– Что радуешься, скотина? – Артем сжал кулаки.
– Пообедала машинка…
– Ах ты!..
– Он прав, – донеслось сзади. – Теперь у нас есть пара часов, прежде чем тварь проголодается снова.
– Как это?
– Просто. Он, пока еще в своем уме был, объяснил… Не маршрутка это вовсе. И не водитель там впереди сидит.
– Так точно! – Водитель, не оборачиваясь, козырнул правой рукой. Вернее, не совсем рукой. Теперь Артем это заметил – у существа за рулем не было ногтей на пальцах. Совсем. Просто куски белой плоти.
– Какое-то животное. Может, не с нашей планеты. Может, не из нашей Вселенной даже. Передвигается, принимает удобную форму, чтоб заманить добычу. Знаете, рыбы такие есть? У них специальный ус, на конце которого светящийся в глубоководной темноте шар. Мелкая рыбешка плывет к шарику… а оказывается прямо в пасти у ловца.
– Левиафан… – заплакал мальчик. – Мы попали в Левиафана!
– Так ты знал? – не обращая на сопляка внимания, обратился Артем к спеленутому. – И этот убогий знал? Все вы знали?! Знали – и не предупредили?!
– А ты хочешь умереть поскорее? – вскинула голову девушка. Только сейчас Артем заметил, что у нее не хватает волос с одной стороны. Отсутствовало и ухо.
– Каждый новенький на маршруте – шанс для остальных прожить еще час-другой, – объяснил мужчина. – Присмотрись! Здесь есть чем питаться, здесь можно спать. Единственное – если начнешь умирать, оно сожрет тебя. Потому что любит свежее мясо, а не тухлятину.
«Здесь есть чем питаться…»
Артем почувствовал резкий приступ тошноты, кислый комок подкатил к горлу, тело скорчило на секунду в непроизвольной конвульсии. Но он сдержался. Перед глазами вдруг возникла ясная, как в кино, картинка: офис, белые жалюзи, мерцающий монитор и горячий кофе на столе… Тошнота отступила.
– Левиафан, – повторил мальчишка. – Как в Библии, да? Я всегда думал – куда он потом делся и были ли у него дети?
Шум несуществующего мотора напоминал утробное урчание.
– Вы можете жить, вы можете спать, вы можете говорить, вы можете даже размножаться, – не оборачиваясь, деловито сообщил водитель. – Все верно. Дойную корову просто так не убивают.
– Ты-то кто такой, твою мать?..
– Оно не человек. Мы не знаем, как устроена эта тварь, но какая-то ее часть, несомненно, изображает из себя этого типа, чтобы контролировать нас – тех, кто внутри. Или просто чтобы смеяться над нами.
– А ты?.. Почему ты… такой? – Артем не знал, как описать словами состояние спеленутого.
– Пару остановок назад, когда двери открылись, хотел выйти, – объяснил тот.
– Почему оно тебя не сожрало?
– Сытая была, тварь.
– Перед этим машина съела моего парня. Это было давно, – сказала безухая.
– Да, вы же не первые пассажиры. И мы не первые. Но, думаю, дело не в этом. Я служу назиданием остальным, чтобы не дергались. – Мужчина усмехнулся. Лицо у него было такое бледное, что почти светилось в сумраке салона. – А еще… оно меня потихоньку… сосет, кажется.
Черная масса, покрывающая его тело, влажно чмокнула, перекатилась легкой рябью.
– Мы им запиваем, – хихикнул «рулевой».
Артем схватился за голову. Картинка офиса вновь всплыла в сознании. В конторе нельзя орать. В конторе нельзя истерики устраивать…
– Думаю… Ну, пока я еще могу думать… Так вот, думаю, если оно кого-то берет, даже совсем чуть-чуть, как меня, то оно и жрет.
– Бред! Это какое-то сумасшествие, такого просто не может быть!
– Почему бы тебе не ткнуть в меня пальцем, чтобы убедиться, что я реален? – Водитель оглянулся, впервые за все это время, и Артем увидел, как от этого движения голова существа на мгновение тоже покрылась мелкой рябью, а под кожей проступили черные пятна.
– Господи…
– Скорее, наоборот, – тварь отвернулась.
Какое-то время они ехали в полной тишине. Потом мальчишка тронул Артема за плечо:
– Я к маме хочу…
– Не мешай, я думаю.
– О чем? – спросила девушка с одним ухом.
– Кто-нибудь из вас пробовал с ним договориться?
– Ага, – кивнул спеленутый. – Наш кавказский друг, пока не сошел с ума, обещал, если его отпустят, привести десять человек. Без толку.
– Еды нам пока хватает, – донесся смешок.
– А что, если… – Артем оглянулся по сторонам, привстал. – Если поджечь паскуду? Есть у кого-нибудь зажигалка?
– Но-но! В салоне курить запрещено.
– Оно сделает с тобой то же, что и со мной, – объяснил спеленутый. – Это идеальный организм, понимаешь? Высший разум. Полностью контролирует и внутренние, и внешние органы, способен принимать любые формы и заниматься одновременно тысячью разных дел – следить за нами, куда-то двигаться, разговаривать и планировать ужин, завтрак и обед…
– Вот за что я его люблю. Он меня уважает.
– Сука прожорливая.
– И как… как часто… эта гнида… питается?
– Чаще, чем мы, – хмыкнул спеленутый.
– Оно – обжора, – подтвердил небритый.
Артем поежился.
– Боже, я через четыре часа должен уже был обедать лапшой китайской у себя на работе… Ненавижу этот вкус.
– ЗАЧЕМ ты говоришь об этом?!
– Пусть говорит, дорогая, – обратился к соседке спелетнутый. – Это то, что держит его мозги на плаву…
Артем прикрыл глаза. Офис. Контора. В конторе нельзя паниковать. Надо сосредоточиться. Надо думать. И думать быстро, пока тварь не проголодалась. А если она проголодается, то кто может поручиться, что не он станет ее следующей трапезой… А может, и пускай?.. Офис.
Офис. Стол. Монитор. Упаковка лапши. Залить кипятком. Накрыть крышкой. Подождать…
Будешь сам лапшой скоро, пока ждешь… Проклятие!
– А куда мы едем? – голос мальчишки, доносящийся словно издалека.
– Никуда… – глухой ответ. Неизвестно чей.
Офис. Лапша. Если кипятка налить слишком много, то лапша сильно разбухнет и начнет вываливаться из упаковки на стол…Что-то мелькнуло в сознании Артема. Что-то, похожее на озарение.
Нет, не то…
– Я к маме хочу…
Да пошел бы ты, пацан, вместе со своей мамой. Чего бы ей не проводить тебя в школу этим утром? Почему бы вам вдвоем не торчать на остановке, чтобы мне места в маршрутке не хватило? Чтобы я просто подождал следующую машину…
Офис. Скачанные в Интернете игрушки про снежного человека, убивающего пингвинов. Кто я сейчас? Такой же пингвин… Нет, не то, не туда мысли поползли опять. Ох уж эти мысли, как черви в банке, все норовят вылезти и плюхнуться на землю. Да я сам такой же червяк…
Офис. Что там еще? На столе?.. Пластиковый стаканчик вместо карандашницы. В него что попало запихиваем – степлер, две-три ручки, упаковка жвачки, скомканный бумажный шарик. Еще как-то попробовал, сам не знаю зачем, дырокол впихнуть…
– Левиафан, пусти меня к маме…
– Да иди уже, никто тебя не держит, – сиплый голос небритого.
– Не стоит. Мы пока сыты.
Пока сыты они, ешкин кот!.. Чтоб ты лопнула, тварь!
Лопнула?..
Офис. Пластиковый стаканчик. Лапша. Банка. Черви. Дырокол.
Артем открыл глаза.
– Если мы все равно умрем, то стоило бы умереть так, чтобы и этот монстр подох, вам не кажется?
– Не глупи, парень. Просто посмотри на меня, – спеленутый даже улыбнуться нашел в себе силы.
– Да, просто посмотри на него, – хихиканье спереди. Это кажется или в тоне чудища появилось что-то новое? Интерес?..
– Выхода нет.
– Он всегда есть. Только найти надо. Как в компьютерной игре, правда, малой?
Мальчик отупело посмотрел на Артема. После паузы почему-то шепотом ответил:
– В играх с большими монстрами от них бегают, потому что они большие. В какой-то игре было, что монстр почти жрет тебя. Но там надо что-то другое ему скормить, что-то отравленное или бомбу какую-нибудь…
– Точно. У тебя бомбы ненароком не завалялось в портфеле?
– Что вы смеетесь, страшно же…
– Конечно, страшно, малыш. Конечно, страшно. Только действовать надо быстро. Пока оно сыто. Понимаешь?
– Господи, ну зачем все это, ну этого же не может быть?
– Да заткнись ты, дура.
Артем решился. Легко вытащил из памяти до боли знакомую картинку офиса, уменьшил ее в своем воображении и повесил в рамочку аккурат так, чтобы она перекрыла лицо сидящего рядом школьника. Теперь Андрей стал почти всесилен. Теперь он был способен на все, с этой фотографией перед глазами.
Он схватил ноющий что-то про мамочку офис за тонкую руку, рванул сначала на себя, а потом резко вперед. Кто-то крикнул там, в офисе, но писклявый голосок был слаб и доносился из самой глубины, из-за двери в углу, рядом со шкафом. В шкафу на полочках папки с документами, формами, образцами… Потоки красного пролились из-под рамы, хлюпанье и хруст, женский вскрик сзади, какое-то копошение…
Не до этого сейчас. Это всего лишь шум из-за двери.
Офис. Контора. В конторе не обращают внимания на шум в коридоре.
Не до этого сейчас. Это всего лишь шум из-за двери.
Офис. Контора. В конторе не обращают внимания на шум в коридоре.
Надо действовать быстро. Не отрываясь от таблиц и графиков.
Вместо небритого психа ничего и представлять себе не надо, он и так мерзок и противен. Артем вскочил (быстрей, быстрей, пока самого не засосало) и что есть мочи пнул ногой соседа слева – один, второй, третий раз, буквально вбивая, втаптывая его в стену машины, в мутно-желтое стекло, уже совсем не обращая внимания на все постороннее, на все то, что мешает действовать на пределе сил, четко и, главное, быстро.
Пол под ногами дрожит, все в салоне ходит ходуном…
– ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ, ТВОЮ МАТЬ?!
Дикий нечеловеческий вопль в два голоса. Безухая девица падает, ползет к Артему – жалкая, мерзкая тварь. Сзади нее поднимается нечто, ранее казавшееся человеком, а теперь на глазах обрастающее иглами и щупальцами. В голове у Артема проносится за долю секунды тысяча мыслей: так ты такой же, как и тот, что впереди, так ты тоже часть всего это дерьма, так ты попросту развлекаешься и следишь за мясом, а сам НЕ МОЖЕШЬ просто так схватить меня…
Офис. Фото, картинка в рамке. Пустое освещенное помещение. Стул. Стол. Монитор. Стаканчик, который рвется, потому что в него напихали слишком много всяких ненужных вещей и вещиц.
– Жри, падаль. Давись.
Артем схватил девушку с фотографией офиса в рамке вместо лица и что есть мочи швырнул в объятия ощетинившегося щупальцами чудища. Снова крики. Снова ошметки плоти и кровь во все стороны. Теперь самое главное осталось. Скорее! Нельзя ждать ни секунды.
Я – офис. Я – стул. Я – стол. Я – монитор. Я – пакет с китайскими макаронами. Я – шкаф с документами в углу. Я – степлер, разрывающий тонкий пластик.
Артем прыгнул во тьму.
* * *Удары со всех сторон, его рвет, душит, царапает, ломает, но ему не больно. Дыхания нет – его к чертовой матери выкинуло из груди. Белое сияние вокруг. Гул в голове. Глухой шум. Голоса чьи-то, крики.
Мокро.
Артем открыл глаза и увидел прямо перед собой камень и лужу с грязной бурой водой. Он лежал в ней и смотрел в нее. Отражения не было видно, поверхность рябила, капал дождь и еще что-то – кровь и слизь, это прямо с него капало. Вернулось дыхание, и он втянул в себя холодный воздух вместе с влагой из лужи. С трудом повернулся с живота на бок, от усилия в глазах вновь потемнело, а кисть (правую, левую? – непонятно) пронзила боль. Похоже на перелом.
Артем увидел омытую ливнем мостовую и тротуар метрах в десяти от себя. Там стояли люди с зонтиками, показывали на него пальцами и что-то взволнованно кричали друг другу. До него долетали обрывки фраз, что-то про машину, про аварию, про…
Я жив? Я жив?!
Я ЖИВ!
Артем медленно встал на четвереньки. Рядом в той же луже увидел обрывок джинсового рюкзака, заляпанный коричневым. Но это уже неважно!
Я жив. Артем собрался с силами, чтобы подняться на ноги. Шум в голове мешал.
Я жив. Тварь слишком много сожрала за один раз. И я жив!
ЕЕ СТОШНИЛО МНОЙ!
Шум становился громче. Он походил на рычание зверя. Люди на тротуаре продолжали кричать. Плевать, плевать на вас, чертовы идиоты, на всех плевать!
Я ЖИВ!
Хотелось хохотать и плакать одновременно. Он не чувствовал боли в переломанных, сочащихся кровью пальцах. Потекли слезы. И смех – дикий, истеричный смех ЖИВОГО человека – разорвал грудь, когда он встал, шатаясь, во весь рост прямо посреди грязной дороги и поднял голову, чтобы взглянуть в пасмурное небо, и вобрать в себя этот сырой дурманящий воздух, и крикнуть всему миру о том, что он жив, он выкарабкался, он стерпел все.
Что ему сейчас эти люди, с их нелепыми криками, нелепыми жестами? Какое ему сейчас дело до их воплей? Эйфория – только теперь он понимал, что это такое. Впервые в жизни. Впервые он чувствовал себя таким живым.
Увидел несущуюся на него «Газель», за рулем которой нечто бесформенное и страшное шевелило черными прядями горгоны Медузы.
Бешеный рев оглушил его, а потом прогремел гром и сверкнула молния – как ночью.
И прохожие недоуменно заозирались, потому что на дороге уже не было никого и ничего. Только в луже мок обрывок детского рюкзака.
Алексей Жарков Житель дороги
© Алексей Жарков, 2014
Шри-Ланка
Ланкийский автобус – это жизнь, стихия которой – дорога, а смысл существования – ее преодоление. Тысячи автобусов пересекают остров, перевозя миллионы неугомонных жителей. На всей Шри-Ланке не найдется ни одного города и ни одной деревушки, куда бы хоть иногда не заглядывал раскрашенный, как индеец, бурчащий автобус.
Везде, где проложена дорога, разъезжают автобусы.
Их привлекают шумные рынки, до краев забитые разноцветными бананами, лоснящимися на солнце кокосами и нахохлившимися в душной жаре ананасами. А железнодорожные станции и вокзалы притягивают их особенно сильно: эти места похожи на перенаселенные ульи, в которые разом вернулись все пчелы. Здесь автобусов так много, что даже самый бойкий и горластый торговец не в силах докричаться до прохожего, идущего в шаге от его харчевни, чтобы пригласить на «рис и карри», который готовится здесь же – на бурлящих, гудящих, рычащих и звенящих улицах Коломбо.
Несмотря на тяжесть собственной ноши, автобусы тормозят и разгоняются с неправдоподобной легкостью, лихо объезжают полусонные «тук-туки», смело идут на обгон неуклюжих грузовиков и, не сбавляя скорости, атакуют головокружительные изгибы горных серпантинов. Будто не автобус едет по дороге, а дорога возникает там, где это нужно автобусу. Однако стоит водителю увидеть поднятую с обочины руку, как он тут же тормозит и, едва плетясь, подхватывает нового пассажира.
Неповторим и загадочен их внутренний мир. У каждого есть свой контролер. И пока водитель внимательно следит за дорогой и погружен в самозабвенное общение с рулем, педалями, многочисленными рычажками и кнопочками, контролер перемещается по салону и собирает с пассажиров плату за проезд. При этом руки его обычно заняты взъерошенной кипой денег и специальных бумажек, на каждой из которых он успевает что-то накалякать, прежде чем вручить ее в качестве «билета». А ноги контролера так ловко удерживают его тело в равновесии, что кажется, будто это не человек, а обезьяна, и сзади у него растет хвост, который незаметно держится за поручни раскачивающегося во все стороны салона.
Даже когда Шри-Ланка погружается в ночь, а огни вдоль дорог конкурируют со звездами за право называться небом, автобусы продолжают носиться по дорогам так же стремительно, как поезда по подземным туннелям.
И сопровождает эти автобусы одна неприметная загадка: несмотря на то что жители острова постоянно имеют с ними дело и, кажется, видят их насквозь, ни один пассажир, ни один заправщик, ни один привокзальный нищий – никто не знает, откуда автобусы берутся.
Утром, по дороге в Полоннаруву, древний мертвый город размером с Сокольники, из окна забитого школьниками автобуса Роман увидел заманчивое вегетарианское местечко. Решив не упускать возможность как следует позавтракать, он попросил водителя остановиться, но тот был слишком увлечен перекрестками и словно бы не услышал. Только шум в защиту белого человека, поднятый участливыми пассажирами, заставил водителя уступить… правда, до того неохотно, что Роману пришлось выпрыгивать, как это обычно делают местные, на легком ходу. Потеряв равновесие, он полетел головой в придорожный арык, но вовремя затормозил руками, расцарапав ладони в кровь о грязный асфальт.
Сейчас, пробираясь через ночные джунгли, наполненные незримой и от этого еще более устрашающей живностью, Роман мысленно просил прощения за многочисленные проклятия, отправленные в адрес того автобуса, и мечтал встретить его снова, чтобы вернуться в город.
Торопливый экваториальный закат застал его у храма Шивы – самого дальнего и самого безлюдного из всех. Непроглядная тьма, ни души вокруг, и в навигаторе, как назло, сели батарейки… и фонарик Роман забыл в гостинице… и огромный муравей тяпнул за палец – добавил колючей боли к нытью расцарапанных рук.
Впереди показалась просека; он ускорил шаг и оказался на поляне, наполненной лесными запахами и странным мерцающим светом. Выбрался на середину и печально вздохнул.
Неожиданно тени в зарослях показались ему людьми. Он заметил, что за стволами деревьев, изгибаясь в странном танце, перемещаются чьи-то силуэты. Звон бубенцов гхунгхру возвестил об ударах невидимых ног, проник в голову и, создав особенный ритм, разворошил воображение.
Роман застыл, затаив дыхание: музыка невидимого танца проникала все глубже, казалась осязаемой. От нее, как со дна неведомой бездны, начала подниматься незнакомая энергия, ее магический привкус кружил голову и опьянял разум. Воздух вокруг пришел в движение и, уплотняясь, начал стекаться в неожиданную форму.