Более ста лет прошло с тех пор. Но многое ли изменилось? А вы взялись изменить положение в культуре. Получится ли? Дай-то бог!».
Строки из письма профессора Н. Прокопенко:
«Культура человека — его умственное и нравственное образование. К сожалению, людей истинно культурных в нашей стране встретить не так просто. Даже в среде политических, государственных деятелей прошлого и настоящего. Все глупости происходили и происходят от отсутствия в руководителях и их окружении подлинной культуры — политической, экономической, правовой. Не говоря уже о бытовой культуре. В цивилизованных странах опоздать на встречу так же неприлично, как испортить воздух в общественном месте. Необязательность, пустословие, вранье — обычное явление. Поэтому Вам в борьбе за подлинную культуру не будут союзниками: а) невежество общественного вкуса, формируемое бульварной демагогией, словоблудием и откровенной пошлостью иных средств массовой информации; б) всякое противостояние попыткам терпеливо взращивать народовластие, культивировать политическое сознание, общественную нравственность и мораль; в) скороспелость в освоении принципов и основ демократии, которая требует огромных нравственных усилий, глубокого понимания реальной политической и правовой культуры народа; г) слабая подготовка современного человека к восприятию и утверждению подлинно демократических начал; д) победы бездарей и неграмотных амбициозных шарлатанов с ограниченным кругозором над здравомыслящими и честными людьми.
Удачи Вам!»
Авторитет Людмилы Зыкиной был так велик среди поклонников, что ее заваливали письмами и телеграммами о проблемах современной культуры, нравственности, воспитания.
«Культурой у нас и не пахнет, — пишет прядильщица из Иванова Л. Лебедева. — Матерятся все, кому не лень, хамство чуть ли не на каждом шагу, проституция процветает, тюрьмы переполнены дебилами, люди скудеют интеллектом и готовы на любой обман ради денег, наживы. И доброту, и честность, и совесть, и порядочность, и интеллигентность, от века считавшиеся российской добродетелью, мы умудрились растерять. О поведении, нравах в молодежной среде — и говорить не приходится. Поднять культуру народа на должную высоту — это невероятно тяжелый, по большому счету непосильный в наше сумасшедшее время груз…».
«Вы, Людмила Георгиевна, боретесь за чистоту языка, — пишет москвич профессор Н. Комлев. — И правильно делаете, поскольку язык — это наиболее стабильный инструмент управления и очевидный носитель общественного сознания. К сожалению, наша сегодняшняя речь катастрофически отстает от высоких канонов российской словесности. Она стала пошлой, стилистически беспомощной и зачастую вульгарной. В публичную и деловую речь все больше проникают непристойные выражения и криминальная лексика. Кризис общественных структур содействовал в немалой степени убожеству сегодняшней устной речи. Это видно на примере всех жанров масс-медиа. Отсутствие концепций в новых теле- и радиопередачах приводит к тому, что рок-попсовые хиты на английском и русском языках зачастую столь же пусты, да еще и непристойны, как и упаковочная лексика диджеев».
Из письма профессора М. Назарова:
«…Когда общество воздействует на индивида сильнее, чем индивид на общество, начинается деградация культуры, ибо в этом случае с необходимостью умаляются духовные и нравственные задатки человека. Происходит деморализация общества. В итоге рано или поздно наступает катастрофа. Только этическое движение может вывести нас из состояния бескультурья…».
Письмо от учителя из Санкт-Петербурга Н. Самойлова:
«Прежде чем думать о развитии культуры, следует в первую очередь взяться за воспитание. „Самое надежное, но и самое трудное средство сделать людей лучшими — есть приведение в совершенство воспитания“, — считала императрица Екатерина II, и была права. Чтобы подрастающее поколение несло в себе необходимую культуру, надо обратить внимание на учителей, педагогов, воспитателей, на всех тех, от кого зависит если не все, то очень и очень многое в укреплении в человеке нравственных критериев. Среди сил, формирующих действительность, нравственность должна быть первой. Она — решающее звено, которое мы должны отвоевать от мышления. Все остальное второстепенно. Конечно, проповедовать мораль легко, гораздо сложнее обосновать ее. Вот в чем существо проблемы. Однако сегодня, когда сами события с неумолимостью ведут нас к сознанию того, что мы живем в условиях опасного смешения элементов культуры и бескультурья, нам надлежит — хотим мы того или нет — до конца определить сущность подлинной культуры. В общих чертах — это прогресс, материальный и духовный. Создание максимально благоприятных условий жизни — таково требование, необходимое и само по себе, и в интересах духовного и нравственного совершенства человека. И мы не можем отказаться от собственного достоинства, принеся в жертву бескультурью солидные остатки общего достояния, которым недавно располагали. Внести нечто весомое и прочное в решение проблем культуры, политической и экономической жизни мы сможем лишь в том случае, если возьмемся за них как люди, стремящиеся прийти к этическому мышлению. Аристотель, преподававший Александру Македонскому уроки этики, по сравнению с которыми и политика, и экономика, и наука воевать не более чем синонимы бренности, учил: „Справедливость не есть часть добродетели, а вся добродетель и противоположность ее — несправедливость — не часть порочности, а порочность вообще“.
Про этику, призванную воспитывать в человеке разумном человека созидающего, у нас позабыли. А жаль. Если мы не привьем юному человеку осознанной необходимости культурного бытия, то все разговоры о цивилизованном обществе — пустая трата времени».
* * *При знакомстве с зыкинской почтой меня поражало обилие стихов, поэм, песен, посвященных ей или, по мнению авторов, вполне пригодных для использования в ее творчестве. Иногда поэты-песенники отличались величайшей настырностью и нахальством: звонили тысячу раз, приезжали к певице на работу несколько дней подряд, ловили Зыкину перед концертом или после него и т. д. Это раздражало и отталкивало певицу до такой степени, что она вспоминала известную фразу Горация: «Человек либо сходит с ума, либо пишет стихи». Правда, если стихотворение ей нравилось и в нем она находила хоть какое-то выражение мысли, она говорила: «Почти как у Лермонтова (любимого поэта певицы. — Ю.Б.): „На мысли, дышащие силой, как жемчуг нижутся слова“.» Несколько лучших из них были отобраны для прессы, некоторые опубликованы в печати в связи с 50-летием творческой деятельности певицы и затем в 1999 году, по случаю ее 70-летия.
Русская старина питала ее творчество. Кижи. 1985 г.
Одно из них, хранившееся среди других в архиве певицы, я привожу здесь, для того чтобы дать представление читателям, какие стихи слали Зыкиной со всей страны. Стихотворение написал одессит О. Ротгаузский.
* * *Среди поклонниц Зыкиной были и такие «энциклопедисты», что знали почти все о ее личной жизни и творчестве. Хронику эту создавала не одна сотня фанаток. Многим из них честь и хвала. Благодаря им Зыкиной удавалось восстанавливать в памяти любые события жизни и концертной деятельности. Самой яркой фигурой среди них была работница ткацкой фабрики поселка Лукново Владимирской области Екатерина Рогалева, 25 лет подряд неустанно собиравшая всю информацию о Зыкиной. Она передала певице два толстенных альбома, в которых было собрано буквально все о Зыкиной: ее концертах, гастрольных поездках, встречах со зрителями, репертуаре, высказываниях певицы, ее привязанностях…
В этом «исследовании» можно было найти любую справку. Например, дату любой поездки Зыкиной в Японию, США, Францию, что сказала певица на встречах с Шарлем Азнавуром, Марселем Марсо, со зрителями и слушателями на Уралмашзаводе, когда ей было присвоено звание заслуженной артистки Бурятской АССР.
«Сколько вложено в каждую запись любви, труда, внимания», — восторгалась Зыкина, когда прочла и объемистый дневник Рогалевой, который она привезла вместе с альбомами. И когда мы с Зыкиной сели за работу над книгой «Течет моя Волга», альбомы Рогалевой нам пригодились.
Предлагаю читателям несколько записей из ее дневника с комментариями Зыкиной.
Впервые Катя услышала мою песню в 1966 году, когда ей было 11 лет…
«…Была ранняя осень. Легко и неприхотливо кружась, падали листья. Большое багряно-золотистое солнце медленно опускалось за горизонт. На асфальт легли огромные тени от зданий. В этот вечер я возвращалась домой из школы. Улица была пустынна. Я даже не заметила, как прошла половину пути. И вдруг послышалась песня. Неслась она из открытого окна дома, мимо которого я шла. Голос певицы мягко и задушевно пел о маме и о платке: „И тебя, моя мама, согреет оренбургский пуховый платок“. Я стояла как зачарованная, сердце мое клокотало, но песня словно растаяла в вечернем воздухе. Я пошла дальше, и во мне все продолжали жить эта песня и удивительный голос певицы…
Только месяца через два после „первого свидания“ с песней я узнала имя певицы — заслуженная артистка РСФСР Людмила Зыкина.
Нет, наверное, никогда не уйдет из памяти этот вечер!
Однажды я пришла к подруге Тане, слушавшей концерт по заявкам, что транслировался на радиостанции „Маяк“. Первая песня прозвучала по просьбе шофера из Рязани, называлась „По диким степям Забайкалья“. Следующую песню, „Женька“ Жарковского и Ваншенкина, просил включить в программу концерта воин-пограничник. Ведущий назвал фамилию певицы: „Поет Людмила Зыкина“. Ну что ж, Зыкина, так Зыкина, послушаем, подумала я. Но все же насторожилась — песня-то уж больно знакомая! И каково же было мое изумление, когда я услышала знакомый голос! Сразу узнала: тот самый голос, что слышала я, возвращаясь из школы! Радости не виделось конца!»
Некоторые поклонницы Зыкиной в течение многих лет собирали информацию о ее творческой деятельности: концертах, гастролях, встречах со зрителями. Благодаря им удавалось восстановить любые события в жизни великой певицы.
Вчитываясь в дневники Кати, я узнала о непростой судьбе, ее трудном детстве, когда девочке-подростку приходилось работать помощницей пастуха, чтобы помочь своей семье. Я удивлялась ее взрослению, ее умению понимать истинные ценности жизни, видеть красоту окружающего мира, несмотря на больное сердце и жизненные невзгоды. Меня особенно тронули ее слова: «Смогла ли бы я оценить труд окружающих людей, не преподнеси мне судьба такого испытания?»
«Уверена: не поняла бы я и творчества Л. Г. Зыкиной, ибо основа ее песен — широта души человеческой. В них гудит великая народная воля, высятся могучие страстные характеры, в них стоном стонет горе, костром горит ликованье. И, конечно, красота пахнущих медом лугов, кормящих хлебом полей…»
В дневнике Катя пишет о том, как начала собирать материалы для альбомов. Однажды, находясь в больнице, она случайно в стопке старых журналов нашла мой портрет:
«Вдруг взгляд мой упал на фотографию какой-то, по всей вероятности, певицы: выразительные глаза, слегка вьющиеся темные волосы, мягкие, приятные черты лица казались знакомыми. И тут только увидела: рядом со статьей большими буквами напечатан заголовок: „Поет Людмила Зыкина“. Через меня как будто ток пропустили. От счастья я завопила на всю палату: „Девчонки, я Зыкину нашла!“.
Вернувшись домой, я стала думать: куда поместить фотографию? На стенку? — Не пойдет! Тут в голову пришла блестящая идея: приклею-ка я ее в альбом! Шло время, к первой фотографии прибавились еще две, затем пять, вклеивались все новые и новые снимки, записывались песни — захватывающие сердце и душу…»
Катя пишет о том, как она старалась не пропускать ни одной передачи, ходила к соседям смотреть концерты по телевизору, потому что своего телевизора у нее в семье не было. 3 декабря 1975 года коллектив ткацкой фабрики выехал из Лукнова во Владимир на мой концерт. Билеты вручались по принципу: сначала начальству, а затем «кто давно работает».
«Я узнала, что в первые дни декабря Людмила Зыкина будет петь во Владимире. Билетов лишних при их распределении на фабрике не оказалось. Поехала во Владимир одна, собрав в кошельке все деньги. Дорогой думала: должна попасть на концерт во что бы то ни стало. К концертному залу имени С. Танеева машина подъехала, когда на город опускались ранние сумерки. На мое счастье женщина — муж ее захворал — продала мне билет. Бог-то есть! В правом крыле здания, между двумя стеклами красовался портрет моей любимой певицы. Долго стояла, любовалась снимком, все никак не могла поверить, что она рядом, еще совсем немного и я увижу ее не на бумаге, не на экране, а живую.
Сижу на балконе. Медленно гаснет свет. Звучит музыка. Это играет оркестр русских народных инструментов под руководством В. Пителина. Вышел к микрофону ведущий и объявил: „Сегодня у нас в гостях народная артистка СССР, лауреат Ленинской премии Людмила Зыкина!“. И под аплодисменты из левой кулисы на освещенную сцену величаво вышла Людмила Георгиевна. Подошла к самому краю сцены, улыбаясь и прикладывая руку к груди, трижды низко поклонилась публике. Зал ревел и стонал от грохота аплодисментов. Звучит „Степь“. Стоит ОНА на сцене, не поет, а рассказывает о горькой судьбе ямщика из той далекой, древней России.
За мной на следующем ряду сидит немолодая женщина и восхищенно до конца повторяет: „Молодец, Зыкина, красавица моя!“.
Да, насчет красавицы верно, но, извините, Зыкина — моя!
Во время перерыва понесло меня за кулисы. Видите ли, захотелось лично познакомиться с певицей. Еще до концерта, зная про мое увлечение, сослуживцы давали разные советы: „Зыкина тебя ждет не дождется с распростертыми объятиями. Когда придет Катька Рогалева, все спрашивает. С ума-то не сходи…“. „Да чего там! Ты возьми и махни прямо в гостиницу!“. Отрезвляюще подействовал вопрос, заданный самой себе: „А что я скажу Людмиле Георгиевне?“. Любовь любовью, но должна же быть и совесть! Она вовремя заговорила. Я счастлива тем, что мне не удалось тогда „лично“ встретиться!».
Встретились мы с Катей в 1991 году. Благодаря ее находчивости (она не знала, где я живу) водитель такси сам привез Катю к моему подъезду и дал совет обратиться к лифтерше, чтобы у нее узнать, какой этаж и номер моей квартиры.
«Я быстро поднялась на нужный этаж. Лифт с легким шумом закрылся за мной. Два шага — и я у дверей квартиры любимой певицы.
Сердце в груди ухает, ноги чуть ли не трясутся, дрожащей рукой тянусь к глазку звонка. И, наконец, кнопка под пальцем вдавилась, и я услышала мягкий, прерывающийся звонок. Воцарилась тишина. Снова звоню. После этого я услышала легкие шаги, звон ключа и голос Людмилы Зыкиной:
— Кто вы?
Я назвала свою фамилию и имя.
— Откуда вы, я вас не знаю.
— Людмила Георгиевна, с Владимирщины я, откройте, пожалуйста, через дверь все равно ничего не узнаете.
В двери закрутился ключ, и дверь отворилась. В проеме у порога я увидела очень домашнюю хозяйку, с мягкими, давно знакомыми чертами лица.
— Кто вы и откуда?
— Людмила Георгиевна, я из Владимирской области. Можно войти к вам на несколько минут?!
Людмила Георгиевна слегка окинула меня взглядом и чуть посторонилась.
— Ну что ж, входите.
Я переступила порог, прикрыла дверь.
Хлеб-соль зимнего Подмосковья. В Архангельском.
— Извините меня за столь раннее вторжение. Но у меня есть причина. В начале этого месяца я отметила двадцатилетнюю годовщину дружбы с вашим творчеством. Примите мою благодарность и этот скромный букет цветов.
Она сказала: „Спасибо“, спокойно приняла цветы и положила их неподалеку на стол. По лицу ее пробежала тень смущения:
— Как-то неловко получается. У нас, видите, ремонт. Хаос кругом. Как-то неудобно. Может, чаю выпьете? Согреть недолго.
— Людмила Георгиевна, спасибо, не беспокойтесь, пожалуйста. Я знаете куда приехала? Я приехала в институт кардиостимуляции и сейчас поеду в Олимпийскую деревню, на проверку.
Людмила Георгиевна подошла ко мне, ее глаза широко смотрели на меня:
— Желаю вам доброго здоровья, чтобы у вас все было хорошо. Пусть хранит вас Бог!
— Спасибо. Я не имею права задерживать вас долго. Извините за все. Я ухожу. До свидания.
Я повернулась к выходу. Людмила Георгиевна сопровождала, чтобы закрыть дверь. У двери я обернулась на несколько секунд: