— Фредегонда, государь.
— Фредегонда! — воскликнул он, невольно улыбнувшись. Frid gunth — Мир и война… И что же это значит?
Но улыбка Хильперика померкла под пристальным взглядом изумрудных глаз. От этой девушки, несмотря на ее юный возраст и даже на ее наготу, исходила невероятная сила.
— Мир — для тех, кого я люблю, — прошептала она, — война — для наших врагов, государь.
Хильперик встал с кресла и сел на кровать рядом с ней. Снаружи щебетали птицы. Было уже жарко. Хильперик провел пальцем по гладкому обнаженному бедру девушки.
— Какой ты хочешь morgengabe?
Фредегонда попыталась улыбнуться, но невольно нахмурившийся лоб выдал ее непонимание.
— Du bischt nidd frankisch…[33]
Она не ответила. Глаза ее заволоклись пеленой, и Хильперик постарался побыстрее загладить свои слова:
— Утренний дар, — мягко пояснил он. — Morgengabe… Это обычай.
— Я знаю. Но по обычаю это делается после первой брачной ночи.
— А разве это не была наша первая брачная ночь?
— Тогда я стала королевой, коль скоро ты король… Чего же мне еще желать?
Ее ответ привел тогда Хильперика в восторг и доставлял радость всякий раз, когда он воскрешал в памяти эту сцену. Даже если это было всего лишь игрой, разве не выглядело как предложение о женитьбе, на которое ответили согласием? Окажись на месте Фредегонды любая другая женщина, это воспоминание было бы смехотворным, но все, что было связано с ней, могло быть лишь глубоко волнующим… Вплоть до ее имени и того объяснения, которое она ему дала. Имя для войны. Имя для королевы.
Это был долгий день и долгий путь — до самого Суассона, — который Хильперик посвятил размышлениям (в то время, когда не мечтал о Фредегонде). На время погребальной церемонии четверо братьев по молчаливому уговору заключили перемирие. Но как только церемония закончится, королевство покойного отца будет принадлежать им, и Хильперик понимал, что при разделе никто не будет защищать его интересы, кроме него самого. Королева Арнегонда, его мать, не окажет ему никакой поддержки. Все, чего она могла бы для себя пожелать, — это спокойной жизни вдали от мира, в одном из королевских поместий, принадлежавших лично ей.
* * * * *Всю дорогу Гонтран и Карибер держались вместе, не отходя друг от друга ни на шаг, и постоянно перешептывались — похоже, договаривались о какой-то сделке. Зигебер казался совершенно равнодушным к этим переговорам, но он был их единокровным[34] братом и к тому же имел в своем распоряжении большое войско, закаленное в боях. Они не посмеют обойти его при разделе. А Хильперик был сводным братом, да еще рожденным в браке, который Церковь осудила.[35] К тому же он был самым младшим, наименее богатым и располагал самыми малочисленными военными силами. Зачем им ослаблять свои будущие владения, отрезая ему кусок хорошей земли? Да хоть бы и плохой?..
Возможно, прежний Хильперик волей-неволей смирился бы со своей участью, надеясь, что справедливость Зигебера возобладает над жадностью двух старших, — но он уже не был прежним. Слишком многое изменилось за последние два дня и две ночи, и прежде всего в нем родилось желание, еще более сильное, чем его плотская страсть к Фредегонде, — занять, наконец, подобающее место, больше не быть последним, стать хозяином своей судьбы. Издевательства Карибера, насмешки всех троих, манера обращаться с ним так, словно он был ублюдком, — все это подтверждало его худшие опасения. Они рассчитывают разделить королевство без него? Отстранить его, быть может, убить? У него есть только один способ помещать им — действовать незамедлительно. А для этого нужно золото. Достаточно золота, чтобы купить знатных вельмож и собрать вокруг себя верных солдат. Это золото существовало. Он видел его. Нужно было лишь его забрать.
* * * * *Они оказались на том же месте — на холме, возвышавшемся над равниной и виллой Брэн. Хильперика окружали те же люди — горстка всадников, с которыми он прибыл сюда несколько дней назад, а также те, кого они смогли собрать за столь короткий срок: три-четыре десятка молодцов разбойничьего вида, из тех, на кого можно положиться лишь при условии, что будешь им платить — хорошо и без промедления. Место было знакомым, но стояла ночь. Виллу можно было различить лишь по слабому отдаленному мерцанию светящихся точек — это были факелы стражников, охранявших центральную башню, — и еще более слабым отблескам в немногих освещенных окнах. Несмотря на мелкий ледяной дождь, хлеставший в лицо при каждом порыве ветра, Хильперик не отрывал от окон глаз, невольно думая о том, что Фредегонда, может быть, еще не спит, вытянувшись на кровати возле одного из этих дрожащих огоньков.
— Сеньор, смотрите!
Хильперик вздрогнул, словно внезапно пробужденный ото сна. Несколько мгновений он наблюдал за медленным движением факела в воздухе, возле главных ворот, не понимая, что это означает.
— Сигнал, сеньор!
— Я вижу.
Значит, Берульфу это удалось… Накануне вечером, в Суассоне, во время нескончаемой погребальной церемонии, Хильперик принял решение и с величайшими предосторожностями отправил своего рыцаря в Брэн. Вместе с еще несколькими приближенными принца, оставшимися в крепости, чтобы охранять его сына, Берульф должен был подняться на барбакан, защищающий главный вход, и открыть ворота, между заутреней и послезаутреней службой,[36] в самую глухую ночь. По расчетам Хильперика, достаточно было пятидесяти человек неробкого десятка, чтобы занять виллу, забрать королевские сокровища и увезти в надежное место. Пока его братья спохватятся, на это золото уже можно будет вооружить целую армию и завоевать королевство… Хильперик почувствовал, как кровь с силой застучала в висках. Теперь уже нельзя отступать…
— Идем, — негромко произнес он и спешился. Обернувшись, он коротко кивнул остальным, и все его спутники — и знатные рыцари, и солдаты, и наемники — быстро двинулись за ним по тропинке, тяжело ступая в полном вооружении и прочных кожаных латах. Ни на одном не было шлема или стальной кольчуги — ничего, что могло бы блеснуть в свете луны. Оружие они зачернили копотью, а лица вымазали влажной землей. Долгое время слышались лишь глухие удары сапог по земле, скрип кожи и хриплое дыхание, пока отряд бежал к крепости, не отрывая глаз от дозорной дорожки. Если хоть один из часовых заметит их и поднимет тревогу — все будет кончено в один миг. У них не было даже приставной лестницы, чтобы взобраться на стену… Но Бог захотел, чтобы в эту ночь они стали невидимы для своих врагов. В эту собачью погоду стражники, должно быть, предпочли пореже выходить из караульной. Луна скрылась за облаками. Было так темно, что даже Берульф заметил их лишь на расстоянии полета камня. В тот же момент он загасил факел и обнажил меч.
Хильперик, тяжело дыша, остановился рядом со своим преданным рыцарем, в то время как остальные устремились к караульной. Потом Хильперик увидел чье-то тело, рухнувшее на землю лицом вниз: в темноте нельзя было разобрать — свой это или чужой… Принц резко отвернулся и вцепился в плечо Берульфа, с трудом переводя дыхание. Пот струился у него по лбу, на котором тут же замерзал, по спине, по плечам. Кожаный гамбезон[37] казался тесным и не давал вдохнуть полной грудью. Вынимая меч из ножен, Хильперик заметил, что руки у него слегка дрожат.
— Закрой ворота и убери отсюда вот этого, — приказал он, указывая на мертвое тело движением подбородка. — Ты знаешь, сколько человек наверху?
— Точно не знаю. Пять, самое большое десять в зале рядом с королевской спальней и, без сомнения, еще столько же внизу. Слышно было, как они там пьянствовали полночи. Люди свиты ваших братьев отправились вместе с ними в Суассон. Но я не знаю, сколько человек в башне.
— Я отправляюсь туда. Пусть остальные следуют за мной небольшими группами. Оставь здесь десять человек, чтобы охраняли ворота, а остальные пусть идут за мной к главному строению как можно тише. Не убивай никого без необходимости.
— Хорошо.
Хильперик быстро оглядел своих спутников, с облегчением узнав несколько знакомых лиц, — но у остальных физиономии были мрачными, а порой даже враждебными.
— Я пришел забрать то, что мне принадлежит, — негромко проговорил он. — Завтра я стану королем и сумею вознаградить тех, кто помог мне.
Некоторые кивнули, другие вскинули оружие над головой в знак одобрения.
— Не убивайте никого без необходимости, — повторил он.
И быстрым шагом, почти бегом, в открытую направился к входу в главное строение. Во дворе он несколько раз чуть не поскользнулся на заледеневших от холода грязных лужах. Была кромешная тьма, особенно под чередой деревянных колонн, идущей вдоль черепичной крыши. Вдруг ему показалось, что он заметил какое-то движение, и тут же совсем близко кто-то громко чихнул. Хильперик плотно запахнул на себе шерстяной плащ, подбитый мехом, чтобы скрыть меч, который сжимал в руке. В этот момент человек вышел из тени и направился прямо к нему. Было так темно, что принц не мог разглядеть его лица, даже когда тот приблизился на расстояние вытянутой руки. Однако в ноздри ему ударила отвратительная смесь запахов — пива и блевотины.
— Ты еще откуда взялся? — проворчал человек заплетающимся языком. — Дай пройти…
Не дожидаясь ответа, он оттолкнул Хильперика и, пошатываясь, скрылся в темноте. Спустя несколько мгновений он споткнулся и с глухим стуком растянулся на земле, — очевидно, его одолел хмель.
Принц еще некоторое время неподвижно стоял на месте, не в силах ничего различить под колоннадой. В сумерках ему пришлось пробираться ощупью до двери в общий зал, где несколько дней назад его по прибытии встретил Зигебер. Когда он открыл дверь, его обдало горячим паром. Комната была залита мерцающим красноватым светом жаровни, возле которой несколько стражников спали прямо на земляном полу, закутавшись в плащи. Другие клевали носом за огромным столом, стоявшим в центре зала, среди остатков пирушки. Берульф сказал правду. При виде опрокинутых кувшинов и огрызков мяса, хлеба и фруктов становилось ясно, что в отсутствии господ стражники веселились вовсю. Хильперик освободил меч из складок плаща и пошел вперед, оставив входную дверь открытой. Проходя мимо спящих, он пнул ногой одного из них, но тот лишь глухо проворчал что-то в ответ. Здесь было около дюжины человек, но ни один не был настолько трезвым, чтобы представлять собой серьезную опасность. У большинства даже не было оружия. Так-то доместпикус Тибер хранит отцовское сокровище? Если только… Если только сундуки Хлотара уже не увезли отсюда!
В этот момент снаружи раздался шум многочисленных шагов, и в зал вошли люди Хильперика. Он узнал среди них хрупкий силуэт Ансовальда. Жестом принц велел им следовать за собой, и они пошли по длинному коридору, затем миновали череду залов и наконец поднялись по витой лестнице наверх, в центральную башню. По пути они не встретили ни одной живой души. Везде царили темнота и тишина, создавая ощущение полной заброшенности. Хильперик, чувствуя, как в нем нарастают гнев и раздражение, все больше ускорял шаги и резко распахивал двери, уже не заботясь о том, чтобы скрыть свое присутствие. В таком состоянии он вошел и в королевские покои. Зал, где прежде несли караул стражники, был пуст, так же как и спальня короля. Сундук с золотом исчез.
Несколько мгновений Хильперик стоял посреди комнаты, буквально оледенев с головы до ног и чувствуя себя так, словно вся кровь разом ушла из его жил.
Ноги едва держали его, он готов был рухнуть прямо на пол. Затем гнев одержал верх, и Хильперик, выхватив меч, принялся наносить яростные удары по смертному ложу своего отца. Ансовальд, вошедший вслед за ним, поспешно прикрыл дверь, чтобы больше никто не увидел принца в таком состоянии. Это продолжалось некоторое время в полной тишине — без единого слова или возгласа. Хильперик методично, с холодной яростью, рубил деревянную кровать, орудуя мечом, словно мясницким тесаком, соломенный тюфяк, набитый конским волосом матрас, подушки, покрывала, резные деревянные столбики, возвышавшиеся по краям. Затем он остановился так же внезапно, как и начал. Когда принц повернулся к своему воину, его лицо было блестящим от пота, но спокойным, словно освещенным какой-то новой надеждой. По-прежнему не говоря ни слова, он отстранил Ансовальда и вышел.
Когда они спустились, кругом царил переполох. Вторжение людей Хильперика наконец разбудило нескольких стражников, с которыми, впрочем, наемники быстро справились. Слуги жались по углам. Мужчин и женщин в одних рубашках, поднятых прямо с постелей, группами приводили вниз и оставляли под охраной наемников. Порой дорогу Хильперику преграждало чье-то лежавшее на полу тело — пьяного или убитого, — и он не глядя перешагивал через него. Минуя залы и коридоры, бесцеремонно отстраняя с дороги всех встречных, он наконец достиг своей цели и только тогда ненадолго остановился, словно в нерешительности, прежде чем открыть дверь.
Фредегонда сидела на кровати возле спящего — Хловиса. Увидев на пороге силуэт Хильперика, ничем не отличавшегося в полусумраке коридора от любого другого вооруженного человека, она вскочила одним прыжком и мгновенно оказалась перед ним с ножом в руке. Это длилось всего миг, но он наполнил Хильперика восхищением, гордостью и любовью. Ее поза, выражение лица, твердость, с которой ее рука сжимала нож, — все говорило о том, что она готова сражаться — не только для того, чтобы защищаться, но чтобы победить, чтобы убить.
При свете свечей формы ее тела отчетливо вырисовывались под тонкой рубашкой, что еще усилило волнение Хильперика.
«Мир — для тех, кого я люблю, война — для наших врагов…»
Когда он вышел из тени, лицо Фредегонды преобразилось: страх уступил место удивлению, затем сменился выражением облегчения и счастья. Она бросилась к нему и обвила руками его шею — в этот момент Хильперик ощутил наивысшую полноту жизни. Ее теплое гибкое тело под ночной рубашкой, запах ее волос, сладость ее губ, самозабвенно прижимавшихся к его губам… Он слегка приподнял ее, вошел в комнату и, закрыв за собой дверь, прижал ее к деревянной створке. Потом, задрав на ней рубашку, принялся лихорадочно гладить ее бедра, груди, ягодицы. Несколько мгновений они прижимались друг к другу, охваченные одинаковым исступлением, позабыв о стражниках в коридоре, о младенце, спящем в нескольких шагах от них, — обо всем, кроме своей страсти. Но длинный кожаный гамбезон Хильперика был слишком тяжелым и облегающим, чтобы позволить ему удовлетворить свое желание, и в конце концов обоюдное возбуждение угасло. Принц отстранился от Фредегонды и уже собирался раздеться, но девушка жестом остановила его.
— Сеньор, я слышала крики и звон оружия… Что происходит?
— Не бойся… Я пришел забрать то, что мне принадлежит, но этого здесь не оказалось. Больше не будет сражений, все кончено…
— Сеньор, я не знаю, насколько это важно, но доместикус и его люди уехали с повозкой вчера вечером.
— Что ты сказала?!
— Я их видела, вот отсюда, — продолжала Фредегонда, указывая на узкое окно комнаты. — Они уезжали в большой спешке — вооруженные люди верхом на лошадях, пятеро или шестеро. И еще у них был сундук — такой тяжелый, что только четверо мужчин могли сдвинуть его с места, с помощью шестов с крючьями. Они погрузили его на повозку и тут же уехали.
Некоторое время Хильперик молча размышлял. Потом заставил себя улыбнуться и погладил девушку по щеке:
— Ты спасла мне жизнь… Одевайся и одень моего сына, хорошо? Ты поедешь со мной. Поторопись. Там, внизу, приготовят лошадь для тебя.
Ансовальд со своим отрядом ждал его за дверью.
— Я доверяю тебе своего сына, — сказал Хильперик не останавливаясь. — Отвези его к матери в Париж. Там ты найдешь и Дезидериуса. Соберите там людей, сколько возможно, не привлекая к себе внимания, и ждите от меня известий.
Последние распоряжения он отдавал, уже спускаясь по лестнице вниз:
— Пусть два человека проводят ко мне женщину, которая выйдет из этой комнаты! И со всеми почестями! Вы отвечаете мне за ее жизнь!
Быстро сбежав вниз по ступенькам, Хильперик миновал череду комнат и залов и оказался на улице, где его уже ожидали Берульф и остальные воины. Два десятка стражников, прежде охранявших виллу, сгрудились у стены, освещенные факелами наемников. Хильперик поочередно осмотрел их, одновременно переводя дыхание, прежде чем обратился к своим людям.
— Тибер покинул виллу сегодня вечером, с несколькими людьми и повозкой.
— Да, государь.
Хильперик нервно дернул головой и испустил глубокий усталый вздох, в то время как Берульф, вначале немного удивленный его взвинченностью, начал понимать, что принц считает именно его виновным в бегстве доместикуса. У Берульфа не было ни малейшего намерения оправдываться и тем более — извиняться. Если ему придется выдержать гнев Хильперика — что ж, это было в порядке вещей. В конце концов, принц ничего не сообщал ему о своих планах. В его задачу входило подняться на барбакан и в условленный час открыть ворота, что он и сделал. Когда он увидел выезжающую из ворот повозку в сопровождении эскорта, ему и в голову не пришло поднимать тревогу по этому поводу.
— Ты знаешь, куда они поехали? — повернулся к нему Хильперик.
— Нет, государь, но они направились на восток.
— На восток? Ты уверен?
Не дожидаясь подтверждения, Хильперик принялся быстро соображать. Если бы Тибер поехал на запад, в Суассон, уже нельзя было бы ничего сделать — город находился всего в нескольких лье. Но на востоке были только леса и пустынные равнины, тянувшиеся до самого Реймса… Все еще было возможно…
— Эта повозка… — наконец проговорил он. — В ней увезли сокровища моего отца. За ними я и прибыл.
Он сделал нетерпеливый жест рукой, предупреждая протесты Берульфа.
— Ты не мог об этом знать. Это моя вина, мне надо было рассказать тебе… Да и тогда ты не смог бы ничего сделать. Кто-то предал нас, иначе Тибер не уехал бы так быстро… Без сомнения, один из этих головорезов-наемников. Он был настороже, возможно, даже следил за тобой… Ну ничего, мы его отыщем.