Он говорил, а сам присматривался к парням. Любой офицер поневоле психолог. Чтобы управлять людьми, их поневоле необходимо понимать – пусть в простейшем приближении. Проще всего оказалось с Михаилом, тем самым юношей, который сломал лыжу. Обычный парнишка, может, немного невезучий, уставший, даже несколько поникший, но пытается держаться, не ударить в грязь лицом. Мужчиной в старом смысле слова еще не стал, но шанс есть.
Зато в Седом, старшем по возрасту из троицы и самом здоровом, судя по развороту плеч, Воронов уловил какую-то червоточину. Что-то подлое промелькнуло во взгляде, не объяснимое словами. Может, разумеется, показалось, мало ли, однако капитан привык доверять интуиции. И уж совсем непонятным был Борис. С виду – вроде бы молод, а вот глаза… Словно прет из них энергия, уж не сказать, хорошая ли, дурная. Но есть в Борисе второй слой, точно есть. Еще бы понять, что там такое? Странное ощущение, будто черноглазый пытается тебе что-то внушить и даже вроде удивлен, что это не получается.
И во всех троих чувствовался не слишком далекий ум. Мягко говоря. Может, Борис был поумнее соратников, зато те… Нет, хитрость в них определенно имелась, практичность – тоже. Иначе вряд ли бы дожили до нынешних дней. Но в основном…
– Наверно, на севере меньше, – отозвался Борис. – Только там вообще жить невозможно – очень уж холодно. Вот если бы на юг податься… Вдруг там до сих пор тепло и даже солнце проглядывает?
– На юге от нас Китай, – напомнил Воронов. – Вряд ли китайцы захотят кого-то принять, даже если после всех жертв там появилась свободная земля. Да и ракетами по нему тоже прошлись. Тогда надо стремиться в Африку. Туда точно никто ничего не бросал за полной ненадобностью. Или – в Австралию с Латинской Америкой. По тем же причинам. Но – не добраться. По суше не пройти, если выйти каким-нибудь образом к морю и если оно не замерзло, хотя несколько сомневаюсь, да и даже при наличии корабля шансы нулевые. Не сориентироваться. В общем, пробовать можно, толку не будет.
Воронов сам когда-то подумывал о дальней экспедиции. В самом начале – узнать, что уцелело и можно ли восстановить хотя бы некое подобие государства, и потом, на третий год, когда ядерная зима вступила в свои права и снег не растаял даже летом. Тут уже с единственной целью: выжить. То был самый критический год в селении. Посадить что-либо оказалось немыслимым. Людям элементарно стала угрожать голодная смерть – в придачу к смертям от болезней, облучения, расплодившихся хищников и озверевших банд. Добытых на нескольких армейских складах запасов могло не хватить до следующей весны. И все-таки жители сумели кое-как справиться с новой напастью. Прежде полуподземные, затем – подземные теплицы, система отопления, подземные же фермы, где разводили свиней и кроликов, постоянный непосильный труд в свободное от схваток с многочисленными бандами время… Хорошо, электроэнергию стали получать, а паек ввели в первые дни после Катастрофы. Вновь бои с многочисленными желающими завладеть плодами труда, объединение с уцелевшими жителями соседнего Малышева – там в жестокой резне погибла немалая часть уцелевшего после радиоактивного дождя населения… В общем, постоянный труд, а как следствие – не преуспевание, но хотя бы сравнительный достаток, возможность выжить в абсолютно нечеловеческих условиях.
– Понятненько… – процедил Борис. Все-таки главным из троицы был явно он. – А здесь как?
– Как везде, – чуть пожал плечами капитан. Гаричев в присутствии командира дисциплинированно помалкивал, лишь с интересом переводил взгляд с одного гостя на другого. Чего не знали путники – при кажущейся расслабленности боец в любое мгновение был готов начать работу.
– Но с чего-то вы живете?
– Выращиваем овощи, мясо. Главное – руки приложить, тогда все получится.
– Послушайте, может, вам охрана нужна? У нас в основном молодежь. Никакая банда к вам тогда не сунется. Надеюсь, полсотни человек вас не объедят?
– Охрана? – Воронов картинно приподнял левую бровь. – Нет, мы как-нибудь сами. Вот умелые рабочие руки – еще куда ни шло. В охране мы не нуждаемся. Кстати, а почему молодежь? Вы же говорили об оставшихся в поселении людях.
– Многие старики умерли, многие погибли. Молодые всегда крепче. У нас и телки есть.
– Коровы, в смысле? – офицер старательно изобразил непонимание.
– Какие коровы? Женщины!
– А я уж подумал – вы с собой стадо гоните. И много?
– Не бойтесь. На ваших не позаримся.
– С чего нам бояться? Мало ли кто ходит иногда мимо? С телками ли, без…
Седой открыл рот, явно стремясь нагрубить, однако Борис лишь строго взглянул на приятеля, и тот промолчал.
– Но надо же помогать друг другу…
Фраза была настолько далекой от жизни, что Бор не стал развивать ее дальше. Когда ресурсов не хватает на своих и любая мелочь дается трудом, а ее отсутствие может означать смерть для всех, поневоле о чужих не думают.
– Лучше скажите, как добрались? Тут волки в последнее время жутко озоруют. Вокруг ни одного поселения не осталось. Носятся стаями…
– Как-то проскочили, – неуверенно пожал плечами Борис. – Повезло, наверное.
– Тогда – да. Ладно. Все равно не мне решать. Как и не вам. Не выпроваживать же вас на ночь глядя! Пойдемте в деревню. Там начальство, там все объясните. Попробуйте доказать свою необходимость. Если сумеете.
Воронов повернулся и двинулся первым.
– Слушай, как хоть селение называется? – поспевая за ним, спросил Борис.
– Елабуга. Был такой город в России, а здесь так же называлась простая деревня. Говорит о чем-нибудь название?
– Вроде что-то знакомое, – неуверенно улыбнулся Борис.
Откуда ему знать?
Тринадцать лет после Катастрофы. Весна
Тридцать километров на лыжах по тайге – не расстояние. Если умеешь ходить. Ходить вся четверка умела. Прошли времена, когда изнеженные цивилизацией горожане даже на соседнюю улицу ехали в автомобилях, а необходимость перемещаться своим ходом воспринималась едва не как унижение. Прошлые времена приказали долго жить, а вместе с ними люди, не сумевшие вернуться к истокам. Если за исток считать легендарное оледенение.
С ориентацией тоже проблем не было. Места относительно знакомые, карта и компас на подобные расстояния не требуются. Да и не действуют давно компасы. Не сказать, будто идти совсем легко, тайга – не ровное поле. Тут и сопки, и непроходимые чащобы, да прибавить груз на плечах… Так ведь не женщины, а мужчинам жаловаться на походные трудности не пристало. Тридцать километров – не триста.
– Уже скоро, – Воронов повернулся к своим людям. – Чуть больше километра.
Окрестности он запомнил давно, едва не с первых посещений скитальцев. Скитальцев не в силу их любви к перемещениям, напротив, как они здесь обосновались вскоре после Катастрофы, так никуда уходить не собирались, а потому что поселение напоминало разделенный на дома и подсобные хозяйства скит. Воронов назвал как-то в шутку, а неожиданно прижилось. В глаза им такого не говорили, однако между собой…
Перевалить сопку, за ней уже будут видны два ветряка. Сколько бы здешние обитатели ни твердили о кознях дьявола, о проклятиях и необходимости праведной жизни, при вечном отсутствии солнца совсем без электричества обойтись невозможно. Не желают растения давать урожай в теплицах без света. Одной охотой не проживешь.
Легче бы зайти к поселению со стороны Амура, там имеется широкая просека, просто капитан шел короткой дорогой, срезая изгиб великой реки.
Вот и верхушки ветростанций. Медленно кружатся в согласии с зефирами и бореями. Скоро почти по центру между ними объявится деревянная церквушка со староверским крестом. Деревянная ограда, чем-то напоминающая небольшую крепостную стену, внутри нее – жилища, теплицы, овины…
Еще один очаг человечества среди обезлюдевших земель.
Что-то показалось странным. Дед Володя, самый старший среди разведчиков, уже за шестьдесят, не успел осознать толком, что именно, однако сразу вскинул руку, повернулся и тихо произнес:
– Осторожно.
Три пары глаз с безмолвным вопросом смотрели на охотника. Потому его и взяли в поход, что равного в тайге старику не было.
– Не пойму, – честно признался тот. Потом дошло. – Тихо. Собаки не лают. Уже учуять должны. И дыма нет. Ветер от нас, но он же вверх поднимается. Не могут же скитальцы не топить!
Мороз по нынешним временам стоял не слишком страшный, градусов пятнадцать, путники даже взмокли, так ведь одно дело – мчать на лыжах, и другое – сидеть дома. Поневоле необходимо поддерживать температуру повыше нулевой.
Таясь, присмотрелись внимательнее. Ни дымка, ни какого-нибудь движения. Словно живые покинули поселок, отправились на поиски лучшей доли. Да не верилось в подобный вариант. Насиженные места не покидаются.
Значит…
О нехороших возможностях думать не хотелось. Только думай не думай, лучше не станет.
Таясь, присмотрелись внимательнее. Ни дымка, ни какого-нибудь движения. Словно живые покинули поселок, отправились на поиски лучшей доли. Да не верилось в подобный вариант. Насиженные места не покидаются.
Значит…
О нехороших возможностях думать не хотелось. Только думай не думай, лучше не станет.
– Гаричев, прикрой, – принял на себя команду Воронов. – Димка, пойдешь со мной. Только осторожнее. Смотри в оба.
Димка был молод, едва миновал восемнадцатый год, однако уже считался весьма опытным охотником. Так кто натаскивал его-то?
Сержант деловито выбрал позицию для себя и деда, кивнул. Порядок. Словно Володя сам бы не смог найти местечко получше.
Воронов оставил лыжи, взвел затвор автомата. Магазины связаны для скорости перезарядки, только стреляй. Не слишком сподручно в рукавицах, пусть даже указательный палец имеется, но голые ладони задубеют в момент. Если вообще не примерзнут к железу. Димка осмотрел карабин, передвинул поудобнее патронташ.
Снега за долгие годы навалило столько, – если бы внизу не слежался, можно было бы провалиться выше головы. Даже сейчас порою приходилось брести по колено, и еще хорошо, что вещи остались с группой прикрытия. Хотя в последние годы валило реже. По логике, круговорот воды в природе, только где найти открытую воду?
Вблизи стало ясно – впечатление не обманывало. От поселка веяло безлюдьем и какой-то трагедией. Вся жизнь добрый десяток лет состоит из сплошных трагедий да тяжелого труда между ними.
Они не сразу заметили – креста на церквушке не было. Представить, будто живые скитальцы допустили подобное святотатство, казалось немыслимым. В эти места еще в первое лето перебрались люди, крепкие в старой вере. Те, кто считал случившуюся Катастрофу карой Господней. Построили здесь деревушку, много молились, усердно трудились, в посты превращались едва не в скелеты и тем не менее рожали много детей. Увы, в массе своей, как следовало ожидать, больных, умирающих в первый год. Но из сотни душ в поселении половина была детскими. В отличие от более благополучной Елабуги, где ребятишек было мало.
В первое время скитальцы отвергали любую постороннюю помощь, словно предлагалась она не бывшими соотечественниками, а слугами дьявола. Лишь с наступлением постоянной зимы согласились принять в дар пару электрогенераторов, дали построить у себя ветряки. Деваться-то некуда, весьма часто чудеса Бог творит через конкретных знающих людей. А вот карает порою сам – через многочисленные болезни, коих стало столько, десятка медицинских институтов не хватит. Сколько раз жители одного или другого уцелевшего поселения вымирали от очередной хвори, не перечесть.
Тут на болезнь не походило. Крест от микробов не падает. И от последствий лучевой болезни тоже. Люди верующие, твердые, укрепить символ обязаны были так, что никакой ураган не страшен. Тогда выходит, результат вызван некими гостями. Желающих пожировать на дармовщинку в ближайших окрестностях поубавилось, суровый климат и нормальные жители сильно проредили их ряды, да ведь имеется еще Хабаровск.
Тишина. Трагедия произошла давно, снег укрыл следы, и даже звери ушли отсюда, насытив утробы. Никто не устраивает засады на всякий случай. Очень уж долго приходится ждать на нынешнем безлюдье. Просто осторожность давно стала привычкой, и двое разведчиков шли в напряжении, будто только и ждали выстрела ли, арбалетной стрелы… Многие перешли на оружие иных веков по мере исчезновения патронов.
Можно перескочить через забор, да зачем, когда поблизости есть калитка? Основные ворота с противоположной стороны, идти до них вкруговую далековато.
Общий двор. Как предполагалось, все здесь скрывал снег. Обычно жители постоянно расчищали дорожки, старательно следили за порядком, теперь же в их отсутствие верх одержала природа. И – острое впечатление заброшенности. Некоторые строения почти скрылись под сугробами, угадываются одни крыши да стены с наветренной стороны, другие изначально строились повыше, потому торчат безлюдные, осиротелые, с распахнутыми настежь дверями. А ветряки вертятся, и нет им никакого дела в ненужности извечного движения по кругу.
– Никаких следов, – нервы Димки напряглись струной, малейший звук – и лопнут, парнишка постоянно озирается, не убирает палец с курка.
– Все засыпало давно, – тихо отозвался Воронов. Опасности он не чуял, миновала она, ушла, совершив черное дело. – Разве что в избах посмотреть. Вдруг найдем какую подсказку? Зови наших. Нечего им там сидеть.
Сам же мельком подумал о другом. До темноты вернуться разведчики не успевали. Изначально предполагалась ночевка здесь, к гостям староверы относились не слишком хорошо, но не гнали, привыкли уже к редким визитам. Теперь предстояло выбрать из двух вариантов: то ли ночевать прямо в тайге, то ли здесь, посреди вымершей деревни. Знать бы еще, отчего вымерла? По идее, любые бактерии на морозе обязаны погибать, и все же вдруг?
Пока подтягивалось прикрытие, Воронов лишь чуть прошел по селению. Снег надежно укрыл былую трагедию. Тут нужна целая рота, чтобы раскопать хоть что-нибудь. Да и то…
– Я – в церковь, – люди верили, обязаны были посетить небольшой храм, вознести мольбы к тому, кто не сможет или не захочет их защитить.
Крыльцо было высоким, вдобавок сверху имелся довольно большой навес, и потому намести внутрь не могло.
Кости попались здесь же, еще перед распахнутой дверью в храм. Обглоданные зверьем, переломанные, растасканные, и не понять, сколько человек нашло здесь свою кончину. Зрелище было видено столько раз, что давно не вызывало особых эмоций. Сознание лишь мельком отметило главное: людей не хоронили, видно, было некому. Велено же предавать прах земле, а раз верующие пренебрегли незыблемым правилом…
Хотя тут могли лежать последние из жителей. Скажем, кто-то умер от мора, был зарыт, потом – следующий, но кто-то ведь остался последним, непогребенным. Потом, что зверье, что мародеры всегда найдутся. Одни растащат кости, другие – вещи. Только и разница – в порядке. Ограбят, потом съедят, или наоборот. Дверь в храм не закрылась по банальной причине – несколько костей сыграли роль клина.
Внутри храм напоминал декорации «Вия» с поправкой на вечную зиму. Стены покрыты белым налетом, кое-где ледок, однако имеются и черные пятна несостоявшегося пожара. Не то свечки падали, не то лампады, а почему все погасло, попробуй угадай. Иконы разбиты, частью валяются на полу, частью перевешаны верх ногами. Только вместо гроба с телом панночки повсюду валяются кости, многие явно детские.
Было настолько мрачно, что находиться в бывшем Божьем доме не хотелось. Молодежь вышла сразу, мужчины постарше чуть помедлили. Нет, они не старались показаться храбрее, каждый был на виду, и стоимость любого была давно ясна, так, приглядывались слегка, не отыщется ли разгадка трагедии? Что хотя бы было первым: визит таинственных бандитов или появление зверей? Умерли ли прихожане или были убиты? Ничего не понятно. Кости молчат, обрывки одежды не говорят ничего.
На крыльце дед напряженно всматривался куда-то в даль.
– Померещилось, вроде тень промелькнула, – тихо сказал старик в ответ на невысказанный вопрос и запустил в густую бороду пятерню. Рукавицы он снял, чтобы сподручнее было действовать.
Но, насколько позволяла видеть не слишком высокая ограда, никого по ту сторону не было. На открытом месте – точно, а за забором или за каким деревом – не разобрать.
– Да ну, – попытался отмахнуться Димка.
Вид у внука был неважным, лицо побелело не только от мороза. В голосе разведчика звучало не столько сомнение, сколько желание сомнения.
– Может, и почудилось. Волки обычно воют, – медленно произнес Воронов. – Но оружие всем держать наготове. Пошли к избе Еремея. Вдруг ответ отыщется там?
Предложение было логичным. Раз Еремей был главным и все управление было завязано на нем, то где еще искать следы случившегося, как не в его жилище? Может, это будут какие-то записки, может, еще что-то, но вдруг старик по старинке фиксировал происходящие события? Благо не настолько большим было поселение, все под рукой и в пределах короткой пешей прогулки.
Изба Еремея была капитальной. На высоком подклете, который не смог до конца завалить нетающий снег, как и церковь, с крыльцом, только здесь дверь не была открытой настежь. Ее вообще не было, выломал кто-то, и темный зев входа звал путников заглянуть внутрь.
Прямо здесь, в сенях, чуть в глубине от входа, валялся арбалет с лопнувшей тетивой и перерубленным ложем.
– Однако, – Воронов приподнял оружие. – А ведь били если не топором, так подобием меча… Это уже не звери…
Он сразу узнал арбалет. Как не узнать, когда именно из этой штуковины старший сын Еремея при первом знакомстве едва не всадил в капитана тяжелую стрелу! Едва увернуться успел…
Колчана со стрелами нигде не было, зато на полу валялось несколько стреляных гильз. И опять-таки человеческие кости.