Тавора глядела на брата, внешне ничем не выказывая своих чувств.
— Я получил новое назначение, — пояснил Паран.
— В Анту? Странно, что мы об этом не слышали.
«Конечно, вы бы обязательно услышали. Знать хоть и утратила свое влияние, но по умению разузнавать новости ей по-прежнему не было равных».
— Мое назначение оказалось неожиданностью даже для меня. Но в Анте я служить не буду. Я приехал всего на несколько дней.
— Тебя повысили в звании? Или назначили на более высокую должность?
Паран улыбнулся.
— Вот уже и ты начинаешь повторять отцовские слова: влияние, положение, богатство. Добавь еще сюда честь фамилии.
— Об этом, братец, ты давно перестал беспокоиться.
— Теперь об этом беспокоишься ты. Отец что, отходит от повседневных дел?
— Постепенно. Со здоровьем у него все хуже. А ты ведь даже ни разу не написал ему из Итко Кана.
Паран вздохнул.
— И ты, Тавора, решила хоть как-то восполнить ему то, чего он так и не дождался от своего непутевого сына? Не думаю, что я снискал бы отцовскую благосклонность, если бы остался здесь и не пошел в армию. Я всегда считал: управлять семейными делами должен тот, кто это умеет.
Тавора сощурилась. Гордость не позволила ей даже улыбнуться на комплимент брата.
— А как Фелисина? — спросил он про младшую сестру.
— Как всегда. Сидит затворницей у себя в комнате и сочиняет. Она еще не знает о твоем приезде. Представляю, как она обрадуется и как следом огорчится, когда ты скажешь ей, что приехал всего на несколько дней.
— Она становится твоей соперницей?
Тавора презрительно фыркнула и отвернулась.
— Фелисина? Она слишком мягкотелая для этого мира. Да и вообще для любого мира, кроме своих четырех стен. Сам увидишь: она ничуть не изменилась.
Паран смотрел на жесткую, словно деревянную спину удалявшейся Таворы. Только сейчас он сообразил, что от него отчаянно пахнет потом: его собственным и лошадиным. И не только потом. От него пахло дорожной грязью и чем-то еще.
«Старая кровь и старые страхи, — подумал Паран, оглядываясь по сторонам. — А пиршественный зал-то совсем и не такой громадный, как мне раньше казалось».
ГЛАВА 2
В клубах бледного дыма кружились вороны. Их хриплые крики сливались в зловещий хор, заглушая крики и стоны раненых и умирающих солдат. Удушающе пахло обгорелыми человеческими телами.
На третьем холме, откуда открывался вид на павший город с горделивым названием Крепыш, стояла боевая колдунья по имени Дырявый Парус. Ее окружали искореженные груды доспехов и оружия — вернее, того, во что все это превратилось.
От тех, кто еще какой-то час назад носил эти доспехи и держал в руках оружие, вообще ничего не осталось. Тишина, затаившаяся внутри измятых шлемов и сплющенных нагрудников, отдавалась в голове колдуньи погребальной песней.
Дырявый Парус стояла, скрестив на груди руки. Красный плащ с серебристой эмблемой — свидетельство того, что эта женщина принадлежала к числу боевых магов Второй армии, — висел опаленными клочьями на ее круглых плечах. Ее овальное, полное лицо, с которого обычно не сходила невинная улыбка, прорезали глубокие морщины, а румяные щеки сделались бледными и дряблыми.
Внешние звуки и запахи отступали перед внутренней тишиной, наполнявшей колдунью. Куски и клочья доспехов, разбросанные вокруг, глядели на нее с немым укором. Это они заглушали собой весь этот внешний гвалт. Но был и другой источник тишины. Магических сил, выпущенных сегодня наружу, вполне хватило бы на то, чтобы разорвать завесу между мирами. Сущности Хаоса, двигавшиеся меж магических Путей, были совсем близко. Колдунья почти ощущала их прикосновение.
У нее не оставалось никаких чувств. Всех их поглотил ужас недавних событий и не менее страшная картина — легионы черных морантов, направлявшихся в павший город Крепкие Стены. Дырявый Парус смотрела из-под тяжелых век на их одинаковые ряды и вдруг поняла: одно чувство у нее все-таки осталось. Ненависть.
«Союзники. Предвкушают долгожданное кровопролитие».
Не пройдет и часа, как от жителей крупного города останется не более двух десятков чудом уцелевших. Моранты были близкими соседями горожан. История их взаимоотношений насчитывала годы междоусобицы, когда удар одной стороны уравновешивался ответным ударом другой. Равновесие держалось на силе оружия.
«Шеденаль милосердная, — думала колдунья, — неужели они еще не насытились кровью?»
В городе полыхали пожары, которые никто и не думал тушить. После трех лет осады город пал. Но Дырявый Парус знала: это еще не все. Нечто притаилось и молчаливо ожидало своего часа.
Что ж, она тоже подождет. Она должна это сделать ради погибших, ибо по-другому ничем не смогла им помочь.
Равнина была устлана телами малазанских солдат. Многие лежали, раскинув руки или воздев их к небу. Вороны, словно надсмотрщики, восседали на мертвецах. Уцелевшие воины отрешенно бродили среди трупов, разыскивая павших товарищей. Колдунье было тяжело и больно смотреть на их понурые фигуры.
— Они подходят, — послышалось слева от колдуньи. Дырявый Парус медленно повернулась. В десяти футах от нее на обгорелых остатках доспехов лежал боевой маг Хохолок. Кожа его бритой головы, будто зеркало, отражала задымленное небо. Магической волной ему оторвало обе ноги. Из пропоротой грудной клетки торчали окровавленные кишки. Они уже почти не кровоточили. Только магические способности позволяли Хохолку сохранять остатки жизни.
— Я думала, ты уже мертв, — сказала Дырявый Парус.
— С утра у меня было ощущение, что сегодня мне повезет.
— Я бы не сказала.
Маг кашлянул, и откуда-то из-под сердца вылетел сгусток крови.
— Они подходят, — повторил Хохолок. — Теперь-то ты их видишь?
Колдунья повернулась лицом к склону и сощурила глаза. И в самом деле, к ним приближались четверо солдат.
— Кто они такие?
Хохолок молчал.
Его взгляд был устремлен на нее: сосредоточенный, всепоглощающий взгляд, какой бывает у людей в последние мгновения их жизни.
— Тебе угодило прямо в живот? — спросила колдунья. — Надежный способ выскользнуть из нашего мира.
Ответ мага ее удивил.
— Тебе не удается казаться черствой и равнодушной, Парус. И никогда не удавалось.
Он вздохнул и быстро заморгал. Колдунье показалось, что ее соратник прогоняет подступавшую к нему тьму.
— Знать слишком много — это всегда рискованно. Радуйся, что я тебя уберег.
Он улыбнулся окровавленными зубами.
— Думай о приятном. Плоть тленна.
Колдунья внимательно глядела на него, поражаясь неожиданно открывшейся в нем… человечности. Возможно, на пороге смерти каждый расстается с пустыми играми живых и становится сам собой. А может, она просто оказалась не готовой увидеть в Хохолке смертного человека. Дырявый Парус разомкнула руки и горестно вздохнула.
— Ты прав. Сейчас не время для лицедейства, правда? Знаешь, Хохолок, я всегда недолюбливала тебя, но ни прежде, ни теперь у меня не было и тени сомнения в твоем мужестве.
Колдунья обвела глазами обрубок тела и удивилась, что жуткое зрелище заставляет ее всего-навсего вздрагивать.
— Вряд ли даже Тайскренн сумел бы тебя спасти, Хохолок.
В его глазах мелькнула хитринка. Раздался сдавленный смех.
— Милая моя девочка. Меня всегда восхищала твоя наивность.
— Еще бы, — огрызнулась колдунья, пораженная его циничным остроумием.
— Последняя шутка в память о прошлом? — спросила она.
— Ты меня не поняла…
— Подожди, ты всерьез? Ты продолжаешь утверждать, что игра еще не кончена? Ты так ненавидишь верховного мага, что одно это должно было бы швырнуть тебя в холодные объятия Клобука. Или ты надеешься отомстить ему с того света?
— Ты меня не поняла…
— Подожди, ты всерьез? Ты продолжаешь утверждать, что игра еще не кончена? Ты так ненавидишь верховного мага, что одно это должно было бы швырнуть тебя в холодные объятия Клобука. Или ты надеешься отомстить ему с того света?
— Теперь ты узнаешь, каков я на самом деле. Я всегда оставляю себе запасной выход.
— Ты не в состоянии даже ползать. Ну как ты рассчитываешь добраться до этого своего запасного выхода?
Маг облизал потрескавшиеся губы.
— А мне и не надо до него добираться. Он сам приближается ко мне. Даже сейчас, пока мы с тобой разговариваем.
Колдунье стало не по себе. Что-то вгрызалось в ее внутренности. За спиной Дырявого Паруса послышался треск лопающейся кожи, лязг металла. Кто-то шел, наступая на обломки доспехов. Звуки обдали ее холодом, будто на холм неожиданно обрушился холодный ветер. Колдунья обернулась. На вершину поднималось четверо воинов: трое мужчин и женщина. Все были забрызганы грязью и пятнами крови. Лица всех четверых были мертвенно-бледными. Женщина сразу же заставила колдунью насторожиться; похоже, она тянулась вслед за мужчинами, точно навязчивая мысль, от которой никак не отделаться. Присмотревшись, Дырявый Парус увидела, что незнакомка совсем еще девчонка. Довольно привлекательная, только очень холодная. Живая льдинка.
«Что-то здесь не так. Берегись!» — сказал колдунье внутренний голос.
Человек, подошедший к колдунье, был в чине сержанта, если судить по витому браслету у него на запястье. Изможденное, покрытое морщинами лицо, темно-серые глубоко посаженные глаза, бесстрастный взгляд.
— Этот? — спросил он, обращаясь к высокому и худощавому чернокожему воину, который поднялся одновременно с ним.
Чернокожий покачал головой.
— Нет. Того, кто нам нужен, здесь нет.
Он говорил на малазанском языке, но с сильным акцентом, выдававшим в нем уроженца Семиградия.
На холм поднялся третий солдат, тоже чернокожий. Вид у него был довольно расхлябанный. Он словно не видел колдуньи, сразу же прилипнув взглядом к Хохолку. Столь откровенное пренебрежение к ее персоне задело женщину. Она приготовилась было огреть незнакомца парой язвительных слов, но вдруг почувствовала, что сейчас не время и не место.
— Если вы явились для погребения, то явно поспешили, — сказала она сержанту. — Как видите, раненый еще жив. Ах да, — словно что-то вспомнив, спохватилась Дырявый Парус. — Разумеется, вы не собираетесь его хоронить. Вы — исполнители какого-то замысла Хохолка. Он думает, что способен жить дальше с половиной тела.
Сержант дернул седеющей бородкой и закусил губы.
— Выражайтесь яснее, колдунья.
Чернокожий солдат за его спиной оглянулся на девчонку. Та остановилась в нескольких шагах от вершины. Дырявому Парусу показалось, что он вздрогнул. Лицо его по-прежнему оставалось устало-бесстрастным. Затем он повернулся и прошел мимо колдуньи, загадочно пожав плечами.
Дырявый Парус сразу же ощутила внутренний удар и глотнула воздух.
«Да он маг», — поняла она.
Незнакомец подошел к товарищам, стоявшим над изуродованным Хохолком. Внешне он ничем не отличался от остальных. Такая же грязная, поношенная форма, запачканная кровью.
— Откуда будете? — спросила Дырявый Парус, обращаясь ко всем разом.
— Девятый взвод Второй армии.
— Девятый? — Колдунья с шипением выдохнула сквозь стиснутые зубы. — Так вы «сжигатели мостов»?
Ее взгляд застыл на потрепанном одеянии сержанта.
— Девятый. Значит, ты, сержант, и есть тот самый Бурдюк.
Сержант вздрогнул.
У колдуньи даже во рту пересохло. Сухость царапала ей горло, и она была вынуждена прокашляться.
— Как же, наслышана о тебе. Я слышала о…
— Оставим это, колдунья, — перебил ее сержант. Голос его был хриплым и даже скрипучим. — Старые истории разрастаются не хуже сорняков.
Дырявый Парус потерла щеки, ощутив под ногтями толстый слой грязи. «Сжигатели мостов»! Когда-то они были гвардией прежнего императора, его любимцами. Но девять лет назад, устроив кровавый государственный переворот, Ласэна поспешила заткнуть ими самые отвратительные дыры империи. Еще и десяти лет не прошло, а численность дивизии сократилась настолько, что едва наберется на один взвод. А какие имена! Уцелели в основном взводные сержанты, но и среди них хватало славных имен. Все они успели повоевать на Генабакисе и в иных местах. Имена будили в памяти легенды об армии Однорукого. Деторан, Неуемный, Жердь, Бурдюк. Овеянные славой и цинично вычеркиваемые из памяти. Впрочем, в какой армии помнят былые заслуги? Но эти люди не знали иного ремесла. Они умели только сражаться и продолжали воевать с каким-то остервенелым безумием.
Сержант Бурдюк внимательно разглядывал холм — вероятно, пытаясь воссоздать картину произошедшей бойни. Жилка на его щеке дрогнула. Дырявый Парус почувствовала: он и без расспросов понял. Взгляд сержанта смягчился, и в нем появилось изумление. Казалось, Бурдюк не мог поверить, что она стоит здесь целая и невредимая.
— Так ты единственная из боевых магов, кто уцелел? — наконец спросил он.
Вопрос взбудоражил колдунью, и она отвернулась.
— Представь себе. Не приписывай это моим способностям. Мне просто повезло.
Если он и почувствовал горечь в ее словах, то не подал виду. Двое его товарищей склонились над Хохолком.
Дырявому Парусу вновь стало не по себе. Она облизала губы. Между солдатами и умирающим происходил какой-то разговор, но все говорили очень тихо. Потом Хохолок засмеялся, и его смех ударил по ней.
— Твой долговязый товарищ, он маг? — спросила она у сержанта.
Бурдюк хмыкнул.
— Его зовут Быстрый Бен.
— Похоже, он родился с другим именем.
— Угадала.
Колдунья повела плечами, чтобы хоть ненадолго унять тупую боль в пояснице.
— Мне нужно познакомиться с ним поближе, сержант. Такую силу, как у него, сразу замечаешь. Он не новичок в магии.
— И здесь ты угадала. Не новичок.
Односложные ответы начали злить колдунью.
— Я хочу знать: что здесь происходит?
Бурдюк поморщился.
— Если внешне, то почти ничего… Эй, Быстрый Бен! — окликнул он товарища.
Маг обернулся.
— Заканчиваем последние приготовления, сержант, — сказал он, улыбнувшись белыми зубами.
— Клобук вас всех накрой, — пробормотала сквозь зубы Дырявый Парус.
Девчонка, словно изваяние, стояла все на том же месте и следила за отрядами морантов, входящих в город. Почувствовав на себе взгляд колдуньи, она резко обернулась. Выражение девичьего лица насторожило Дырявый Парус, и она отвела глаза прочь.
— Это все, что осталось от твоего взвода, сержант? Два полевых мародера и жадная до крови новобранка?
— У меня осталось семеро, — спокойно ответил Бурдюк, словно его спросили о каком-то пустяке.
— А сколько было сегодня утром?
— Пятнадцать.
«Что-то здесь не так».
Молчать было невыносимо, и колдунья сказала:
— Хорошо, хоть кто-то уцелел.
Увидев побелевшее лицо Бурдюка, она молча выругалась.
— Не сомневаюсь: те, кого вы потеряли, были храбрыми воинами.
— Они храбро умирали, — ответил сержант.
Жестокость этих слов больно ударила но колдунье. Ее качнуло. Дырявый Парус прищурила глаза, отгоняя слезы растерянности и отчаяния.
«Слишком много всего случилось за это утро. Я не готова к такой лавине событий. Я не готова к встрече с Бурдюком, сгибающимся под тяжестью легенд о своих подвигах. Сколько же тысяч чужих смертей успел повидать этот человек?»
За минувшие три года «сжигатели мостов» почти не показывались. Едва началась осада, им дали задание устроить подкоп под массивные древние стены города. Приказ об этом пришел прямо из столицы и являл собой либо злую шутку, либо полнейшее невежество столичных чинов. Долина, в которой стоял город, была сплошным нагромождением скал и валунов, оставшихся здесь с незапамятных времен, когда по ней двигался ледник. Городу не напрасно дали название Крепыш. Взять штурмом его стены было практически невозможно, подкопаться под них — тоже. Если снаружи воинам империи противостояли вооруженные противники, под земной толщей им угрожали многочисленные трещины и разломы. Эти «колодцы Клобука», как их окрестили «сжигатели мостов», уходили столь глубоко, что даже боевые маги не могли определить, где дно. Однако приказ есть приказ.
«Три года они безвылазно сидели под землей! Когда же они в последний раз видели солнце?»
Подумав об этом, колдунья оцепенела.
— Сержант, утром вы все находились в своих туннелях? — спросила она.
Ей достаточно было видеть, как гримаса боли исказила его лицо.
— В каких туннелях?
С этими словами Бурдюк прошел мимо нее. Дырявый Парус поспешила за ним и схватила его за руку. Похоже, такого сержант никак не ожидал.