Но об одном нужно помнить: в архаических обществах колдун — важнейшая фигура. Именно на колдунах в первую очередь лежит величайшая ответственность: единство Рода, стабильность Рода, благополучие Рода. Все это могло быть достигнуто только через связь с Первопредками, с Могучими Духами — кем бы ни были последние. Для христианских миссионеров, долгие годы проведших среди «отсталых народов» — а это воистину подвиг! — распространено убеждение, что все «первобытные» колдуны — слуги Дьявола. Лично я в это не верю. Я думаю, что мир духов Природы не столь одномерен и что, по меньшей мере, в те времена обращение к этим силам вовсе не обязательно означало связь с Тьмой. Впрочем, в каких-то случаях подобная связь, бесспорно, имела место: ведь главной задачей колдуна была защита и упрочение Рода! И, верно, находилось немало таких, кто считал: призывать при этом на помощь можно кого угодно.
В романе «Закон крови» описываются два колдуна — по нашим понятиям «злой» и «добрый». Но оба они при этом служат своему Роду — каждый по-своему — и думают о его благе. Более того, «добрый» колдун является учеником «злого» и относится к своему учителю не только со страхом, но и с глубоким уважением. Что, впрочем, не помешало ему отказаться от важнейшего обряда, упоминающегося в различных фольклорных и этнографических источниках: «принятия на себя» тех духов, с которыми общался учитель. Описание подобного ученичества и переживаний, связанных с этим последним обрядом, вложено в уста его непосредственного участника — старого колдуна:
— Тебя тогда еще вовсе не было, Арго, даже малыша Мииту еще не было. Отец твой еще ползал, а не ходил. А я — был. Еще не мужчина, но и не ползунчик. И старый Хорру меня заметил.
— Вождь, пугали ли тебя — мной? Может быть, не знаю. Но знаю: пугай, не пугай, а дети ко мне льнут. А мы боялись Хорру больше, чем вурра. Все боялись. Он не советовал, он правил, хотя и не был вождем.
— Он пришел в наше жилище и сказал, указывая на меня, несмышленыша: «Пойдет со мной!» Мать заплакала. А отец сказал: «Пойдем к вождю!» А что вождь? Не было у нас вождя...
— Они оба умерли в один год. Отец погиб во время Большой охоты; лошади стоптали. А мать и сестренка умерли от хонки — лихорадки. Хорру лечил. Да не вылечил. А я — не заболел.
— Я жил в соседнем жилище, да не долго. Когда Хорру пришел вновь, меня отдали без возражений. А как иначе? Все мы — дети Великого Мамонта, но у них-то были свои дети. И они хотели жить.
— Хорру был великий колдун. Великий. И он передал мне все. Бил меня? Да, бил. Но передал — все... Вождь, ты знаешь, что такое посвящение охотников. Но ты не знаешь, что такое наше посвящение. А я прошел не одно...
— Да, Хорру передал мне все... Хотя и не все объяснил. И умирая, обнимал мои колени и в слезах умолял, чтобы я пошел его путем. Но я не хотел. Да и не мог.
— Когда настал его час, я пошел вместе с ним, как должно. Но...Вождь, как он умирал! И ты, и я, — мы знаем, что такое смерть, видели ее не раз. Но тут... Мы пришли в ложбину, которую он сам выбрал. И он мучился три дня; может, и больше, — не знаю. Это я выдержал только три дня подле него. Он катался, он выл, он грыз землю и прошлогодние листья. И он умолял меня сделать то, чему он меня научил. Занять его место. А я — не мог...
Разделение колдунов на «злых» и «добрых» — скорее всего, достояние более поздних времен. Но вполне возможно, что истоки такого разделения в какой-то мере проявлялись и во времена охотников на мамонтов.
Глава 14. РОЖДЕНИЕ И ПОСВЯЩЕНИЕ
Вся жизнь людей архаических сообществ определялась четырьмя важнейшими вехами: рождение, посвящение, свадьба, смерть. В какой-то мере это свойственно и нам — но только в какой-то мере. Что, например, означает для нас «посвящение»? Выдачу паспорта? Получение аттестата зрелости? Принятие воинской присяги? В любом случае все эти события — даже последнее — играют в нашей жизни несравненно меньшую роль, чем Обряд Посвящения в архаических обществах.
С другой стороны, факты рождения и смерти значили для архаического сознания совсем не то, что для нас. Кстати, заметим: для первобытных народов — тех же охотников на мамонтов — беременность вовсе не связывалась напрямую с половым актом. По их представлениям, главное значение имели здесь амулеты, наговоры, вкушение специальной пищи, а то и нечто совсем случайное. «Случайное», разумеется, только для нас, но отнюдь не для людей с архаическим сознанием. К примеру, может ли быть случайным такой факт, что дух, живущий в камне или дереве, вскочил в тело женщины, когда она проходила мимо?.. Поскольку беременность становилась реальностью лишь с того момента, когда будущая мать ощущала движения плода в своем теле, ей, конечно, казалось очень важным, в какой именно обстановке это случилось...
Итак, рассмотрим основные вехи жизненного пути человека той эпохи. Начнем с рождения, детства и посвящения во взрослые.
Рождение
Археологические материалы не предоставляют нам никаких данных о том, как протекали роды у жен палеолитических охотников, какими обычаями и обрядами они сопровождались? Судя по этнографическим данным, дела обстояли по-разному у людей различных культур. В романе «Закон крови» описано, как во время родов и в первые дни после них муж не мог находиться под одной крышей с роженицей. Такого рода запреты были нередки — они хорошо зафиксированы этнографами:
...Одноглазая уже почти проснулась, — а в ежедневных свиданиях Дрого и Туйи перемен не наступало. Он уже беспокоиться начал: вот-вот — на Новую Тропу! Неужели ей по дороге рожать?! Спросил отца, тот немного успокоил:
— Колдун сказал: «День-другой и припоздниться можно; не беда». Подождем. Только, думаю, — вот-вот; и ждать не придется.
Так оно и вышло. На следующий день Туйя, босая, в одной рубахе, что-то шила. И вдруг, — Дрого запомнил все до мелочей! — отложила шитье... коснулась своего живота, — но как-то не так, не для Дрого! — и взглянула куда-то ввысь, где солнце играет в молодой еще листве... А потом посмотрела мужу прямо в лицо, и глаза ее сияли, но был в них и затаенный страх.
— «Да?!» — спросил он взглядом, не веря, замирая и ужасаясь чему-то.
— «ДАН» — ответили ее черные ликующие глаза и немного растерянная улыбка. И, догадавшись, что Дрого сейчас может сделать то, что не положено мужчине, и стать смешным, она позвала сама:
— Нага! Нага!
Она появилась сразу (видимо, ждала), с Аймилой на руках. Пошепталась с племянницей и увела ее в жилище. Уходя, Туйя не отрывала глаз от мужа и улыбалась, улыбалась... А вскоре туда же торопливо проскользнули Ола и Дана, и начались непонятные для Дрого хлопоты...
— Ну, что? Зря волновался!
Арго улыбался. Всем он был доволен в этот день, — и тем, что сборы почти закончены и даже новый челн готов, — право же, ничуть не хуже тех, что Серые Совы делают! — и своей невесткой (Молодец! Не задержана!). ...Да и тем, что сидят они, как встарь, как в мужском доме, — он с сыновьями, да друзья Дрого: Вуул, Донго, Аун. И уходить не хочется, хоть и обещался сегодня Колдуну...
— Год назад нас в Потаенный дом уводили, — вдруг произнес Донго. — Да, должно быть, как раз в один из этих дней.
(А общинники готовились к свадьбам, — подумал Дрого, — когда и его сестра должна была стать хозяйкой очага...)
Видимо, не один он вспомнил об этом. Мужчины примолкли и как-то погрустнели.
— Ну, мне пора! — вождь поднялся с хозяйского места. — Колдун ждет на закате. А вы пируйте; Дрого, не скупись! Сегодня — ты хозяин. В путь все готово, но выступим дня через два... Значит, и отдохнуть можно.
Дрого понимал: отец шутит, но все же и в самом деле добавил еды, нанизал на вертел свежие куски мяса, пустил по кругу хмельное питье (отдых — так отдых!). Но есть уже не хотелось; говорить — тоже. СловаДонго, произнесенные без всякого умысла, почему-то все изменили. Словно тень легла на старых друзей... Из-за Каймо, быть может? Сам он прислушивался к тому, что происходит снаружи; ждал нечаянную весть из своего жилища. Рано, наверное, ну, а вдруг, — именно сейчас?..
Вуул демонстративно скрестил большие пальцы: чтобы шутка не обернулась злом!
— Ну, Дрого, считай, ты — отец! Как сына-то назовешь?
Дрого повторил жест.
— Ты о чем это? Детское имя дает мать!
— Ну, а отец и присоветовать может; почему бы и нет? Скажи: пусть как тебя самого звали: Нагу! Будешь на самого себя любоваться... Такого еще и не бывало, поди!
Дрого повторил жест.
— Ты о чем это? Детское имя дает мать!
— Ну, а отец и присоветовать может; почему бы и нет? Скажи: пусть как тебя самого звали: Нагу! Будешь на самого себя любоваться... Такого еще и не бывало, поди!
(Конечно, отводящий жест оберегает; отделяет шутку от неосторожного слова, не дает ей бедой обернуться, но все же...)
— Вуул! А когда ты сделаешь Эйру хозяйкой своего очага? Страдает, поди...
— О, хорошо, что напомнил! Пойду Начальный дар готовить.
Дрого понимал, почему Вуул все это затеял. Говорят, мужская болтовня — о таком, — помогает роженице. Может, так оно и есть? Все равно, ничем другим помочь Туйе он не может. И даже узнать ничего не может: там только женщины. Разве что, — пригласят Колдуна... Нет, лучше не надо! Ведь его приглашают, если трудно, если все затягивается или идет не так, как должно!
Гости собрались уходить. Дрого и Анго вышли вместе с ними. Багровый, почти кровавый диск солнца больше чем наполовину скрылся за зубцы дальнего леса. Бабочка, словно из ниоткуда, опустилась на грудь Дрого, потрепетав крыльями, расправила их и замерла. В неестественном свете этого вечера она казалась на белой замше странным глазастым, сгустком крови. Анго хотел ее прихлопнуть, но Дрого не дал. Осторожно подтолкнул пальцем, — и, описав вокруг его головы замысловатый пируэт, непрошеная гостья растворилась в воздухе.
— Ну, — добрых снов! — прощальным жестом они поочередно опустили руки на плечи друг другу. Вуул рассмеялся.
— Сегодня ты, поди, и вовсе не заснешь! Ничего! Воля Предков, — все хорошо будет! Завтра встретимся, — а ты уже отец!
Он сам и все остальные слегка дернули каждый свою мочку левого уха, — чтобы не сглазить! «Отведи худое!» — пробормотал вдобавок Донго, коснувшись рукой ближайшей сосны. Прочие последовали его примеру.
Вуул,Аун и Донго ушли, — каждый к себе.
— Постоим немного? — предложил Анго. Он видел, куда смотрит Дрого, и понимал, как трудно его брату оторвать взгляд от своего жилища... Может, и в самом деле что-нибудь заметят или услышат?
...Нет, ничего! По теням видно: там женщины, но что происходит, -— не понять.
— Подойдем к Общим кострам?
Анго прав. Сегодня — последняя Ночь Воздержания, и запреты должны блюстись особенно строго. Нельзя подходить к женщине, нельзя говорить с женщиной... но кто может запретить подойти к Общему костру! Тем более, что там — стража... А оттуда до жилища Дрого — всего два шага, не более!
Сегодня в первой страже — Морт и Крейм, почти ровесник Дрого. Морт разглядывал Дрого, словно в первый раз. Прищурившись, с улыбкой. Понимает...
— Не знаю, конечно... но мне кажется, — все идет, как надо!
(Понятно! Ты здесь уже давно, и переговариваешься со своей Нагой не хуже, чем я с Туйей... пока она не скрылась за пологом! Что ж, спасибо на добром слове!)
Дрого кивнул, — и только!
(Туйя хочет, чтобы он не был смешным. Да будет так!)
А глаза все равно приклеены к пологу, закрывающему вход в его жилище. Быстро темнеет, но за шкурами — только слабые отблески очага, да неясные тени... Хоть бы кто-нибудь!..
...Повезло! Полог откинулся, — ему даже почудилось: увидел на миг глаза Туйи! — и оттуда, семеня, почти выбежала Ола. Заметив Дрого, едва заметно кивнула и ободряюще улыбнулась: «Все хорошо!» Дрого невольно перевел дыхание.
— Ну, чтожее, — пойдем? — улыбнулся Анго.
— Сейчас.
Конечно, пора уходить домой, но что-то держало его здесь, в быстро надвигающейся ночи, в центре стойбища, которое через день-другой будет покинуто всеми. Дрого огляделся.
Подступившая ночь была теплой, безветренной, но какой-то... мрачной. Угрожающей. Молчащей. Не слышно птиц, и — Дрого вспомнил! — в травах на закате не звенело, как прежде. Из-за сосен вставало Око Небесной Старухи, — огромное, воспаленное, в кровавых пятнах. Тишину нарушил одинокий волчий вой, — в нем звучали тоска и ярость.
— Пойдем, Анго.
Впрочем, только что родившийся младенец — это еще не человек в полном смысле слова. Для того чтобы ему стать хотя бы ребенком, «получить детское имя» должно было пройти какое-то время, должны были совершиться какие-то обряды. О том, что отношение к новорожденным младенцам и детям более старшего возраста было совершенно различным, свидетельствуют и археологические данные. Младенец, умерший сразу или почти сразу после рождения, еще не был для рода никем (см. гл. 16). Однако выживший, получивший «детское имя» ребенок уже занимал в коллективе тех же охотников подобающее место. Во многих отношениях, включая «интимные» стороны, взрослая жизнь в архаичных обществах была, пожалуй, менее отгорожена от детских глаз, чем наша. Во многих, но далеко не во всех.
Постороннему наблюдателю может показаться, что в архаических обществах дети — это, воистину, «привилегированный класс»! Им, действительно, позволялось то, что было немыслимо для взрослых. Но не потому, что их баловали, а лишь потому, что не считали полноценными людьми. Не прошедшие Обряд Посвящения (об этом ниже) — это еще не люди, а дети. Им позволяется многое, но далеко не все. На детскую шалость взрослый охотник не обратит внимания — разве что улыбнется, щелкнет по носу или по лбу. А вот за нарушение настоящего Запрета могла последовать кара пострашнее любой порки.
В жизни архаических обществ есть такие стороны, которые доступны только взрослым мужчинам, но совершенно запретны для женщин и детей. К ним относятся некоторые (не все) Священные Места и связанные с ними обряды. Нарушившего такой запрет не могли спасти ни его детский возраст, ни отцовская любовь.
..Далеко не на все вопросы можно было получить ответ, и далеко не каждый вопрос можно было задать. Дрого, — да и любой из его братьев, — хорошо помнил, как ложилась ладонь взрослого на мальчишеские губы, с которых был готов сорваться запретный вопрос. Один такой случай навсегда врезался в память.
Тогда мужчины в очередной раз покинули стойбище перед большой охотой, и они втроем, — Нагу, Туули и проныра Хайси, — построили из прутьев свой мужской дом, под кустом, в двух шагах от жилища Туули. Все было, как у больших: и лапник принесли, и костерок сложили, — вот только огня добыть не удалось, как ни старались крутить по очереди огневую палочку, — только дымок, да и тот слабый... Туули самозабвенно колол кремень, Нагу обтачивал острым осколком ветку ольхи — будущее копье. Завтра они втроем пойдут на охоту, встретят и убьют болъшо-о-ого бизона... И Хайси вдруг заявил:
— А я возьму, и уйду сегодня во всамделишный мужской дом! И отец возьмет меня на настоящую охоту! И бизона убью не понарошку!
Ребята над ним посмеялись, — а утром Хайси возьми, да исчезни! И отец не привел его в стойбище за ухо, как, бывало, не раз извлекал своего пронырливого сынка из разных неподходящих мест! Значит, и в самом деле, взял с собой. Теперь уж Хайси посмеется вдосталь над бывшими приятелями, когда вернется с мужчинами, свалит у входа в свое жилье бизонью голову, принадлежащую тому, кто нанес смертельный удар, и скажет своей матери:
— Женщина, возьми нашу долю!
Окончилась охота, и звучали заветные слова, но у жилища Хайси их произнес не он, а его отец. Произнес буднично, безрадостно, хотя добыча была хороша: не бизон, конечно, но отличный годовалый жеребец... А Хайси не было нигде. И когда Нагу подбежал к своему отцу, чтобы узнать, что же случилось с его приятелем, — на его губы, опережая вопрос, легла жесткая ладонь, и отцовские глаза смотрели необычайно строго. ...Больше Хайси не видел никто. И имя его не произносилось. Никогда.
В остальном же детство охотников на мамонтов, как и наше, протекало в играх, в посильной помощи взрослым (в основном женщинам, ибо мужская жизнь была сплошь и рядом ограждена запретами). И, конечно — в мечтах о взрослой жизни.
Эти мечты сбывались рано: детство охотника на мамонтов, не в пример нашему, было скоротечно; мальчик уже в 12—14 лет должен был стать мужчиной, полноправным членом своего Рода. Для этого он должен был пройти важнейшее событие в своей жизни: Обряд Посвящения,, или, как его называют ученые, инициацию.
Посвящение
В жизни каждого общинника есть три самых важных события: Рождение, Смерть и Посвящение, — день, когда вчерашний мальчик становится взрослым охотником. Женитьба? Это уже другое; это — лишь одна из вех на тропе взрослого мужчины, — той тропе, что ведет от Посвящения к Смерти. А из этих трех рубежей, определяющих всю его жизнь, — какой самый важный? Трудно сказать. Пожалуй, все-таки, именно Посвящение! Оно происходит не сразу, не вдруг, — к нему готовят; долго, месяцами, — ив эти месяцы мальчик не видит никого, кроме взрослых мужчин. Он не может навестить свою мать, и мать не придет к своему сыну, и сестра, и младший братишка... Они и не знают, где он и что с ним. Знают только, что ему нелегко. Да, тропа, ведущая к Посвящению, длинна, трудна и мучительна. Но велика и награда: пройдя через все испытания, вчерашний мальчик вернется в Родное стойбище взрослым мужчиной, полноправным членом своего Рода. Только после этого может он построить свое жилище, разжечь в нем очаг и привести к нему хозяйку: свою молодую жену.