайся. Нет, так нет. Решай!
– Да пусть остаётся! Я ей стихи ночью читать буду.
– Ага, стихи. Давай. Читай. Только с выражением! Да смотри, чтобы утром она тебя не поколотила!
– За что?
– Да за стихи эти!
– За себя побеспокойся. Зойка-то, похоже, зверь! «Опустошит» она тебя. Весь круиз отлёживаться будешь.
– Ну, это еще поглядеть надо. Это мы еще посмотрим. Кто – кого!
А утром – штиль! Поверхность моря ровная, блестящая, как зеркало. «Тарас Шевченко» режет стеклянную поверхность безжалостно – а вокруг! Боже ж ты мой! Что творится! Дельфины прыгают, резвятся, такое впечатление, что они наперегонки с теплоходом плывут, словно сговорились. Плывут, да еще и посмеиваются – ну-ка, давай, кто кого! Иногда дельфины выпрыгивают так высоко, что кажется – хотят перепрыгнуть теплоход! И смеются, смеются при этом! Даже сверху, с высоты верхней палубы видны эти их улыбки дельфиньи! И по ту сторону теплохода прыгают, и по эту. Словно говорят скопившимся на палубе пассажирам – смотрите! Смотрите со всех сторон! Не бегайте по палубе! Мы здесь! Мы везде! Мы с вами!
Георгий с Наташей стояли, опершись на борт, и радовались, и смеялись, и удивлялись! И восхищались вместе со всеми. Это же не море! Это же какой-то открытый дельфинарий!
– Смотри, смотри, что они вытворяют! А вон, вон, видишь, огромный такой, он уже не первый раз так высоко прыгает. Смотри, вон еще. Господи, что же это? Дрессированные они, что ли!
– Наташа захлёбывалась от восторга.
Подходили к Севастополю. Маршрут круиза так спланирован, что ночью теплоход в пути, а днём – экскурсии в городах стоянках. Маршрут был Одесса – Севастополь – Новороссийск – Сочи – Батуми – Одесса. Обратно, от Батуми до Одессы – без остановок.
Севастополь – первый город на пути круиза. Туристы посетили всё – музей на Сапун-горе, все «точки» Севастопольской славы – и в турецкой войне, и в революционные годы, и особенно – в годы войны Отечественной.
Всех поразило архитектурное размещение памятника Ленину.
Ленин парил над Севастополем! Его видно с любой точки города!
Обедали в городе, в каком-то офицерском ресторане, с плохой кухней, но с обильной выпивкой, на теплоход вернулись к вечеру, уставшие, голодные. Выпили в баре пива и до ужина завалились спать.
Теплоход, украшенный цветовыми гирляндами огней, светящийся всеми цветами радуги, гремящий джазовыми мелодиями на все морские окрестности, уже вышел в открытое море, когда рестораны стали заполняться нарядной публикой.
Георгий с Наташей давно уже сидели за столиком, попивая из высоких бокалов сухое вино, когда, наконец, появились и Филипп с Зоей.
– Задерживаетесь, молодые люди. Ты как, Филиппок, жив, здоров пока?
– Вот именно – пока.
– Что же это ты, Зоинька, загубишь ведь у нас парня! Впереди еще столько ночей. Поберегла бы ты его!
– Ага, загубишь его. Он сам кого хочешь загубит. Вы что, думаете, из-за меня задержались?
– Да ладно! Ничего мы не думаем. Сами разберётесь, кто кого там у вас «поедает». Давайте закажем поесть что-нибудь. После этого офицерского ресторана что-то аж посасывает внутри.
Особенно в животе.
На теплоходе меню в ресторане для туристов разнообразное.
Ужин обильный. Сухое вино входит в стоимость ужина, так что девушки-официантки едва успевают менять графины на столиках. Вскоре создаются компании, сдвигаются столики, шумно становится в ресторане, весело, тут и там запели. Начинался вечерний праздник.
Часа через полтора гости перешли в танцевальный зал. Там тихо и ласково, под сурдинку, играл эстрадный оркестр. Появилась певица, в полумраке вечернего зала плавно, с достоинством танцевали туристские пары. Но, разогретая обильными крымскими винами отдыхающая публика потребовала быстрых танцев, пляски – и вот уже танцевальный зал грохотал громкой музыкой, женским визгом, топаньем быстрого танца. «Семь-сорок» сменяла «барыня», а вслед за «барыней» пустился в пляс удалой украинский «гопак».
Наконец – устали. Вышли на палубу, расползлись по ближайшим барам – сухое вино выветривается быстро.
В концертном зале тихо наигрывал рояль. Руки пианистки порхали над клавишами, воздушные руки. Послушные клавиши издавали проникновенную мелодию.
В зал стали собираться люди. Но как-то тихо входили, пробирались бесшумно к креслам, расставленным у столиков в огромном зале, рассаживались и затихали. Мелодия завораживала, люди боялись её спугнуть, нарушить, обидеть. Мелодия господствовала над залом, над людьми, над мыслями.
– Ну, и что все притихли? – пианистка встала, повернулась к креслам и все увидели, что это Елена Максимовна, их культорганизатор, хозяйка вечера.
– Сегодня у нас в программе конкурс. На лучшую песню, на лучшее исполнение, на лучший голос. Нет-нет, стихи у нас завтра. Сегодня – пение. Соло, дуэты, ансамбли – принимается всё! И всё оценивается! Победителю – приз. Подарок от команды теплохода. А в завершение – выступление моряков. Их самодеятельность. И тоже – пение. Но и конечно – зажигательные матросские пляски. Итак, с кого начнём? Первое выступление, независимо от качества, приветствуется подарком. За смелость!
– Давай, Георгий, давай! Не упусти свой шанс!
– Нет! Лучше – девочки. Ну-ка, Наташа с Зоей, давайте вашу «Черемшину»!
– А что? Мы готовы!
Филипп быстро поднялся, прошёл к сцене и что-то сказал Елене Максимовне.
– Вот вам и первое выступление. «Черемшина»!
И снова наслаждался Георгий слаженным дуэтом. Девочки пели на два голоса. Чувствовалось – не впервые поют девочки на сцене. Чистые голоса звучали слитно, дополняли друг-друга, притягивали к себе, звали за собой.
В зале попытались было подпевать, но вскоре все смолкли, очарованные чистотой, певучестью голоса. Да, это был один голос. Два голоса сливались в один. В один голос любви. В один голос вечного женского зова. Вечного женского ожидания.
Аплодисменты обрушились на девочек. Не аплодисменты – овация! Тут же появились цветы. Девочкам бравые матросы вынесли приз – большая корзина. А в ней – цветы, вино, шампанское, шоколад. Матросы галантно проводили девочек к столику.
Филипп, конечно, расцеловал обеих.
– Вот это да! В каюте вы так не пели!
– Так в каюте ж не было музыкального сопровождения! А как играет оркестр! Вы заметили? Как легко петь с таким сопровождением!
– Девочки, признавайтесь, вы где поёте?
– В клубе! У нас, в Запорожье. В самодеятельности. Честное слово!
– А звучит ваш дуэт вполне профессионально. Не похоже на самодеятельность.
– Так мы ж лауреаты! Республиканского смотра! За это ж и путёвки получили. Как приз!
– Ах, вот оно что! Тогда – понятно. Хороший, видать, у вас музыкальный учитель.
– Ой, да ты что, Георгий, не то слово. Он же преподаватель консерватории. Виктор Васильевич. Он и нас туда, к себе, забрать хочет. Как ты считаешь, стоит нам рискнуть?
– Стоит. И не рискнуть, а поступить, выучиться и петь профессионально. И за деньги! Ваши голоса дорогого стоят!
На сцене продолжался конкурс, певцы менялись один за другим. С разным успехом. С разными аплодисментами. Как много, оказывается, талантов на нашем теплоходе!
– Давай, Георгий! Не затягивай. Надоест же всем! Видишь, уже и сейчас не так принимают! Я пошёл?
– Согласен, Филиппок, иди, заказывай! Не одним же лауреатам петь!
– Согласен, Филиппок, иди, заказывай! Не одним же лауреатам петь!
Филипп подошёл к Елене Максимовне, сказал ей что-то. Она замахала ладонями – «всё, всё, время кончилось. У нас же всё расписано! Скоро наступит время концерта моряков. Всё, мы конкурс заканчиваем». Филипп настойчиво что-то доказывал.
– Время конкурса у нас подошло к концу, – обратилась Елена Максимовна к зрителям. – Но вот тут товарищ настаивает еще на одном выступлении. Разрешим? Хорошо. И на этом закругляемся. Будем подводить итоги. Ну, где вы, Георгий Краснопёров? Выходите!
Георгий вышел. Его встретили слабым похлопыванием ладонями уставших уже гостей.
– Ну, Георгий, что петь будем?
– Елена Максимовна. А можно спеть не под оркестр, а под рояль? С вашим аккомпанементом? Вы так замечательно играли!
– Господи, мы еще и «с претензиями». А что петь будем?
– Для начала романс. «Калитку».
Зал притих. Елена Максимовна тихо, очень тактично вступила в сопровождение музыкой.
А Георгий пел – вполголоса, проникновенно Отвори потихоньку калитку И войди тихо в сад словно тень Не забудь потемнее накидку Кружева на головку одень Зал взорвался! Сонливой усталости как не бывало. Многие встали, поднялись со своих кресел. «Ещё! Ещё! Бис!» – Ну что, Елена Максимовна? Можно?
– Георгий! Да пой хоть весь вечер. Раз люди просят. Что ещё?
– А можно теперь с оркестром? Неаполитанскую. «Скажите девушки».
Очей прелестных Огонь я обожаю Скажите что иного Я счастья не желаю Голос звучал чисто, мягко, без напряжения. Женщины в зале улыбались, качали лёгкими головками в такт музыке, оркестр наслаждался, импровизируя в музыкальных паузах, всё слилось в единое звучание, в единое исполнение.
Последнюю музыкальную фразу Георгий выдал на высокой ноте, с задержкой голоса в конце фразы и мягко закончил вполголоса.
В зале поднялись все. Гости теплохода аплодировали Георгию стоя. Никто ничего не кричал. Просто, стояли и молча аплодировали. Из дверей кухни, технических помещений высыпали официантки, работницы кухни в белых халатах, повара, сгрудились у дверей, радостно улыбаются, аплодируют.
– Ну что, Георгий? Люди просят еще!
– Хорошо. Украинскую. И снова под рояль. Можно?
– Да что уж теперь! Теперь разве откажешься! Теперь всё можно!
Дывлюсь я на нибо Тай думку гадаю. Чому я нэ сокил, Чому нэ литаю?
И снова зал притих, оцепенел, вслушивается, всматривается, впитывает в себя песню, музыку, голос.
Тай ласки вид соньця, Вид зирок проохать, Тай в свити ясному Сэбэ показать.
Тут уж Георгий голоса не жалел, выдал концовку в полную силу.
Зал громыхнул аплодисментами и затих. Все уставились на Георгия, ожидая каких-то фраз, слов, приветствия. Все ожидали пояснений «знаменитости», вот, мол, приехал к вам «инкогнито», приехал отдохнуть, не хотел «светиться», отдохнуть хотел, но теперь то, что уж теперь делать, теплоход, закрытое пространство, теперь, мол, и «открыться» можно. Все ждали имени.
А Георгий спокойно сошел со сцены и ушел к своему столику.
Подошла Елена Максимовна.
– Георгий, вас просят на сцену. Моряки приз вам вручить хотят.
– Да что вы, Елена Максимовна, какая сцена, какие призы.
Не хочу я ничего этого!
– Да нет, пройти всё же придётся.
– Да никуда я не пойду!
– Товарищи! Наш победитель конкурса застеснялся. Не идёт на сцену, не хочет приз получать.
– Не застеснялся, а не хочу! Не считаю себя самым достойным! Вот, лучше девочкам подарите. За их «Черемшину». Это исполнение, так исполнение!
– Хорошо! Давайте обратимся к зрителям, раз он нашему «Жюри» не доверяет! Зал! Ответьте. Кому вручим приз – «Черемшине» или Краснопёрову?
Все отдыхающие встали из-за своих столиков.
И на едином выдохе, по слогам – Крас-но-пе-ро-ву-у!
– Ну, убедился? Еще сомнения есть? Хорошо, раз не хотите выходить на сцену – вручим наш первый приз победителю здесь, за столиком. Георгий, вы кто по профессии? Что не певец, я это вижу. Слышу. Вы кто?
– Да, Елена Максимовна, я не певец, я горный инженер.
– Вот так вот, дорогие друзья! У нас снова – горный инженер. У нас новый Соловьяненко!
– Ура-а-а! – зашумел зал. Им бы только повеселиться!
– А почему вы решили, что я не певец?
– У вас дар божий. Но вы не профессионал. Голос у вас природный. Но не поставлен. Поставь вам голос – знаете, кем бы вы сегодня были? А сейчас вы просто любитель. – Филиппок подставил кресло, Елена Максимовна присела к столику, отпила глоток шампанского. – Похоже, Георгий, вы обокрали себя. Обокрали и людей, лишив их высочайшего наслаждения необычайно красивым голосом. Красивым тембром. Красивым исполнением. Вы талантливы. Но не профессионал. Правда, время ваше еще не упущено. Пока не упущено. Вы можете и сейчас радовать людей своим голосом. Хотите петь профессионально?
– У вас что, есть предложение?
– Да! Я приглашаю вас к нам в Консерваторию. И не только учиться. Учиться с пацанами вы же не захотите. Постесняетесь.
Нет, мы с вами будем работать! Мы с вами будем учиться, но в работе. Петь на сцене и параллельно учиться! У вас получится, я в этом уверена.
– Дорогая Елена Максимовна! Еще в 1957 году, после Всемирного фестиваля в Москве, точно такое же предложение сделал мне профессор Московской консерватории Геннадий Васильевич Вишневецкий. И я отказался. А мне было тогда двадцать лет! Сегодня мне за тридцать. И вы хотите, чтобы я начал всё снова, с нуля, с самого начала?
– Вы что, пели на Фестивале в Москве?
– Да. В составе Мужского хора Свердловского Горного института. Насмотрелся я там, на артистов этих! Нет, лучше уж я буду инженером. Горным. Золото добывать буду!
– Господи! Это же просто ужасно слушать то, что вы говорите, то, что вы делаете. Вы хоть немного представляете себе судьбу вашего голоса? Да вы же просто преступник! Вы украли свой голос у людей, у человечества. До конца дней своих будете вы услаждать родных, близких, случайных знакомых своим голосом, пока не потеряете его совсем. Будете удивлять случайных слушателей, но петь, петь по настоящему – вы не будете никогда. Вы обокрали себя, обокрали людей, вы нарушили Божье предназначение вашей земной жизни – петь!
– Да что вы такое говорите, Елена Максимовна! И что вы на меня так обрушились! Уж лучше бы я и не выходил на вашу сцену.
Елена Максимовна резко поднялась и ушла от них, от их столика.
Филипп было возмущённо поднялся и предложил уйти в другой Бар, но друзья остались сидеть за столиком и вскоре Елена Максимовна с моряками снова подошла к их столику, подошла, чтобы вручить Георгию заработанный им приз – точную копию теплохода «Тарас Шевченко». Их окружили отдыхающие, туристы, поздравили Георгия долгими аплодисментами. Филипп снова пригласил Елену Максимовну присесть к их столику.
Она села, выпила бокал шампанского и вдруг резко выговорила Георгию, глядя прямо ему в лицо, в глаза, при всех!
– Да! Уж лучше бы ты не выходил сегодня на сцену! Ты даже не представляешь, как нам, педагогам, обидно, когда мы встречаем талант. Но талант загубленный! Самим владельцем, обладателем голоса загубленный! Вот так и сейчас, сегодня, я услышала голос, но голос уже испорченный, потерянный, «загубленный». Тобой загубленный, хоть и взрослым уже, а всё равно – несмышлёнышем…
– Да что вы, в самом деле, Елена Максимовна! Как загубленный? Кто загубленный? Да если хотите знать – я никогда и не хотел, не собирался быть певцом! Не хотел и не хочу зависеть от голоса, от публики, от успеха – то ли понравишься, то ли не понравишься, то ли возьмёт тебя какой-нибудь «кретин» на гастроль, то ли обойдёт своим вниманием. Нет, не для меня всё это.
А вы на меня набросились. Что вы на меня набросились? Чем я провинился? Перед вами? Тем, что есть голос, тем, что пою? Да, петь я люблю. Петь – люблю! Но для себя, для друзей, для родных. Может и для публики. Но, в самодеятельности, и не за деньги!
Не для заработка. Для удовольствия! А потом, Елена Максимовна.
Давайте откровенно. Знаю я ваших артистов. И даже знаменитых.
Ютятся они где только им позволят приютиться, влачат своё знаменитое копеечное существование впроголодь. Сами недоедают, семью содержать не на что! Потому и расходятся часто. Семьи-то у артистов недолговечны! А я? Я работаю в производстве, я понятия ни разу не имел – ни что такое жить негде, ни что такое поесть не на что, ни что такое выпить нечего или закусить нечем! Я сам хозяин своей жизни. Ни от кого не зависим, ни к кому не подстраиваюсь! Я инженер. Горный инженер! Моя слава другая. Моя слава в производстве, а это значит – в строительстве самой жизни, В создании этой жизни. Чтобы в этой жизни вам, артистам, было кому себя показать, было на ком зарабатывать. Чтобы билеты на ваши спектакли было кому покупать!
– Это ты так говоришь потому, что не знаешь ты – ни что такое публика, ни что такое успех, ни что такое деньги! Ладно, прости, Георгий. Я ведь преподаю в консерватории. Здесь, на теплоходе, подрабатываю летом. Вот уже третий год подрабатываю. А такого голоса, как вот услышала сегодня, твоего голоса, не встречала ещё ни разу. Обидно мне стало. Обидно, что потерян еще один голос. В России так легко теряются голоса…