— Но зачем уезжать отсюда так поспешно? Ведь вскоре — чуть раньше или чуть позже — мы так или иначе получим известия о том, где сейчас Гландит-а-Крэ. Тогда и стоит немедля отправиться в путь, чтобы с уверенностью осуществить задуманную месть.
Корум закусил губу.
— Возможно, ты и права…
— А кроме того, ты должен как-то привыкнуть обходиться без руки и глаза, — продолжала Ралина. — Для этого нужно время, Корум.
— Разумеется, но…
— Ну так останься здесь, со мной, хоть ненадолго!
— Хорошо. Я согласен. Обещаю, что, по крайней мере, несколько дней никаких решений принимать не стану.
И Корум, не принимая никаких решений, прожил в замке Ралины еще целый месяц. После всех пережитых ужасов и страданий ему действительно требовалось время, чтобы залечить раны и восстановить душевное равновесие. Это оказалось непросто: увечья постоянно напоминали ему о былом; он то пытался сделать что-то отрубленной рукой, то — посмотреть незрячим глазом. И постоянно видел собственное лицо в зеркале…
Ралина старалась как можно реже оставлять Корума одного, а остальное время проводила в библиотеке. У него же сейчас особого пристрастия к чтению не обнаруживалось. Он предпочитал бродить вдоль зубчатых стен замка или, взяв лошадь, отправлялся во время отлива на берег, в лес, чему Ралина очень противилась, опасаясь, что на него могут напасть дикие лесные мабдены, забредшие в эти места.
В эти светлые, полные любви дни тьма, окутывавшая душу Корума, несколько развеялась, хотя и не исчезла совсем. И порой, если какая-то мелочь вдруг вызывала в нем воспоминания о доме, он весь цепенел и переставал замечать, что происходит вокруг.
Замок маркграфа Мойделя был построен на острове, носившем то же имя. Семейство Мойделей обитало здесь в течение нескольких столетий. В замке собралось множество интереснейших вещей: коллекции — занимавшие целые залы! — фарфоровых статуэток и фигурок из слоновой кости; различные диковинки, собранные в разные времена в различных морях; немыслимое количество оружия и боевых доспехов; большое количество полотен (написанных, с точки зрения Корума, довольно грубо), посвященных истории государства Ливм-ан-Эш и богатейшему фольклору этой страны. Столь сильное проявление воображения и фантазии потрясли Корума — вадхаги вообще были людьми в высшей степени рациональными, и фантазеры среди них встречались крайне редко. Но самому принцу все эти волшебные истории и занимательные легенды очень нравились. Изучая их, он пришел к выводу, что большая часть сказок о неведомых землях и загадочных людях и зверях корнями своими уходит в полученные некогда сведения о жизни в иных плоскостях. Безусловно, кто-то из анонимных авторов в давние времена видел эту иную жизнь, а впоследствии бесчисленные рассказчики сказок и легенд лишь вольно использовали воспоминания «первопроходцев» в качестве фольклорных сюжетов. Коруму интересно было как бы в обратном направлении прослеживать развитие сюжета о небывалых приключениях героя одной из подобных историй, находя путь к некоему вполне реальному, земному источнику описанных событий или явлений, особенно если речь шла о жизни древних народов, вадхагов и нхадрагов, которых в преданиях наделяли пугающим, сверхъестественным могуществом и удивительными способностями. Благодаря этим фольклорным сюжетам он узнал кое-что интересное и о себе, и о том, в каком священном трепете перед древними расами жили мабдены восточных земель, пока не обнаружили, что представители этих рас тоже смертны и уничтожить их, в общем-то, ничего не стоит… Вполне возможно, думал Корум, что столь яростный геноцид, которому были подвергнуты древние расы, был отчасти вызван именно тем, что вадхаги оказались вовсе не колдунами и ясновидцами.
Однако размышления на эту тему неизменно в итоге пробуждали в его душе горькую печаль; он становился замкнутым, подавленным, сторонился всех, и в течение нескольких дней даже Ралина ничем не могла его утешить.
Как-то раз внимание Корума привлек гобелен с очень интересной вышивкой. В этом зале он оказался впервые, и обнаруженная картина поглотила его целиком. Особенно потряс его воображение вытканный на гобелене текст.
То был полный текст легенды о приключениях некоего Маг-ан-Мага, популярного героя местных преданий. Когда Маг-ан-Маг возвращался из одной волшебной страны, на его судно напали пираты. Они отрубили Маг-ан-Магу руки и ноги и выбросили его за борт. Потом они отрубили голову его другу Джакор-Нилусу, безголовое тело которого последовало за Маг-ан-Магом, а голову пираты сохранили — очевидно, для того, чтобы полакомиться мозгом. Однако тело Маг-ан-Мага было выброшено волнами на берег какого-то загадочного острова; туда же чуть позже принесло и безголовое тело Джакор-Нилуса. Тела эти были найдены слугами жившего на острове волшебника, который, рассчитывая на помощь Маг-ан-Мага в борьбе против своих врагов, вернул ему руки и ноги и полностью возродил его к жизни. Маг-ан-Маг согласился с поставленными условиями, потребовав, однако, чтобы колдун подыскал и Джакор-Нилусу новую голову. Волшебник согласился, и Джакор-Нилус получил голову журавля, что, видимо, всех удовлетворило. Затем оба героя отправились воевать с врагами волшебника и вскоре завалили остров добытым в боях добром.
Корум так и не смог отыскать источник данной легенды в истории вадхагов. Она явно выбивалась из общего ряда преданий.
Принц тщетно старался прогнать надежды, разбуженные легендой, будучи уверенным, что надежды эти вызваны его неотступным желанием вернуть утраченные руку и глаз. Однако странное предание буквально приковало к себе все его помыслы. Растерянный, не понимающий, что с ним происходит, Корум, тем не менее, в течение нескольких недель ни слова не говорил Галине о том, что его мучило.
В замок на острове Мойдель пришла осень. Пока еще теплые, ветры успели сорвать с деревьев листву и заставляли волны с особой силой биться о прибрежные утесы. Большая часть птиц улетела в теплые края.
Корум все больше и больше времени проводил в зале, где висел гобелен с легендой о Маг-ан-Маге и чудесном волшебнике. Он начинал догадываться, почему именно этот текст заинтересовал его больше остальных: в нем чувствовалась уверенность в полной достоверности описанных событий, чего не было в других подобных преданиях.
Но задать Ралине мучившие его вопросы Корум все еще не решался.
Как-то в один из первых дней зимы Ралина долго искала Корума по всему замку и наконец обнаружила его возле гобелена с историей Маг-ан-Мага. Она, похоже, совсем не удивилась, однако выразила по этому поводу некоторую озабоченность и, пожалуй, даже страх.
— По-моему, ты слишком увлекся приключениями этого Маг-ан-Мага, — заметила она. — Это ведь всего лишь занятная сказка.
— Нет, она не похожа на другие, — возразил Корум и, повернувшись, увидел, что она в отчаянии закусила губу. — Так значит, я прав? — прошептал он. — И ты что-то знаешь?
Ралина медленно покачала головой, но потом, будто передумав, промолвила:
— Я знаю только то, о чем говорится в старых сказках. Но ведь сказки — ложь, не так ли? Хотя, быть может, ложь и приятная.
— Нет, я чувствую: где-то здесь таится зерно истины! И ты должна сказать мне правду, Ралина.
— Да, наверное. Я действительно кое-что знаю об этом. Совсем недавно я перечитала одну книгу… Она имеет к этой истории самое непосредственное отношение. Я вспомнила, что читала ее несколько лет назад, стала специально разыскивать и наконец нашла. В ней есть относительно недавние сведения о том острове, что описывается в сказке. На этом острове стоит один очень старый замок… Последним остров и замок видел со своего корабля эмиссар Ливм-ан-Эш, который затем прибыл к нам с грузом продовольствия и разных подарков. И он был последним представителем нашего государства на острове Мойдель…
— Как давно это было, Ралина?
— Тридцать лет назад.
И Ралина заплакала, горестно качая головой, задыхаясь, однако не в силах унять лившиеся ручьем слезы.
Корум обнял ее.
— Отчего ты плачешь, Ралина?
— Я плачу оттого, что вскоре ты меня покинешь. Зимой ты оставишь замок на острове Мойдель и отправишься на поиски того острова. Скорее всего, ты тоже погибнешь в море… Как я могу не плакать, если любимые люди всегда меня покидают…
Корум чуть отступил назад и заглянул ей в глаза.
— И давно эта мысль не дает тебе покоя?
— Давно.
— И ты ничего мне не говорила!
— Потому что я слишком люблю тебя, Корум.
— Тебе нельзя так сильно любить меня, Ралина. А мне не следовало позволять себе влюбляться в тебя. Пойми, раз остров дает мне хоть какую-то, пусть самую слабую надежду, я непременно должен попытаться найти его.
— Тебе нельзя так сильно любить меня, Ралина. А мне не следовало позволять себе влюбляться в тебя. Пойми, раз остров дает мне хоть какую-то, пусть самую слабую надежду, я непременно должен попытаться найти его.
— Я понимаю.
— А если я найду того колдуна, и он вернет мне мою руку и глаз…
— Но это безумие, Корум! А колдун — просто выдумка!
— Но если он все-таки существует и если сможет выполнить мою просьбу, то я обязательно отправлюсь на поиски Гландита-а-Крэ и убью его. А потом, если останусь жив, вернусь сюда. Но Гландит должен умереть, иначе душа моя никогда не будет до конца спокойна!
— У нас нет ни одного судна, способного держаться на плаву, — тихо сказала Ралина.
— Я видел, что в пещерах на берегу залива хранятся лодки — их можно починить, и они будут вполне пригодны для морского путешествия.
— Это займет несколько месяцев…
— Ты дашь мне в помощь своих слуг?
— Конечно.
— Тогда я прямо сейчас с ними и поговорю.
И Корум быстро вышел из комнаты. На сердце у него было тяжело: ему было больно видеть Ралину столь опечаленной, и он проклинал себя за то, что позволил себе полюбить эту женщину.
Собрав тех обитателей замка, которые имели о судах хоть какое-то представление, Корум переговорил с ними, а потом спустился по лестнице, что вела от нижнего этажа замка к пещерам, расположенным у самой воды. Там хранились старые лодки. Корум выбрал ялик, показавшийся ему наиболее пригодным для задуманного путешествия, втащил его наверх и тщательно обследовал.
Ралина была права: потребуется немало труда, чтобы иметь возможность без опаски спустить это суденышко на воду.
Ничего, он с нетерпением станет ждать этого дня! Теперь, когда перед ним возникла конкретная цель, — пусть даже порожденная всего лишь игрой воображения! — он впервые почувствовал, что бремя, тяжким грузом давившее на душу все последние дни, немного уменьшилось.
Он понимал, что никогда не сможет разлюбить Ралину, однако твердо знал: он никогда не сможет и полюбить ее по-настоящему, если не выполнит задачу, которую поставил перед самим собой.
Осмотрев лодку, Корум бросился в библиотеку в поисках той книги, о которой упоминала Ралина. Он легко отыскал ее и узнал, что загадочный остров называется Сви-ан-Фанла-Брул.
Сви-ан-Фанла-Брул… Малоприятное название. Это означало примерно следующее: «обитель бога-обжоры». К чему бы это? Корум тщательно изучил текст, однако никаких объяснений названия острова не нашел.
Долгие часы провел он, копируя карты и переписывая заметки тех капитанов, что посещали остров Мойдель тридцать лет назад. Лишь поздно ночью ощупью добрался он до своей постели и обнаружил там Ралину.
Он тихонько нагнулся и заглянул ей в лицо. Она спала, но перед этим, видимо, долго и горько плакала.
Корум понимал: теперь его очередь быть утешителем.
Вот только времени у него совсем мало…
Он разделся и тихонько скользнул на шелковые простыни, под теплые меховые одеяла, стараясь не разбудить Ралину. Однако она проснулась.
— Корум?
Он не ответил.
Он чувствовал, как она вся дрожит, но больше не говорит ни слова.
И, не выдержав, он сел в постели. Душа его пребывала в глубоком смятении. Он любил Ралину. Хотя не должен был любить ее! Ему нужно было заставить себя снова лечь и постараться уснуть, но он не смог.
Он протянул руку, погладил ее по плечу и тихонько окликнул.
— Да, Корум? Я не сплю.
Он глубоко вздохнул, собираясь снова — уже в который раз! — объяснять ей, как сильно он жаждет смерти Гландита, и обещать, что непременно вернется, отомстив своим врагам…
Но вместо этого он сказал:
— Сейчас на море бушуют штормы. Я решил пока отложить свое путешествие — до весны.
Ралина повернулась и внимательно посмотрела ему в лицо.
— Ты должен поступать в соответствии со своими желаниями. Жалость разрушает настоящую любовь, Корум.
— Но не жалость движет мною!
— Ты хочешь сказать — справедливость? Но и это тоже…
— Да, сперва я тоже считал, что именно чувство справедливости велит мне остаться, но теперь понял, что это не так.
— Тогда почему же ты остаешься?
— Решимость моя ослабела. Мне уже не хочется столь непременно и немедленно плыть на этот остров.
— Отчего же ослабела твоя решимость, дорогой мой?
— Не знаю. Что-то внутри меня — тихое, но очень прочное — оказалось сильнее этой решимости. Любовь к тебе, Ралина, победила в моей душе и жажду мести, и желание немедленно убить Гландита. Любовь оказалась сильнее всего на свете!
И тогда Ралина снова заплакала. Но уже не от горя.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ ТЫСЯЧА МЕЧЕЙ
Зима стояла суровая. Башни замка сотрясали злые ветры, безумствовавшие над морем. Огромные валы обрушивались на прибрежные скалы, а порой шторм был так силен, что, казалось, волны захлестнут и сам замок на острове Мойдель.
Сумрачные дни были почти неотличимы от вечеров. В огромных каминах замка постоянно горел огонь, но и жаркому пламени не дано было изгнать из комнат вездесущую сырость. Обитатели Мойделя в неуклюжей теплой одежде из шерсти и меха походили на медведей.
А Корум и Ралина — представители двух столь сильно отличавшихся друг от друга народов — суровой зимы будто и не замечали. Они пели друг другу песни, писали простые и ясные сонеты, в которых воспевали глубину и страстность своей любви. Безумие охватило обоих — если, конечно, считать безумием то, что опровергало порой основополагающие законы их бытия. Но то было сладостное безумие.
И все-таки безумие.
Когда миновали самые сильные холода и шторма, а весна еще не решалась заявить о своем приближении; когда на скалах еще лежал снег, когда лишь изредка можно было услышать голоса птиц в серых небесах над черными прибрежными лесами, когда свинцовое море, за зиму исчерпав свою силу и ярость, устало плескалось близ утесов — именно в эту пору поздним зимним утром среди голых деревьев на берегу были замечены странные мабдены верхом на косматых низкорослых лошадях. Изо рта у всадников валил пар, кони спотыкались на промерзшей, покрытой ледком земле, позванивала упряжь, громыхали военные доспехи…
Первым конных мабденов заметил Белдан, выйдя утром на крепостную стену немного поразмяться.
Белдан был тем самым юношей, что спас Корума, когда тот тонул в море. Увидев на берегу чужаков, он поспешил назад и с грохотом спускался по лестнице, когда какой-то человек со смехом преградил ему путь.
— Спешишь обрести уединение, Белдан? Его не внизу надо искать, а наверху!
— Я спешил к тебе, принц Корум! Я только что видел их со стены! Очень большое войско, по-моему!
Лицо Корума словно туча закрыла; множество мыслей одновременно пронеслось у него в голове.
— А чье это войско, ты не разглядел? Это мабдены?
— Да. По-моему, это те лесные варвары, что владеют мохнатыми лошадками.
— Из-за их набегов, кажется, и было основано маркграфство?
— Верно, но они нас не беспокоили уже лет сто.
Корум мрачно улыбнулся.
— Похоже, все рано или поздно оказываются жертвами собственного неведения… Неведение и благодушие погубило вадхагов, Белдан! Скажи, сможем ли мы защитить замок?
— Сможем, если войско все-таки не слишком большое. Может, мне показалось… Вообще-то эти варвары вечно враждуют между собой, так что в их отрядах редко больше двух-трех десятков воинов.
— А сколь велик был этот отряд? Как тебе кажется?
Белдан удрученно покачал головой.
— Боюсь, на этот раз их там гораздо больше, принц.
— В таком случае скорее поднимай всех, кто может держать оружие. А как насчет ваших летучих тварей?
— У них зимой спячка. Их сейчас ничем не разбудишь.
— Ладно… Как вы обычно обороняетесь?
Белдан прикусил губу.
— Ну? Каковы основные приемы?
— Да, в общем-то, и говорить не о чем… В замке уже давно никому не приходилось даже думать об обороне… Варвары всегда боялись могущественного Ливм-ан-Эш и стали бояться еще больше после того, как наши земли начали таинственным образом исчезать в морской дали. Ну мы и полагались на этот их страх…
— Все ясно. Ты пока что делай все, что в твоих силах, друг Белдан, а я вскоре к тебе присоединюсь, только сперва сам взгляну на это войско. В конце концов, намерения у них могут быть и совсем не воинственные.
Белдан помчался вниз, а Корум поспешил наверх и, открыв дверь, вышел на смотровую площадку сторожевой башни.
Он видел, что начался отлив, и вскоре из воды выступит та естественная перемычка, что соединяет остров с берегом. Ледяное море отливало сталью, а берег казался совершенно бесцветным. На берегу были воины — лохматые мабдены на своих лохматых пони.