Сука, он же нос мне сломал!
Пока я приходил в себя, пытаясь пальцами зажать ноздри, из которых хлестала кровь, эти отморозки ошманали мои карманы, и два четвертных, полученных сегодня от музыкантов, сменили владельца.
— Это тебе урок, вошь, чтобы в будущем был покладистее, — ледяным голосом процедил Котел. — Отдал бы четвертак — и шнобель был бы целым. Теперь будешь платить половину. Я так сказал! Мы сами тебя найдем. И не вздумай стучать мусорам, тогда юшкой из носа не отделаешься, сядешь на перо. Все, уходим.
Я медленно сполз по стене, запрокинув голову, чтобы хоть как-то остановить кровотечение. Суки, твари, ублюдки конченые… Ярость была сильнее боли. Окажись в моих руках сейчас хотя бы нож — порезал этих пидаргов к чертовой матери.
Но ножа у меня не было, а был вопрос: кто? Кто слил инфу про меня и ресторан этим гнидам? В курсе было несколько человек. Например, Муха, который мог растрепать подельникам. Ленка? Она уж точно никаким боком. Майор Бутыльников? Хм, в это время вряд ли система настолько прогнила. А может, сами ресторанные музыканты? Хотя им-то какая выгода, если они с этого ничего не имеют? Как отдавали проценты — так и будут отдавать.
В общем, гадать смысла нет. Нужно как-то привести себя в порядок и шлепать домой. Я уже предвосхищал крики матери, которая утром, после ночного дежурства, увидит мою опухшую физиономию. А Катька, чего доброго, ей прямо сейчас же, вечером, на работу позвонит, так ведь примчится, бросит свое дежурство ко всем чертям и примчится к сыночку.
На мое счастье, во дворе дома, куда вела эта арка, обнаружилась колонка, где я осторожно, стараясь не давить на распухший нос, умылся. Пятна крови на пиджаке и рубашке можно будет попробовать отстирать дома в холодной воде, не здесь же этим заниматься.
В метро на меня то и дело косились. Хорошо еще, на ментов не напоролся, не хотелось мне сейчас иметь с ними дело. Не знаю уж, за кого меня принимали окружающие, мне это было по барабану. Я хотел быстрее попасть домой, выпить аспирину или еще чего-нибудь — благодаря маме домашняя аптечка всегда была забита — а затем улечься в постель.
Как и ожидалось, Катька, увидев мою рожу, едва не выпала в осадок. Рассказывать всякую чушь, что споткнулся и неудачно упал, не хотелось, поэтому просто сказал, что подрался с хулиганами, дрался один против троих, но они, суки, взяли количеством. Показал даже сбитые костяшки пальцев — этого я добился, проведя ради чистоты эксперимента костяшками по шершавой стене той самой подворотни.
Сестра замочила в холодной воде мою одежду, а я, отказавшись от ужина и от поездки к травматологу, выпил таблетку болеутоляющего и лег в кровать, уставившись в потолок. Сон не шел, голова была забита мыслями, как быть и что делать дальше. Рассказать Бугру и попросить у него защиты? Сам он, конечно, против той троицы не катит, даже если впрягутся и остальные мои кореша. Может быть, у него есть кто-то из знакомых постарше? Наверняка должны быть, он же спит и видит себя в зоне, где чалится его предок. А если это он меня слил?
Тогда что? К майору идти? Сомнительная идея. На крайний случай можно будет обдумать и ее, потому что платить этим шакалам я не собирался. А каждый раз быть битым, а в итоге, быть может, оказаться посаженным на перо, мне не улыбалось.
Морфей как назло топтался где-то неподалеку, но к моей постели не приближался. Ближе к полуночи приспичило по-маленькому. Стараясь не разбудить тихо посапывающую сестру, прокрался на кухню, а затем короткими перебежками в ванную. Возвращаясь обратно, собирался уже торкнуться в свою дверь, но тут был остановлен негромкой фразой в спину:
— Здорово, Егор! Не спится?
Вот блин, Никодим! Стоит, смолит, как обычно, в открытую форточку, только железные фиксы поблескивают в свете кругломордой луны. Как же это я его не заметил, когда в ванную по нужде крался? Или он прошмыгнул сюда, пока я отливал? Собственно, какая разница…
— Здорово, Никодим! — так же негромко говорю в ответ.
Он сам предложил общаться на "ты". Еще в первый раз, когда пригласил меня в свою комнатушку, побренчать на гитаре и спеть понравившиеся ему песни. Если, мол, тебя не затруднит. В качестве благодарности поил чифирем с колотым сахаром. Вкусно, кстати, в прежней жизни я любил крепкий чай, а этот вообще хорошо так вставлял. Любопытно, но в своей халупе Никодим никогда не курил, такой вот парадокс, всегда ходил дымить на кухню к форточке, реже во двор. В общем, после нескольких ходок в его обитель таким песенным макаром мы с Никодимом, если можно так выразиться, малость скорешились. Особенно ему нравилась вещь "Банька по-белому", даже без фирменного хрипа и напряга жил Высоцкого. Слушая ее, старый вор терял свою обычную невозмутимость, на его скулах ходуном ходили желваки, а взгляд стекленел, словно он впадал в некое подобие транса.
— Ну-ка подойди сюда, — прищурившись, то попросил, то ли приказал он.
Я нехотя приблизился. Никодим несколько секунд разглядывал мою побитую физиономию, а затем коротко спросил:
— Кто?
Я перевел взгляд в окно. Очень хотелось курить. А еще больше — прибить этих отморозков, посягнувших на мое здоровье.
— Кто? — настойчивее повторил Никодим.
И тут меня будто бы прорвало. Выложил авторитету все, как на духу. Естественно, только то, что касалось истории с ресторанной музыкой и сегодняшним наездом шайки неизвестных. Хотя клички я все же запомнил.
— Лева-Котел, говоришь? — задумчиво протянул Никодим. — Знакомое погоняло. Да и про Быка слышал. А третьего никак не обзывали? Ясно… Мелкая шушера, либо за ними кто-то серьезный стоит, либо просто решили лоха развести.
Лоха… Ну спасибо, приголубил, старый хрыч. Впрочем, на самом деле я особо и не обиделся, ведь в какой-то степени я лох и есть.
— В любом случае не по понятиям малолетку шмонать, — продолжал между тем цедить сквозь зубы Никодим. — Ладно, Егорка, иди спи, а я тут еще покумекаю.
Утром мама, к моему удивлению, истерику не закатила. Подошла к проблеме философски. Первым делом аккуратно прощупала мой нос, констатировала, что смещения нет, и начала ставить компрессы, попеняв сестре, что та сама до этого не додумалась. Затем предложила сходить в милицию, написать на хулиганов заявление. Но я решительно отказался.
— За что хоть тебя так, сынок?
— Да к девчонке какой-то приставали, я и заступился. А их трое…
Мама со вздохом покачала головой, но по ее глазам было видно, что в глубине души она гордится своим отпрыском.
Идти сегодня и в ближайшие дни в училище мне было строго-настрого запрещено. Мама прописала сыну постельный режим, пообещав у знакомой заместителя главврача поликлиники взять справку для предъявления по месту учебы. Тренеру в спортшколе достаточно было и на словах во всем признаться, я заранее позвонил Пеле, сказал, чтобы оповестил Ильича о моей проблеме. Так что несколько дней мне предстояло провести дома, не зная, чем себя занять. Оставалось либо читать книги, либо бренчать на гитаре, поскольку появиться в таком виде на улице я бы не рискнул.
А через день в нашу каморку постучался Никодим.
— Здравствуй, Алевтина, можно твоего Егорку на пару минут?
Воровской авторитет увлек меня в свою комнату, и там вручил две помятых 25-рублевки.
— Держи, это твои деньги, — ответил он на мой немой вопрос. — С Котлом и его подельниками мы вопрос решили… Они тебя больше не побеспокоят. Никто, кстати, за ними не стоял, Котел где-то пронюхал про твои доходы и подбил своих кентов устроить развод, взять тебя на понта. Но теперь они даже твое имя забудут.
— Спасибо, не знаю даже, как…
— Не кипешись, молодой, все нормально. Мне твои песни душу лечат, так что мы с тобой в расчете.
Я не знал, что Никодим в одиночку — а скорее всего со своими корешами — сделал с этими отморозками. Да хоть пришил, мне-то что? Хотя вряд ли, сказал же, что имя мое забудут, а покойники его и так бы забыли. Главное, что отныне я мог чувствовать себя относительно спокойно. Единственное, что занозой сидело в мозгу — вопрос, откуда этот Котел пронюхал про мои проценты? Потому что люди, которые слили информацию, поступили, мягко говоря, нехорошо. Наказать бы их, да только знать бы, кого…
Дома я отлеживался почти неделю. Потом со справкой от врача пошел в училище, где были предупреждены о причине моего отсутствия благодаря звонку по телефону. К концу занятий ко мне подлетела Василиса:
— Мальцев, ты нашел коммуниста?
— Коммуниста?..
— Ну да, коммуниста. Или забыл, что за тебя должен поручиться член КПСС?
— Ах да… Блин, завтра же найду, — пообещал я.
И ведь нашел! Опять же благодаря Блантеру. Он-то сам не состоял и не участвовал, а вот по его подсказке я узнал, что Бернес состоит в партии с 1953 года. Матвей Исаакович с ним созвонился, и Бернес без проблем накатал мне хвалебную характеристику.
Когда я передал бумажку Василисе, та велела писать заявление о приеме в ВЛКСМ.
— С заданием от "первички" ты справился на отлично, а недавно заступился за девушку, не испугался хулиганов, превосходящих тебя числом. И мы решили, что тебе любые задачи по плечу. А значит, достоин почетного звания комсомольца.
— Ну спасибо, — с улыбкой покачал я головой и сел под диктовку Василисы писать заявление.
Первичная организация рассмотрела мое заявление и проголосовала "за", на прощание Василиса посоветовала мне срочно зубрить Устав, содержание которого упорно просачивалось сквозь мои мозги, как вода сквозь решето. Затем мои характеристики и заявление передали в райком ВЛКСМ. И вскоре наступил тот прекрасный дождливый день конца октября, когда мне пришлось идти на собеседование в райком.
Там толпы желающих влиться в ряды комсомольцев не наблюдалось, и уже через несколько минут я зашел в кабинет? В кабинете сидели два члена комитета, судя по хлебным крошкам на столе, совсем недавно закончивших завтракать. Встретили меня настороженно. Еще бы, перед ними лежала моя характеристика, написанная самим Марком Бернесом. Да и мое имя к этому времени уже обрело достаточную известность.
После сбора анамнестических данных пошли вопросы на засыпку. Те самые, про линию партии и правительства, и все такое. Дальше-больше. Какие цели и задачи в ваших планах на дальнейшую комсомольскую жизнь? С какого перепугу вас потянуло в комсомольскую организацию? С какой-такой радости вы решили, что достойны звания советского комсомольца? Автобиография, характер и темперамент, отрицательные и положительные стороны вашего организма? Короче, расскажите обо всем сейчас или заткнитесь навечно, аминь.
Я держался стойко, обходя хитроумные ловушки, четко отвечая на все поставленные вопросы, и неустанно доказывал крайнюю необходимость своего присутствия в рядах ВЛКСМ. Энтузиазм членов понемногу иссякал, и наконец иссяк окончательно.
— Ну что ж, Егор Дмитриевич, мы видим, что вы достойный кандидат для вступления в наши ряды и будете сознательным комсомольцем, — с улыбкой произнес первый член. — Тем более вы активно участвуете в общественной самодеятельности училища, отличник, спортсмен, и рекомендуетесь с самой положительной стороны.
— И устав комсомольской организации вы, конечно, знаете? — елейным тоном произнес второй участник истязательства.
— Конечно знаю, наизусть! — с жаром ответил я, молясь про себя всем святым.
— Ну тогда, я уверен, вы легко ответите на последний вопрос, — расплылся в улыбке член. И, внезапно посуровев, спросил:
— Почему комсомольцы не ходят в театр?
Вот умеют же, суки, поставить в тупик! С какого перепугу я должен знать, почему комсомольцы не ходят в театр?!
— А разве они не ходят? — наконец выдавил я из себя. — Мне казалось, что…
— Совершенно неважно, что вам казалось, — припечатал меня второй. — На этот счет у нас имеются абсолютно верные сведения. Из надежных источников, — добавил он многозначительно, чем окончательно меня добил. — Вы же сами сказали, что читали Устав.
Ничего не понимаю! Каким боком соприкасаются театр и Устав?
— А может, все-таки ходят в театр комсомольцы? — с надеждой проблеял я.
— Не ходят! — злобно отрезал член.
— Я вот одного видел, — пошел я на отчаянный блеф.
— Кого? Когда? В каком именно театре? Фамилию назвать можете?
— Ээээээ, во МХАТе видел, это был комсомолец Иванов, — брякнул я.
— Ага, Иванов, Петров и Сидоров, — хохотнул член. — Ладно, мы проверим факты, но вы так и не ответили на поставленный вопрос. Почему? Комсомольцы? Не ходят? В театр?
— Я не знаю, почему они не ходят. В кино-то ходят! Ведь еще Ленин говорил: "Из всех искусств важнейшим для нас является кино!" А про театр он ничего не говорил.
Надо же, показалось, что мой ответ поставил членов в тупик. Они молча переглянулись, скривив физиономии, после чего первый член мрачно сказал:
— Ладно, товарищ Мальцев, идите и подождите в коридоре. О своем решении мы сообщим вам позже.
Следующие тридцать с небольшим минут прошли в томительном ожидании. Я не знал, куда себя деть, меряя шагами коридор из одного тупика в другой. Наконец открылась дверь, из комнаты вышел давешний член и направился ко мне.
— Егор Дмитриевич, хочу поздравить вас с высоким званием советского комсомольца! — с пафосом произнес он. — Комсомольский билет получите через неделю у секретаря.
Так я стал комсомольцем! А после ноябрьских праздников, во время нашей очередной встречи с группой "Апогей", Миха вышел с предложением.
— Егор, ты не против, если мы с парнями запишем магнитоальбом с твоими песнями? Естественно, ты везде будешь указан как автор.
Против магнитоальбома я ничего не имел. Правда, задумался, стоит ли указывать мое авторство, как бы чего не вышло, но в итоге элементарное тщеславие взяло верх. Я дал отмашку, но при условии, что запись будет проходить в моем присутствии. Если уж делать — то на совесть, под моим непосредственным контролем.
И если уж на то пошло, то все же придется идти в ВУОАП. На удивление, там без вопросов зарегистрировали песни, невзирая на англоязычный текст. А я-то переживал… Что ж, теперь "битлам" и кое-кому еще придется придумывать новые хиты. Правда, для этого наши песни должна услышать Европа, а лучше весь мир, чтобы ливерпульская четверка и прочие исполнители не сочинили случайно уже "сочиненное нами". Понятно, потом мы будем якобы в своем праве, сможем легко выиграть дело в суде. Но я не представлял, как это — отсуживать авторство песен у тех же "битлов", как я им в глаза вообще смотреть-то буду! А ведь, с другой стороны, личное знакомство с легендарными музыкантами, а то как бы еще возможность представилась…
Что-то не туда меня заносит, насочинял уже тут себе невесть что.
Благодаря папе Михи, работающему в торгпредстве и имевшему множество полезных связей, музыкантам на субботу и воскресенье выделили студию звукозаписи Всесоюзного радио. Причем вместе со звукорежиссером, который, надо полагать, также что-то поимел с папы Михи. А неплохо для этого времени упакована студия, очень неплохо. У нас в конце 70-х и то такого не было.
Парни немного подивились, глядя, как ловко я управляюсь с аппаратурой. А я был в своей стихии, вспоминал немного подзабытые навыки. Эх, как же я соскучился по этой работе!
За два дня мы умудрились записать целых 11 песен. Причем в нескольких вещах я играл партии то соло-гитары, то баса, то клавишника, даже барабанщика пару раз направлял в нужное русло собственным примером. Но зато записи получились не то что приемлемого, а вполне отличного качества! Не мудрствуя лукаво, альбому дали название "Дебют/Debut
Все же немного обидно, что я всего лишь автор песен, да соучастник нескольких инструментальных партий. А ведь мог бы так сразу обессмертить свое имя… Хотя ладно, лучшее — враг хорошего. Или от добра добра не ищут. Больше пословиц такого типа я не помнил, но смысл, надеюсь, понятен. А я на всякий случай купил в книжном магазине самоучитель английского языка. Ежели некоторые органы начнут вдруг трясти меня на предмет знания языка вражеской страны — фантазии у них на это вполне хватит — то я потрясу этим вот самоучителем, и объясню, как сочинял свои песенки. Но все же надеюсь, что Штирлиц не окажется близок к провалу. Кстати, не "сочинить" ли заглавную песню из фильма "Семнадцать мгновений весны"? Картины еще нет, а песня уже есть! И вообще, у Таривердиева к Штирлицу будет написано немало интересным тем. А что, не мешало бы как следует обмозговать этот вопрос.
Глава 10
Я как-то не задумывался над тем, почему Никодим практически никогда не покидает коммунальную квартиру. Разве что в ближайший магазин прошвырнется на пятнадцать минут, да и то нередко немудреную провизию ему покупали соседи. По словам матери, пенсия у старого вора была мизерная, наверное, он и жил по средствам, ему много не требовалось. Да и не пил он, что меня хоть и удивляло, но не так уж сильно.
Гости у него тоже были редкостью. Регулярно наведывался только один, молчаливый коротышка, не снимавший кепку даже в помещении, с глубоко посаженным глазками и колючим взглядом. Он приходил примерно раз в месяц, ни с кем не здороваясь, шмыгал в комнату Никодима, и так же незаметно выскальзывал обратно.
Многое, если не все, прояснилось перед новогодними праздниками, но лучше бы я и дальше оставался в неведении, чем узнать все вот таким способом.
Эх, Никодим… Хороший был мужик. Почему был? Потому что 23 декабря его не стало. Я-то в это время в училище грыз гранит музыкальной науки, а к Никодиму средь бела дня зашли трое, представившиеся его товарищами. Через полчаса покинули коммуналку, учтиво раскланявшись с вертевшейся на кухне нашей старушкой Прасковьей Степановной, причем хозяин комнатушки почему-то провожать их не вышел. Не казал носа он из своей комнаты весь день, и два следующих, а на третий обитатели коммуналки почувствовали неприятный запах. Стали искать источник. Так и допетрили, что запашок пробивается из жилища Никодима. Дверь оказалась незапертой. Зашли, и обнаружили, что в комнате все вверх дном, а авторитетный вор лежит на полу без признаков жизни. Да и трудно быть живым, когда — опять же по словам соседей — на теле нет живого места, да еще и кляп во рту, чтобы, вероятно, человек под пытками издавал поменьше звуков. А судя по фиолетовой полосе на шее, Никодима задушили удавкой. Да, непростые оказались визитеры…