Ага, щас. Разогнался.
* * *Банкет саранчой расползался по пансионату. Служители в срочном порядке спускали воду из бассейна – во избежание. Четверо лауреатов рубились два на два в пинг-понг, с пьяных ног выполняя норму мастера спорта. Саркисов, благостный и светлый, что-то писал в подсунутой Библии. Проходя мимо, я различил лишь «…с наилучшими пожеланиями…» Вахтер мелко крестился, дрожа; кого-то толстого спасали из застрявшего лифта. Народ кучковался везде: в холле, в расширителях, в фойе, в номерах. Меня трижды пытались вовлечь и затащить, но, старательно изображая Колобка (не Гобоя, а который по сусекам), я в итоге от всех ушел. Обретя пристанище в тупиковом закутке на четвертом этаже. Однако уединенно предаваться самобичеванию мне помешали – объявился Костя Тихолиз с гитарой, следом брела орда меломанов, тупик был оккупирован, и Костя принялся орать блататуру, нещадно истязая инструмент. Народ криво подпевал. Я собрался уйти, но тут гитарой завладел мужик, похожий на черный квадрат Малевича, стриженный ежиком. Сперва «квадрат» ловко сбацал «Greensleeves», приведя в восторг Джулиану (я сдвинулся на краешек дивана, уступая рыжей место), потом начал «Литераторские мостки» Галича…
– А, вот он где! Попался, гусь лапчатый!
– Его Гобой ждет-ждет, а он тут заханырился!
– Вставай, Снегирь! Пошли.
– Посылаю. Идите в пень!
– Надо, птичка, надо. Договор за тебя кто подписывать будет? Пушкин?
– Извините, мисс, мы ненадолго похитим вашего кавалера…
– Руки убери, Петров! Я кому сказал!
Ага, так он и убрал, ментяра позорный!
– Пусти, козел!
– Идем-идем. Потом роман напишешь: «Ответивший за козла».
– Влад, ты пойми, мы для твоего же…
Профессионально руку завернул, гад! Не вырвешься. Даже ногой пнуть не получается. А тут еще Эльф с Шекель-Рубелем навалились. Скрутили бедную птичку, волокут к коту на расправу. Договор подписывать.
– Хрена вам! Всем! Ничего не подпишу! Ничего!
Надо же, как набрался. В герои на четвереньках бегу. Хохот давит на уши, ввинчивается ватными, пробковыми, влажными затычками. Ржет Тихолиз. Усмехается «квадрат». Серый взгляд из угла: «Я знаю! Знаю, кто ты! Ты – Лучший-из-Людей!..» Иди спать, малыш. Дети ночью должны спать. Видишь, дяде плохо. Дядя пьяный. Обижают дядю. Хотят аванс дать. Наличными.
Godzilla, ты уйдешь или нет?!
– Хрена! Пустите!
– Let him go!
Господи, как это было сказано! Так иногда умеет рявкать Петров. Сразу хочется вытянуться по стойке «смирно». Очень характерные интонации.
Жаль, у Петрова иммунитет.
– Идите, идите, мисс, мы сами…
И вдруг:
– Бля! Твою хр-р-р…!!!
В следующую секунду я обретаю свободу. Резво отскакиваю в сторону, чтоб опять не сграбастали, и наблюдаю картину маслом. «Мечта феминистки». Рыжая амазонка вовсю метелит троих поддатых мужиков, один из которых – майор Петров. То есть Сидоров.
Я впервые видел, как кто-то бьет Петрова.
Джулиана выглядела чертовски сосредоточенной. Дочь шамана выполняла простую и ответственную работу, не тратя времени на спецэффекты. Когда рычащий майор попер носорогом, явно намереваясь сгрести даму в охапку и зашвырнуть куда подальше, чтоб не мешала, рыжая фурия вцепилась в его толстый корявый палец и что-то открутила. Пол содрогнулся: центнер отборного мата шмякнулся на линолеум. Припоздавший исчезнуть Шекель-Рубель уползал прочь, оглашая мир стонами, а у хитроумного Эльфа, подкравшегося к ангелу возмездия сзади, намечались сильные проблемы с будущим размножением.
Но Петров встал. Хрипло каркнул, прочищая горло. И, страшен и велик, двинулся на покорение Австралии. Я намылился было помочь шестому континенту, но моя кенгуру взялась за подручные средства. Пенная струя из огнетушителя, сорванного со стены, превратила майора в кружку пива. А донышко вышеупомянутого огнетушителя, войдя в контакт с петровским ухом, опрокинуло кружку на пол.
Вот, лежит, кряхтит.
– Let's go, Vlad.
Да, помощник из меня аховый. Ну ничего, зато на язык мы очень острые.
– Отдыхайте, мафиози, – говорит дикий человек-снегирь. – Не фиг было нас, крутых, свинчивать.
И мы с Джулианой оставляем поле битвы.
– Классный кон, – восхищается за спиной «квадрат».
* * *Часа полтора мы с рыжей просидели в моем номере. Трепались «за жизнь», смеялись, когда я складывал фразы на диком пиджин-инглиш. Выяснилось, что Джулиана – коллега растерзанного Петрова. Лейтенант сиднейской полиции, инструктор по рукопашному бою. У нее есть муж, четырехлетняя дочь Дороти от первого брака, а фэнтези – это хобби. Пишет в свободное время, которого выпадает не так уж много. Профессиональной писательницей никогда себя не считала. Первый приз на «МакроНомиКоне» привел ее в изумление; здесь ей очень нравится, только она не понимает, как можно столько пить и еще что-то писать? Однажды читала нормативы смертельных для организма доз алкоголя с пометкой «not for Russians», но полагала это шуткой… Тут уж пришлось объяснять мне. Что писатель в жизни, писатель на конвенте и писатель за рабочим столом – это три разных человека. Что за работой практически никто из нас не пьет, а на кон люди приезжают оттягиваться. Что «bad gues», оскорбившие меня действием, на самом деле друзья-приятели, хотевшие всего лишь, чтобы я подписал договор и получил аванс (рыжая сказала, что ничего не понимает…), а я договор бы все равно не подписал (рыжая помянула загадочную русскую душу…), – но ей тем не менее спасибо…
Наверное, я мог бы уговорить рыжую остаться на ночь. Но это было бы лишним.
Я ни о чем не жалел.
Уже ложась спать, вдруг вспомнил слова Эльфа: «…под подушку ее класть надо!»
Серебряную Гарпию, значит. Под подушку. Вот же, блин, шутники!
Ну и ладно. А я возьму и положу.
По приколу.
Взял и положил.
Думал, неудобно будет, придется вытаскивать. Оказалось – ни фига! Даже удивиться толком не успел. Еще расстроился, что зря на утро водой не запасся. Холодненькой. Потом вспомнил про полный холодильник.
Пейте, дети, кока-колу, будет жизнь по приколу…
ХVI. Отрывок из поэмы «Иже с ними»
XVII. Отсебятина: «Лучший-из-людей»
…Я и впрямь не сразу въехал, что заснул. Что чудо-грезы начались и, как обычно, Влад в объятиях Морфея спит и грезит наяву. Просто раньше я был голым, а сейчас я был одетым в теплый-теплый, мягкий-мягкий и почти не шелестящий темно-синий «Адидас», – у Годзиллы был такой же…
Мама моя суррогатная!
Весь хорей белым-белым снегом слетел с меня. Вокруг, хлопьями серого киселя повиснув на зарослях дрока, умирала ночь, кладбищем слонов возвышались холмы, обступив знакомую лощину, – а я действительно был одет в спортивный костюм. Во сне, куда привык являться нагишом! На ногах – растоптанные шлепанцы. На голове – бейсболка козырьком назад. А на левом плече, больно вцепившись коготками…
Повернув голову, я едва сдержался, чтоб не заорать.
На плече сидела Серебряная Гарпия. Ухмыляясь с отчетливым скепсисом. Маленькая, размером с канарейку, птица-девица демонстрировала полное отсутствие кариеса: кстати, легко обнаруживалось, что клычки у Гарпии заметно длиннее обычного… Обычного? Птица с клыками?!
– Снегир-р-рь дур-р-рак! – попугайски брякнул мой приз.
Ну, дурак. Зато в штанах. Ей-богу, гораздо удобнее, чем всякий раз заново искать одежду.
– Гр-р-рафоман! Бездар-р-рь!
– Не зарывайся, красавица, – погрозил я нахалке пальцем.
– Кумир-р-р! – согласилась птичка. – Кумир-р хр-р-ренов!..
Неподалеку, возле кустов шиповника, кто-то заворочался. Всхлипнул по-детски, потом засопел, но почти сразу дыхание спящего сбилось, сменилось выкриком: «…я! я задержу!!!»; человек резко сел, моргая, и вдруг на карачках кинулся ко мне.
– Я знал! Я верил!
– Хор-р-рек! – гортанно расхохоталась Серебряная Гарпия.
Она оказалась права. Бут-Бутан, Куриный Лев – так в Ла-Ланге зовут хорьков, – ползал у моих ног, глядя на «кумира» влажными, заспанными, умоляющими глазами. Сейчас он вдвойне походил на Годзиллу; тощий, изголодавшийся, весь в репьях, парень казался моложе, чем был на самом деле, и куда несчастнее, чем мне бы хотелось видеть своего героя.
– Лучший-из-Людей! Ты вернулся!
– Ты, брат, это… – Будучи полным дилетантом в утешении малых сих, я присел на корточки: так завоевывают дружелюбие собак. Протянул руку ладонью вверх, одумался и банально похлопал Бут-Бутана по плечу. – Ты, значит… Будь мужчиной. И кончай верещать. Тугрики услышат…
В ответ меня погребли под лавиной слов.
Оказалось, тугрики не услышат. Ибо еще пять дней тому назад взяли Дангопею. Сейчас в городе, после двухдневного грабежа, оставлен гарнизон, а основные части двинулись дальше, на юго-восток. Бут-Бутану со товарищи сперва повезло, они не пострадали во время резни (я порадовался жизнеспособности своего замысла) и намеревались, просочившись за город, двинуться в сторону Канборнского хребта (я еще раз порадовался: горные гульдены и маг-психопат обретали реальность…) – но судьба обернулась ядовитой коброй. Носатая Аю, «Рука Щита», сдуру кинулась защищать жену каменщика Джунгара, схваченную пьяной солдатней, и сейчас, изнасилованная скотами, металась в горячке, не узнавая никого. Каменщик приютил несчастную, но идти дальше, оставив Аю в Дангопее, одну, без памяти… Кроме того, не повезло и Мозгачу Кра-Кра. Волшебник-заика пытался обратить насильников в жужелиц, даже почти до конца изрек заклятье, – но, избитый до полусмерти, попался на глаза Алому Хонгру, армейскому магу тугриков. Сейчас бедняга Мозгач, заклейменный личным тавром Хонгра, таскался за магом в качестве шута. Алый Хонгр на пирах с удовольствием демонстрировал друзьям и гостям косноязычного придурка, посягнувшего на гордое звание чародея.
Гости пищали от восторга.
Одинокий и измученный, Бут-Бутан нашел приют в памятной ложбине. Питаясь всякой дрянью, ночуя под открытым небом, тайком проведывая Аю и издали следя за Мозгачом, он все свободное время проводил здесь, где однажды ему явился дух Лучшего-из-Людей. Парень надеялся. Парень верил. И вот он дождался, лучась счастьем, а я смотрел на Куриного Льва, вертя в руках снятую бейсболку, и чувствовал себя самозванцем.
Очень скверно я себя чувствовал.
– Ты ведь спасешь? Ты спасешь их?!
Явление всадников застало нас врасплох. Даже Бут-Бутан опоздал нырнуть в заросли. Наверное, доходяга-ночь, чуя наступление рассвета, обмотала тряпками тумана копыта коней. Пятеро конных тугриков пахли едким потом, кожей и влажным металлом, морды лошадей жарко дышали над нами, и лишь Серебряная Гарпия оказалась на высоте. В прямом смысле: сорвавшись с плеча, она взмыла к небу, и картавый вопль огласил ложбину:
– Р-раден! Ср-ри р-р-раден!
Голос приза спешил всадников лучше удара копьем. Седла мигом опустели, четверо солдат упали на одно колено, правым кулаком упершись в землю – поза безусловного подчинения вышестоящему, – а пятый, явно старший, низко поклонился мне:
– Сри раден! Разрешите задать вопрос?
– Э-э-э… – Никогда не обладал я командным голосом. И учиться поздно. – Разрешаю.
Только сейчас вспомнилось, что звание «радена» соответствует гвардейскому сотнику. Сколько раз доказывал на встречах с читателем, что автор не обязан помнить кучу мелочей, им же придуманных, и тем паче не обязан вспоминать их быстро!..
– Мы везем сообщение их чародейству, господину Алому Хонгру! Армейский маг еще пребывает в Дангопее? Или мы опоздали?
– Еще… э-э… пребывает. Торопитесь, он может покинуть город в любую минуту.
– Слушаюсь, сри раден!
Бешеным наметом всадники унеслись прочь. У ног моих благоговейно сопел Бут-Бутан: парень только и дожидался исчезновения гонцов, чтобы вывалить на меня уйму обожания. Я слушал его вполуха. В памяти иголкой кололось давнее заявление Эльфа: «Тогда цацку. Срочно. Лучше – две. В оргкомитете рыцари есть?»
Цацка парила в вышине, не спеша возвращаться на плечо. Серебряная Гарпия устала. Иссякла. Надорвалась, желала отдыха. Но мне не требовалось подтверждение Куриного Льва – Влад Снегирь и без чужих свидетельств, странным, тайным нюхом чуял, где пахнет жареным. Спортивный костюм вместо голой задницы. Мундир гвардейского сотника вместо спортивного костюма.
Влад Снегирь, рыцарь Ордена Святого Бестселлера.
Обладатель цацки.
– Ты поможешь? Ты спасешь?!
Я снова присел на корточки, так и не сумев избавиться от ощущения, что успокаиваю напуганного щенка.
– Почему ты считаешь, будто я в силах спасать? Кто я здесь? Никто, и звать никак. Дух. Призрак. Посторонний.
Серые глаза Бут-Бутана просияли:
– Нет. Ты Лучший-из-Людей.
Даже рассыпаясь бенгальским фейерверком, я видел его уверенность в сказанном.
XVIII. Цацки, пецки и концерт для гобоя с оркестром
…ты увидишь, ты услышишь…
Кыш!
…как веселый барабанщик в руки палочки хреновые берет…
За что!!!
…встань пораньше, встань пораньше, встань…
Это не в ушах. Это в дверь.
Попытка встать засчитывается с третьего раза. Штормит. Литераторы, взявшись за фундамент, раскачивают здание. Мне плохо. Мне так плохо, что я согласен на самый наижутчайший бодун, лишь бы избавиться от веселого барабанщика, поселившегося в висках. Тело ватное, кровяные прожилки в глазах плетут алую паутину, клочья тумана повсюду: на спинке кровати, на холодильнике, радиаторе батареи…
– Х-х-х… то?!
– Это я, Петров. Извини, что так рано. Открой, я тихий.
– Хр… хр-ра..? – Я пытаюсь открыть дверь. Если толкать от себя, не получается совсем. А если тянуть на себя, то я упаду. – Скока тайму?
С английским у Петрова хорошо. Все понимает. Возникнув на пороге, смущенно разводит руками:
– Шесть утра. Ты чего такой зеленый? Злоупотребил?
– Н-не. – Кляп мало-помалу уходит из глотки, возмущенно царапаясь. – Может, траванулся? Майор, давай позже…
– Погоди-погоди. – Петров уверенно огибает меня, идет к кровати, лезет под подушку. – А, ясно. Яшка присоветовал?
– Угу.
Барабанщик устраивает в башке истерику. Я почти не слышу Петрова.
– Колеса в аптечке есть? Анальгетики?
– Есть… солпадеин, седалгин…
– Солпадеин годится. Сожри две таблетки. Я подожду.
Принесла его нелегкая! Отоспался бы – глядишь, и барабанщик сдох бы. Вот закинусь колесами – и пошлю майора в тундру. Мало ему вчера Джулиана вломила. Пусть зайдет к рыжей. За добавкой.
– Скоро отпустит, – обнадеживает Петров, когда я вываливаюсь из ванной. Майор устроился в кресле у окна. Хмурый, скучный и виноватый. Первый раз его таким вижу. Даже послать язык не поворачивается. Левое ухо у Петрова вдвое больше правого, рдеет пионерским костром. Хоть прикуривай! Или заново из огнетушителя поливай. Нет, не надо добавки. Пусть так посидит.
– Ты, Влад… Короче, извини за вчерашнее. Зря мы наехали. Как есть зря. А твоя подруга – девка на ять! Круто шевелится…
– Твоя коллега, между прочим. Лейтенант полиции.
В глазах майора вспыхивает профессиональный интерес.
– Ну?! Значит, не только у нас менты фантастику пишут. Это радует. Ладно, ты уже соображаешь?
– Местами.
Усаживаюсь напротив. Ставлю на стол бутыль минералки. Наливаю обоим.
– Надеюсь, голова в эти места входит. Значит, так, Снегирь. Ты вляпался в сироп. Густой и сладкий. Не дергайся, не ты один. Мы с Эльфом в тираж в 96-м вышли. Седьмой год барахтаемся. Орден Святого Бестселлера… Знаешь, кто эту хохму первым придумал?
– Нет.
– И я не знаю. А хотелось бы. Чтоб найти, взять за глотку… Ты, рыцарь, пойми главное: можно жить и в банке с вареньем. Если на грабли не наступать. А так – ничего…
– Какие грабли?
– Колхозные. На первые ты уже наступил. Сегодня ночью. Яшка, к-козел… уши дураку оборвать!.. Нет, с цацкой он верно насоветовал. Просто остеречь забыл. Ты ж ее небось на всю катушку использовал, вот и маешься. Я по первому разу тоже влетел, чуть инсульт не заработал…
– Он хотел. Он…
– Ты Эльфище не выгораживай! Ни черта до конца довести не может. Дождется, устрою ему геноцид остроухих народностей Заполярья!.. Ты ночь-другую без цацки спи. Тем более она серебряная. От золотой отходняк меньше. Кепский говорил. Раньше какие-нибудь железяки получал?
– Получал. «Старт».
– Насчет «Старта» не знаю. Нам в 89-м шиш обломился. Дома можешь испытать. Только осторожно. И после перезвони мне, расскажи.
– Тоже под подушку? Он же здоровенный! Из малахита!
Разговор двух психов. Возьмите Нобелевскую премию, вымочите в уксусе, сложите в тапочки, желательно белые…