– Я натворил? Да брось. У нас все было прекрасно.
Мать невесело усмехнулась.
– Это тебе так казалось. А жена твоя, судя по всему, другого мнения.
– А вот вы с отцом… – завел Олег привычно.
– Уйти мне надо было от твоего отца, – ровно сказала Лариса Витальевна.
Олег поперхнулся чаем.
– Лет двадцать бы назад, – невозмутимо продолжала мать, – когда он болеть еще не начал. Жила б тогда свою жизнь, а не чужую.
– Мам, ты что… – обалдел Олег. – Как это… Нет, погоди! А как же семья?!
– Семья нужна женщине в юности, а мужчине – в старости, – отчеканила мать. – Баба ребенка родит, до ума доведет – и дальше бы ей жить и жить в свое удовольствие. Для этого муж под боком не нужен, оно и у одной прекрасно получается. А у мужиков все наоборот. Он в юности нагуляется, для себя наживется, а как ему за сорок, так рядом хочется бабу теплую, уютную. Зачем? Чтобы с ним по врачам ходила, котлетки диетические стряпала и рубашки старому козлу гладила. Ласки ему хочется, родной души. А все от беспомощности его!
Мать вдруг отшвырнула пачку сигарет.
– Баба после сорока только на ноги встала, огляделась, у нее глаза загорелись – батюшки мои, сколько ж всего интересного вокруг! А мужик с геморроем и простатой познакомился, перепугался, головку в плечи вжал и ждет – какие ему еще сюрпризы выпадут. Страшно ему. Сукиному сыну! – с чувством добавила она.
Олег застыл с открытым ртом.
– А как же брак? – наконец выдавил он. – Жена должна…
– «Должна, должна»! – передразнила мать. – Останешься без жены, каждый день сможешь это талдычить.
Олег ошарашенно взглянул на нее. Как это – без жены? Нет, в теории он знал, что семьи распадаются. Но это могло случиться с кем угодно, кроме них. Если Вика из брака своих родителей вынесла бессознательный страх перед разводом, то Олег из брака своих – что разводов вовсе не существует.
До разговора с матерью он твердо стоял на земле. Но с каждой минутой в нем все сильнее крепло ощущение, будто его посадили в корзину воздушного шара и тот неумолимо поднимается вверх. Там, в небе, он будет совершенно беспомощен.
– У нас двое детей! – сделал он слабую попытку привязать шар к колышкам.
– То-то она сейчас с ними! – издевательски восхитилась мать. – Носы их сопливые вытирает, брюки гладит, уроки учит. А?
Олег молчал. Мать была права. Двое детей не удержали Вику от того, чтобы уехать одной отдыхать. Вряд ли они удержат ее, если она вздумает отдохнуть от них насовсем.
Он поднял с пола пачку, вытащил оттуда тонкую дамскую сигарету и закурил, не вполне осознавая, что делает.
Некоторое время они сидели молча. Олег курил, мать смотрела в окно.
– Испортила я жизнь и себе, и отцу твоему, – вдруг очень спокойно сказала она. – Пару разочков бы ему по мордасам съездить, один раз вещички собрать – и присмирел бы он. А я все притворялась перед кем-то. Идеальную супругу разыгрывала. Так разыгралась, что сама себя в этом убедила. Всепрощающей быть – оно ведь удобно, Олежек. Как будто у тебя корона на макушке.
Мать вскинула голову и стала в самом деле похожа на королеву в изгнании. Тяжелый взгляд, царственная осанка…
Олег впервые подумал о том, что в браке мать была несчастна. Королевы никогда не бывают счастливыми.
Он тяжело поднялся, молча поцеловал ее в гладкий пробор и вышел.
3На этом удары судьбы не закончились. Вернувшись домой, Олег застал Ольгу Семеновну, их соседку, чихающей как простуженный кашалот. Пришлось отправить милейшую старушку домой, позвонить на работу и попросить неделю отпуска.
– Перекантуемся, пацаны, – пообещал Олег сыновьям. – Весело поживем, ага?
Он свято верил в то, что говорит.
Сложности начались в первый же день. Все эти годы домашнее хозяйство было на Вике. Олега изредка привлекали к сугубо мужским делам вроде замены треснувшего плафона или починки крана.
Все прочие заботы, связанные с домом, представлялись ему не то чтобы необременительными – даже не заслуживающими размышлений о них. В доме его родителей хозяйством занималась только мать. Олег к этому не имел никакого отношения. Женившись, он передал Вике эстафетную палочку по обслуживанию самца хомо сапиенса, крупного, восьмидесятикилограммового. Потом появились еще два мальчика, но для Олега это ничего не изменило.
Первый сюрприз ему преподнес собственный старший сын, отказавшись есть сваренную папой кашу с мотивировкой «она с комочками». Олег трижды переваривал треклятую манку, но в конце концов рявкнул на Кольку и велел лопать что дают.
Потом они опоздали в школу.
После школы они опоздали на тренировки.
Вика перед отъездом битком забила морозилку едой. Если бы Олег вспомнил об этом, его жизнь стала бы значительно проще. Но кто-то там, наверху, не желал облегчать существование Олега Маткевича, и он потратил два часа на то, чтобы приготовить ноющим голодным мальчишкам пиццу.
Пицца в итоге отправилась в мусорное ведро. Ужинали отварной картошкой.
4Следующие несколько суток превратились для Олега в непрекращающуюся борьбу с пучиной быта. Быт побеждал с разгромным счетом. Он засасывал Олега, переваривал и выплевывал. Собственные дети представлялись Олегу фабрикой по производству мусора, а трижды в день – аннигиляторами пищи. Махнув рукой на все, он закупил пять килограммов пельменей и четыре коробки замороженных блинов, после чего проблема с ужинами и обедами была временно решена.
Но внутри толкнулся нехороший червячок. Червячок напомнил, что Вика никогда не покупает полуфабрикаты.
Прокатившись один раз на маршрутке с обоими сыновьями, Олег проклял муниципальный транспорт и пересел на машину. Они перестали опаздывать на тренировки.
Но червячок толкнулся второй раз: у Вики машины не было.
Во вторник Колька подрался с мальчиком из параллельного класса. Олега вызвала классная руководительница. Он провел в школе три самых бессмысленных часа в своей жизни и вышел оттуда, лелея террористические замыслы о подрыве этого славного учебного заведения.
5Школа-еда-кружки-уборка-уроки. Олег не мог понять, как Вика ухитряется все это успевать да еще и работать.
Еще он хотел бы знать, как жена избегает рукоприкладства. Олег любил своих детей. Но это не мешало ему страстно желать отлупить их строго раз в четыре часа.
Ему вспомнилось, как Вика просила подарить кофеварку. На ее месте Олег просил бы самогонный аппарат. Никакого терпения не хватит воспитывать этих двух обалдуев, думал он, а тут выпил – и нервишки не так шалят.
Червячок незаметно превратился в змею. Змея кусала и шипела. Змея роняла ядовитые капли: «А помнишшшшь? Помнишшшшшь? Помнишшшь, ты обидел ее?» Олег помнил, и от этого становилось совсем тошно.
К четвергу у него закончились все вопросы, кроме одного: почему его жена выбрала для поездки такую близкую страну. Сам он с удовольствием смылся бы на Луну, если бы было на кого оставить детей.
6А в пятницу Вика не прилетела.
Телефон сообщил, что аппарат абонента выключен или временно недоступен.
Абонент был недоступен и в субботу.
И в воскресенье.
В понедельник, в девять часов утра Олег Маткевич входил в квартиру частного сыщика Макара Илюшина.
Глава 7
– Алес, спускайся! – повторил Бенито.
«Мамочки родные! – жалобно пискнула Викина Плакса. – Отдай им все, пока не поздно, и умоляй, чтобы не убивали!» Внутренний скептик напряженно молчал.
Из темноты наверху медленно, как всплывающий со дна омута покойник, проявилась фигура. Сердце у Вики застучало так, словно пыталось разбить клетку ребер, вырваться на волю и улететь. Куда угодно, только подальше отсюда! Что это за ужасный человек, похожий на призрака?
Но какая-то часть Вики внезапно активизировалась, и, как ни удивительно, это была та самая женщина, которой принадлежал голубой блокнот: беззаботная мечтательница, легкая душа, больше всего любящая петь и путешествовать. Там, где Плакса готова была отдать все, не предприняв даже слабой попытки защититься, Путешественница собиралась вступить в драку и прикидывала, есть ли на ее стороне хоть какое-нибудь преимущество.
Вика быстро обшарила взглядом пространство. Сумка? От нее никакой пользы! Стол? Блюдце? Кресло?
Кресло!
Она метнулась к груде сваленной мебели и вцепилась в гнутую ножку, изо всех сил дергая ее в попытках оторвать. Будет чем биться!
Ей это почти удалось, когда человек на лестнице заговорил.
Услышав голос, Вика резко обернулась. На лице ее было написано такое изумление, что Бенито расхохотался в голос. Злой это был смех, издевательский, но сейчас Вика была рада и такому.
– Бона сэра, – проговорила девушка в пижаме, стоявшая на лестнице.
Смех оборвался.
– Алес, сейчас не ночь! – устало, как показалось Вике, сказал Бенито.
– Алес, сейчас не ночь! – устало, как показалось Вике, сказал Бенито.
Девушка не ответила. Она спускалась, осторожно переставляя ноги, как если бы перед ней были не ступеньки, а вода. Она словно погружалась в их залу с ее полумраком: осторожно, боязливо.
Вика выпустила пыльную ножку едва не покалеченного кресла.
Девушка остановилась на предпоследней ступеньке и уставилась на нее, слабо шевеля губами, но не произнося ни слова.
– Алессия, это Виктория, – негромко сказал Бенито. – Поздоровайся с ней.
– Бона сэра, – снова шепнула девушка. У Бенито дернулся уголок рта.
– Здравствуйте, – от растерянности по-русски брякнула Вика.
Ее первой мыслью при виде девушки было, что Бенито держит здесь свою подружку. Но теперь, глядя на эти угловатые скулы, черные глаза, будто подведенные карандашом, на характерные ломаные брови, одна заметно выше другой, она поняла, что ошиблась.
Секундой позже Бенито подтвердил ее догадку.
– Моя сестра, – сказал он без выражения. – Ступай к нам, Алес. Не бойся.
Он протянул ладонь. Алессия уставилась на нее с вопросительным испугом. Она застыла на предпоследней ступеньке, одной рукой вцепившись в перила, другой теребя испачканную в какой-то белой дряни прядь волос. Бенито ждал с таким видом, будто готов стоять вечно, и в конце концов девушка осторожно подала ему иссушенную птичью лапку.
Вика смотрела, как он ведет ее через всю залу. Алессия ступала с величайшей осторожностью, некоторые места обходя стороной.
Ковер, догадалась Вика, она боится пятен на ковре.
Бенито проводил сестру до завалов мебели, и Алессия, согнувшись, забралась под опрокинутый стол и свернулась там клубочком – только черные глаза блестели из импровизированной норы.
– Ты можешь подойти ближе, – разрешил Бенито. – Она больше не станет тебя бояться.
Вика приблизилась, присела на корточки, ощущая неудобство от того, что рассматривает живого человека, словно какого-то зверька. Девушка слабо улыбнулась ей.
В первые секунды Вике бросилось в глаза сходство Алессии и Бенито. Теперь же ее поразила разница. Как, спрашивала она себя, как из почти одинакового набора черт Творец создал два настолько разных облика?!
Определенно, все дело в губах. Жесткий рот Бенито невозможно представить на этом безвольном вялом лице. Пухлые губы Алессии все время полуоткрыты, нижняя вывернута, за ней белеет ряд неровных зубов.
И подбородок. У Бенито он выпирал вперед – как нос у корабля. Алессии сильно скошенная нижняя челюсть придавала сходство с курицей.
Длинные неопрятные волосы падали ей на плечи, криво постриженная челка почти закрывала один глаз. Виктория присмотрелась и поняла, что белая дрянь – не что иное, как седина. У сестры Бенито была наполовину седая голова.
«Господи, бедная девочка».
– И давно она здесь? – дрогнувшим голосом спросила Вика.
Бенито поднял глаза к потолку, сжал пальцы в кулак, отогнул мизинец, безымянный…
– Два года.
– Что?!
– Два с половиной, – поправился парень. – Э, Алес! Сколько мы тут живем?
Девушка на карачках выбралась из-под стола, уселась рядом с Викой, как собачонка. Осклабилась – Вике стало тошно от этого зрелища – и что-то залопотала. Вычленить смысл из этого набора звуков мог только Бенито.
– Она говорит – два и еще чуть-чуть, – перевел он.
Вика опустила глаза. Взгляд наткнулся на огромные колтуны в спутанных полуседых волосах.
Острая жалость взяла в ней верх над брезгливостью. Закипая от ярости, Вика обернулась к Бенито:
– Почему ты держишь ее здесь? Ты что, глупый? Ей нужен присмотр! Она больна, или ты не видишь?
Вика изо всех сил старалась держать себя в руках. Но, видимо, что-то нехорошее прозвучало в голосе, потому что Алессия выпустила ее ногу и поползла подальше от нее.
– Больна? – с притворным удивлением переспросил Бенито. – Я ничего не замечаю.
От бешенства Вика даже перестала спотыкаться на подзабытых итальянских словах.
– Ты же убиваешь ее! – тихо процедила она. – Что она делает для тебя, малыш Бенито? Стирает твое белье? Готовит для тебя кофе? Что, оказалось удобно держать здесь слабоумную прислугу?
Парень шагнул навстречу Вике и остановился в полушаге, нависая над ней. Вика не отшатнулась. Ей больше не было страшно: злость на этого молодого подлеца и жалость к несчастной помешанной вытеснили испуг.
– Ты спрашиваешь, зачем она мне здесь? – голос Бенито стал отвратительно скрипучим. От звука его хотелось заткнуть уши, словно водили пальцем по стеклу. – Может быть, потому, что мой отец не пожелал иметь дурочку в своем доме и сдал ее в больницу? Может быть, потому, что там ее так лечили, что ей с каждой неделей становилось все хуже? Или потому, что, когда я увез ее оттуда, она даже не узнавала меня?! – его голос взвился до визга. – Или потому, что отец выгнал к дьяволу нас обоих, когда я привел ее домой?!
Алессия жалобно вскрикнула, и Бенито осекся. Задыхаясь, он отошел в сторону и отвернулся.
Наступило долгое молчание, прерываемое только тихим испуганным бормотанием больной девушки.
– Твой отец выгнал из дома собственную дочь? – недоверчиво спросила Вика.
Бенито ответил не сразу.
– Не собственную. Наша мать изменила ему. Родилась девочка. Отец делал вид, что простил. Мать умерла три года назад. Тогда отец сразу избавился от Алес.
Он по-прежнему стоял к Вике спиной. Рубаха белела в сумраке.
– У твоего отца еще есть дети? – спросила Вика после долгого молчания.
– Трое парней, кроме меня. Зачем слабоумная девка, когда есть мужчины! Наследники. Не чужая кровь.
Вика молча кивнула, хотя Бенито не мог этого видеть. Она хотела спросить, а как же биологический отец девушки, но потом подумала, что это не имеет значения. Если бы он хотел, давно бы объявился. А может быть, он покоится в могиле, как мать Бенито.
Алессия сидела на корточках и самозабвенно выдирала нити из ковра в том месте, где просвечивала основа. Теперь Вике стали ясны настоящие причины его ветхости.
– Алес, посмотри на меня, – ласково сказала она. Ей самой стало противно от патоки в своем голосе. Так разговаривают с маленькими детьми и собаками те, кто не понимает первых и боится вторых.
Быстрый затравленный взгляд вполоборота. Когда не бросалась в глаза нижняя часть лица, Алес можно было принять за обычного диковатого подростка.
– Сколько ей лет?
– Девятнадцать, – неохотно сказал парень.
Вика протянула руку и очень мягко погладила Алес по плечу. Та не вздрогнула и не отстранилась. Движения пальцев, выдиравших одну толстую нить за другой, замедлились. Вика провела ладонью по плечу девушки еще раз – ощущая каждую выпирающую косточку, – и пальцы оставили свою бессмысленную работу.
Сзади чиркнула зажигалка.
– Я часто кричу на нее, – сообщил за Викиной спиной Бенито, глубоко затягиваясь. – Она привыкла.
– За что кричишь?
– Когда веду ее мыться, а она не хочет выходить из дома. Ведет себя как тупая корова. Слышишь, Алес, про тебя говорят!
Девушка ничем не показала, что понимает его слова.
– В голове у нее один птичий помет, – флегматично заметил Бенито. – И тот протухший.
Он до того непринужденно перешел от ярости к невозмутимости, что у Вики закралось подозрение, будто и первое, и второе – игра на публику.
– Если бы не Алес, я бы занимался семейным делом, как и братья! Был бы уважаемым человеком. А сейчас я кто? Бенито-дурачок! Бенито-неудачник!
– Извини меня, пожалуйста, – попросила Вика.
– За что?
– За то, что я сказала гадость про тебя и Алес.
Бенито молчал очень долго, и за это время Вику успела хорошенько погрызть ее собственная совесть. Он тебя спас, нашептывала совесть, рисковал своей жизнью – вспомни заточку! Доверился тебе, приведя в свое тайное логово. А ты, неблагодарная свинья, обвинила его во всех грехах. Хорошо еще, тебе удалось удержать язык за зубами и ты не ляпнула, что несчастная дурочка наверняка согревает ему постель. Не стыдно тебе, Маткевич?
Вике было очень стыдно.
Она осторожно обернулась на Бенито. Он смотрел на нее с такой горечью, с такой обидой, что Вике захотелось провалиться сквозь пол.
И вдруг угол рта у него дернулся. Вика в первый момент решила, что ей почудилось. Но тут губы Бенито разъехались в довольной ухмылке, и он загоготал, сгибаясь пополам и хлопая себя по коленям, как обезьяна.
– Видела бы ты свое лицо!
Он утер выступившие слезы.
– Еще немного, и ты бы зарыдала. «Бедный Бенито, прости меня!» – у него снова получилось очень похоже передразнить ее дрожащий голос. – Брось! Я не обижаюсь, клянусь небесами!
– А мог бы и обидеться, – сердито сказала Вика, совесть которой мигом заткнулась и смущенно уползла подальше.
– На что? Ты первый человек за много лет, кто захотел защитить ее.
«Второй», – мысленно поправила Вика.
– Поднимайся, Алес! – скомандовал Бенито и похлопал сестру по плечу. – Пора идти! Если посидит тут еще, станет как бешеная, – пояснил он. – Слишком много впечатлений. Алес! Наверх!