И тут раздался странный звук, как будто кто-то ударил по барабану. Протяжный и дрожащий звук. Я не мог понять, откуда он шел.
— Звонят, — прошептала она.
Забавный звонок, он напоминал гонг, сзывающий пассажиров корабля на обед.
Кто-то пришел! Я спасен! В такое позднее время, в предновогодний вечер, только близкий человек может позволить себе подобный визит.
Этот гонг — мое спасение! Я вскочил, но она ухватила меня за китель.
— Вы мне скажете правду?
— Подождите, Люсьенн, я пойду открою…
Я надеялся выиграть время, чтобы облегчить себе задачу. Она наверняка подумает о худшем, а подумать — значит подготовиться.
* * *В дверном проеме мне улыбался маленький почтальон, похожий на Гавроша. Его брюки были схвачены у щиколоток прищепками, фуражка сидела на затылке, а из сумки высовывалась иллюстрированная газета для малышей. Паренек протянул мне конверт.
— Пневматичка для мадам Массэ. Это здесь? Консьержки нет на месте, какой-то сосед сказал мне, что…
Я расстроился. Ведь я ожидал родственника или друга семьи Массэ! Впрочем, конверт мне пришлось взять. Парень, улыбаясь, ожидал чаевых. Я протянул ему мелкую купюру, что привело его в восторг.
— Спасибо, месье! Приятного вечера!
Приятного вечера!
Я закрыл дверь, содрогаясь от бешенства. В письме, которое я небрежно держал за уголок, наверняка были новогодние пожелания от какого-нибудь друга. Я злился на этот бумажный квадратик за то, что он вселил в меня ложную радость.
— Держите! — вздохнул я, подойдя к Люсьенн.
Сначала она бросила на конверт небрежный взгляд, но затем внезапно вырвала его из моих рук.
— Это от Жан-Пьера!
Она держала послание перед глазами, то приближая его к себе, то отдаляя, как делал бы человек с плохим зрением, старающийся читать без очков.
— Да, это от Жан-Пьера, но я никак не могу… Буквы расплываются перед глазами.
Распечатав конверт, я начал читать письмо вслух, впрочем, довольно неуверенно, потому что так и не привык к почерку французов.
«Моя дорогая Люсьенн!
Меня только что сбила машина. К счастью, ничего серьезного, но мне должны сделать рентгеновские снимки. Вернусь вечером. А пока выпей стаканчик, потому что, когда я вернусь, хочу застать тебя в веселом расположении духа. Забудь нашу сегодняшнюю ссору. Вот видишь: Бог наказал меня. Я люблю тебя.
Твой Жан-Пьер».
5
Если бы меня ударила молния, и то я не был бы так потрясен. Думаю, у меня отвисла челюсть, когда я прочитал это послание. В этот момент моей физиономии позавидовал бы сам Джерри Льюис.
Люсьенн, скрестив руки на груди, прошептала:
— Несчастный случай! Бедный мой! Именно это вы и хотели мне сказать?
— Э-э-э… Да, именно это, мадам.
Волнение по-прежнему не оставляло ее, но, несмотря на это, чувствовалось, что настоящая тревога в ней улеглась. Несчастный случай, происшедший с мужем, не мог не беспокоить ее, но наступившая уверенность, что Жан-Пьер вернется, избавляла от прежней ужасной муки.
— Только бы он ничего не скрывал от меня! Он не пишет, где он находится?
— Нет.
— Будьте любезны, прочтите еще раз!
Я снова медленно, тщательно выговаривая каждое слово, принялся читать письмо. Это непостижимо! Вновь перед моими глазами предстал лежавший на проезжей части с неестественно запрокинутой головой Массэ. Я увидел, как полицейский, ощупав грудь убитого, молча накинул ему на лицо свой плащ.
«Моя дорогая Люсьенн!
Меня только что сбила машина…»
Я прервался, чтобы проверить почтовый штемпель. Пневматичка была отправлена в девятнадцать часов тридцать минут, то есть более чем через полчаса после несчастного случая.
«Ничего серьезного…»
А если Массэ был всего лишь оглушен ударом? Тогда он, без сомнения, пришел в себя в машине «скорой помощи»!
— Он должен был точно указать, где находится. Я бы примчалась к нему в больницу! Он пишет, что вернется… Ведь он уверен в этом, не правда ли?
— Именно так.
«Вернусь вечером…»
— Какое счастье! О! Мой любимый…
Люсьенн закрыла глаза, и две слезинки выкатились из-под длинных ресниц.
— Он любит меня, — прошептала она. — Он пишет, что любит меня… Жан-Пьер! Жан-Пьер!
От вновь обретенной радости она плакала и смеялась, покачиваясь на месте, уперев руки в бедра.
— Мадам Массэ… Люсьенн…
— Да?
— Извините меня, но… Вы уверены, что это почерк вашего мужа?
Она схватила письмо, вгляделась в него, моргнула и вновь заулыбалась.
— Уверена!
Я подумал о телефонном звонке, раздавшемся незадолго до прихода почтальона. Я чувствовал, что взят в оборот некой неведомой силой, я физически ощущал ее; она давила мне на плечи, побеждала меня… а я никак не мог определить, что же это за сила.
— Хорошо, знаете что? Не отправиться ли вам сейчас отдохнуть, пока не пришел ваш муж? Вы ведь слышали: он хочет, чтобы вы были в веселом расположении духа.
— А что будете делать вы?
— А я попрошу у вас разрешения удалиться: меня ждут.
— Вы женаты?
— Да, у меня двое детей. Новогодние подарки для них у меня в машине…
— Я понимаю. Вы действительно не можете дождаться моего мужа? Я чувствую себя…
— Больной?
— Нет. Голова болит, но ничего страшного. Я просто боюсь оставаться одна!
— В таком случае, я подожду.
— Спасибо.
Мы прошли в спальню, и она снова улеглась на свою роскошную кровать. Такую кровать только снимать в цветном кино.
— Скажите, месье…
— Робертс, Уильям Робертс.
— Извините, у меня в голове все смешалось. Как получилось, что вы узнали об этом несчастном случае?
Я чуть было не пустился в объяснения, но это заняло бы слишком много времени, а меня ждали более неотложные дела.
— В общем… я был в Блю-баре, когда туда позвонила ваша горничная, чтобы узнать, там ли вы. С барменом я на дружеской ноге…
— Мерзавка!
— Почему вы так говорите?
— Она ушла к своим родителям, зная, что мой муж попал в катастрофу! Все горничные таковы: неблагодарные, равнодушные…
Я подумал, что в самом ближайшем будущем мне ко всему прочему еще придется заняться реабилитацией этой девчонки.
— Не включайте свет и постарайтесь заснуть. А я почитаю в гостиной.
— Вы отличный парень, э-э-э… Как вас там?
— Уильям.
— Да, Уильям! Вы действительно отличный парень. Приходите как-нибудь вечером с женой и детьми.
— Мы будем очень рады, Люсьенн. А теперь — хватит разговаривать, я хочу, чтобы вы отдохнули.
И, потушив лампу, я вышел.
Я взял письмо Массэ. Мне надо было сравнить почерк, которым оно было написано, с посвящением на фотографии. Фотографию я, чтобы лучше рассмотреть, вытащил из рамки. После исследования почерков, у меня не осталось ни малейшего сомнения: письмо и посвящение написаны одной рукой.
Вывод: Жан-Пьер Массэ не погиб. Не считая его жены, невозможно было бы найти во всем мире человека, который радовался этому больше, чем я.
Выпив еще виски, я снова позвонил к Фергам. На этот раз трубку сняла Салли. Она даже заикалась от волнения.
— Вилли, что же, в конце концов, происходит?
— Ферг сказал тебе?
— Да. Ты сбил насмерть человека? Это ужасно, дорогой!
— Вовсе нет: он не погиб. Мне нужно навестить его в больнице. Начинайте ужинать без меня, я приеду через часок!
— Хочешь, я приеду к тебе? Стив может подбросить меня.
— Не стоит, Салли. Уверяю тебя, через час я приеду.
Изобразив поцелуй, я быстро повесил трубку, пока моя жена не забросала меня новыми вопросами.
Ступая на цыпочках, я зашел в спальню посмотреть, как там Люсьенн. Она заснула, и в полумраке ее лицо показалось мне совершенно спокойным.
Так же на цыпочках выйдя, я потушил свет в гостиной и в холле. Ключи от входной двери торчали изнутри замочной скважины. Я положил их в карман и, выходя, просто захлопнул дверь за собой.
* * *Я часто ездил в Нантер, поэтому без труда нашел больницу. На сторожа, однорукого толстяка, пахнувшего вином, казалось, произвели впечатление моя машина и военная форма.
— Извините меня, — начал я, — мне хотелось бы знать, не привозили ли сегодня вечером человека, пострадавшего от несчастного случая?
Он рассмеялся. Что его так позабавило, мой акцент или сам вопрос?
— Нам каждый день привозят таких вагон и маленькую тележку!
— Тот, о котором я говорю, казался мертвым!
— Значит, нужно справиться в морге.
Он показал мне дорогу, и я поехал по цементированной дорожке, огибавшей больничные здания. За матово-темными стеклами изредка мелькали какие-то тени. На этажах горели лишь синие лампочки дежурных постов. Для больных эта предновогодняя ночь не отличалась от других ночей. Для них она наступила уже давно.
Морг находился в соседнем здании, с хилым садиком из грустных елей перед фронтоном.
Меня встретил санитар в белом халате, поверх которого был надет фартук из грубой ткани. Лицо парня украшали огромные очки с такими выпуклыми стеклами, что он был похож на экзотическую рыбу. Перед каждой новой фразой он издавал мычание.
— Вы говорите, Жан-Пьер Массэ? Да, есть такой.
— Где он?
Разинув широко рот, санитар уставился на меня, как на новогоднюю витрину магазина.
— Да вы что, — пробормотал он, — где же ему быть? Лежит у меня в холодильнике!
— Я могу взглянуть на него?
Картина происшедшего нынешним вечером снова разваливалась на куски, все становилось совершенно неправдоподобным. Приехав в больницу, я надеялся на чудо, надеялся увидеть Массэ живым. А этот парень из морга уверял, что он умер!
— Вы его родственник?
— Нет.
— Друг?
— Именно так: друг.
— Ваш приятель неважно закончил этот год, а?
Он провел меня в просторное помещение, от пола до потолка выложенное кафельной плиткой; было холодно, каждый звук отдавался эхом. В стене, противоположной входу, одна над другой, напоминая створки печи для выпечки хлеба, располагались «двери». Из всей обстановки, если можно так выразиться, здесь имелась только тележка. От витающего запаха смерти меня подташнивало. Я шел как во сне, не чувствуя пола под ногами. Окажется ли телом Массэ этот труп, который мне предстоит увидеть сейчас? Я надеялся на какую-то фантастическую ошибку.
Подойдя к «дверям», санитар нагнулся и дернул за самую нижнюю ручку. От толстой стены, бесшумно заскользив по рельсам, отошел цинковый ящик.
Санитар молча посторонился. Сделав шаг вперед, я заглянул внутрь бака. Там лежал Массе, я сразу узнал его. За несколько часов его лицо окаменело, как это бывает у мертвецов, нос заострился, лоб разгладился от морщин. А на белых губах застыла загадочная улыбка.
— Это точно он? — спросил меня санитар.
— Да.
— Перелом шейных позвонков, верно?
— Не знаю.
— Так сказал дежурный врач. Он нисколько не мучился. Это — единственное утешение. Знаете, другим везет меньше! Сегодня вечером нам привезли одного парня… Вы бы видели его! И это еще не конец: праздничный вечер, а дороги так развезло!
Я едва слышал болтовню санитара: вид мертвеца словно завораживал меня. За три часа я лучше узнал его. Из безымянного человека он стал Жан-Пьером Массэ. Я познакомился с его женой, его горничной, увидел его квартиру, бар, который он посещал, кабинет, в котором работал. Я даже был в его спальне.
— Посмотрел? — спросил меня санитар.
— Да, спасибо.
И Массэ навсегда исчез в стене. Но мои глаза запечатлели его загадочную улыбку. Эта смерть и обстоятельства, связанные с ней, оставались для меня ужасной тайной.
Наши шаги по каменному полу разносились мрачным эхом по этому печальному дому.
— Он был женат? — спросил мой проводник.
Передо мной встала мадам Массэ, застывшая на своей кровати в трогательной позе испуганного зверька. И тотчас я почувствовал необходимость снова быть рядом с ней, как можно скорее, чтобы спасти от неведомой опасности. Мне чудилось, что над нею витает некая угроза. Там, в ее квартире, я ощущал это очень остро.
— Да, он был женат. До свидания!
Я забыл выключить фары, и они ярко освещали фасад морга. Его здание вырисовывалось в ночной темноте как некий исторический памятник — так их обычно подсвечивают прожекторами. Снова пошел дождь, и казалось, весь мир растворился в его струях.
Щетки дворников зашуршали по ветровому стеклу автомобиля. Какую-то долю секунды из-за дождя я ничего не видел, но затем стекло очистилось и туманная перспектива улицы возникла передо мной. Равномерно-шуршащее движение дворников по стеклу усугубляло то жуткое чувство растерянности, которое я испытывал. Никогда в жизни не знал я прежде такого.
Людей моей профессии учат быть сильными, четко видеть ситуацию, побеждать ее, несмотря на все трудности. Нас учат сохранять спокойствие, уметь анализировать обстановку и принимать быстрые и верные решения. Но сейчас я был совершенно сбит с толку.
В половине седьмого вечера я наехал на человека. Его смерть была официально установлена. А в девять часов жена этого человека получила от него письмо, в котором он рассказывает о том, что с ним произошло. И это письмо отправлено в семь часов тридцать минут. От этого можно было сойти с ума, напрочь свихнуться.
Вилли, сказал я себе в конце концов, старый болван, сверхъестественного не существует. У всей этой истории есть разумное объяснение. Поскольку Жан-Пьер Массэ погиб в шесть часов тридцать минут, то не мог написать жене в семь часов тридцать минут. Вывод: это письмо — фальшивка! Кто-то, зная о несчастном случае, подделал почерк погибшего. С какой целью? Это-то и надо выяснить. Причем выяснить быстро.
Улицы были почти пусты. Только изредка на бешеной скорости проносились в веере брызг встречные машины.
Окна третьего этажа помпезного дома Массэ были темны. Я решил подняться по лестнице. Странно было доставать из кармана ключи, входить в эту квартиру, как к себе. Запах, царивший здесь, был мне уже знаком. В тот же момент, как за мной закрылась дверь, раздался телефонный звонок. Опрокинув в темноте стул, я бросился зажигать свет. Все это получилось довольно громко. Невольно у меня вырвалось проклятье. Плечом я стукнулся об один из шкафов, и маленькие флакончики еще долго дребезжали на стеклянных полках.
Наконец, мне удалось включить свет. У меня было чувство, будто бы при свете я увижу нечто ужасное, но все в гостиной оставалось, как и раньше, в порядке. За дверями спальни послышались приглушенные шаги.
Телефон не переставая звонил. Я снял трубку.
— Алло!
Молчание.
Я ждал, не говоря ни слова, прикрыв микрофон ладонью, чтобы не было слышно моего дыхания. На другом конце провода я явственно слышал чужое дыхание, прерывистое, слегка свистящее. Мы оба были настороже, мой загадочный собеседник и я, каждый ждал, чтобы другой каким-то образом проявил себя. Ни он, ни я не хотели вешать трубку. Напряжение становилось невыносимым.
В дверях спальни появилась Люсьенн Массэ. Еще более потерянная, чем прежде. Она хотела было спросить меня о чем-то, но я сделал ей знак молчать и продолжал слушать. На другом конце провода по-прежнему слышалось только дыхание с легким присвистом. Не знаю, сколько продолжалась эта игра в кошки-мышки, но уже никак не меньше двух минут. В конце концов сдался мой «собеседник»: я услышал щелчок — трубку положили на рычаг.
— Что это было? — пролепетала Люсьенн.
— Ничего особенного. Думаю, ваш телефон не в порядке. Вам надо обратиться в ремонтную службу.
Но ее не так-то легко было одурачить.
— Неправда! Снова было то же самое!
— Что «то же самое»?
Она слегка запнулась, подыскивая нужное слово.
— Дыхание! — прошептала она.
Я увидел, что, произнеся это слово, Люсьенн буквально содрогнулась от обжегшего ее страха.
Мне пришлось как можно небрежнее пожать плечами.
— Не забывайте, что сегодня праздничный вечер. Наверняка кто-то из ваших друзей просто шутит.
— Нет! У нас мало друзей, и все они — серьезные люди. Я не понимаю, почему…
Она остановилась, с удивлением оглядывая меня.
— Вы выходили?
— Да понимаете ли…
— Вы промокли и до сих пор не сняли фуражки.
— Я вспомнил, что забыл закрыть машину.
И речи не могло быть о том, чтобы рассказать ей о смерти Жан-Пьера Массэ сейчас. Этой женщине угрожала опасность, и прежде всего надо было защитить ее. Несомненно, пневматичку ей прислали с одной-единственной целью: заставить остаться дома. А звонили для того, чтобы убедиться, что она действительно никуда не вышла.
— Вам не звонили в мое отсутствие? — спросил я.
— Нет. А вас долго не было?
— Не очень, но чтобы набрать номер, много времени и не нужно.
Она устало потерла глаза.
— Не понимаю, почему Жан-Пьер не возвращается. Если его рана несерьезна, что за причина так задерживаться! Скажите, э-э-э…
— Уильям, мадам.
— Ах! Никак не могу запомнить. Скажите, Уильям, наверное, нам следует обзвонить все парижские больницы, чтобы навести справки?
— Но их так много, и это может занять слишком много времени.
— Не имеет значения, мне нужно узнать, где он!
Я испугался, что придется открыть ей всю правду.
— В письме вашего мужа все четко сказано. Если бы было что-то серьезное, он бы не попросил вас оставаться дома. Он… Он дал бы вам адрес больницы.
Мне было стыдно за такую бесстыдную ложь, ведь совсем недавно я собственными глазами видел уже холодный труп Массэ. Однако мои слова успокоили ее.
— Да, вы правы.
— Скажите, вы говорили мне, что у вашего мужа из родных — только сестра, которая живет в Боготе, я правильно понял?