— Мы бы не хотели говорить на эту тему, — сказал он сразу. — Она причиняет нам боль.
Я помолчал, грустно посмотрел на них и сказал:
— Не могу вас осуждать, тем более заставлять. Мне бы только связаться с человеком, которого вы наняли тогда для расследования.
Они снова посмотрели друг на друга. На этот раз миссис Грейсон головой не мотала.
— Зачем он вам? — спросил Грейсон.
— Сейчас я вам кое-что расскажу. Не упоминая имени Кингсли, я рассказал им, какое вел дело. Рассказал и про вчерашний инцидент у дома Олмора. Они опять замерли.
— Если я правильно понял, — резко сказал Грейсон, — с мистером Олмором вы незнакомы, и ваши пути не пересекались, но он, тем не менее, вызвал полицейского лейтенанта только потому, что вы стояла у его дома, Так?
— Да. Стоял там около часа. Вернее, стояла моя машина.
— Очень странно, — сказал Грейсон.
— Доктор явно нервничал, — сказал я. — А Дегармо спросил, не наняли ли меня ее родители — имея в виду вас. Такое ощущение, что Олмор не чувствует себя в безопасности.
— В безопасности от чего? — спросил он, не глядя на меня. Он неторопливо разжег трубку, потом концом большого металлического карандаша утрамбовал табак и снова разжег.
Я пожал плечами и не ответил, Он кинул на меня быстрый взгляд и отвернулся. Миссис Грейсон не поднимала глаз, но ноздри у нее раздувались.
— Как он узнал, кто вы такой? — внезапно спросил Грейсон.
— Записал номер машины, позвонил в автоклуб, а потом посмотрел в справочнике. Во всяком случае, я бы поступил именно так, да и он сделал то же, судя по тому, что я видел через окно.
— Значит, полиция работает на него, — сказал Грейсон.
— Не обязательно. Они могли просто допустить ошибку, а теперь не хотят, чтобы это всплыло.
— Ошибку?! — он визгливо хохотнул.
— Ладно, — сказал я. — Хоть тема и больная, но немного свежего воздуха ей не помешает. Вы же считали, что Олмор убил вашу дочь. Не так ли? Поэтому и наняли ищейку… я хочу сказать — детектива.
Миссис Грейсон подняла на меня острые глазки, потом опустила голову и свернула заштопанные носки. Грейсон молчал.
— У вас были против него улики? Или доктор просто вам не по душе? — спросил я.
— Были, — горько заметил Грейсон и продолжал внезапно четким голосом, словно наконец решился выложить все начистоту. — Должны были быть. Нам о них говорили. Но достать их не удалось. Полиция об этом позаботилась.
— Я слышал, они посадили этого человека за вождение машины в пьяном виде. Верно?
— Верно.
— Он вам успел сказать, что знал?
— Нет.
— Мне это не нравится, — сказал я. — Похоже, что он сам не решил, предоставить улики вам или прижать с их помощью доктора.
Грейсон снова посмотрел на жену. Она тихо сказала:
— Мистер Галди произвел на меня хорошее впечатление. Маленький, спокойный, скромный. Я, конечно, понимаю, что могла ошибиться.
— Значит, его зовут Талли, — сказал я. — Среди прочего я надеялся узнать у вас и это имя.
— А что еще вы надеялись узнать? — спросил Грейсон.
— Как найти Талли и… что заронило в вас подозрения. Иначе вы бы его не наняли.
Губы Грейсона тронула вымученная улыбка. Длинным желтым пальцем он поскреб свой скошенный подбородок.
— Наркотики, — сказала миссис Грейсон.
— Именно, — тут же зачастил Грейсон, словно единственное слово жены дало ему зеленый свет. — Доктор специализируется на наркотиках. Нам. рассказала об этом дочь. Кстати, в его присутствии. Ему это очень не понравилось.
— Что вы имеете в виду под специализацией на наркотиках, мистер Грейсон?
— Он лечит в основном людей, которые от разгула и пьянства находятся на грани нервного срыва. Им постоянно подавай успокаивающее. Наступает пора, когда добросовестный врач должен прекратить уколы и отправить человека в больницу. Но Олмор этого не делает. Пока пациент жив, не окончательно сошел с ума и платит деньги, он его колет, а если тот станет тяжелым наркоманом, это доктора не тревожит. Занятие, конечно, уголовно наказуемое, но очень прибыльное.
— Еще какое прибыльное, — сказал я. — Золотая жила. А с неким Конди вы не знакомы?
— Нет, Но кто он такой, знаем. Флоренс считала, что как раз Конди и снабжая Олмора наркотиками.
— Скорей всего, — сказал я, — Выписывать слишком много морфия а аптеке опасно. А Лавери вы знали?
— Слышали, но лично не встречались.
— Вам не Приходило в голову, что он мог шантажировать Олмора?
Идея оказалась для него новой. Он почесал макушку, потом провел ладонью по лицу и, опустив руку на острое колено, отрицательно покачал головой.
— Нет. Какие у меня могли быть основания?
— Лазери первым обнаружил тело. То, что показалось подозрительным Талли, вероятно, заметил ж он.
— А он что, способен на шантаж?
— Не знаю. Но явных источников дохода у него нет, он нигде не работает, тем не менее ведет светскую жизнь, ухаживает за женщинами.
— Что ж, интересно, — сказал Грейсон. — Также дела проворачиваются очень тонко. Их следы иногда попадаются и в моей работе. Скажем, ничем не обеспеченные, давно просроченные ссуды. Или кто-то, явно не растяпа, вдруг невыгодно для себя помещает капитал. Или не подает в суд за невыплаченный долг, чтобы не привлекать внимания инспекторов. Да мало ли как можно словчить.
Я посмотрел на миссис Грейсон. Ее руки ни на секунду не останавливались. Она уже заштопала не менее дюжины носков. На твердых, костистых ногах мистера Грейсона носки, видно, так и горели.
— А что случилось с Талли? Обвинение, видимо, сфабриковали?
— Никакого сомнения. Его жена очень переживала. Она сказала, что он сидел в баре с полицейским, и тот подсыпал ему в стакан какую-то отраву. Да и полицейская машина уже ждала на противоположной стороне улицы. Его взяли, как только он отъехал. В участке же практически не провели никакого обследования.
— Брать на веру объяснения Талли не стоит. Что еще он мог сказать жене после ареста? Все говорят что-то в этом роде.
— Противно думать, что полицейские бесчестны, — сказал Грейсон. — Но такие фокусы им не впервой. Все про это знают.
— Если они допустили промашку, когда расследовали смерть вашей дочери, то Талли представлял для них явную опасность. Выведи он их на чистую воду, кое-кто слетел бы с работы. Но если бы они решили, что он намерен просто шантажировать доктора, то не суетились бы так. Кстати, где он сейчас? Мне надо выяснить, были ли у него веские улики или он только предполагал, что они существуют.
— Мы не знаем, где он, — сказал Грейсон. — Ему дали шесть месяцев, но срок уже давно вышел.
— А его жена?
Он посмотрел на миссис Грейсон, и та коротко сказала:
— Бей-Сити, Уэстмор-стрит, дом 1618 у 2, Мы с Юстасом послали ей немного денег, когда она осталась на мели.
Я записал адрес и откинулся на спинку кресла.
— Сегодня утром кто-то застрелил Лавери в ванной, — сказал я.
Пухлые ручки миссис Грейсон замерли по краям корзинки. Грейсон, сидя со старой черной трубкой в руке, открыл рот. Потом тихонечко, словно на похоронах, откашлялся и очень медленно поднес ее к губам.
— Хорошо бы, — сказал он, вынув изо рта трубку и выпуская облачко бледного дыма, — если бы доктор был замешан в этом убийстве.
— Не исключено, что он и замешан, — сказал я. — Живут-то они по соседству. Полиция, правда, считает-, что Лаверн застрелила жена моего клиента. Когда ее найдут, улик для. обвинения у них будет предостаточно. Но если доктор имеет к убийству какое-то отношение, то причина тут одна — смерть вашей дочери. Поэтому я и пытаюсь разобраться в этом деле.
— Человек, совершивший одно убийство, легко пойдет и на другое, — сказал Грейсон таким тоном, будто долго размышлял над проблемой.
— Может быть, — сказал я. — А что все же послужило, по-вашему, причиной первого убийства?
— С Флоренс не было сладу, — сказал он грустно. — Она была необузданной, трудной. Сумасбродно сорила деньгами, слишком много и слишком громко говорила, все время заводила сомнительные знакомства, в общем, валяла дурака. Такие жены очень, опасны для людей типа доктора Альберта С. Олмора, Но главная причина, мы считаем, не в этом. Правда, Летти?
Он посмотрел на жену, но та, не поднимая глаз, молча воткнула иглу в клубок шерсти,Грейсон вздохнул и продолжал:
— У нас есть основания полагать, что оа завел интрижку со своей медсестрой, и Флоренс пригрозила устроить ему большой скандал. Шума он и испугался. Один скандал мог легко перерасти в другой.
— И каким же способом он ее убил? — спросил я.
— С помощью морфия, конечно. Морфий он всегда носил с собой и был большим докой в этом деле. А когда она посев укола заснула, он перенес ее в гараж и включил мотор. Вскрытия они не производили. Но если бы и произвели, ничего бы не изменилось — ведь было известно, что он сделал ей на ночь укол.
Я кивнул, а он удовлетворенно откинулся в кресле и снова, проведя ладонью по макушке и по лицу, медленно опустил руку на острое колено. Казалось, он долго размышлял и над этой проблемой.
Я взглянул на супругов. Два пожилых человека сидят в тишине квартиры и спустя полтора года после событий отравляют свою душу ненавистью. Им бы чертовски хотелось, чтобы убийцей Лавери оказался доктор. Они были бы на седьмом небе. Это бы их очень утешило. Я немного помолчал и сказал:
— Вы верите во все это потому, что очень хотите верить. Ваша дочь с тем. же успехом могла самостоятельно покончить с жизнью, а полиция затеяла возню, чтобы, скажем, защитить игорное заведение Конди к оградить доктора от неприятных вопросов на дознании.
— Чепуха! — резко сказал Грейсон. — Он ее явно убил. Она ведь к тому времени крепко спала.
— Вы же точно не знаете. Она могла и сама баловаться наркотиками. Тогда эффект от укола не был бы особенно сильным. Предположим, она проснулась ночью, взглянула на себя в зеркало и увидела чертиков. Такое случается.
— Вы отняли у нас уже достаточно времени, — сказал Грейсон.
Я встал, поблагодарил их ж, сделав пару шагов к двери, спросил:
— После ареста Таяли вы больше ничего не предпринимали?
— Обращались к Личу, помощнику окружного прокурора. Ничего не вышло. Он заявил, что у него нет оснований для пересмотра дела. Даже наркотиками не заинтересовался. Однако заведение Конди через месяц прикрыли. Вероятно, благодаря нашему визиту.
— Скорей всего, полицейские из Бей-Сити прикрыли его лишь для отвода глаз. Со всем своим прежним оборудованием оно работает в другом месте. Только вы не знаете — где.
Я снова направился к выходу. Грейсон встал с кресла и зашаркал за мной. Его желтое, лицо порозовело.
— Извините, если нагрубил, — сказал он. — Нам с Летти не мешало бы поменьше думать, о прошлом.
— Да нет, вы были со мной предельно терпеливы, — сказал я. — Кто-нибудь еще, кого мы тут не упоминали, замешан в этом деле?
Он покачал головой и взглянул на жену. Склонив голову набок, та неподвижно сидела с очередным носком, натянутым на деревянное яйцо. Казалось, она к чему-то прислушивается, но только не к нашему разговору.
— Мне рассказали, что вашу дочь укладывала в тот вечер медсестра из приемной Олмора. Это с ней у него была интрижка?
— Обождите-ка, — резко сказала миссис Грейсон. — Мы эту девушку ни разу не видели, но у нее какая-то симпатичная фамилия. Сейчас вспомню. Одну минутку.
Мы дали ей эту минутку.
— Нет, помню только имя… Милдред. Я глубоко вздохнул и спросил:
— Может быть, Хэвиленд?
Миссис Грейсон радостно улыбнулась и кивнула:
— Ну, конечно, Милдред Хэвиленд. Разве ты не помнишь, Юстас?
Он не помнил. Он выглядел сейчас, как лошадь, которую завели в чужое стойло.
— Какое это имеет значение? — спросил он, открывая дверь.
— Вы сказали, что Талли маленький, — не отставал я. — Значит, он не может быть громилой с нахальными манерами и громким голосом?
— Нет, что вы! — сказала миссис Грейсон. — Мистер Таяли среднего роста, в возрасте, с каштановыми волосами и очень тихим голосом. Лицо у него всегда было грустное, озабоченное.
— Видимо, уже предчувствовал, что его ожидает, — сказал я.
Грейсон протянул мне костистую руку. Ощущение у меня было такое, будто я пожал вешалку для полотенец.
— Если вы его заарканите, возвращайтесь к нам со счетом. Я имею в виду Олмора, — сказал он и крепко закусил зубами трубку.
Я сказал, что понимаю, кого он имеет в виду, но счета представлять не буду.
Я пошел по коридору. Лифт был обит красным плюшем, и от него попахивало стариной, как от вдовушек, собравшихся за чаем.
23
На Уэстмор-стрит, на задворках дома побольше, стоял маленький каркасный коттедж. Номера на нем не было, но в двери большего дома слабо светились прорезанные цифры — 1618. К коттеджу вела узкая бетонная дорожка. Я поднялся на крошечное крыльцо, где скучал один-единственный стул, и позвонил.
Звонок забренчал совсем близко. Дверь за сеткой была отворена, но свет внутри не горел.
— В чем дело? — раздался из темноты ворчливый женский голос.
— Мистер Талли дома? — спросил я.
— А вы кто? — голос звучал теперь плоско, монотонно.
— Друг.
Женщина в темноте издала горлом странный, похожий на смешок звук. А может быть, она просто откашлялась.
— Ну? Сколько там на этот раз?
— Это не счет, миссис Талли. Вы ведь миссис Талли?
— Оставьте меня в покое. Уходите. Мистера Талли здесь нет, не было и не будет.
Я прижался носом к сетке и попытался заглянуть внутрь. В комнате смутно вырисовывалась мебель. Контуры кушетки, со стороны которой шел голос, еле-еле виднелись. На ней лежала женщина. Судя по всему, она лежала на спине и, не двигаясь, смотрела в потолок.
— Я больна, — продолжала она. — Неприятностей пришлось хлебнуть предостаточно. Так что не лезьте ко мне. Уходите.
— Я только что разговаривал с Грейсонами, — сказал я.
Наступило короткое молчание. Женщина не шевелилась. Наконец послышался глубокий вздох:
— Даже не слышала о таких. Я прислонился к косяку и глянул вдоль узкой дорожки на улицу. У противоположного тротуара стояла машина с горящими сигнальными огнями. Кое-где виднелись и другие автомобили.
— Нет, слышали, миссис Талли, — сказал я. — Я сейчас на них работаю. Они все еще не успокоились. А вы? Вас уже ничего не трогает?
— Оставьте меня в покое.
— Мне нужна кое-какая информация. И я ее добуду. Хорошо бы обойтись без скандала. Не получится — добуду со скандалом.
— Еще один фараон? — спросила она.
— Вы же знаете, миссис Талли, что никакой я не фараон. С фараонами Грейсоны не стали бы разговаривать. Позвоните им и проверьте.
— Я же сказала, что не знаю таких. К тому же у меня нет телефона. Прошу вас, уходите. Я больна. Болею уже целый месяц.
— Меня зовут Марло. Филип Марло, частный сыщик из Лос-Анджелеса. Я беседовал с Грейсонами. У меня уже кое-что есть, но мне необходимо поговорить с вашим мужем.
Женщина на кушетке почти неслышно рассмеялась.
— Кое-что есть! Знакомая песня. Боже, до чего знакомая. У него кое-что есть! У Джорджа Талли тоже кое-что было… Когда-то.
— Он сможет вернуть все назад, — сказал я. — Если правильно поведет игру.
— Забудьте про него, — сказала она.
Я снова прислонился к косяку и поскреб подбородок. На улице, где-то рядом с моей машиной, кто-то зажег фонарик. Поди догадайся — зачем. Потом свет выключили.
Бледное пятно, маячившее в изголовье кушетки, дернулось и исчезло. Женщина отвернулась лицом к стене.
— Я устала, — ее голос, бубнивший теперь в стену, звучал глуше. — Чертовски устала. Хватит, мистер. Будьте человеком, уходите.
— Малая толика денег вам не помешает?
— Чувствуете сигарный дым?
Я принюхался, но ничего не почувствовал.
— Нет, — оказал я.
— Они уже здесь были. Торчали целых два часа. Боже, до чего я от вас всех устала. Убирайтесь.
— Послушайте меня, миссис Талли…
Женщина повернулась, и ее лицо снова забелело в темноте. Мне даже показалось, что я вижу глаза.
— Это вы меня послушайте, — перебила она. — Я вес не знаю. И знать не хочу. Мне нечего вам сообщить. Да я бы все равно ничего не сообщила. Тут мой дом. Я здесь живу, если это можно назвать жизнью. Но ничего другого у меня нет. И я желаю лишь тишины и покоя. Отвяжитесь от меня.
— Откройте дверь, — попросил я. — Мы спокойно переговорим, и я покажу…
Она внезапно присела на кушетке, и ее ноги шлепнули об пол. В голосе звенела еле сдерживаемая ярость.
— Если тут же не уберетесь, я завизжу. Считаю до трех. Раз…
— Ладно, — быстро сказал я. — На всякий случай оставляю визитную карточку, чтобы вы не забыли мое имя. Вдруг передумаете.
Я вынул карточку и всунул ее в щель между косяком и сеткой.
— Спокойной ночи, миссис Талли.
Ответа я не получил. Ее глаза, слегка поблескивая во мраке, смотрели в мою сторону. Я спустился с крыльца и по узкой дорожке вышел на улицу.
На противоположной стороне тихонько работала на холостом ходу машина с зажженными сигнальными огнями. Ну и что? Тысячи машин на тысячах улиц работают сейчас на холостом ходу.
Я забрался в «крайслер» и включил зажигание.
24
Уэстмор-стрит тянулась с юга на север по самым бедным районам городка. Я поехал на север. За первым поворотом машину тряхнуло на заброшенной железнодорожной колее, и дорога вошла вдоль городской свалки. За деревянным забором замысловатыми фантастическими грудами дыбились, как после боя, искореженные остовы старых автомобилей, темнели под луной высокие, разделенные проходами штабеля ржавых кузовов, дверок и крыльев.