Вика почувствовала себя так, словно голову, забитую отсыревшими опилками, прочистили ершиком. Вялые размышления о том, где истинные воспоминания, а где ложные, как рукой сняло. К черту эту чушь! Она потом разберется со змеей и кроссовками. Сейчас важно другое: как отсюда выбраться, и поживее, пока не пришли те, кто связал ее.
Вика заерзала на кровати, пытаясь ослабить веревки. Но тут дверь приоткрылась, и в щель втиснулся давешний толстяк.
На его располагающую улыбку Вика не ответила.
– В прошлый раз мы остановились на том, – без предисловия сказал толстяк, – что ты хотела отдать нам перстень.
Он придвинул к кровати стул.
– Я хочу есть, пить и писать, – холодно сказала Вика, глядя в маленькие припухшие глазки.
Толстяк смотрел на нее, не меняя выражения лица. До чего обманчиво было мое первое впечатление, подумала Вика. Как этот тип мог показаться мне миролюбивым? Ну, натуральный же убийца! Эдакий милый раздобревший котик, который придушит меня, как мышь, не переставая мурлыкать.
Мысли, сперва разгонявшиеся со скрипом, теперь летели, опережая друг друга. Бандитов было несколько – в этом Вика не сомневалась. На переговоры к ней отправили именно толстяка. Почему его? Как самого располагающего к себе? Или как самого безжалостного?
– Сперва скажи, куда спрятала кольцо.
– Где Бенито?
– Кольцо!
– Что с его сестрой?
Он наклонился так сильно, что почти лег на нее, и проорал, брызжа слюной:
– Кольцо где, сука?
– Пошел ты к чертовой бабушке, – по-русски ответила Вика, не отводя взгляда. И добавила по-итальянски: – Не смей больше обзывать меня. И помойся! От тебя воняет!
Толстяк вскочил, грязно выругавшись, и завис над ней, упираясь волосатыми руками в спинку койки. «Пугает, собака итальянская, – сказала себе Вика, изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие. – Альфа-самца изображает».
– Жиртрест ты на побегушках, а не альфа-самец, – по-прежнему на родном языке сказала она. Толстяк не мог ее понять, но отлично уловил интонацию. Он занес над ней кулак.
– Ударишь – можешь забыть про перстень, – быстро проговорила Вика.
Взгляды их скрестились. Страшно! А вдруг изобьет? Вдруг задушит?!
«Тогда не видать его хозяевам добычи».
Итальянец опустил руку. И вдруг уселся на стул как ни в чем не бывало. Даже улыбочку нацепил прежнюю, понимающую.
– Я должен извиниться за свою грубость, – он галантно поклонился. – Простите, синьора.
Вика настороженно ждала новой пакости.
– Я попрошу, чтобы вам принесли еду и воду.
– И развязали меня!
– Невозможно! – он с выражением величайшего сожаления приложил руки к груди. – Но как только вы вернете вещь, которая вам не принадлежит, вас ждет свобода!
Очевидно, на Викином лице слишком явственно отразилось все, что она думала о своих перспективах после возвращения перстня. Потому что толстяк укоризненно покачал головой:
– Я вижу, что вас беспокоит, синьора! Вы боитесь смерти? Но я не убийца! Я всего-навсего вор!
«Черта с два ты вор, – мысленно процедила Вика. – Вор должен быть хитрый и умный, а ты тупой и злобный. Заправляет у вас кто-то другой».
– Где Бенито? – повторила она, игнорируя его слова.
– Откуда же мне знать!
Кажется, на этот раз толстяк был искренен.
– Нам нужны были только вы. Девушка убежала. Надеюсь, – добавил он с озабоченностью, которая показалась Вике лицемерной, – с ней все в порядке.
«Алес смылась от них!» Вика не помнила, как бедной девочке удалось это сделать, но она немного воспряла духом, услышав, что та не попала к бандитам.
Но ее собственное положение выглядело безрадостным. Связанная, в полной власти этих людей… Вика вспомнила, что толстяк, заходя, приоткрыл дверь совсем чуть-чуть. Скрывал от нее, что за дверью?
Или – кто?
На двери – глазок. Теперь Вика была уверена, что снаружи за ними кто-то постоянно наблюдает.
Ее беспокоило еще какое-то непонятное ощущение, и, прислушавшись к себе, она смогла ухватить его. В комнатушке пахло чем-то знакомым. Слабый, но явственно уловимый запах. Вот только где она его встречала?
– Перстень, – напомнил толстяк.
– Есть и пить, – напомнила Вика.
Ей не хотелось ни того, ни другого. Но ничего иного не оставалось, кроме как тянуть время и надеяться на чудо.
Греция. За неделю до описываемых событий
Маленький городишко Лутраки, вытянувшийся вдоль побережья, еще спал. Курортники здесь были сплошь пожилые немцы да англичане, приезжавшие лечиться местными водами. В отличие от серьезных греческих старух, эти носили светлую маркую одежду, на седые головы не повязывали платки, а напяливали легкомысленные шляпы, и вечно улыбались, буквально по любому поводу. Панагиотис, продавец в магазинчике сувениров, был убежден, что они делают это нарочно: досаждают местным. Попробуй не позавидовать таким белоснежным челюстям! Сам он, несмотря на довольно молодой возраст – ну что такое сорок лет для мужчины! – вечно мучился зубами. Однако к стоматологам старался без острой нужды не ходить. Нечего обогащать этих пройдох. Грабители! Поковыряются в зубе, да так, что ничего и не почувствуешь, а потом выставят такой счет, что глаза не просто на лоб – на затылок уползут! Нет, не любил Панагиотис ни приезжих веселых старичков, ни зубных врачей.
По иронии судьбы, первым же человеком, который зашел к нему в лавку, был старик, лысый, как дверная ручка. Он вежливо улыбнулся, и Панагиотис с негодованием отметил, что зубы у посетителя просто великолепные. Да похоже, еще и свои! Желтоватые, крепкие, ровные…
Как ни старался Панагиотис скрыть неприязнь, кивок вышел хмурым.
Старик был одет очень просто: длинные хлопковые штаны и свободная рубаха. Которая, кажется, видала лучшие времена. «Не англичанин и не немец, – моментально определил Панагиотис. – У тех и зубы белее, и одежда приличная».
Он вышел из-за прилавка словно бы ненарочно, а на самом деле, чтобы взглянуть на обувь. Ого!
Старик был бос.
Нищий? Побирушка? Не похоже.
Как бы там ни было, посетитель Панагиотису не пришелся по вкусу. Собственно, ему никто никогда не нравился, но большей частью приходилось стиснуть зубы и терпеть. А вот с босым стариканом можно было не церемониться. Панагиотис как чувствовал, что тот зашел вовсе не за деревянными китайскими поделками, выдаваемыми за греческий народный промысел.
И оказался почти прав.
Нет, старикан не стал клянчить еду. Он кивнул на сотовый телефон, лежащий на столе, и на беглом греческом попросил разрешения позвонить.
Вот тут-то и настал звездный час Панагиотиса. До сорока лет просидевший в продавцах, ненавидевший всех людей, не оценивших его по заслугам, – то есть вообще всех, он с самой любезной улыбкой сообщил, что хозяин магазина запрещает сотрудникам выдавать свои личные вещи посетителям.
– Я в трудном положении, – спокойно сказал старик, не сводя с него голубых глаз. – Мне нужно позвонить друзьям. Может быть, ты сделаешь исключение из ваших правил? Я ничего не скажу хозяину.
Глаза у него были удивительного цвета. Чистый сине-голубой, без малейших признаков старческой мути. Панагиотиса это тоже отчего-то взбесило. И еще тон старика – не просительный, не заискивающий, а какой-то невозмутимый. «Не в том положении ты, старый дурак, чтобы достоинство тут из себя корчить», – подумал Панагиотис и на всякий случай спрятал телефон в карман.
А вслух с удовольствием сообщил:
– Если вас не устраивают наши правила, можете позвонить из любого другого заведения.
– Час еще слишком ранний. Они закрыты.
Панагиотис пожал плечами. Его-то какая проблема! Конечно, закрыты – они открываются только через два часа. Один лишь он сидит здесь с десяти. Хозяин, видите ли, убежден, что это на пользу торговле. Придурок!
Из размышлений о своей горькой участи продавца вывел вопрос старика:
– Как тебя зовут, друг мой?
Панагиотиса соседи и знакомые обычно звали козлом. Если вообще считали нужным к нему как-то обращаться.
– А зачем вам мое имя? – осведомился Панагиотис, чувствуя себя дерзким и бесстрашным. – Жалобу хотите накатать?
– Свечку хочу поставить, – смиренно ответил старик.
– Чего? Какую свечку?
– За упокой раба Божьего, – ответил старик по-русски.
Панагиотис толком не понял, что произошло потом. Какая-то сила швырнула его навстречу прилавку. Шею прибило к столешнице железной подковой – не дернуться, ни пошевелиться. По верхней губе полилось теплое, солоноватое. Панагиотис, лежащий носом вниз, не испытывал ни боли, ни страха – лишь ошеломление от того, как быстро все случилось.
– Телефон, – приказал жесткий голос над ухом.
Ослушаться его было невозможно. Продавец полез в карман, вытащил «нокию» и сунул дрожащими руками, не глядя. Только теперь до него дошло, что подкова, прибившая его шею к столу, – это ладонь старика.
Пропикали клавиши.
– Доменико, это я, – по-итальянски сказал старик. Долгая пауза, смешок. – Да, немало! Двадцать? Поверю тебе на слово. Послушай, мне нужна помощь.
Спустя некоторое время Панагиотис обнаружил себя сидящим на полу с расквашенным носом, в окружении кусков разбитого телефона. Голубоглазый старик исчез бесследно.
Панагиотис кинулся к столу проверить, что украдено. Выяснилось, что ничего. Старик не взял даже мелкие купюры, россыпью валяющиеся в ящике.
– Молодой человек, вы уже открылись? – прошамкали от двери.
Седая старушка стояла напротив Панагиотиса, сжимая сумочку трясущейся рукой. Он пригляделся… Из-за толстых стекол очков на него смотрели большие голубые глаза.
Панагиотис вздрогнул. Панагиотис попятился. И под изумленным взглядом ничего не понимающей старой леди бросился бежать со всех ног.
Глава 15
1Катер заурчал и неспешно отошел от берега. Привязанные к столбам гондолы суетливо закачались ему вслед на волнах, словно прощаясь.
– Старикашку зовут Доменико Раньери, – рассказывал Бабкин Макару, пока они плыли через весь город. – Горничная училась вместе с его сыном. Она узнала парня, когда тот зашел в отель за вещами Маткевич.
– А не ошиблась?
– Скоро узнаем. Раньери – владелец собственной кофейни неподалеку от отеля. Девчонка утверждает, что там варят лучший кофе во всем городе.
– Вот и проверим, – пробормотал Илюшин.
– Угу, только сперва домой к Раньери наведаемся. Он живет недалеко от отеля. Если горничная права, Маткевич снимала у него квартиру.
– А почему она вообще решила съехать из гостиницы, ты выяснил?
– Там какая-то мутная история…. Леонардо во всем разобрался. Я прав, Леонардо?
Узкоплечий человечек, стоявший за рулем катера, обернулся и блеснул стеклами круглых очков.
– Из отеля уволили одного из служащих. Виктория Маткевич заняла его сторону в споре, управляющему это не понравилось.
– И что? – заинтересовался Илюшин. – Он ей дохлых тараканов подбросил в номер?
– Живых было бы эффектнее, – пробормотал Бабкин и привстал: – Леонардо, ты извини, но мы сейчас врежемся!
Однако переводчик, он же по совместительству водитель, уже заглушил мотор. Катер мягко притерся желтым боком к платформе, покачнулся на волнах и встал, как хорошо выдрессированная лошадь.
– Виртуоз! – восхитился Сергей. – Макар, пошевеливаемся! А то смоется наш дедок в свою кофейню, и будем бегать за ним по всему городу.
Справа от двери белела кнопка звонка, но Илюшин проигнорировал ее и схватился за толстое кольцо, которое сжимала в пасти бронзовая львиная голова.
– Всю жизнь мечтал это сделать! – сообщил он Бабкину и так шарахнул кольцом о бронзовую пластину, что бедняга переводчик подпрыгнул. – Что-то никто не идет. Давай я еще раз стукну!
Бабкин едва успел перехватить его руку.
– Я тебя самого стукну, – шепотом пригрозил он. – Сейчас испугаешь старикашку Раньери, он кони двинет со страху, и потеряем единственную ниточку.
Илюшин отошел на несколько шагов и задрал голову, с любопытством изучая здание.
– Начало двадцатого века, а, Леонардо?
– Я бы сказал, ближе к концу девятнадцатого, – тоном опытного экскурсовода сообщил переводчик. Голосок у него был до смешного писклявый, а фразы он строил подчеркнуто литературно. – Толстые стены и маленькие окна в квартирах свидетельствуют об этом. Однако по нашим меркам дом почти современный. Вам, должно быть, известно, что в Венеции очень трудно возвести что-то новое.
– Насчет современного – это шутка? – спросил Бабкин.
Итальянец улыбнулся и поправил очки.
– Ну, почти. Но стены и в самом деле очень толстые. Как и ковер на внутренней лестнице.
Теперь и Макар заинтересованно уставился на маленького переводчика.
– Откуда вы знаете, что там есть ковер?
– Потому что мы не слышим шагов человека, который спускается по лестнице, – улыбнувшись еще шире, объяснил Леонардо. – Следовательно, лестницу покрывает ковровая дорожка, и к тому же плотная.
Бабкин с Макаром переглянулись.
– А человека ты сквозь стены разглядел? – не выдержал Сергей.
Леонардо жестом фокусника вскинул тощую ручку, указывая на высокое узкое окно над входной дверью. Одна створка его была приоткрыта. За стеклом на уровне второго этажа виднелась фигура, медленно спускающаяся по лестнице.
– Тебе бы фокусником работать, – усмехнулся Бабкин. – Ну да, все логично: человека мы видим, но шагов его не слышим, значит, на полу ковер. Могли бы и сами догадаться.
– Каждый фокус прост, когда его объяснят.
– Леонардо, это было впечатляюще! – заверил Илюшин. – На несколько секунд вы заставили нашего Сергея поверить, что способны видеть сквозь стены!
– Это было бы прекрасно, – вздохнул переводчик. – В соседях у меня двадцатилетняя красотка с во-о-о-т такими…
Чем таким выдающимся обладает красотка, Леонардо не успел договорить: дверь открылась, и к ним, прихрамывая, вышел хозяин.
От характеристики «старикашка» Бабкин отказался при первом же взгляде на него. Раньери тяжело опирался на палку с набалдашником, в пышной шапке седых кудрей было не найти черного волоса. Но лицо при этом выглядело моложавым.
– Это вы мне звонили? – он проницательно осмотрел всех троих и задержал взгляд на переводчике.
Леонардо вежливо склонил голову.
– Доброе утро, синьор Раньери. Спасибо, что согласились на встречу.
Пожилой итальянец проводил их в скромную комнатушку под крышей.
– Я так радовался, когда удалось найти жильца! – посетовал он. – Недельный простой не слишком бы ударил по моему кошельку. Но мне было приятно, что я делаю доброе дело. Молодая красивая женщина в беде… В моем возрасте не так часто выпадает возможность побыть рыцарем.
Он грустно улыбнулся.
Пока Сергей осматривал комнату, Раньери рассказал, что все вещи Вики Маткевич забрали карабинеры.
– Почему вы сразу не обратились в полицию? – спросил Макар.
Раньери удивленно воззрился на него:
– Так ведь я и представления не имел, что синьора исчезла!
– Вы живете в квартире напротив?
– Да, но я стараюсь не утомлять квартирантов излишним вниманием. – Раньери насупился и стал похож на поседевшего носатого ворона. – Навязчивость – дурная черта! А старики часто этим грешат.
– Значит, вы заподозрили, что она пропала…
– …вчера. Да, именно так. У меня свое кафе. Оно удачно расположено, неподалеку отсюда, и синьора заверила меня, что непременно будет заходить. Я видел, что ей понравилось там. И когда я осознал, что она так и не появлялась ни разу с тех пор, как переехала, меня словно кольнуло! Я сказал себе: Доменико, здесь что-то не так! – Хозяин, волнуясь, вытер ладони о брюки. – И пошел в участок.
– И что полиция?
– Оказалось, у них уже лежит заявление от ее мужа. Бедняга! Двое мальчиков! Я сам отец, синьоры, у меня четверо сыновей, и мне страшно представить себя на месте этого несчастного. Я очень хочу надеяться, что все обойдется…
Доменико оборвал себя на полуслове и помрачнел. Кажется, подумал Илюшин, внимательно наблюдавший за ним, что по какой-то причине синьор Раньери не слишком верит в положительный исход дела.
Интересно, отчего? С исчезновения Маткевич прошло не так уж много времени. Молодая женщина, приехавшая развеяться в Венецию, одна… Она могла отправиться куда угодно, не предупредив его.
Почему же Доменико Раньери пытается скрыть тревогу?
– Полиция что-то предприняла?
– Карабинеры сразу отправились со мной и забрали ее личные вещи. Их было не так уж много – один чемодан, довольно потертый…
– Они обыскали комнату? – подал голос Сергей, перегибаясь наружу через подоконник. Гондольеры, отдыхавшие на канале, задрали головы.
– Они осмотрели ее с помощью специальных фонарей, – припомнил Раньери.
Бабкин нырнул обратно в комнату.
– Ультрафиолетовые фонари! Нашли они что-нибудь?
Бабкин с Макаром напряженно ждали ответа, пока Леонардо переводил. Если были следы крови, с большой вероятностью Виктория Маткевич мертва.
Однако хозяин покачал головой.
– Меня, конечно, попросили покинуть комнату… Но детективы справились очень быстро и вышли с безразличными лицами. Думаю, это о чем-то говорит.
– В вашем доме бывают посторонние?
– Жильцы – тихие люди, гости у них случаются редко. Вы полагаете, кто-то пробрался в дом, убил синьору, вынес ее труп и спрятал? Не хочу обижать вас, но это… м-м-м… звучит фантастично.
«Конечно, фантастично, – про себя согласился Бабкин. – Если только ты в этом не участвовал. Говоришь, у тебя четыре сына? Допустим, один из твоих отпрысков начинает приставать к симпатичной туристке. Она защищается, и он убивает ее. Скажем, душит! Тогда следов крови в комнате никто и не обнаружит. Ты, как любящий папаша, помогаешь избавиться от трупа. Загвоздка в том, что вынести его отсюда и впрямь непросто».