– Не знаю, – тоже растерялась Дженни.
– Мы не можем никуда бежать из больницы! Мы же сейчас под действием препарата… У нас галлюцинации. Мы в пижамах, в конце-то концов! Нам надо вернуться в палату и дождаться, пока нас отпустит…
– Без меня, – уверенно сказала Дженни. – Я туда не пойду. Псих с автоматом, профессор, который распиливает автобус для лоджии, дверь эта не закрывающаяся… Без меня. Ты что, не понял, что они там все обдолбанные? Сидят свои препараты варят и проверяют на себе.
Я покачал головой:
– Он же объяснил, что это не наркотики.
– А что это тогда? – спросила Дженни. – Что? Ты вообще понял его объяснение, что это?
Я покачал головой:
– Он что-то говорил про нанотехнологии и про то, что это обратная противоположность наркотикам. И сознание пациента не изменяет. А меняет саму реальность.
– Так я и говорю, – кивнула Дженни. – Препарат приняли мы, а обдолбанные – все они.
– Так не бывает, – возразил я. – Говорю как будущий медик.
– Но он именно это нам и втолковывал! – возразила Дженни. – Что с нами будет все в порядке, а изменится реальность. Вот мы и оказались в обдолбанной больнице. Как ее название… – Дженни вдруг уставилась куда-то за мою спину, и глаза ее расширились.
Я испуганно обернулся, но вокруг ничего не происходило: светило весеннее солнце, а проходная была по-прежнему пустой. А на воротах сияла алая табличка с золотыми буквами. Я с изумлением прочел:
Центральный клинический военный госпиталь
Федеральной службы безопасности
святого великомученика Пантелеймона
– Эта надпись была такой, когда ты сюда шел? – спросила Дженни шепотом.
– Табличка вроде была, – признался я. – А вот надпись я не читал…
Неожиданно сзади послышался треск веток, и мы резко обернулись. Из кустов сирени бочком выходила бабулька-вахтерша в цветастом платке – теперь я с ужасом заметил, что на ее платке нарисованы совокупляющиеся в разных позах Микки-Маусы. Видимо, у меня на лице появилось изумление, но бабка истолковала его иначе:
– До корпуса далеко ходить, – объяснила она, кивнув на кусты, – когда тепло, и тут можно.
– Скажите, – спросила Дженни у бабки, – это госпиталь ФСБ святого Пантелеймона?
Бабка указала рукой на табличку:
– Читать умеете? Для кого написано-то?
– А какое отношение Пантелеймон имеет к ФСБ? – спросил я.
Бабка смерила меня презрительным взглядом – от воротника пижамы до резиновых тапочек.
– Святой Пантелеймон, когда был в вашем возрасте, – начала она назидательно, – нашел на улице мертвого ребенка, которого укусила ядовитая ехидна. Он стал молиться Господу, чтобы мальчик ожил и чтобы ехидна взорвалась на куски. Господь выполнил обе эти просьбы, и с тех пор Пантелеймон стал врачом. Жития святых читать надо! – закончила старушка и кивнула на свой стул, где лежала книжка. – Ясно?
– Ясно… – сказали мы с Дженни, переглянувшись.
– А мученик Пантелеймон, – закончила бабка, – мучительную смерть принял: ему отсекли голову, а из раны потекло молоко.
Мы потрясенно молчали.
– А вы откуда такие полосатые? Матросы, что ли? – Бабка указала пальцем на наши пижамы. – Матросы – это не к нам, у нас только сухопутные части лечатся.
– Но… – начал я, удивленно вскинув брови.
– Не пущу, – сурово покачала головой бабка. – У нас режимная территория. Идите отсюда, матросы, идите.
* * *Мы с Дженни сидели на пустой автобусной остановке и глядели, как мимо прокатываются грузовики. На нас никто не обращал внимания.
– Вот я дура, – с чувством произнесла Дженни. – И зачем я вообще в это ввязалась?
Она качнула ногой, и резиновая галоша упала в песок. Ногти на ноге у Дженни оказались покрашены в ярко-красный цвет.
– А действительно, зачем ты в это ввязалась? – спросил я.
– А ты зачем? – с вызовом повернулась она.
– Ну… – Я пожал плечами. – Знаешь, медики всегда на себе испытывали разные лекарства…
– Вот не надо только брехать, – перебила Дженни. – Скажи честно: увидел объявление и решил покушать психоактивных препаратов. На халяву, да еще за деньги.
Я поморщился.
– Не совсем так. Видишь ли, я читал Кена Кизи, Тимоти Лири, Макенну, Кастанеду… И…
– И? – требовательно спросила Дженни.
– И, в общем, ты права, – согласился я наконец. – Увидел объявление, стало интересно, повелся… На хрена мне это было? Какой-то препарат, хрен знает какой вообще… Я ж раньше ничего толком не пробовал. Так, пару раз покурить друзья дали…
Дженни поддела галошу кончиками пальцев, ловко подкинула и надела на ногу.
– Я тоже, кроме травки, ничего не пробовала. Хотя нет, вру. Однажды мне подружка в клубе какую-то таблетку дала, но у меня уже было полстакана вискарика, так что я ничего не разобрала толком, только башка утром болела… Слушай, Пашка, а как ты думаешь, оно все три дня нас так плющить будет? Этот профессор сказал, три дня…
Я пожал плечами:
– Не знаю. Мне кажется, уже стало отпускать потихоньку.
– Это ты как определил? – усмехнулась Дженни.
– Ну, вроде уже давно сидим, а никакой дикости вокруг не видно…
– Дикости не видно? – изумилась Дженни. – А вон туда посмотри…
Я проследил за ее взглядом и увидел на той стороне шоссе здоровенный столб, на котором красовался рекламный плакат. Верхний угол плаката занимала толстая физиономия гаишника с рукой, важно поднимающей полосатую палку, а огромные буквы гласили: «ВОДИТЕЛИ! УВАЖАЙТЕ ТРУД ПЕШЕХОДОВ!»
Я закрыл лицо ладонями и помассировал. Затем прижал кулаки к закрытым векам и яростно тер глаза, пока передо мной не поплыли пятна самых ярких расцветок. Затем снова открыл глаза. Плакат никуда не исчез – он все так же маячил над дорогой. А за ним на бетонном заборе я теперь явственно разглядел длинный желтый транспарант, на котором черными буквами значилось без знаков препинания: «БАНИ ПЛИТКА НАДГРОБИЯ ДЕШЕВО», и стрелка указывала куда-то за угол, хотя угла у забора не было – он тянулся вдоль шоссе сколько хватал глаз.
– Ну как? – ехидно поинтересовалась Дженни.
– Плохо, – признался я. – Ты тоже все это видишь, да? Плакат? И вот то, желтое?
– И еще мужика, который перед собой матрас толкает по обочине шоссе… – кивнула Дженни.
– Где? – изумился я. – Ой, точно… Слушай, а зачем он матрас по шоссе толкает? Грязно ведь, и порвется…
– Ты меня спрашиваешь? – возмутилась Дженни. – Он уже километра два прошел, пока мы тут болтаем, скоро до нас доползет, вот сам и спросишь.
Я только хотел сказать, что пора отсюда сваливать, но как раз к остановке подрулил старенький зеленый автобус с табличкой на лобовом стекле «ЗАКАЗНИК-2» и призывно открыл переднюю дверь. Мы вошли внутрь. В салоне сидели хмурые таджики в одинаковых строительных безрукавках оранжевого цвета, и каждый держал в руке черенок от лопаты.
– Курсанты, что ли? – звонко крикнул водитель, вглядываясь в наши лица.
– Студенты, – ответил я.
– А я сразу понял: полосатые, значит, матросы! – крикнул он, стараясь перекрыть шум мотора. – Вы на митинг тоже?
– В Москву, – сказала Дженни.
Водитель удовлетворенно кивнул.
– А что у вас за пассажиры? – спросила Дженни, настороженно покосившись на таджиков в оранжевых безрукавках.
– Это нелегалы! Асфальтщики! – охотно сообщил водитель, прижав ладонь ко рту – то ли для секретности, то ли чтобы перекричать шум. – Звонок помощника губернатора: всех оранжевых срочно на митинг. Собрались, поехали.
– А палки им зачем? – продолжала Дженни.
– Российский флаг нести дадут! – объяснил водитель.
– А для чего у вас на торпеде кочан капусты лежит? – не унималась Дженни.
Я перевел взгляд и остолбенел – действительно, прямо перед водителем, заслоняя обзор, лежал громадный кочан.
– Подарили! – с гордостью улыбнулся водитель, нежно похлопал кочан ладонью и пояснил со значением: – Женщина подарила.
Я ткнул Дженни в бок локтем и прошептал:
– Прошу тебя, не спрашивай больше ничего! Я не знаю, что мне делать с этой безумной информацией, у меня скоро башка от нее взорвется!
Но водителя было не остановить.
– У меня брат, – почему-то сообщил он не к месту, но гордо, – капусту возил на «Газели». Шесть раз в аварию влетал и переворачивался. В итоге без руки остался. А капуста в кузове цела. Вот вы, студенты, объясните, как такое бывает?
Я глубоко вздохнул, надув щеки. Водитель явно ждал ответа.
– Всякое бывает, – сказал я. – Вот у вас бывает состояние, когда все люди вокруг кажутся сумасшедшими? И вы слышите речь, но не понимаете смысла?
Дженни больно пихнула меня локтем.
– Смысл – он всегда есть, – философски заметил водитель. – Просто его увидеть надо. Смысл я вам объясню: с тех пор я перед собой всегда кочан вожу. Считай, мой талисман. Если он цел будет, то и со мной ничего не случится. – Водитель снова нежно посмотрел на кочан и доверительно пояснил: – Обычно у меня маленький. А этот – знакомая женщина подарила.
– А пристегиваться не пробовали? – не выдержала Дженни.
– Пробовал, – кивнул водитель, – и иконку Николая пробовал. Но кочан лучше.
– Пристегивайтесь, пожалуйста, – попросила Дженни. И повторила, нежно вытягивая слова: – Пожа-а-алуйста.
Водитель внимательно на нее посмотрел, а затем пожал плечами и покрутил пальцем у виска.
Вдоль шоссе проносились рекламные щиты. Я старался в них не вчитываться, но это не удавалось: глаза сами цеплялись и прочитывали каждый лозунг. Большинство из них оказывались просто абсурдным набором слов, было совсем непонятно, что там рекламируется. С одного плаката скалился неопрятного вида мужик, а надпись спрашивала: «НЕ ХОЧЕШЬ ТАКОГО СОСЕДА?» На другом, совсем черном, виднелось жутковатое и лаконичное «ЖДЕТ РЫБА». Попадались плакаты довольно понятные: «ВЫХОД ВСЕГДА – СЕТЬ!» или просто «ЗАКУПИСЬ!», но неясным оставалось, к чему они призывают и что имелось в виду, потому что никакой другой информации там не было. Иногда слова на плакате отсутствовали вовсе – только фотография дома и длиннющее число, которое для цены выглядело слишком длинным и разнородным, а до телефонного номера недотягивало по числу знаков. А иногда вместо слов появлялась откровенная тарабарщина – вроде того щита, где разноцветно сияли набросанные в полном беспорядке буквенные конструкции: «ВЫ – КАЧЕСТ – НАД – ГОДНО – ВЕННО – ЕЖНО». Если и попадались вполне разумные с виду заявления, то их смысл, если вдуматься, стремительно ускользал.
– Смотри, – обратился я к Дженни, – вот что это имелось в виду: «СВАДЕБНЫЕ ПЛАТЬЯ – СУПЕРСКИДКИ. РАСПРОДАЖА ВЕСЕННЕЙ КОЛЛЕКЦИИ»?
Дженни пожала плечами:
– Поторопиться с женитьбой, пока есть дешевое платье.
– Нет, а что вообще такое «весенняя коллекция свадебных платьев»? Кто их коллекционирует? Почему весенняя?
Дженни поморщилась.
– Вопросы не по адресу, я тут сама обалдеваю, – ответила она. – Ты вот лучше на это посмотри…
Я глянул, куда она указывала пальчиком, и увидел абсолютно черный щит с алыми строчками внизу: «ОПЯТЬ ПРОБЛЕМА С НАРКОТИКАМИ? ТЕПЕРЬ ДОСТАТОЧНО ПРОСТО ПОЗВОНИТЬ…» – и номер телефона.
– Предлагаешь позвонить? – усмехнулся я. – Вот только как понять, там лечат или продают?
– Или принимают доносы, – заметила Дженни.
Звучало логично.
– А вот смотри. – Я показал ей магазин на обочине. – «Таможенный конфискат». Прикинь, сколько надо каждый день конфисковывать у пассажиров разной всячины, чтобы целые магазины открывать? – Я задумался. – Хотя если не у пассажиров, а у бизнесменов, и целыми вагонами… Все равно непонятно, откуда столько. Бизнесмены же не идиоты, постоянно на одни грабли наступать и нарушать закон, теряя свои вагоны.
Дженни пожала плечами.
– Это не конфискованное, а ворованное, все знают. Таможня просто ворует, а здесь продает.
– Абсурд, – сказал я. – И эта система так давно и открыто работает?
Неожиданно вмешался водитель.
– Да никакой это не конфискат! – сообщил он. – Врут они все! Я знаю эти магазины, они все на одном китайском складе в Клину закупаются. Просто название такое, чтоб народ шел.
Я опешил.
– Совсем бред получается! Выходит, магазин продает не ворованное, но специально обманывает, будто оно ворованное, потому что ворованное люди покупают охотнее?!
– Пусть это будет сегодня нашей самой большой проблемой, – миролюбиво заключила Дженни.
Автобус свернул на лепесток и выехал на МКАД. Здесь оказалось на удивление свободно – МКАД был почти пуст. Водитель вдруг обернулся к нам почти всем корпусом и широко улыбнулся – мы с ужасом увидели, что все зубы у него стальные.
– Вот за что я люблю МКАД, – начал водитель с азартом, – это за неожиданности! Никогда не знаешь…
– На дорогу смотри!!! – заорали мы с Дженни одновременно, вскидывая руки.
Водитель начал яростно тормозить, но было поздно – задница черного джипа продолжала лететь нам навстречу с бешеной скоростью.
Я схватил Дженни обеими руками и бросился на пол автобуса, стараясь прикрыть своим телом. Раздался оглушительный удар и звон, мир подпрыгнул и обрушился на нас горой таджиков с черенками от лопат.
Таджики гортанно кричали, причем, казалось, все сразу. Автобус стоял неподвижно, и мы рванулись наружу – кто-то из таджиков даже помог встать мне и Дженни.
Удивительно, но вроде никто не пострадал, даже водитель – он, матерясь, вылезал из кабины. У автобуса не было лобового стекла, а весь перед оказался смят. Досталось и джипу – здоровенная черная коробка превратилась сзади в гармошку. Из-за руля джипа вылезла лохматая дама в странном платье с вуалью и огромным пушистым воротником. Она принялась осматривать свой джип, ни на кого не обращая внимания.
– Эй! – заорал водитель. – Ты совсем долбанутая?! Зачем ты задом гонишь по МКАДу?!
Дама презрительно подняла на него взгляд, словно только что заметив.
– А твое какое дело? – визгливо ответила она, уперев руки в бока. – Хочу и гоню!
Водитель от возмущения открыл рот и снова закрыл.
– Ты больная, что ли?! – снова заорал он. – Проехала поворот – езжай до следующего! Или аварийку включи и пяться медленно. Но кто ж задом так носится?!
– Это ты мне, сука, сказал? – прошипела дама, а затем вдруг бросилась, цокая каблуками, на середину проезжей части и истошно замахала руками. – Люди! Остановитесь все! Слышите? Я – Вожена!!! Смотрите, что я сделаю, смотрите!
Она кинулась обратно, выхватила у одного из таджиков черенок, метнулась к автобусу и стала с истерическим визгом крушить стекло в двери кабины. От первого же удара на стекле появилась витиеватая трещина, но дальше оно на удивление крепко держалось, сколько дама ни старалась.
– Кто это? – спросила Дженни испуганным шепотом.
– Понятия не имею, – прошептал я. – Адская галлюцинация. Надо бежать отсюда, нас плющит просто ужасно!
– А куда бежать-то? – Дженни испуганно оглянулась. – У нас ни денег, ни документов, ни метро поблизости…
Машины невозмутимо катились по МКАДу, объезжая место аварии. За жестяным отбойником дороги начиналась странная местность: по бесконечному пустырю в зарослях прошлогоднего сухостоя валялись бетонные шпалы. Они были огромные – на грузовике такую не привезешь – и валялись в абсолютном беспорядке, словно кто-то рассыпал с неба гигантский коробок спичек. Далеко за полем торчали жилые высотки. Чуть по ходу у обочины вяло дымилась большая металлическая куча из обгорелых сетчатых ящиков. Приглядевшись, я понял, что это тележки из супермаркета, сваленные в груду. Кто их сюда привез в таком количестве, как ему удалось их поджечь и зачем – об этом я думать и не пытался. Бежать действительно было некуда.
В этот момент рядом притормозил второй автобус – точно такой же, только на лобовом стекле стояла табличка «ЗАКАЗНИК-1». Видимо, он ехал за нами, потому что внутри сидели такие же оранжевые жилетки. Им, похоже, уже сообщили об аварии, потому что дверь призывно раскрылась и человек, высунувшийся оттуда, гортанно позвал всех внутрь. Таджики послушно набились в автобус, и мы тоже втиснулись последними.
Давка была такая, что нас прижало друг к другу, и мне пришлось обнять Дженни за талию – на ощупь через байковую пижаму она оказалась удивительно теплой и мягкой. Это было сейчас самое спокойное место посреди свихнувшегося мира. Похоже, Дженни тоже так думала.
– Куда мы теперь? – спросила она. – Мне как-то в общагу сейчас совсем не хочется.
– Поехали ко мне! – предложил я. – Поесть чего-нибудь приготовим…
– Поехали, – охотно согласилась Дженни.
В итоге автобус заехал на стоянку, забитую автобусами и людьми, и долго стоял с закрытыми дверями и выключенным двигателем. Наконец пришли какие-то парни с широким рулоном ткани цвета российского флага. Всех выпустили из автобуса. Парни, вооружившись бритвенным лезвием, принялись прямо на асфальте резать ткань на флаги и раздавать таджикам. А таджики стали кусочками скотча привязывать полотнища к черенкам от лопат.
– Экономней отрезай, не хватит, – ругался один из парней.
– Дай так квадраты, – огрызался его напарник.
Дженни как зачарованная наблюдала за этой картиной.
– Ты видишь то же самое, что и я? – спросила она, тревожно сжав мою ладонь.
– Не знаю. – Я пожал плечами. – А что видишь ты?
– Это флаг Франции. У России в центре синяя.
– Пойдем отсюда скорее, – решительно сказал я.
Но уйти оказалось непросто. Все вокруг было обставлено металлическими заграждениями, за которыми стояли молодые скучающие полицейские. Толпа медленно вваливалась в проход, становясь все плотнее и плотнее, но куда все движутся, было неясно. Иногда толпа останавливалась, затем начинала двигаться снова. Прямо передо мной маячила оранжевая жилетка, от которой пронзительно пахло асфальтом. Я крепко взял Дженни за руку, чтоб не потеряться, и предложил выбираться из потока вправо.