С наилучшими пожеланиями,
Марк Меллери.P.S. Даже если ты в результате запутаешься так же сильно, как я сам, и не сможешь мне помочь, я все равно буду очень рад тебя видеть.
Звонок раздался два дня спустя. Гурни тут же узнал голос, к его удивлению не изменившийся за годы, если не считать нотки нервозности.
После нескольких дежурных фраз о том, как жаль, что они не общались все это время, Меллери перешел к делу. Могут ли они увидеться в ближайшие дни? Чем раньше — тем лучше, потому что «ситуация» требует безотлагательного решения, у нее появилось «развитие». Нет, по телефону он ничего обсуждать не станет, и при встрече Гурни поймет почему. Меллери должен ему кое-что показать. Нет, местная полиция не сможет решить эту задачу, почему — он также объяснит, когда приедет. Нет, никакого правонарушения не произошло, во всяком случае пока. Речь не идет о преступлении или угрозе преступления — по крайней мере, он не смог бы доказать наличие такой угрозы. Господи, решительно невозможно что-либо объяснить по телефону, лично было бы настолько проще. Да, он понимает, что Гурни не занимается частными расследованиями. Но он просит всего полчаса его времени — найдется ли у него полчаса?
Со смешанными чувствами Гурни согласился. Любопытство в нем часто одерживало верх над замкнутостью; на этот раз его заинтересовали истерические нотки в вежливой речи Меллери. Кроме того, он сам не до конца отдавал себе отчет, как сильна была его тяга к разгадыванию ребусов.
Перечитав письмо в третий раз, Гурни убрал его обратно в папку и позволил себе отдаться воспоминаниям: утренние лекции, на которых Меллери, явившись с похмелья, отчаянно скучал; как он постепенно оживал к вечеру; приступы шутовства и проницательности, случавшиеся с ним под воздействием спиртного. Он был прирожденный актер, звезда университетского театра — как бы он ни зажигал каждый вечер в баре, на сцене он был еще зажигательней. Он зависел от публики, она была нужна ему как воздух.
Гурни открыл папку и снова пробежался по письму. Его смущало описание их отношений. Они с Меллери общались значительно менее содержательно и близко, чем следовало из письма. Однако у него было ощущение, что Меллери тщательно подбирал слова, которыми обращался к нему, — письмо переписывалось несколько раз, было видно, что над ним много думали, и лесть, как и все остальное в этом послании, была неслучайной. Но чего он добивался? Очевидным образом, согласия на личную встречу и разговор об упомянутом «ребусе». Остальное было загадкой. При этом вопрос был очень важен для Меллери, как следовало из аккуратно взвешенной и сформулированной смеси теплых слов и отчаянья.
Отдельного внимания заслуживал постскриптум. Помимо завуалированного вызова, который содержался в предположении, что Гурни может не справиться с задачей, он также пресекал возможность легкого отказа — на такое письмо невозможно было ответить, что ты отошел от дел и не сможешь помочь, потому что это было бы слишком грубым ответом старому другу.
Да, письмо определенно было тщательно продумано.
Тщательность. Это было что-то новое, никак не свойственное прежнему Марку Меллери.
Эта перемена показалась Гурни любопытной.
В этот момент на террасу вышла Мадлен и остановилась на полпути к креслу, в котором сидел Гурни.
— Твой гость приехал, — без выражения сообщила она.
— Где он?
— В доме.
Он посмотрел вниз. По ручке кресла зигзагом полз муравей. Он щелчком отправил его в полет.
— Попроси его, чтобы вышел сюда, — сказал Гурни. — Погода слишком хорошая, чтобы сидеть внутри.
— Да, это точно, — произнесла она, и это прозвучало одновременно едко и иронично. — Кстати, он до жути похож на свою фотографию на обложке. Действительно — до жути.
— Почему до жути? Ты о чем?
Но она уже вернулась в дом и не ответила ему.
Глава 4 Знаю, как ты дышишь
Марк Меллери рассекал мягкую траву широкими шагами. Он подошел к Гурни с таким видом, будто собирался его обнять, но что-то заставило его передумать.
— Дэйви! — воскликнул он, протягивая руку.
«Дэйви?» — удивился Гурни.
— Господи! — продолжил Меллери. — Ты вообще не изменился! Боже мой, как я рад тебя видеть! Отлично выглядишь! В Фордхаме поговаривали, что ты похож на Роберта Редфорда в фильме «Вся королевская рать». И вот — до сих пор похож! Если бы я не знал наверняка, что тебе сорок семь, как и мне, я бы подумал, что тебе тридцать!
Он схватил Гурни за кисть обеими руками, как будто это был драгоценный объект.
— Пока я ехал сюда из Пиона, я вспоминал, какой ты всегда был спокойный и уравновешенный. Человек-отдушина, ты был настоящей отдушиной! И взгляд у тебя до сих пор такой же — спокойствие, собранность и уверенность в себе, и плюс к тому самая светлая голова в городе. Ну, как ты поживаешь?
— Мне повезло, — ответил Гурни, высвобождая руку. Он был настолько же спокоен, насколько Меллери — возбужден. — Жаловаться мне не на что.
— По-вез-ло… — по слогам протянул Меллери, как будто пытаясь вспомнить значение иностранного слова. — У тебя здесь славно. Очень славно.
— У Мадлен отличный вкус. Присядем? — Гурни кивнул на пару потрепанных садовых кресел, стоявших друг напротив друга между яблоней и кормушкой для птиц.
Меллери сделал было шаг в том направлении, но внезапно остановился.
— У меня с собой был…
Мадлен вышла к ним из дома, держа перед собой элегантный портфель. Он был неброский, но дорогой, под стать всему наряду Меллери — от ручной работы английских ботинок (разношенных и не слишком начищенных) до идеально сидящего (но слегка помятого) кашемирового пиджака. Это был костюм человека, желающего показать, что он умеет управляться с деньгами и не дает им управлять собой, умеет достигать успеха, не поклоняясь успеху, и что в целом благополучие дается ему с легкостью. Несколько одичалый взгляд, впрочем, диссонировал с внешним видом.
— Ах да, благодарю, — сказал Меллери, принимая портфель с явным облегчением. — А где же я его…
— Вы оставили его на журнальном столике.
— Да-да, действительно. Я сегодня ужасно рассеянный. Спасибо!
— Хотите что-нибудь выпить?
— Выпить?..
— У нас есть домашний холодный чай. Но если вы хотите что-нибудь другое…
— Нет-нет, холодный чай — то, что нужно. Спасибо.
Рассматривая однокурсника, Гурни внезапно понял, что имела в виду Мадлен, сказав, что он до жути похож на свою фотографию на обложке.
На той фотографии сильнее всего в глаза бросалась некоторая небрежная продуманность снимка — это была не студийная съемка, но портрет получился без лишних теней или неудачной композиции, присущих непрофессиональным фотографиям. Меллери был воплощением этой тщательно скроенной небрежности, движимого самолюбием стремления не казаться самолюбивым. Мадлен, как всегда, попала точно в цель.
— В своем письме ты упоминал о какой-то проблеме, — напомнил Гурни с резкостью, граничащей с грубостью.
— Да, — отозвался Меллери, но вместо того, чтобы перейти к делу, вспомнил случай, как один их однокурсник ввязался в довольно глупый спор с профессором философии. Пересказывая эту историю, он назвал себя, Гурни и героя истории «тремя мушкетерами кампуса», пытаясь придать их студенческим шалостям героический оттенок. Гурни эта попытка показалась жалкой, и он никак на нее не отреагировал, только уставился на собеседника в ожидании продолжения.
— Что ж, — произнес Меллери, наконец-то переходя к цели своего визита. — Не знаю, с чего начать.
«Если ты сам не знаешь, с чего начать собственную историю, то кто знает?» — подумал Гурни.
Меллери открыл портфель, достал две тонкие книжки в мягкой обложке и бережно, как будто они могли рассыпаться, передал их Гурни. Он узнал их по распечаткам, принесенным Мадлен. Одна называлась «Единственное значимое» с подзаголовком «Измените свою жизнь силой сознания». Другая книжка называлась «Честно говоря», а подзаголовком было «Единственный способ быть счастливым».
— Ты, наверное, и не слышал об этих книгах. Они были довольно популярны, хотя не сказать чтобы бестселлеры в полном смысле слова. — Меллери улыбнулся с как будто хорошо отрепетированной скромностью. — Я не к тому, что ты должен их сейчас же прочитать. — Он снова улыбнулся, будто сказал что-то смешное. — Но они, мне кажется, немного разъяснят, что происходит или почему это так происходит, как только я расскажу о своей проблеме… Или о своей возможной проблеме. Честно говоря, я несколько сбит с толку всей этой историей.
«И довольно сильно напуган», — подумал Гурни.
Меллери набрал в легкие воздуха и начал свой рассказ с видом человека, решившегося отправиться в трудный путь.
«И довольно сильно напуган», — подумал Гурни.
Меллери набрал в легкие воздуха и начал свой рассказ с видом человека, решившегося отправиться в трудный путь.
— Для начала расскажу тебе про записки. — Он достал два конверта из портфеля, открыл один, вынул лист, исписанный с одной стороны, и конверт поменьше, какой обычно используют для срочного ответа. Он протянул записку Гурни. — Это первое, что я получил. Примерно три недели тому назад.
Гурни взял записку и откинулся в кресле, чтобы прочитать ее. Он тут же обратил внимание на опрятный почерк. Ладные, аккуратные буквы внезапно напомнили ему почерк его первой учительницы, слова, выведенные мелом на школьной доске. Еще удивительнее, впрочем, было то, что послание было написано перьевой ручкой, красными чернилами. У дедушки Гурни были красные чернила. Маленькие флакончики синих, зеленых и красных чернил. Он плохо помнил дедушку, но отлично помнил эти флакончики. Продают ли до сих пор красные чернила для перьевых ручек?
Гурни прочитал записку, нахмурившись, затем прочитал еще раз. Не было ни приветствия, ни подписи.
Ты веришь в Судьбу? Я верю. Вероятность того, что я встречу тебя снова, была ничтожна — но встреча случилась. Воспоминания накрыли меня: как ты говоришь, как двигаешься и, главным образом, как ты мыслишь. Если бы кто-то попросил тебя загадать число, я даже знаю, какое число ты загадал бы. Не веришь мне? Я докажу. Загадай число от одного до тысячи.
Любое, первое, какое придет на ум.
Представь его себе.
А теперь взгляни, как хорошо мне известны все твои секреты. Открой маленький конверт.
Гурни неопределенно хмыкнул и взглянул на Меллери, который не сводил с него взгляда, пока тот читал.
— Ты не знаешь, кто мог тебе это прислать?
— Понятия не имею.
— А подозреваешь кого-нибудь?
— Нет.
— Хмм. Ты повелся на это?
— Повелся ли я? — Было ясно, что Меллери не думал об этом в таком ключе. — То есть если ты спрашиваешь, загадал ли я число, то да. В такой ситуации трудно было поступить иначе.
— И ты загадал число?
— Да.
— И?..
Меллери прочистил горло.
— Я загадал число 658. — Он повторил, разбивая число на цифры: — Шесть-пять-восемь, — как будто это могло навести Гурни на какую-то идею. Когда этого не произошло, он нервно вздохнул и продолжил: — Цифра 658 ничего особенного для меня не значит. Это просто первое, что мне пришло на ум. Я перекопал свою память, пытаясь вспомнить что-нибудь, с чем она могла бы ассоциироваться, почему она могла бы оказаться неслучайной, но тщетно. Это просто цифра, которая пришла мне в голову, — очень серьезно повторил он.
Гурни взглянул на него с растущим интересом:
— И что же оказалось в маленьком конверте?..
Меллери протянул ему маленький конверт, приложенный к записке, и внимательно наблюдал за тем, как Гурни открывает его, извлекает листок размером с половину первого и читает строчки, написанные все тем же опрятным почерком и красными чернилами:
Ты удивлен: откуда я знаю, что ты загадал цифру 658?
Кто может знать тебя настолько хорошо? Хочешь получить ответ?
Тогда сперва ты должен мне вернуть $289.87, которые были истрачены на то, чтобы найти тебя. Пришли эту сумму по адресу: а/я 49449, Вичерли, штат Коннектикут, 61010.
Пусть это будут наличные или личный чек на имя Х. Арибда (раньше меня звали иначе).
Перечитав записку, Гурни спросил, отправил ли Меллери ответ.
— Да. Я отправил чек ровно на указанную сумму.
— Зачем?
— В каком смысле?
— Это не маленькая сумма. Почему ты решил заплатить?
— Потому что меня это мучило. Число! Откуда он мог его знать?
— Чек обналичили?
— Кстати, нет, — сказал Меллери. — Я каждый день проверяю. Именно поэтому я отправил чек, а не наличные. Думал, может, удастся что-нибудь узнать про этого Арибду — хотя бы где он обналичивает чеки. Вся эта история меня ужасно вывела из себя.
— Что именно вывело тебя из себя?
— Чертово число, конечно! — воскликнул Меллери. — Откуда он мог что-то такое знать?
— Хороший вопрос, — кивнул Гурни. — А почему ты считаешь, что это «он»?
— В смысле? А, понял. Ну, я подумал… Даже не знаю, просто пришло на ум. Почему-то «Х. Арибда» показалось мне мужским именем.
— Х. Арибда — странное имя, — заметил Гурни. — Оно что-нибудь тебе говорит?
— Ничего.
Гурни это имя тоже ничего не говорило, однако показалось каким-то… не то чтобы знакомым, но и не вполне случайным. Видимо, ответ следовало искать в закромах подсознания.
— После того, как ты отправил чек, с тобой связывались?
— О да, — ответил Меллери, снова заглядывая в портфель и доставая еще два листа. — Я получил вот это дней десять назад, а это — на следующий день после того, как написал тебе письмо с просьбой о встрече. — Он протянул Гурни записки с видом ребенка, показывающего отцу синяки.
Обе были написаны тем же почерком и теми же чернилами, что и предыдущие два послания, но на этот раз они были в стихах.
В первом было восемь строк:
Восемь строк следующей записки были настолько же загадочны и зловещи:
В течение следующих десяти минут, по мере того, как Гурни вновь и вновь перечитывал каждую записку, его лицо становилось все мрачнее, а беспокойство Меллери — заметнее.
— Так что ты думаешь? — наконец спросил Меллери.
— Что у тебя умный враг.
— Я имею в виду, насчет цифры.
— А что насчет цифры?
— Откуда он знал, какое число придет мне на ум?
— Я бы сказал, что он не мог этого знать.
— Не мог, но знал! То есть в этом все дело, понимаешь? Он не мог знать, но знал! Невозможно было угадать, что я загадаю цифру 658, но он не только угадал, он знал это как минимум за два дня до того, как я сам узнал, когда он отправлял мне чертово письмо!
Меллери внезапно вскочил из кресла и начал ходить взад-вперед по траве перед домом, нервно приглаживая волосы.
— Научного способа угадать такое не существует. Такого способа вообще не существует. Понимаешь, какой дурдом?
Гурни в задумчивости почесал подбородок.
— Есть простой философский принцип, который я считаю стопроцентно достоверным. Если что-то произошло, значит, для этого существует способ. У этой истории с цифрой наверняка есть простая отгадка.
— Но…
Гурни поднял руку жестом дорожного полицейского, которым был в первые полгода своей работы в управлении.
— Марк, сядь. Расслабься. Я думаю, мы разберемся.
Глава 5 Неприятные предположения
Мадлен принесла на террасу два холодных чая и вернулась в дом. Воздух был наполнен запахом прогретой травы. Птичья стайка приземлилась на кормушку. Солнце, краски и запахи осени окутывали и кружили голову, но Меллери ничего не замечал, погрузившись в свои раздумья.
Потягивая чай, Гурни пытался оценить мотивы и искренность своего гостя. Он знал, что скоропалительные выводы о человеке приводят к ошибкам, но воспринимал это как игру и редко мог удержаться. Он знал: главное — помнить о ненадежности таких выводов и быть готовым их переосмыслить, как только появится новая информация.
Нутром он чувствовал, что Меллери — фальшивка, опытный притворщик, отчасти сам поверивший в свое притворство. К примеру, у него еще в колледже был акцент, но это был акцент из ниоткуда, из воображаемой утонченной культурной среды. Очевидно, он уже давно не изображал этот акцент специально, он действительно с ним сжился, но под его корнями не было почвы. Дорогая стрижка, ухоженная кожа, безупречные зубы, подтянутое тело и маникюр делали его похожим на какого-нибудь популярного телепроповедника.
Всем своим видом он старался показать: все в этой жизни, все, о чем мечтают простые смертные, дается ему без особых усилий. Гурни вдруг понял, что все это было уже тогда, двадцать с лишним лет назад. Просто теперь Марк Меллери стал утрированным вариантом себя самого.