Конечно, ее дом был намного, намного меньше. В первые дни жизни здесь Венли сделала крышу из щитка большепанцирника и построила стены, разделившие пространство на комнаты. Она покрыла все строение крэмом, который со временем затвердел. Получилось что-то действительно похожее на дом, а не на лачугу.
Зайдя внутрь, Эшонай положила шлем на стол, но оставила остальную броню на себе. Доспехи Осколков подгонялись точно по фигуре. Ей нравилось ощущение их мощи. Появлялась уверенность в том, что есть еще что-то надежное в этом мире. И с мощью Доспехов Осколков она могла почти игнорировать рану на ноге.
Пригнувшись, Эшонай прошла несколько комнат, кивая слушающим. Помощники Венли были учеными, хотя никто не знал надлежащей формы для настоящих исследований. Ловкая форма служила их временной заменой. Эшонай нашла свою сестру возле окна в дальней комнате. Демид, бывший партнер Венли, сидел напротив. Венли пребывала в ловкой форме три года, так долго, как они знали эту форму, хотя перед своим внутренним взором Эшонай все еще видела сестру рабочей, с мускулистыми руками и крепким телом.
Это осталось в прошлом. Теперь Венли стала стройной женщиной с узким лицом, покрытым изящными мраморными завитками красно-белых узоров. Благодаря ловкой форме волосы отросли длинными прядями, панцирь шлема их не сдерживал. Темно-рыжие волосы Венли спускались до талии, там она закрепила их в трех местах. Сестра носила платье, облегающее талию и выпуклости на груди. Так как Венли пребывала не в партнерской форме, грудь была маленькой.
Венли и ее партнер оставались близки, хотя во время пребывания в партнерской форме не смогли родить детей. Если бы они вышли на поле битвы, то стали бы боевой парой. Но они были парой исследователей или что-то в этом роде. Занятия, в которых проходили их дни, казались очень непривычными для слушающих. В этом и заключался смысл. Народ Эшонай не мог позволить себе быть таким, каким он был в прошлом. Дни продолжительной изоляции на плато, проводимые в пении друг другу и редких сражениях, завершились.
— Ну что? — спросила Венли в ритме любопытства.
— Мы победили, — сказала Эшонай, прислонившись спиной к стене, и сложила руки, звякнув Доспехами Осколков. — Гемсердце наше. У нас по-прежнему будет пища.
— Хорошо, — ответила Венли. — А твой человек?
— Далинар Холин. Он не участвовал в битве.
— Он не станет встречаться с тобой снова, — сказала Венли. — В прошлый раз ты чуть его не убила.
Сказав это в ритме веселья, она встала и взяла лист бумаги — они делали ее из сушеной мякоти камнепочки после сбора урожая — и протянула его своему партнеру. Тот посмотрел на лист, кивнул и начал делать у себя заметки.
Для изготовления бумаги требовались драгоценное время и ресурсы, но Венли настаивала на том, что результат стоил затраченных усилий. Лучше бы она оказалась права.
Венли оценивающе посмотрела на Эшонай. У нее были проницательные глаза — прозрачные и темные, как у всех слушающих. Всегда казалось, что Венли скрывает в их глубине тайные знания. При хорошем освещении они приобретали фиолетовый оттенок.
— Что бы ты сделала, сестра? — спросила Венли. — Если бы ты и Холин попробовали хотя бы немного поговорить, прежде чем начать сражаться друг с другом?
— Я бы заключила мир.
— Мы убили его брата. Мы зарезали короля Гавилара в ту ночь, когда он пригласил нас в свой дом. Алети не забудут и не простят такое.
Эшонай опустила руки и сжала кулак в бронированной перчатке. Та ночь. Отчаянный план, реализованный ею и пятью другими. Она участвовала в нем, несмотря на юность, благодаря своему знанию людей. Все голосовали одинаково.
Убить человека. Уничтожить его и вместе с ним риск катастрофы. Ибо, если бы он остался жить и делать то, о чем говорил им той ночью, они бы все потеряли. Те, кто принял с ней то решение, теперь мертвы.
— Я открыла секрет штормовой формы, — сказала Венли.
— Что?! — Эшонай выпрямилась. — Ты должна была работать над формами, которые могут помочь. Формы для дипломатов или для ученых.
— Эти формы не спасут нас, — ответила Венли с весельем. — Если мы хотим иметь дело с людьми, нам нужна древняя сила.
— Венли, — воскликнула Эшонай, схватив сестру за руку. — Наши боги!
Венли не дрогнула.
— У людей появились волноплеты.
— Не факт. Это мог быть Клинок Чести.
— Ты сражалась с ним. Разве Клинок Чести поразил тебя, ранил в ногу, сделал хромой?
— Я... — Ее нога болела.
— Мы не знаем, какие из песен правдивы, — произнесла Венли.
Хотя сестра Эшонай говорила в ритме решимости, ее голос прозвучал утомленно, и она привлекла спренов усталости. Они пришли со звуком ветра, влетели через окна и двери полупрозрачным паром, стали сильнее, более видимыми и закрутились вокруг ее головы как струйки дыма.
«Моя бедная сестра. Она работает так же усердно, как солдаты».
— Если волноплеты вернулись, — продолжила Венли, — мы должны стремиться к чему-то значимому, чему-то, что сможет обеспечить нашу свободу. К формам силы, Эшонай...
Венли взглянула на ладонь сестры, все еще покоящуюся на ее руке.
— Хотя бы сядь и послушай. И прекрати нависать как гора.
Эшонай убрала пальцы, но не села. Вес Доспехов Осколков сломал бы стул. Она наклонилась вперед, изучая стол, заваленный бумагами.
Венли сама изобрела письменность. Они позаимствовали эту идею у людей — запоминать песни хорошо, но не идеально даже при наличии направляющих ритмов. Информация, хранящаяся на страницах, была более практичной, особенно для исследований.
Эшонай выучилась грамоте, но чтение до сих пор давалось тяжело. У нее не оставалось времени для практики.
— Итак... штормовая форма? — произнесла Эшонай.
— Достаточное количество слушающих в этой форме, — сказала Венли, — сможет управлять сверхштормом или даже вызывать его.
— Я помню песню, рассказывающую о штормовой форме, — ответила Эшонай. — Подобным занимались боги.
— Большинство форм связано с ними в любом случае, — возразила Венли.— Можем ли мы на самом деле доверять точности слов, которые впервые спели так давно? Когда запоминали те песни, наш народ находился в основном в вялой форме.
Форма низкого интеллекта, малых способностей. Теперь они использовали ее, чтобы шпионить за людьми. Когда-то эта и партнерская формы были единственными, которые знал ее народ.
Демид перебрал несколько страниц, сдвинув стопку.
— Венли права, Эшонай. Это риск, который мы должны принять.
— Мы могли бы договориться с алети, — ответила Эшонай.
— С какой целью? — сказала Венли, снова в ритме скептицизма. Спрены усталости наконец исчезали, улетая прочь на поиск более свежего источника эмоций. — Эшонай, ты все время говоришь, что хочешь вести переговоры. Я думаю, все потому, что ты увлечена людьми. Думаешь, они позволят тебе свободно жить среди них? Своим видом ты всегда будешь напоминать им раба, к тому же непокорного.
— Века назад, — проговорил Демид, — мы сбежали от наших богов и от людей. Наши предки оставили цивилизацию, власть и могущество, чтобы обеспечить себе свободу. Я бы не отказался от нее, Эшонай. Штормовая форма. С ней мы сможем уничтожить армию алети.
— Без них, — подхватила Венли, — ты сможешь вернуться к исследованиям. Никакой ответственности — ты будешь путешествовать, составлять карты, открывать новые места, которые никто не видел прежде.
— То, чего хочу я, не имеет значения, — ответила Эшонай в ритме порицания, — пока мы все рискуем быть уничтоженными.
Она посмотрела на пятнышки на бумаге — записанные песни. Песни без музыки, как есть. Их обнаженные души.
Могло ли спасение слушающих в самом деле заключаться в чем-то, настолько ужасном? Венли и ее команда провели пять лет, записывая все песни, изучая нюансы, рассказанные стариками, запечатлевая их на этих страницах. Через сотрудничество, изучение и глубокие размышления они открыли ловкую форму.
— Это единственный путь, — сказала Венли в ритме мира. — Мы вынесем вопрос на Совет пяти, Эшонай. Ты должна быть на нашей стороне.
— Я... я подумаю.
ИНТЕРЛЮДИЯ 2. Им
Им старательно обтачивал бок маленького деревянного чурбана. Он поднес его к светящейся сфере рядом с верстаком, зажав в пальцах оправу очков и держа их ближе к глазам.
Такое восхитительное изобретение — очки. Жить — значило быть фрагментом космера[9] и, следовательно, познавать его на опыте. Как он мог правильно познавать, если бы не мог видеть? Азианин, который первым создал это устройство, давно умер, и Им внес предложение считать его одним из Заслуженных Умерших.
Мастер опустил кусок дерева и продолжил обрезать его, тщательно выстругивая изгиб спереди. Некоторые его коллеги покупали у столяров готовые деревянные заготовки, на которых башмачник выкраивает обувь, но Им научился делать собственные. Это был старый способ, так делали веками. Если что-то столь долго делалось одним способом, то наверняка на то имелась веская причина.
Мастер опустил кусок дерева и продолжил обрезать его, тщательно выстругивая изгиб спереди. Некоторые его коллеги покупали у столяров готовые деревянные заготовки, на которых башмачник выкраивает обувь, но Им научился делать собственные. Это был старый способ, так делали веками. Если что-то столь долго делалось одним способом, то наверняка на то имелась веская причина.
За его спиной прятались в тенях углы лавки. Десятки башмаков выглядывали, как носы угрей из своих нор. Там стояли пробные башмаки, используемые для определения размера, стиля и выбора материала, чтобы Им мог конструировать превосходную обувь, подходящую ноге и характеру человека. Подгонка могла занять некоторое время, если делать ее хорошенько.
Справа от него в полумраке что-то зашевелилось. Им посмотрел туда, но не изменил позы. В последнее время спрен приходил все чаще — пятно света, как от осколка хрусталя, зависшего в солнечном луче. Но башмачник не знал, что это за спрен, и прежде не видел ничего похожего.
Спрен перемещался по поверхности верстака, подкрадываясь ближе. Когда он остановился, свет пополз от него вверх, словно маленькие вьющиеся стебли начали прорастать из своих убежищ. Когда спрен зашевелился снова, они втянулись обратно.
Им вернулся к резьбе.
— С помощью этого можно будет сделать башмак.
Только скрежет ножа по дереву нарушал тишину вечерней лавки.
— Ба-башмак?.. — переспросил голос. Он нежно звенел колокольчиками, словно говорила молодая женщина.
— Да, друг мой, — ответил Им. — Башмак для малышей. В последнее время мне нужно таких все больше и больше.
— Башмак, — повторил спрен. — Для ма-малышей. Маленьких людей.
Им смахнул с верстака стружки, чтобы затем подмести их, и положил последнюю из них перед спреном. Тот отпрянул, похожий на отражение в зеркале, — прозрачный, почти как блик света.
Им отдернул руку и подождал. Спрен медленно двинулся вперед — робко, как крэмлинг, выползающий из трещины после шторма. Когда он остановился, из него крошечными ростками поднялся свет. Такое странное зрелище.
— Ты интересный опыт, друг мой, — сказал Им, когда световой блик стал прежним. — В котором я имею честь участвовать.
— Я... — произнес спрен. — Я...
Фигурка спрена вдруг задрожала, а затем стала более яркой, как будто свет сфокусировался.
— Он идет.
Им встал, внезапно встревожившись. Снаружи, на улице, что-то двигалось. Что там? Соглядатай в военной форме?
Но нет, всего лишь ребенок, заглядывающий в открытую дверь. Им улыбнулся, открыл ящик со сферами и впустил в комнату больше света. Ребенок отшатнулся, прямо как спрен.
Сам спрен куда-то исчез. Он поступал подобным образом, когда поблизости появлялись другие люди.
— Не нужно бояться, — сказал Им, садясь обратно на табурет. — Заходи. Дай мне взглянуть на тебя.
Грязный маленький беспризорник оглянулся. Он мог похвастать только оборванными штанами, без рубашки. Впрочем, здесь, в Ири, где и дни, и ночи обычно теплые, это было общепринято.
Ноги бедного ребенка были грязными и исцарапанными.
— Так дело не пойдет, — проворчал Им. — Заходи, юноша, располагайся. Подберем что-нибудь для твоих ног.
Он придвинул одну из своих маленьких табуреток.
— Говорят, что вы ничего не берете, — ответил мальчик, не двигаясь.
— Не совсем так, — ответил Им. — Но я думаю, ты найдешь цену приемлемой.
— У меня нет сфер.
— Сферы не нужны. Платой станет твоя история. Твой опыт. Я бы их послушал.
— Говорят, что вы странный, — проговорил мальчик, наконец заходя в лавку.
— Верно, — согласился Им, похлопав по табуретке.
Беспризорник робко шагнул к сидению, пытаясь скрыть хромоту. Он принадлежал к народу ириали, хотя его золотистые волосы и кожа потемнели от грязи. Насчет кожи было не вполне ясно — требовался свет, чтобы ее рассмотреть, но волосы определенно золотистые. Признак его народа.
Им жестом показал ребенку поднять здоровую ногу, затем достал полотенце, намочил его и вытер грязь. Он не хотел делать примерку на такие грязные ноги. Было заметно, что мальчик отставил хромую ногу назад, будто пытался скрыть, что она обернута тряпкой.
— Итак, — сказал Им, — твоя история?
— Вы старый, — ответил мальчик. — Старше всех, кого я знаю. Старый дедушка. Вы уже должны все знать. Почему вы хотите меня слушать?
— Одна из моих причуд, — пояснил Им. — Давай-ка послушаем твою историю.
Мальчик вздохнул, но заговорил. Кратко. В этом не было ничего необычного. Он хотел удержать свою историю в себе. Медленно, тщательными расспросами, Им вытягивал слова. Мальчик родился сыном шлюхи, и его прогнали, как только он смог заботиться о себе сам. Беспризорник полагал, что это случилось три года назад. Теперь ему было около восьми лет.
Слушая, Им сначала почистил ногу, затем подрезал и подпилил ногти. Закончив с одной, он потянулся к другой ноге.
Мальчик неохотно ее поднял. Им размотал тряпку и обнаружил на ступне нехороший порез. Туда уже попала инфекция, и по ноге ползали крошечные красные пылинки спренов гниения.
Им помедлил.
— Нужны какие-нибудь башмаки, — сказал беспризорник, глядя в сторону. — Я не могу без них.
Порез на коже был неровным.
«Перелезал через ограду, наверное», — подумал Им.
Мальчик посмотрел на него, изображая беззаботность. Такая рана ужасно замедлила бы пострела, а на улицах подобное легко могло означать для него смерть. Им знал все это слишком хорошо.
Он посмотрел на мальчика, заметив тень беспокойства в маленьких глазах. Инфекция поднималась вверх по ноге.
— Друг мой, — прошептал Им. — Я полагаю, мне понадобится твоя помощь.
— Что? — спросил беспризорник.
— Ничего, — ответил Им, потянувшись в ящик стола.
Свет исходил только от пяти бриллиантовых обломков. Каждый приходящий к нему беспризорник их видел. До сих пор у Има отбирали сферы только дважды.
Он залез глубже, выдвинув скрытый отсек ящика, и достал оттуда более яркую сферу — брум, торопливо скрыв свет в кулаке, пока другой рукой доставал немного антисептика.
Мальчишке, которому необходимо оставаться на ногах, одного только лекарства недостаточно. Неделями лежать в постели для исцеления, постоянно применяя дорогие лекарства? Невозможно для беспризорника, который каждый день борется за пропитание.
Им вытащил руку с зажатой в ней сферой. Бедный малыш. Похоже, болело просто невыносимо. Мальчик, судя по всему, должен лежать в постели с лихорадкой, но каждый беспризорник знает, что нужно жевать гребнекорник, чтобы оставаться настороже и бодрствовать дольше, чем следовало.
Рядом из-под стопки лоскутов кожи выглянул искрящийся светом спрен. Им приложил лекарство, затем убрал его и поднял ногу мальчика, тихо напевая.
Сияние в другой руке Има погасло.
Спрены гниения сбежали из раны.
Когда Им убрал руку, порез зарубцевался, цвет кожи вернулся к нормальному, признаки инфекции ушли. Пока что Им использовал эту способность только считанные разы и всегда маскировал ее под лекарство. Она не походила ни на что, о чем он когда-либо слышал. Возможно, именно поэтому он ее получил — так космер мог испытать новинку.
— Эй, — сказал мальчик. — Стало намного лучше.
— Я рад, — ответил Им, возвращая сферы и лекарство в ящик. Спрен спрятался. — Давай посмотрим, есть ли у меня что-нибудь подходящее для тебя.
Он начал подбирать обувь. Обычно после примерки башмачник выдворял клиентов из лавки и мастерил безупречный комплект обуви специально для них. К несчастью, для этого мальчика ему пришлось взять уже готовую пару. У него побывало слишком много беспризорников, которые никогда не возвращались за своей парой башмаков, заставляя его беспокоиться и гадать. Может, с ними что-то случилось? Или они просто забыли? Или их природная настороженность взяла верх?
К счастью, у Има имелось несколько хороших, крепких пар, которые могли подойти мальчику.
«Мне нужно больше обработанной кожи», — подумал Им, делая заметку.
Мальчишки не заботились об обуви как следует. Ему требовалась кожа, которая прослужит долго даже без ухода.
— Вы в самом деле собираетесь дать мне пару башмаков, — удивленно проговорил беспризорник. — Просто так?
— Просто так, не считая твоей истории, — ответил Им, надевая проверочный башмак на ногу мальчика. Он отказался от намерения научить беспризорников носить носки.
— Почему?
— Потому, — сказал Им, — что ты и я — Единое.
— Единое что?
— Единое существо, — объяснил Им. Он отставил башмак и взял другой. — Давным-давно существовал только Единый. Единый знал все, но не испытал ничего. И тогда Единый стал многими — нами, людьми. Единый, который одновременно и мужчина, и женщина, поступил так, чтобы испытать все вещи.
— Единый. Вы имеете в виду бога?