Свое неприятие Шекспира Толстой мотивировал тем, что английский драматург считается "великим среди высших классов нашего общества". В статье "О Шекспире и о драме" этот тезис получил дальнейшее развитие.
Читая книги таких "наибольших хвалителей" Шекспира, как Гервинус, Брандес и другие, приписавших миросозерцанию великого драматурга несвойственные ему черты, Толстой пришел к выводу, что содержание шекспировских пьес заключается главным образом в восхвалении сильных мира и презрении к толпе, и рабочему люду, в отрицании всяких не только религиозных, но и "гуманитарных стремлений, направленных к изменению существующего строя".
Отвергнув этические принципы Шекспира, Толстой попытался развенчать и его художественно-эстетический авторитет. Критикуя аллегории и пышные метафоры, гиперболы и непривычные сравнения, "ужасы и шутовство, рассуждения и эффекты" - характерные черты стиля шекспировских пьес, Толстой принял их за приметы исключительного искусства, обслуживающего запросы "высшего сословия" общества.
Поздний Толстой полагал, что драма должна "служить уяснением и утверждением в людях высшей ступени религиозного сознания" и поэтому шекспировская драматургия и все пьесы, созданные под влиянием Шекспира, должны быть отвергнуты.
Нет сомнений, что Толстой не смог должным образом оценить значение шекспировской драматургии. Однако еще Бернард Шоу, назвавший статью "О Шекспире и о драме" "великой толстовской ересью" {"Литературное наследство", т, 37-38, кн, II, с, 622.}, сумел обнаружить в ней не только заблуждения писателя, но и его совершенно справедливые требования, обращенные к современному искусству.
Критикуя в своей статье Шекспира, Толстой в то же время указывает и на многие достоинства пьес великого драматурга: его замечательное "умение вести сцены, в которых выражается движение чувств", необыкновенную сценичность его пьес, их подлинную театральность. В статье о Шекспире содержатся глубокие суждения Толстого о драматическом конфликте, характерах, развитии действия, о языке персонажей, о технике построения драмы и т. д.
Современники писателя свидетельствуют, что он противопоставлял шекспировские драмы декадентско-символистским пьесам. Он говорил: "Вот я себе позволял порицать Шекспира. Но ведь у него всякий человек действует; и всегда ясно, почему он поступает именно так. У него столбы стояли с надписью: лунный свет, дом. И слава богу, потому что все внимание сосредоточивалось на существе драмы, а теперь совершенно наоборот". Толстой, "отрицавший" Шекспира, ставил его выше драматургов - своих современников, создававших бездейственные пьесы "настроений", "загадок", "символов". Критикуя их, Толстой замечал: "Вообще у современных писателей утрачено представление о том, что таков драма" {См.: А. Б. Гольденвейзер. Вблизи Толстого. М., 1959, с. 114.}.
Признав, что под влиянием Шекспира развивалась вся мировая драматургия, не имеющая "религиозного основания", Толстой отнес к ней и свои "театральные пьесы", заметив при этом, что они были написаны "случайно" (35, 270). Так, критик В. В. Стасов, восторженно встретивший появление его народной драмы "Власть тьмы", находил, что она написана с шекспировский мощью {См.: "Лев Толстой и В. В. Стасов. Переписка 1878-1906". Л., 1929, с. 76,}.
Все то, что сказал Толстой "в пользу" Шекспира в своем "критическом очерке", свидетельствует, что он не был тем безоглядным ниспровергателем классического наследия, каким его до сих пор изображают иные зарубежные критики.
В очерке о Шекспире поставлен вопрос об авторитетах в искусстве. Слепая вера в них и в особенности их канонизация приводят, по мысли Толстого, к тому, что даже "ошибки авторитетов берутся за образцы" (53, 125).
Наряду с Шекспиром под огонь толстовской критики попали Данте, Рафаэль, Бетховен, Гете, Пушкин. Однако же трехвековой шекспировский культ побудил Толстого избрать именно английского драматурга главной мишенью своей критической атаки.
Отрицание Толстым Шекспира, как и некоторых других классиков мирового искусства, не было постоянным и тем более абсолютным.
Беседуя в 1898 году с деятелями народного театра. Толстой говорил: "Почему вы не ставите для народа Шекспира? Может быть, вы думаете, что народ Шекспира не поймет? Не боитесь, он не поймет скорее современной пьесы из чуждого ему быта, а Шекспира народ поймет. Все истинно великое народ поймет" {"Театр и искусство", 1899, ; 4, с. 76.}.
Свои противоречивые оценки пушкинского творчества (критические нападки на него в педагогических статьях 60-х годов и в трактате об искусстве) Толстой опроверг признанием, сделанным в 1908 году; "...я... высоко ценил (и ценю) гений Пушкина..." (78, 105). И, в конце концов, то же самое он мог сказать о каждом из великих писателей и художников, иронически оценивая свое "отрицание" искусства (действовал по пословице: "осердясь на блох, и шубу в печь") (30, 211).
Проблема отношения к классическому наследию выдвигалась Толстым как социальная проблема. Когда "наука и искусство служат только небольшой кучке счастливцев", - говорил писатель, - тогда произведения классиков являются "кондитерским пирожным среди голодающих". Но в том случае, "когда общественная жизнь построена на любовных, братских началах и наука и искусство служат всем людям одинаково, тогда имеют полной право на существование и картины Репина, и философский журнал Грота, и романы Толстого" {"Сборник воспоминаний о Л.Н. Толстом". М., 1911, с. 77-78.}.
Толстой видел, что в классовом обществе рост культуры и цивилизации неизбежно сопровождается ростом страданий народных масс. "Надо, - писал он, - отказаться от роскоши и цивилизации, будучи готовым устроить ее завтра же, только общую и равную" (50, 102).
Эти слова писателя не оставляют сомнений в том, что вопрос о судьбах классического наследия он решал, исходя из своего представления о справедливой общей жизни, из интересов трудового народа, как он их понимал.
О Шекспире и о драме. - Впервые - в газете "Русское слово" (ноябрь 1906 г.). В 1907 г. статья вышла отдельным изданием на русском языке (изд. т-ва И. Д. Сытина) и тогда же - на английском (вместе со статьей Э. Кросби "Шекспир и рабочий класс") в лондонском издательстве "Свободное слово".
Начало работы Толстого над статьей весьма точно датируется его дневниковой записью от 22 сентября 1903 г.: "Пишу несколько дней (больше недели) предисловие о Шекспире" (54, 192). Толстой сначала предполагал изложить свою оценку драматургии Шекспира в виде краткого предисловия к статье американского литератора и общественного деятеля Эрнеста Кросби "Шекспир и рабочий класс". Однако он скоро увлекся этой темой и увидел, что работа над ней приобретает самостоятельное значение. Толстой охарактеризовал ее в письме к В. Г. Черткову от 6 октября 1903 г.: "Это начатое мною предисловие к статье Crosby (Кросби) об отношении Шекспира к рабочему народу, которое переросло статью Crosby и стоило мне большого труда" (88, 309).
Перевод статьи Э. Кросби так и не был издан, хотя он осуществлялся под наблюдением Толстого, высоко ее оценившего. Статья "О Шекспире и о драме" была закончена автором в январе 1904 г. По причине резко полемического характера статьи Толстой не намеревался печатать ее при жизни. Но под влиянием друзей и единомышленников он отказался от этого намерения и в ноябре 1906 г. опубликовал ее. В русском издании в заглавии указано, что статья Толстого о Шекспире представляет собой "критический очерк".
В "критическом очерке" Толстого подвергнуты критике труды ряда зарубежных шекспироведов - англичан Самуэля Джонсона, Вильяма Газлита и Генри Галлама, немца Георга Гервинуса, датчанина Георга Брандеса и других, по выражению Толстого, "хвалителей" Шекспира.
Полемическая работа Толстого "О Шекспире и о драме" вызвала огромную критическую литературу, которая непрестанно пополняется, так как и в наше время нередко возникают дискуссии в связи с толстовской оценкой творчества Шекспира.
...говорит Шелли. - Толстой цитирует предисловие английскою поэта П. Б. Шелли к трагедии "Ченци", написанное в 1819 г.
...говорит Свинбурн. - Чарльз Свинберн, английский поэт, Толстой цитирует его работу "В мастерской Шекспира".
...говорит Виктор Гюго. - Толстой цитирует книгу Виктора Гюго "Пильям Шекспир", опубликованную в 1864 г.
...говорит Брандес. - Георг Брандес, датский исследователь литературы и критик. Книга Брандеса " Шекспир, его жизнь и произведения" в русском переводе вышла в 1901 г.
...Гервинус старается доказать... - Георг Готфрид Гррвииус, немецкий шекспировед, автор капитального труда "Шекспир" (1849-1850; с русском переводе в 1877 г.).
Толстой Лев Николаевич О Шекспире и о драме
Л.Н.Толстой
О Шекспире и о драме
(Критический очерк)
I
Статья г-на Э. Кросби об отношении Шекспира к рабочему пароду навела меня на мысль высказать и мое, давно установившееся, мнение о произведениях Шекспира, совершенно противоположное тому, которое установилось о нем во всем европейском мире. Вспоминая всю ту борьбу, сомнения, притворства, усилия настроить себя, которые я переиспытал вследствие моего полного несогласия с этим всеобщим поклонением, и полагая, что многие переживали и переживают то же самое, я думаю, что не бесполезно определенно и откровенно высказать это мое несогласное с большинством мнение, тем более что выводы, к которым я пришел, разбирая причины этого моего несогласия с установившимся общим мнением, мне думается, не лишены интереса и значения.
Несогласие мое с установившимся о Шекспире мнением не есть последствие случайного настроения или легкомысленного отношения к предмету, а есть результат многократных, в продолжение многих лет упорных попыток согласования своего взгляда с установившимися на Шекспира взглядами всех образованных людей христианского мира.
Помню то удивленье, которое я испытал при первом чтении Шекспира. Я ожидал получить большое эстетическое наслаждение. Но, прочтя одно за другим считающиеся лучшими его произведения: "Короля Лира", "Ромео и Юлию", "Гамлета", "Макбета", я не только не испытал наслаждения, но почувствовал неотразимое отвращение, скуку и недоумение о том, я ли безумен, находя ничтожными и прямо дурными произведения, которые считаются верхом совершенства всем образованным миром, или безумно то значение, которое приписывается этим образованным миром произведениям Шекспира. Недоумение мое усиливалось тем, что я всегда живо чувствовал красоты поэзии во всех ее формах; почему же признанные всем миром за гениальные художественные произведения сочинения Шекспира не только не нравились мне, но были мне отвратительны? Долго я не верил себе и в продолжение пятидесяти лет по нескольку раз принимался, проверяя себя, читать Шекспира во всех возможных видах: и по-русски, и по-английски, и по-немецки в переводе Шлегеля, как мне советовали; читал по нескольку раз и драмы, и комедии, и хроники и безошибочно испытывал все то же: отвращение, скуку и недоумение. Сейчас, перед писанием этой статьи, 75-летним стариком, желая еще раз проверить себя, я вновь прочел всего Шекспира от "Лира", "Гамлета", "Отелло" до хроник Генрихов, "Троила и Крессиды", "Бури" и "Цимбелина" и с еще большей силой испытал то же чувство, но уже не недоумения, а твердого, несомненного убеждения в том, что та непререкаемая слава великого, гениального писателя, которой пользуется Шекспир и которая заставляет писателей нашего времени подражать ему, а читателей и зрителей, извращая свое эстетическое и этическое понимание, отыскивать в нем несуществующее достоинство, есть великое зло, как и всякая неправда.
Хотя я и знаю, что большинство людей так верят в величие Шекспира, что, прочтя это мое суждение, не допустят даже возможности его справедливости и не обратят на него никакого внимания, я все-таки постараюсь, как умею, показать, почему я полагаю, что Шекспир не может быть признаваем не только великим, гениальным, но даже самым посредственным сочинителем.
Возьму для этого одну из наиболее восхваляемых драм Шекспира - "Короля Лира", в восторженном восхвалении которой сходится большинство критиков.
"Трагедия Лира заслуженно превозносится между драмами Шекспира, говорит доктор Джонсон. - Может быть, нет ни одной драмы, которая бы так сильно приковывала к себе внимание, которая сильно волновала бы наши страсти и возбуждала наше любопытство".
"Мы желали бы обойти эту драму и ничего не сказать о ней, - говорит Газлит, - потому что все, что мы скажем о ней, будет не только недостаточно, но много ниже того понимания, которое мы составили о ней. Пытаться дать описание самой драмы или того впечатления, которое она производит на душу, настоящая дерзость (mere impertinence), тем не менее мы все-таки должны сказать о пей что-нибудь. Итак, мы скажем, что это лучшее шекспировское произведение, то, которое он больше всех других принимал к сердцу (he was the most in earnest)".
"Если бы оригинальность вымысла не была общим отпечатком всех пьес Шекспира, - говорит Галлам, - так что признание одного произведения наиболее оригинальным было бы осуждением других, мы могли бы сказать, что высшие стороны гения Шекспира всего ярче проявились в "Лире". Драма эта отступает более, чем "Макбет", "Отелло" и даже "Гамлет", от правильного образца трагедии, но фабула ее лучше построена, и она проявляет столько же почти сверхчеловеческого вдохновения, как и те".
"Король Лир" может быть признан самым совершенным образцом драматического искусства всего мира", - говорит Шелли.
"Мне не хотелось бы говорить о шекспировском "Артуре", говорит Свинбурн. - Есть в мире произведений Шекспира одно или два лица, для которых никакие слова недостаточны. Такое лицо - Корделия. Место, которое занимают такие лица в нашей душе и в нашей жизни, не может быть передаваемо. Место, отведенное для них в тайнике нашего сердца, непроницаемо для света и шума ежедневной жизни. Есть часовни в соборах высшего человеческого искусства, как и в его внутренней жизни, не созданные для того, чтобы быть открытыми для глаз и ног мира. Любовь, смерть, воспоминание в молчании охраняют для нас некоторые любимые имена. Это высшая слава гения, конечно, чудо и величайший дар поэзии, что оно может прибавить к числу этих хранимых в нашем сердце воспоминаний новые имена поэтических произведений".
"Lear c'est l'occasion de Cordelia, - говорит Victor Hugo. - La maternite de la fille sur le pere; sujet profond; maternite venerable entre toutes, si admirablement traduite par la legende de cette romaine, nourrice, au fond d'un cachot, de son pere vieillard. La jeune mamelle pres do la barbe blanche, il n'est point de spectacle plus sacre. Cette mamelle filiale, c'est Cordelia.
Une fois cette figure revee et trouvee, Shakespeare a cree son drame... Shakespeare, portant Cordelia dans sa pensee, a cree cette tragedie comme un Dieu, qui ayant une aurore a placer, ferait tout expres un monde pour l'y niettre".
{В "Лире" главное - Корделия. Материнская любовь дочери к отцу - это глубокая тема. Такое материнство больше всего достойно почитания, оно восхитительно передано легендой о той римлянке, которая в темнице кормила своим молоком старика отца. Молодая грудь, спасающая от голодной смерти седобородого старца, - нет более священного зрелища. Эта дочерняя грудь Корделия.
Как только Шекспир нашел этот пригрезившийся ему оораз, он создал свою драму... Шекспир, задумав образ Корделии, написал эту трагедию подобно некоему богу, который, желая создать достойное место для зари, нарочно сотворил бы целый мир, чтобы она засветилась над ним (фр.).}
"В Лире Шекспир до самого дна измерил взором пучину ужасов, и при этом зрелище душа его не знала ни трепета, ни головокружения, ни слабости, говорит Брандес. - Что-то вроде благоговения охватывает вас на пороге этой трагедии - чувство, подобное тому, какое вы испытываете на пороге Сикстинской капеллы с плафонною живописью Микеланджело. Разница лишь в том, что здесь чувство гораздо мучительнее, вопль скорби слышнее и гармония красоты гораздо резче нарушается диссонансами отчаяния".
Таковы суждения критиков об этой драме, и потому считаю, что я не ошибаюсь, избирая ее как образец лучших драм Шекспира. Постараюсь как можно беспристрастнее изложить содержание драмы и потом показать, почему эта драма не есть верх совершенства, как определяют ее ученые критики, а есть нечто совершенно иное.
II
Начинается драма Лира сценой разговора двух придворных, Кента и Глостера. Кент, указывая на присутствующего молодого человека, спрашивает Глостера, не сын ли это его. Глостер говорит, что он много раз уже краснел, признавая молодого человека сыном, теперь же перестал. Кент говорит, что не понимает слов Глостера.
Тогда Глостер в присутствии этого сына говорит: "Вы не понимаете, а мать этого сына поняла и округлилась в животе и получила сына для колыбели прежде, чем мужа для постели. У меня есть другой, законный, - продолжает Глостер, - но хотя этот выскочил раньше времени, мать его была хороша собой и there was good sport at his making {было очень забавно, когда его делали (англ.).}, и потому я признаю и этого выб..ка".
Таково вступление. Не говоря о пошлости этих речей Глостера, они, кроме того, и неуместны в устах лица, долженствующего изображать благородный характер. Нельзя согласиться с мнениями некоторых критиков, что эти слова Глостера сказаны для того, чтобы показать то презрение людей, от которого страдает незаконнорожденный Эдмунд. Если бы это было так, то, во-первых, не нужно было заставлять отца высказывать это презрение людей, а во-вторых, Эдмунд в своем монологе о несправедливости презирающих его за его незаконнорожденность должен был бы упомянуть об этих словах отца. Но этого нет. И потому эти слова Глостера в самом начале пьесы, очевидно, имеют целью только сообщение в забавном виде зрителю того, что у Глостера есть законный и незаконный сын.