Действительно, при малейшем дуновении дерево качалось, издавая скрип и потрескивание. И вдруг, от налетевшего порыва ветра, оно жалостно заскрипело, треснуло и начало заваливаться. Йенс оказался на приличном расстоянии, и успел отскочить от падающих ветвей. А после этого восхитился: «Вот так волшебство! Спасибо, Радуга-Птица, тебе за твой чудесный дар»! А ведь не услышь я этого разговора, то меня бы точно прихлопнуло этим гигантом!
В другой раз Йенс услышал, как громко кричала пара лазоревок. Они жаловались, что двое вооруженных до зубов людей вломились в заросли орешника, где находилось их гнездо. Люди так раскачали кусты, что сбросили почти достроенное гнездо на землю. И теперь всю работу им придется начинать сначала. Йенс свернул с тропинки, тихонько обошел вокруг, и действительно увидел двух вооруженных разбойников, поджидающих путников как раз возле той тропинки, где он ходил к своей лесной лачуге.
Тихо, чтобы его не услышали, он вернулся обратно и бросился к городской страже. Охранники хоть и отвечали только за ворота, но взялись помочь перепуганному юноше. Стражники окружили засаду, где скрывались разбойники, и схватили их так ловко, что те не успели сделать ни единого выстрела. Начальник стражи похвалил Йенса за хороший поступок, а Йенс еще раз восхитился: «Ай да чудо-птица, ай да волшебный дар»!
А в третий раз, Йенс сидел у себя в мастерской, шил сапоги, и услышал, как разговаривали две вороны. Одна из них выглядела уставшей, как будто только что прилетела издалека. Она рассказывала приятельнице, местной вороне странные вещи:
— А еще в тех краях есть ферма, на которой живет старая одинокая женщина. Она сильно болеет. Сын у нее живет в городе, работает день-деньской, чтобы ей на лекарство заработать. Только вот беда: пилюли-то у нее есть, а встать налить воды, чтобы выпить лекарство, она не может. Настолько ей плохо.
Как услыхал эти слова Йенс, то тут же закрыл мастерскую и поехал к матушке. Приехал, и увидел: все, что рассказала ворона, оказалось правдой! Он принес воды, дал матушке выпить лекарство, затопил печь, приготовил еду и накормил матушку. А после этого он собрал ее скромные пожитки, заколотил дверь фермы, и увез матушку к себе.
Всю дорогу он ехал и приговаривал: «Подумаешь, что в лачуге.
Зато, мы станем жить вместе, и всегда сможем помочь друг другу». И еще, изредка, тихо добавлял что-то совершенно непонятное: «Спасибо тебе, Радуга-Птица, за твой чудный дар»!
Долго, почти полгода они жили в лесу, в лачуге Йенса. А к весне, удалось удачно продать их старую ферму. К этим деньгам они добавили те, что заработал Йенс и купили большой дом. Теперь они могли жить в прекрасном доме и не платить деньги за аренду мастерской. А вскоре они с матушкой и вовсе выкупили всю мастерскую у соучредителя.
Матушка совсем поправилась и забыла про ту страшную болезнь, что постигла ее.
А по осени Йенс посватался к хорошей девушке из купеческой семьи.
И на свадьбе, когда молодые выходили из церкви, вдруг все небо раскрасилось всеми цветами радуги. А Йенс тихо произнес: «Спасибо тебе, Радуга-Птица, за твой волшебный дар». А сверху раздалось удивительное щебетание, но понял его только Йенс. А говорила птица вот что: «Настоящее добро никогда не пропадает. Оно прорастает ростками, и рождает новое добро».
Пока я это рассказывал, я и не заметил, как вошел в раж, и уже говорил громко, декламируя во весь голос. Когда рассказ закончился, в зале повисла тишина. Никто не стучал вилками, не разговаривал. Вот так да! Это получается, что меня слушал весь трактир? Мне как-то даже неудобно стало. Приехал спасать одного человека, а сам вместо этого себе бенефис устроил. И тут кто-то захлопал в ладоши, кто-то крикнул:
— Здорово! Какая замечательная история!
— Вот и в наш трактир стали заходить писатели! У нас теперь уже второй свой сказочник есть!
Ко мне подходили люди, жали мне руку, похлопывали по плечу и говорили о своем восхищении. И мой давешний знакомый, ради которого я и залетел в этот девятнадцатый век (по-другому не скажешь), тоже восхитился:
— Да, дружище, ты меня растрогал. То, что ты рассказал, мне очень понравилось! Завтра же я тебя сведу к моему издателю, и он твою сказку непременно опубликует! У тебя есть записанный вариант сказки?
— Нет, к сожалению.
— Сразу чувствуется настоящий сказочник, — подмигнул он мне. — Не записываешь сказку на бумагу, пока она не станет совершенной? Узнаю мои собственные замашки. Ничего, сейчас придешь, запишешь, а завтра мы отнесем твою рукопись издателю, и, клянусь моим цилиндром, что ему придется раскошелиться! Ты, кстати, где остановился?
— Да пока нигде.
— Я так и понял. Приезжий, начинающий писатель, без денег в кармане. Как мне это знакомо! Я и сам так год назад начинал. Значит, я тебя сейчас поселю в гостиницу.
— Спасибо, но мне нечем расплатиться.
— Не беда. Я же говорил, что я сегодня богач.
— Нельзя же так раздавать деньги посторонним людям!
— Ты, дружище, уже считай мой знакомый. А еще, ты мой собрат по перу, писатель. И потом, я тебе сейчас просто дам денег взаймы, а завтра тебе издатель заплатит гонорар, и ты вернешь мне долг, идет?
От него исходила такая бурная доброжелательность, что спорить оказалось просто невозможно. Через полчаса я уже сидел в гостиничном номере за столом, и воевал с гусиными перьями, чернильницей и керосиновой лампой. А еще мне приходилось постоянно подкладывать дрова в маленькую печурку. Поленья горели плохо, дымили, и дым щипал глаза. Я записывал сказку и усмехался: насколько же проще жить нам, людям двадцать первого века, не обремененным этими бытовыми неудобствами.
К полуночи я закончил рукопись, последний раз подложил дров и лег спать с чувством выполненного долга. Завтра мой новый знакомый никуда не поедет, так как поведет меня к издателю. Разбойники нападут на дилижанс без него, он не погибнет, и все закончится хорошо. Засыпая, я думал о том, что запах от дров сладкий и тягучий.
Я еще, отсветы огня, пляшущие по стенам, на самом деле разноцветные, а не только желтые и красные.
Проснулся я среди ночи от ужасной головной боли. Первое, что мне бросилось в глаза, это включенная электрическая люстра. Я спал у себя дома и держал в руках раскрытую книгу «Малая литературная форма Европы конца 19 века». Ну вот, как всегда: заснул с книжкой в руках!
Читал долго, спал при свете, оттого голова и болит.
Вот только откуда взялся запах горящих дров? Померещился от того, что во сне печка приснилась? Я принюхался. Действительно, пахло дымом. Окинул глазами комнату: ничего не горит. Наверное, с улицы затянуло, опять где-то жгут листву. После этой правильной мысли все мистическое моментально улетучилось вместе с остатками волшебного сна.
Я уже хотел убрать книжку и окончательно ложиться спать, как вдруг заметил: на открытой странице вместо сказок следующего автора, которого я не стал читать, стояла четвертая сказка понравившегося мне автора! Я потряс головой: «Брррр»! Неужели я до четырех считать разучился? Сонливость как рукой сняло. Я опять взял книжку и начал читать.
Прочитав вступление, я поразился. В нем автор говорил, что это сказка его доброго друга по имени Шульц. Дальше описывалось, что автор этой сказки погиб. Отравился в гостинице угарным газом. А он взял на себя смелость опубликовать эту сказку, чтобы устроить достойные похороны бедняге Шульцу. И дальше следовала сказка про Радугу-Птицу из моего сна. Я подумал и успокоился. Все сходится, просто я читал, уснул во время чтения, и дальше мне приснилось все то, что я перед этим прочитал.
И ни в какой девятнадцатый век я не путешествовал. А мой любимый автор пятого октября сел в дилижанс, поехал к матушке и на него напали разбойники. Я перелистал несколько страниц назад, чтобы убедиться в правоте моих рассуждений. Но, то, что я там обнаружил, привело меня в состояние шока! Оказывается, автор после похорон своего друга Шульца, только двадцатого октября поехал к матери. И дилижанс, в котором он ехал, проезжая по горной дороге, попал под камнепад.
Вот это да! Я резко сел и схватился за голову. Опять у меня из-под ног исчезало ощущение реальности происходящего. Я мог не дочитать один рассказ и уснуть — это запросто. Мог увидеть прочитанное во сне — это тоже легко объяснялось. Но вот то, что после моего сна содержание книги изменилось — это не укладывалось в моей больной голове!
Что же получается? Я все-таки совершил путешествие в прошлое, подружился с неизвестным мне ранее автором, и попытался его спасти?
Да, получается, что все так и происходило. Я попробовал его спасти, но не смог. А почему? Наверное, мне следовало просто его предупредить, чтобы он опасался этой поездки? Да, Радуга-Птица, сказал я сам себе. Не смогли мы с тобой спасти моего друга, а жаль.
Вот уж кто-кто, а он-то в первую очередь достоин помощи. А мы с тобой не справились. Вернее, это я сплоховал.
Вот уж кто-кто, а он-то в первую очередь достоин помощи. А мы с тобой не справились. Вернее, это я сплоховал.
От моих рассуждений попахивало мистикой и какой-то совершенно ненаучной фантастикой. Наверно, надо попробовать выспаться, подумал я. А завтра, на свежую голову все обдумать. Решив так, я выпил таблетку от головной боли, лег и начал засыпать.
Но тут над моими старинными антикварными часами появились какие-то святящиеся искорки, и на изогнутый резной корпус приземлилась маленькая фея в розовом платьице и таких же туфельках на высоких каблуках. Я сам себя успокоил: все нормально, значит, уже сплю.
В этот раз Фея Неудач оказалась настроенной куда менее вальяжно и высокомерно. Она кричала, визжала, корчила страшные мордочки, плевалась и пинала мои антикварные часы.
— Как же это мерзко, когда так хорошо выстроишь и придумаешь чудную интригу, и вдруг все идет наперекосяк! Что может быть изящнее: дылда из двадцать первого века, не знакомый с тонкой техникой века девятнадцатого, топит печку, и не понимает, бестолочь, что один кирпичик в дымоходе выпал, и перекрыл трубу. Грамотный человек сразу бы понял что к чему, и залил дрова водой, чтобы не угореть. Но самоуверенная дылда станет жечь дрова, пока не отравится! Такой замечательный, тонкий, изящный и грациозный план.
Дылда из двадцать первого века умирает в девятнадцатом веке, и в никакой двадцать первый век не возвращается, а просто исчезает. Его там, в девятнадцатом веке хоронят, и он уже не будет спасать моего пасквилянта. И никому не расскажет про эту гадкую сказку, в которой про меня написано столько глупостей!
Я лежал, слушал и не понимал: то ли я сплю, то ли бодрствую после сна про путешествие на сто лет назад, то ли я вообще сегодня спать так и не ложился? Фея, не обращая внимания на мое присутствие, продолжала свой монолог:
— Я составила этот план безупречно! Все поначалу шло просто прекрасно, но потом стало мерзко! А дальше и вообще омерзительно!
Тьфу! Ну как, как я такая тонкая, умная и проницательная могла догадаться, что эта дылда возьмет и расскажет сказочку про Птицу-Радугу? Как? И поэтому сейчас так все мерзко! Теперь я ни дылду, ни пасквилянта и пальцем тронуть не могу. Они, видите ли, под крылом этой никчемной Радуги, под ее защитой. Оба. Как это мерзко!
Тьфу на вас!
При этом она со всей силы лупила резной деревянный корпус моих часов каблуками маленьких туфелек и невесть откуда взявшимся маленьким розовым зонтиком. Когда она выдохлась, то присела и чуть задумавшись, произнесла:
— Ничего, есть и другие остолопы! Много тупых и мерзких дылд. И всем им станет плохо. Очень плохо. Уж это я обещаю!
Фея Неудач гаденько расхихикалась, и я только тогда обратил внимание: какая же она старая и страшная, невзирая на яркий макияж и девичьи наряды! Фея еще раз плюнула, взмахнула ручкой, и исчезла в облаке сияющих искр. Я почувствовал, что таблетка от головной боли начала действовать, и стал проваливаться в сон.
Утром, проснувшись, я первым делом раскрыл книжку. Сказок моего доброго друга и пасквилянта в ней не оказалось. Равно как не обнаружил я и моей на ходу сочиненной сказки о Радуге-Птице, с аннотацией про мою трагическую гибель. До меня стало доходить: приснилось, все как есть приснилось. Мне сразу стало все понятно и скучно. А еще немного досадно и жалко, что такое интересное приключение оказалось всего-навсего сном.
У меня все еще ощущалась небольшая тяжесть в голове, хотя боль прошла. Я вышел на балкон вдохнуть чистого воздуха. Ночью прошел дождь, а сейчас, вставало солнце, и в полнеба раскинулась семицветная дуга. Утренняя радуга — это большая редкость. Сколько лет живу в этом доме, но такое я увидел впервые.
Где-то чуть ниже моего балкона, на верхушках деревьев чирикали воробьи, и я прислушался к их разговору:
— Летим, быстрее, там, на помойке, кто-то рассыпал много настоящего зерна!
— Да ты опять врешь!
— Нет, чистая правда!
— Ты, небось, зерно с чипсами перепутал?
— Нет, оно желтое, вытянутое и сладкое, а вовсе не соленое, как чипсы!
— Вечно ты всю стаю взбаламутишь, а потом выясняется, что все напутал.
— Нет, в этот раз точно не перепутал. Настоящее зерно!
— Ладно, тогда полетели.
— Да, пока другие желающие не подоспели!
Воробьи с шумом сорвались и улетели. Я вернулся в комнату: стояло еще ранее утро, и на улице оказалось прохладно и зябко. И когда я вошел в комнату, у меня внутри вдруг все похолодело по-настоящему!
Стоп, а откуда я узнал про зерно? Да, я слышал чириканье воробьев.
Но, чтобы узнать про рассыпанное зерно, мне следовало не просто услышать, а понять их чириканье! Я бросился к антикварным часам и обнаружил на деревянном корпусе множество царапин. Как будто кто-то острой иголкой или когтями драл полированную старинную древесину.
Вчера этих царапин я не видел. Значит, они появились сегодня ночью от каблучков и зонтика маленькой феи в розовом платьице? Я взял вчерашнюю книгу и стал внимательно листать. И вдруг, в разделе «маститых авторов» я увидел фотографию моего друга и одновременно пасквилянта, написавшего сказку про Фею Неудач. Только на этой фотографии он выглядел солидным и раздобревшим. Но его добродушное лицо и умный, веселый взгляд почти не изменились. А вот аннотация к его сказкам оказалась совершенно иной.
В этот раз в ней писалось, что он прожил долгую счастливую жизнь и написал множество прекрасных книг. И еще говорилось, что в молодости он дружил с начинающим писателем, который вскоре трагически погиб. Друга звали Шульц, а фамилия его, к сожалению, не сохранилась. Сказки Шульца произвели на автора неизгладимое впечатление и повлияли на всю его дальнейшую творческую биографию. И среди прочих сказок и малых форм маститого автора в сборник вошла единственная уцелевшая сказка Шульца со странным названием «Радуга-Птица». Я опять вышел на балкон, солнце поднялось совсем высоко. Радуга почти истаяла, и в воздухе остался еле заметный след разноцветной дуги. Я подошел к самым перилам, и чтобы никто посторонний не услышал, тихо прошептал: «Спасибо тебе, чудесная Радуга-Птица»!