Заметив его удивление, Длинный сказал:
— Не беспокойтесь, синьор Чезарини, вы только подумайте, куда нужно ехать.
Чезарини подумал об одном магазине, где ему часто случалось находить нужные книги. «Альбатрос» вздрогнул и помчался по улицам, подлетая к светофорам точно на зеленый свет. Через несколько минут они были на месте.
Затем пришельцы побывали еще в двух магазинах и заполнили книгами багажник и свободное место в салоне.
Когда «альбатрос» наконец остановился в тихом переулке, оставалось еще ровно десять минут… до чего? Этого Чезарини не знал.
Длинный тотчас же ответил:
— В оставшееся время я попытаюсь объяснить вам, синьор Чезарини, то, что успею или сумею. В соответствии с вашими представлениями наш мир находится так далеко отсюда, что я затрудняюсь даже приблизительно обозначить его местоположение. Однако для нас это расстояние не так уж и велико, если использовать некоторые особые свойства того, что вы именуете пространством-временем… ну нечто наподобие туннелей в этой субстанции. Но этими туннелями можно воспользоваться только в определенное время и на определенный срок. Например, следующее наше прибытие к вам может осуществиться примерно через двадцать ваших лет. Впрочем, времени у нас остается совсем немного, а мне хотелось бы отблагодарить вас за вашу неоценимую помощь…
Длинный сосредоточенно наморщил лоб.
— Я пребываю в затруднении… Ничто из того, что имеется у нас с собой, не годится для употребления в вашем мире, между нами так мало общего. Хотя…
Он принялся лихорадочно рыться в карманах и наконец нашел то, что искал, — блестящий чечевице-образный предмет, напоминающий карманные часы.
— Вот это часы, которые отсчитывают локальное время каждого индивидуума, представляющее собой элемент коллективного времени всей системы. По-моему, ваши древние предки знали о его существовании и называли его фатум. Наш способ использования данного механизма для вас не годится, но вы можете воспользоваться им следующим образом: если вы предвидите нежелательное для вас событие, то можете отложить его на будущее вместе с тем промежутком времени, который оно должно занимать. Для того чтобы ваше желание, или, точнее, нежелание, осуществилось, необходимо и достаточно, чтобы оно не задело существенным образом локальных времен других индивидуумов и не повлияло на коллективное время вашей системы. Например, вы не сможете отсрочить время вашего скончания ценой скончания другого индивидуума, ибо ваше локальное время отчасти детерминируется временами других индивидуумов. Причем это никоим образом не будет выглядеть чудом! Чудес не бывает даже в нашем мире, хотя многое вам представилось бы там чудесным! Но имейте в виду: ваше существование лимитировано. И когда до вашего скончания останется ровно столько времени, сколько вы отложили, механизм выключится, и все отложенные события произойдут одно за другим. Это будет для вас неожиданно, ибо вам неизвестна дата вашего скончания. Имеется и еще один элемент неожиданности. С вами не обязательно произойдут именно те события, которые вы отложили. За время, прошедшее с момента отсрочки события, обстоятельства, послужившие его причиной, могут измениться, а следовательно, может измениться и само событие. Неблагоприятное может превратиться в благоприятное, и, наоборот, не изменится только время, занимаемое событием.
— Боюсь, что, если я буду пользоваться этими часами, мои предсмертные дни окажутся несколько перенасыщенными событиями, — мрачно заметил Чезарини.
— Именно, именно так| — подхватил Длинный. — Но не хотели бы вы еще о чем-нибудь спросить на прощание?
— Хочу. Как пользоваться этими часами?
— О, тысяча извинений! Вот этой красной кнопкой вы их включаете, а черной выключаете. Берите! А сейчас я вынужден просить вас покинуть наше транспортное средство. До свидания, — торопливо проговорил Длинный, чуть ли не выталкивая социолога из машины.
Чезарини остановился на тротуаре посмотреть, что произойдет. Сперва «альбатрос» с двумя пассажирами не двигался с места. Вдруг его контуры затуманились, и он начал расплываться, точно кусок сахара в стакане чаю. Миг — и на месте автомобиля взвился бесшумный вихрь, переливающийся всеми цветами спектра.
Придя домой, Чезарини принялся разглядывать часы. С одной стороны их, там, где корпус был прозрачен, виднелись три стрелки две центральные — красная и черная, и еще черная, поменьше, на отдельном циферблате. По краям циферблатов были нанесены непонятные знаки.
Чезарини положил часы на стол и долго смотрел на них, прежде чем решился нажать красную кнопку. Все три стрелки на мгновение пришли в движение и снова замерли.
Он огляделся вокруг, прислушался — ничто не изменилось ни вовне, ни внутри его. Поднес часы к уху — они работали бесшумно, если работали вообще. В конце концов он опять нажал красную кнопку и оставил часы в покое.
Буркнич замолчал и закурил сигарету. Мериди спросил:
— Ну и пользовался ваш приятель этими часами?
— Пользовался или думал, что пользуется, и это, как я считаю, послужило причиной его преждевременной смерти. Чезарини и верил, и не верил в эти часы. Во всяком случае, он их уже не выключал и всюду таскал с собой.
Первый случай представился ему, когда однажды ночью он ехал по извилистой горной дороге со скоростью, которая привела бы в ярость любого полицейского. Неожиданно прямо перед ним из тумана возник огромный фургон. За считанные секунды до столкновения Чезарини взмолился: «Господи! Я не хочу, сделай так, чтобы это меня миновало!»
В следующее мгновение фургон кувыркался по откосу, а потрясенный социолог миновал поворот и остановил машину.
Только через несколько дней он смог спокойно обдумать происшедшее.
Что ж, пришелец предупреждал, что его желания будут исполняться лишь в том случае, если они не повлияют на судьбы других людей. С другой стороны, он мог врезаться в фургон, а мог и не врезаться, и спасение его можно было действительно объяснить самыми естественными причинами.
Вдруг социолога осенило: а что, если посмотреть на часы? Оказалось, красная стрелка сдвинулась на маленькую, но вполне заметную долю окружности.
Прошло больше года. Чезарини стукнуло тридцать пять, и он решил жениться на миловидной и богатой девушке.
За день до свадьбы, на приеме у родителей невесты, наблюдая, как ведет себя девушка, Чезарини пришел к выводу, что она безнадежно глупа, и пожелал, чтобы свадьба не состоялась.
Вернувшись домой, он обнаружил у себя на столе конверт. В нем находились настолько любопытные сведения о невесте, что скандал становился неизбежным.
Чезарини не был излишне щепетилен в вопросах морали и согласился замять скандал за приличную сумму. И вновь красная стрелка передвинулась по циферблату.
Бывали и другие подобные случаи, о которых он мне рассказывал, был ряд и таких, о которых он умалчивал. Все они характеризовались тем, что в них не было ничего сверхъестественного или даже просто странного.
Шли годы. Мой друг всерьез занялся политикой, неоднократно влезал в разные рискованные авантюры и всегда выходил сухим из воды. И казалось, невероятное везение не только не радует его, но, напротив, беспокоит. У меня сложилось впечатление, что он жутко боится, что лимит его отсроченного времени истекает и близится срок расплаты.
Наконец грянул гром.
Чезарини не оставил науки, и его книги всегда были сенсационны: он имел доступ к источникам всей необходимой информации. На сенсации-то он и погорел: в одной статье он невольно разгласил сведения о платежеспособности нашего государства. Началось следствие, выяснилось, что Чезарини получил взятку от фирмы «Люпусэст» и что ему грозят несколько лет тюремного заключения. Когда я зашел к нему за несколько дней до суда, он показал мне часы, на которых подвижная красная стрелка совместилась с неподвижной черной, и сказал:
— По-моему, тот тип говорил правду — эта штуковина больше не действует. Но я боюсь не тюрьмы, а того, что эта неудача лишь первая в цепи тех несчастий и бед, которые я откладывал в течение почти двадцати лет. И я боюсь, что теперь они все сразу обрушатся на меня.
Я принялся разубеждать его, доказывая, что он никогда не мог быть уверен в том, что его удачи — следствие действия механизма, а не собственной его необыкновенно» везучести. И потом, если даже допустить, что неблагоприятные события действительно откладывались, то за время, прошедшее с момента отсрочки, они могли, как говорил пришелец, превратиться и в более благоприятные…
— Так же как и в менее благоприятные, — угрюмо перебил Чезарини.
В принципе он был прав, и я не стал ему возражать. Покинул его я с неспокойной душой.
Беспокойство мое не было беспочвенным — На следующий день я узнал, что Чезарини застрелился.
— Так же как и в менее благоприятные, — угрюмо перебил Чезарини.
В принципе он был прав, и я не стал ему возражать. Покинул его я с неспокойной душой.
Беспокойство мое не было беспочвенным — На следующий день я узнал, что Чезарини застрелился.
Буркнич замолчал и достал новую сигарету.
— Если вы нас не дурачите, Стефано, остается предположить, что ваш друг был редким счастливчиком, а всю эту историю с часами вы выдумали шутки ради, — сказал Мериди.
Вместо ответа Буркнич вынул из кармана какой-то предмет.
— Я получил это по почте через три дня после его смерти.
Часы пошли по рукам и в конце концов вернулись к владельцу.
— Вы пробовали… пользоваться ими? — осторожно осведомился Мериди.
— Да. Результаты те же, что и у Чезарини.
— А как вы думаете, Стефано, что будет, если какое-то время использовать эту штуку, а потом передать другому лицу?
— А что должно измениться? Время течет независимо от того, есть у вас часы или нет.
— А вы не могли бы продемонстрировать нам их действие? Если это возможно, — спросил Боско.
Буркнич подумал и нажал на часах красную кнопку.
— Мне осточертела эта жара, — произнес он.
Стало так тихо, что все услыхали шелест вентилятора. Прошла минута — и вдруг оконные стекла звякнули от далекого удара грома.
Собеседники повернулись к окну. В той стороне, где за домами скрывалось море, медленно разрасталась лиловая туча.
— Вот и конец жары, — сказал Боско. — Жаль только, что никто из нас не посмотрел в окно пять минут назад. В данном случае жара кончилась для всех. А как могло бы это осуществиться для вас одного?
— Откуда я знаю? Может, меня пригласили бы поехать в Гренландию или умер бы дядюшка на Аляске, и мне пришлось бы лететь туда, чтобы вступить во владение наследством.
— Вы собираетесь пользоваться этими часами? — спросил Мериди.
— Нет, Джино, но, может, вы захотите попробовать?
— Нет уж, спасибо! — воскликнул Мериди.
— Ну что ж, тогда я пошел. Я сегодня пешком и хотел бы добраться домой до начала дождя. До свидания!
Буркнич спрятал часы, нахлобучил свою панаму с обвислыми полями и вышел.
Когда дверь за ним закрылась, Боско задумчиво произнес:
— А ведь он так и не сказал, зачем приходил.
Артур Кларк КАССЕТА БЕССМЕРТИЯ
Проверка — раз, два, три, четыре, пять…
Говорит Эванс. Буду записывать себя на магнитную пленку, пока хватит времени. Кассета рассчитана на два часа, но я сомневаюсь, что сумею использовать ее всю…
Эта фотография преследовала меня всю мою жизнь; сейчас, хотя и слишком поздно, я понял почему. Много лет я не видел ее, однако стоит мне закрыть глаза, как вмиг передо мной открывается столь же враждебный и столько же прекрасный ландшафт, как этот. Пять человек среди снегов Антарктиды стоят перед фотоаппаратом. Пятьдесят миллионов миль ближе к солнцу. Семьдесят два года назад. Даже громоздкой меховой одежде не скрыть их поражения. Смерть уже тронула их лица.
Нас было пятеро, и мы тоже сделали групповой снимок. Все же остальное было по-другому. Мы улыбались, веселые и уверенные. Наша фотография появилась на экранах Земли через десять минут. А тогда прошли месяцы, прежде чем обнаружили их фотоаппарат и доставили людям.
К тому же мы умираем в таком комфорте, какого Роберт Скотт и представить себе не мог стоя в 1912 году на Южном полюсе.
Прошло два часа. Точное время начну давать по мере необходимости. Все события, происшедшие с нами, зафиксированы в вахтенном журнале. Теперь о них знает весь мир. Пожалуй. я повторяю их, чтобы успокоиться и подготовить себя к неизбежному.
Самое большее через сутки кончится запас кислорода. И у меня останется на выбор три классических варианта. Можно дать накопиться углекислому газу, и я просто потеряю сознание. Можно разгерметизировать скафандр, и Марс сам сделает свое дело минуты за две. А можно проглотить одну таблетку из медицинского пакета.
Накопление углекислого газа… Говорят, это совсем легко — ты словно засыпаешь. К несчастью, это ассоциируется у меня с кошмаром номер один: я читал, как умирали моряки на подлодках во второй мировой войне.
Прибегнуть к самому быстрому способу? В вакууме сознание теряешь уже через десять секунд. Я знаю, это не больно. Но мысль о том, что придется дышать чем-то несуществующим, ввергает меня во второй кошмар: я так никогда и не забыл, как чуть не погиб однажды в Карибском море, еще мальчишкой, ныряя к лежащему на двадцатиметровой глубине затонувшему кораблю. Поэтому я знаю, что буду чувствовать, когда начну дышать морозной дымкой почти полного вакуума, тем, что на Марсе зовется атмосферой. Нет уж, спасибо.
А что плохого в яде? Вещество, которым нас снабдили, действует мгновенно. Но все мои инстинкты против яда, даже если больше нечего выбирать. Был ли яд у Скотта? Сомневаюсь. А если и был, уверен, он бы им не воспользовался.
Эту запись воспроизводить я не собираюсь. Но какая-то польза для меня в сказанном была, хотя я в этом и не уверен…
Радио только что передало сообщение с Земли: прохождение начнется через два часа. Как будто я способен забыть — ведь оно будет единственным в течение следующих ста лет. Нечасто случается так, чтобы Солнце, Земля и Марс выстраивались в одну линеечку: последний раз это произошло в 1905 году.
Пора проверить телескоп и аппаратуру синхронизации.
Думаю, самым неприятным было наблюдать, как «Олимп», стартовав с Фобоса, направился обратно к Земле. Хотя мы давно уже понимали, что ничего нельзя было сделать, однако лишь теперь мы по-настоящему осознали, что из пятнадцати человек, отправившихся на Марс, домой вернутся десять. И миллионы люден там, на Земле, никак не хотели поверить в то, что «Олимп» не может опуститься на какие-то четыре тысячи миль, чтобы подобрать нас. Администрацию космических полетов атаковали самыми невероятными проектами нашего спасения; да и мы чего только не придумывали. Но, когда вечная мерзлота под третьей посадочной опорой подалась и «Пегас»! опрокинулся, все стало ясно. Чудо еще, что корабль не взорвался, когда прорвало топливный бак.
За те несколько последних секунд перед стартом «Олимпа» мы забыли
о своем безвыходном положении. Мы будто находились на борту корабля, желая, чтобы тяга плавно нарастала, отрывая «Олимп» с гравитационного поля Фобоса по направлению к Солнцу. Мы слышали, как командир корабля произнес: «Зажигание». Произошла короткая вспышка интерференции, и все. Никакого огненного столба. «Зажигание» — это из старого космического словаря, пережиток прежней химической технологии. Взлет с помощью горячего водорода совершенно невидим; жаль, но нам никогда больше не придется увидеть великолепия стартов космических ракет Королева или «Сатурнов».
Затем командир произнес: «Прощай, Пегас», и радиопередатчик выключился. Разумеется, говорить: «Желаем удачи» — не имело смысла. Все было предрешено.
Только что мысленно произнес слово «удача». Что ж, с командой из десяти человек «Олимп» избавился от трети груза и стал легче на несколько тонн. Теперь он сумеет попасть домой на месяц раньше намеченного срока.
А за месяц могло бы произойти много неприятностей; возможно, именно мы спасли экспедицию. Естественно, мы никогда об этом не узнаем, но думать так было приятно.
Все время я слушаю музыку. У нас есть прекрасный набор музыкальных произведений. Сейчас звучат вариации на темы Паганини Рахманинова, но надо выключать и приступать к работе.
Осталось всего пять минут; оборудование в отличном состоянии. Телескоп направлен на Солнце, аппарат видеозаписи находится под рукой, работает счетчик точного времени.
Точность наблюдений целиком зависит от моего умения. Своей работой я обязан товарищам. Они отдали мне свой кислород, чтобы я успел сделать все, что необходимо. Надеюсь, вы будете это помнить через 100 или 1000 лет.
Осталась минута; начинаю работать. Для регистрации: год — 1984-й, месяц — май, день — одиннадцатый. Эфемеридное время — приближается к четырем часам тридцати минутам… есть.
До контакта — полминуты; включаю видеозапись и синхронизатор на полную скорость. Только что еще раз проверил угловое положение телескопа, чтобы наверняка смотреть на нужную точку солнечного лимба. Усиление — 500, изображение исключительно устойчивое, несмотря на незначительную высоту над горизонтом.
Четыре тридцать две. В любой момент есть…
Вот… вот она! Едва верю! Малюсенькая черная зарубка на солнечной кромке растет, растет, растет.
Привет тебе. Земля. Посмотри вверх на меня, на самую яркую звезду в своем полночном небе, прямо над головой.