И. Зудин, П. Шалашов Повесть о днях и делах комсомольской ячейки
Когда прогудит гудок
Ночью и днем по медным артериям-проводам турбины посылают свою электрическую кровь. Напряжением в тысячи вольт идет ток по проволочным нервам города, давая пищу фонарям улиц и площадей, двигая трамваи, освещая квартиры, клубы, вращая и проектируя киноленты, оживляя станки и машины.
Оно всюду: в квартире городского центра и за заставой, в лаборатории профессора и комнатушке общежития рабфаковцев.
Артерии не безупречны. Как и в человеческом теле, они подвержены недомоганию. Порезы, ушибы — то небольшие царапины, а то и серьезные ранения, они испытывают нередко.
Звонок телефона:
— Алло, дежурный техник!
— У нас в доме нет света!
— Ваш адрес?
Дежурный монтер и помощник выезжают на место аварии. В ящике запасные предохранители, специальный крючок и резиновые перчатки. Тысячи вольт не шутка. Это не 110, что вы часто шутя пробуете через штепсель. 3000 и 6000 вольт, идущие по кабелям, всегда смертельны. А потому на ногах резиновые сапоги или галоши, зимой и летом.
Приехали.
Темно. Зажигают электрический фонарь. Осторожно снимают крючком предохранитель.
— Цел! В чем дело?
Пробуют тем же крючком провод высокого напряжения.
— Искра? Нет!
— Авария на кабеле.
— Где?
Идут рядом в дом. Свет есть.
— Значит в земле. В тройнике[1], наверно.
— Назад. На станцию…
…Вот, таковы будни у «артерий».
* * *Старики собираются рано.
Это не только привычка. Ведь и ложатся они раньше, да и спят меньше. Пораньше придешь побеседуешь.
Ребята влетают в конторку с «маху». Вешают номер на доску и сразу же шутками и смехом покрывают тихий рокот беседы стариков.
К восьми часам все в сборе. В конторке идет шумный разговор. Больше всего о работе. Большинство видится только утром, а там получат наряды на работу и разбредутся в разные концы города.
Кто-то рассказывает об аварии на Васильевском острове, именуя его сокращенно и как-то дружески: «Васинским». Так вот — там пришлось переменить около сотни метров кабеля. Рассказ вызывает широкие «прения».
— Что-то больно часто стали аварии.
— Устарело все, сколько лет не меняли.
— Нет хорошего кабеля.
— Чего — кабеля, если и хлеба нет.
— И в деревне-то не лучше.
И пошло. До тех пор, пока не раздастся голос мастера Глазова:
— Получайте наряды! Батырин — на Остров!
— Есть такое дело.
— Макс. Сменишь трансформатор на Эртелевом!
И ремонтные рабочие, работающие постоянно в мастерской, которым всего и дела в конторе, что свой номер повесить, неохотно отрываются от беседы и медленно уходят в мастерские.
* * *Наряд на работу получен.
На месте вчерашней аварии с утра работают землекопы, отрывая от замерзшей земли раненый кабель.
Монтеры приехали на маленьком грузовичке, что бегает по улицам с надписью сбоку — «Кабельная сеть — Электроток».
Снимают инструмент. Разжигают печку, подогревая на ней изоляционную массу.
Сирена дежурного автомобиля. Подъехал техник.
— Выключаю кабель через 10 минут! Приготовьтесь.
И машина пошла дальше.
Нужно торопиться. Нельзя оставлять долго без тока целый район. Ведь в это время стоят станки и машины.
Ток выключен.
Быстро снята крышка с тройника. И к печке, чтобы оттаяла «масса». Через полчаса готово. Надставлен через муфту кабель. Исправлен тройник. Залит массой. Включен ток.
Проверили на лампочке у ворот. Свет есть.
Зимой и летом, в мороз, жару, слякоть, в солнечный день и день дождливый — кабельщики за делом. Распространяя дым и запах гарпиуса, роют траншеи на линии.
Не только лечат, но и строят. Новые линии по окраинам и заставам, где еще нет мостовых. Раньше тротуаров, водопроводов. Нельзя под землей, так на столбах, несущих первый вестник культуры — лампочку.
Оплетают город металлическими нитями, под тротуарами, переплетаясь на перекрестках, вися на пролетах мостов, стелясь по дну Невы и каналов.
Таковы будни у артерий.
Старики
Вот идут по двору, в мастерские, двое рабочих. Это Иона и Рудокопов. Они ведут давнишний спор: кому же живется лучше — рабочему или крестьянину?
— Ты вот все домой несешь, — хрипловатым баском увещевает Иону Рудокопов, — а я еще семье помогаю, с получки всегда надо что-нибудь послать в деревню.
— А тебе не помогают? А ты оттуда ничего не получаешь? — петухом налетает на него Иона, — хорошо говорить, если у тебя вся семья в деревне, да еще здесь бабу завел, обшивает да стряпает. А вот у меня семь душ, мал-мала меньше. Мне-то каково?
— А ты не пей, — выкидывает последний козырь Рудокопов.
— Кто пьет? Пес твой пьет. Я разве пью? С чего я пью? — кричит задетый за живое Иона.
Всем своим видом он напоминает петуха, яростно нападающего на добродушную дворнягу.
Иона — старый рабочий. В свое время дед его имел огород и небольшой сад, где-то около Бобруйска. Огороды, торговлишка, экономия всегда и во всем, дали возможность деду «купить» правожительство в большом городе — Петербурге — предмете мечтаний. Город плохо встретил Юденевичей. Во втором поколении торговлишка пришла в упадок, чему не мало способствовали и «власть имущие» над бедным евреем, — околоточные Казанской части и пристав. И третье поколение в лице Ионы Абрамовича было принуждено отправиться двенадцати лет от роду в слесарную мастерскую в подвал одного из громадных домов Ивановской улицы.
Иона не любит рассказывать о своей юности, не любит вспоминать ее горькие дни. Был он и на казенном, генерала Обухова заводе, за Невской заставой, на «Промете», Верфи и «Парвиайнене». Походил и по частным Зильбермановским и Варгунинским мастерским — живопыркам.
Не один десяток раз переменил и местожительство.
Иона никогда не был в деревне. Природу он знает по Озеркам и Ржевке — пресловутым питерским предместьям, куда он с такими же подмастерьями еще в молодости ездил в денежные дни со штофом водки и закуской.
Не любит Иона когда упрекают его в пьянстве. Неприятно, тяжело Ионе. Запил он с тех пор, как в девятьсот девятом году выбросили его за участие в стачке с завода. Других приняли обратно, а его выбросили, как еврея.
Пьет Иона с тех пор непробудно.
Рудокопов — кровельщик, уроженец Тверской губернии. Рабочий, до сих пор не теряющий связи с деревней.
В революцию, в первые же дни наступающей голодовки, спровадил в деревню бабу свою с ребятишками. А сам на завод. И не плохо: в деревне хлеб, крупа, масло, в городе мануфактура, табак, соль.
Живет, не тужит. Издевается грубовато над Ионой. Но так, слегка. А если что, так и поможет. И защищает того от насмешек. А ребята любят подшутить над Ионой. То провод электрический прикрепят к заслонке печи, где тот берет угольки для своей трубки, да еще водой пол польют, чтобы «било» сильнее. То нагреют на горне инструмент, так что не возьмешь его в руки. То, уловив момент, когда Иона наклонится к верстаку или повернется к сверлу — «автоматке», воды нальют в любимую трубку. И ждут, когда начнет Иона ругаться, а сами гогочут кругом.
Молодежи в мастерской много. В трансформаторной — комсомольское царство. Комсомольцы кабельной сети — активные ребята. И хорошие производственники. Да и есть им у кого учиться. У таких мастеров, как Глазов не забалуешься. Он не ругает, не шлет в завком. У него другая система наказаний: на плохую работу, где не получишь специальности. «Не балуй, работай».
Ну и тянутся.
Бывает — прорвется. Что делать — молодость.
К примеру — выпивка. Как не выпить. Все пьют. Скрывать нечего. Пьют и партийные. Вон Петров или Александров (мало партийцев на кабельной) — «чешут» почем зря, пожалуй, и беспартийному много очков вперед дадут.
Работе это, конечно, мешает.
Нет хорошего партийного влияния. А оттого и прогулы бывают, кражи (свинец от очищенного кабеля всяк своей собственностью считает).
Да и кто будет слушать пьяницу? Хотя вот Петрова слушают. Про себя зовут сумасшедшим, а слушают. Знают, что за человек Петров, он на фронтах четыре года дрался. Петров слесарь с 1914 г., — солдат одного из бесконечных номерных сибирских-стрелковых, что устлали своими телами поля Восточной Пруссии и Галиции. В 1917 г. вступил в партию большевиков. Загорелся, увлекся и бессменно комиссарил и агитировал словом и наганом на всех фронтах. После Польского продотрядил, работал в Чека, а там попал в лазарет и даже в психиатрическую лечебницу. Измотался человек, заговаривается часто. Нервы балуют. Не может говорить спокойно. Чуть-что, так встанет в привычную, какую-то возбужденную позу, жестикулирует, если слов не хватает.
Горяч Петров и в работе немного суетлив. Сердится на всех, если не ладится дело. Любит спорить с Ионой. А тот грамотный старик. Беготня по заводам не прошла бесследно. Сведений нахватался всяких. Хоть и дразнят Иону (еврей ведь), а чуть что — за советом к нему да к Петрову.
Иону как-то Ира Нелецкая, секретарь завкома, после горячих споров «ходячей энциклопедией» назвала. Кличка приклеилась. Хотя ребятам у Ионы же пришлось спрашивать, что такое энциклопедия.
Год за годом идет. Жизнь все лучше и лучше, хоть и есть еще недовольные.
— Равноправия мало, — жалуется Журавлевский. В двадцать первом все равны были. Карточка литер А и «трудовая» в добавок, а теперь по разрядам. Кому 9-й, а кому и пятый.
Молодежь
Плохо приходится Мите Якимову, отсекру комсомольского коллектива. Трудно совмещать обязанности отсекра с работой на производстве. Заседания, собрания всякие, согласовать что-нибудь всегда надо в завкоме или партийном коллективе. Бегает полдня, а работа стоит. Косятся мастера. Также плохо приходится и Шальке — агитпропу.
Как совместить? Как сделать, чтобы и производству не вредить и комсомольская работа не стояла. А работы много: много еще беспартийных ребят, которых в союз надо вовлечь. С комсомольцами работы тоже много: пьянка идет по заводу, особенно среди линейных. Мастерские тоже не отстают. Неграмотны ребята и политически. Другой такую чушь начнет пороть, что уши вянут.
* * *— Где они сейчас?
— В нашей столовке, товарищ Глазов. Сидят за столиком. И пива с дюжину.
— Вызовите ко мне сейчас же предзавкома.
* * *— Вы знаете?
— Набезобразили ребята. Пойдем в столовую?
— Ну там нам нечего делать. Факт установлен.
Батырин и Герасимов — монтеры, получив утром наряд на работу, вместо линии отправились в столовку — «перехватить по парочке». За ней другая…
Наклюкались, не сдвинуться с места.
А вместо них на линии подручные землекопы.
Прогул? Хуже, — невыполнение наряда. Срыв производства.
В записной книжке Якимова в графе «на бюро» новая строчка: «О поведении комсомольца Герасимова», и в скобках «(надо искл.).»
* * *Митя Якимов любит свое дело. Он работает в трансформаторном.
Мечтает пойти подучиться на электротехнических курсах. А потом… Потом на «Электросилу» на бывший «Сименс-Шукерт», за Московскую заставу.
Даже во сне видит часто Якимов: «Эклеражи», «Гелиосы», «Масляные», «Сименс-Шукерт» и другие трансформаторы толпятся вокруг него, ждут его рук.
А тут коллектив. Что делать?
Нет поддержки со стороны. Райком далеко. Инструктор придет раз в месяц, потолкует о кампаниях, членских взносах, о вовлечении в союз беспартийных. А начнешь о себе, — молчи, говорит, ты актив, ты должен.
Понимает отсекр, что должен. Да уж больно тяжело все это.
А ведь должен же быть выход. Но в чем? Бросить коллектив, комсомол — войти в производственную работу? Или согласиться на предложение дедки-предзавкома итти в завком на техническую работу, совмещая ее с секретарством в коллективе? Не хочется. Не покинет Митя цеха.
Что делать?
Актив в коллективе слаб, да и нет хорошей смены. Не выросли еще. Вот Шалька — агитпроп, только еще из армии, опериться еще не успел.
— В КСМ вступал, чтобы на фронт итти. Сегодня записали в союз, а через три дня уже был под Детским, на Юденича.
Костя Павлов — старый активист. Бывший секретарь, один из ребят, организовавших коллектив. Бывал во всяких переделках, не раз с маршрутными за топливом посылали. Так тот сидит на экономработе. Важное дело, надо ребят из «мальчиков» со двора, на производство переводить, квалифицированную смену готовить. А при сокращениях зубами драться за свою братву.
На кого же положиться? Федя Летун? У этого на уме только вечеринки. С балалайкой своей не расстается. Не видит из-за балалайки комсомольской работы.
Герасимова вино губит. Пропадает парень.
Остальные молоды. Взрослые — в армии… Надо подтянуть Герасимова. С чего пить-то ему? Скучно, говорит. Скучно, это — верно. Что по вечерам делать? Федьку заставим чаще бывать в коллективе — свою вечеринку, комсомольскую, организуем.
Долго сегодня в обед беседовали они с Шалькой агитпропом, тесно прижавшись друг к другу на скамье у печки, где греет свои паяльники Иона.
Сегодня собрание. Перевыборы. Нужно решать сейчас. Нельзя со своими сомнениями итти на собрание коллектива. Надо самим держаться крепко. А то ослабнет коллектив.
Выход должен быть найден. Нельзя бросать комсомол, это верно, но комсомольская работа не должна мешать работе на производстве, наоборот — она должна помогать ей.
— Нужно подумать, Шалька.
* * *Собрания коллектива происходили обыкновенно в завкоме. Пробежишь через «машинное» на парадную лестницу, что ведет в контору, и в квартиру главноуправляющего, — оттуда по узенькому коридорчику и железной лестнице, восемь ступенек вверх. Три маленьких комнаты. Коллектив, канцелярия и «кабинет» фабкомовского дедки. Любили ребята это помещение. Ведь после шести часов это их царство. Никто не мешает, не гонит. Любили коротать время за беседой, за игрою. Придет Павлов с мандолиной, Якимов гитару прихватит. Споют хором. А куда и деваться иначе, если нет своего заводского клуба?
Собрание назначено на пять часов. Народ собирается туго. Хорошо тем, кто на чистой работе, а вот в кочегарке или машинном?! Надо помыться, переодеться.
В половине шестого коллектив в сборе. Относительно, конечно: нет Федьки Летуна, Тихонова, еще кое-кого. Любят «лынить» ребята. Расселись кто куда: на диван кожаный, стулья, столы, а кто и на лесенку, что ведет вниз.
Не много ребят: человек двадцать — двадцать пять. Открывает собрание Якимов. Вопросов два. — О перевыборах и о поведении комсомольца Герасимова.
— Есть дополнения?
— Есть. Как с переводом в мастерские? — спрашивает Паля Кудрин.
— У кого что болит, тот о том и говорит? — смеются ребята.
— О клубе поговорить надо — заявляет Ира Мелецкая.
— О прибавке…
— Как с сокращением?
— Ну, хватит. Обсудим все в текущих делах.
— Валяй.
— Начинай, не тяни…
Отчетный доклад. По раздельчикам. Организационный, экономический и политпросветработа. По существу — не доклад, а сплошная жалоба. Нет клуба. Не идет навстречу администрация. Завком плохо защищает интересы молодежи. Если б не свой парень, член ФЗМК, пропали бы. Нет актива. Недостаточен приток в союз беспартийных. За последние три месяца приняли всего двоих. В чем беда? Что делать?
Как совместить комсомол и работу на производстве?
— Как совместить активную работу и борьбу за квалификацию? — изливает докладчик свои жалобы, недоуменные вопросы.
Прения. Говорят один за другим. Перебивают друг друга. Пресс-папье в руках у Кости-экономиста стучит непрерывно.
— К порядку. По очереди.
Вот выступает кто-то новый, незнакомый большинству парень, в красноармейской шинели, до сих пор сидевший, забившись в уголок. Уже взрослый парень, с основательной щетиной усов и бороды.
— Откуда парень?
— Наверно, из райкома.
— Нет, из райкома, вон, около Мити сидит.
Костя Павлов шепчет что-то отсекру, тот передает Шальке-агитпропу.
Новый выступает дельно.
— Чего расхныкались? О чем плакать? Трудно работать? А позабыли, как в двадцать первом было? Труднее? Много труднее. А пережили. Значит, нужно и это пережить. Трудно совместить работу комсомола с получением квалификации? Врете… Не так уж трудно и страшно, как это кажется. А то получили, положили комсомольский билет в карман и думаете, что вы соль земли русской… Да, да… — повторял он, — соль земли русской. А выходит и нет. На нас комсомольский билет накладывает еще больше обязанностей, чем на любого некомсомольца, чем на беспартийного. Нужно пример показать. А то у нас много лодырей разводится. Я здесь на станции недавно. А вижу: вот Герасимов пьет, и мы знаем об этом. А посмотреть — как парень живет? Почему он пьет? Не наше дело, его, мол, личное. Не верно, не личное, а наше. Дело всего коллектива. Вот он пьет, а завтра на работу не выйдет: прогул! А там, глядишь — на заводе воровать начнет. А у кого воровать-то? У самого себя. Фабрики, заводы наши? Наши. Так и относись к ним по-хозяйски. А то — «нельзя совместить работу комсомола с производством»? А откуда пошел комсомол-то? Где он зародился? На заводе — на фабрике. Мы плоть от плоти — заводские. А раз так, значит нужно совместить работу. Нужно сделать так, чтоб одно другому не мешало. Смешно бы было, если бы у нас общественная работа шла в разрез с работой на производстве. По другим заводам производсовещания, конкурсы. А у нас что? Я вот без году неделю здесь, а вижу. Ничего нет. Нужно нам выступить зачинщиками. Организовать конкурс. Перекличку с нашими поставщиками, например, с кабельным заводом. Отчего аварии часты? Выяснить надо. Вот и совместим и комсомол и производство. Работать, не хныкать надо!