– Но ты смогла. Они ничего не добились от тебя. Даже и сагон не добился...
– Откуда ты знаешь... я сама не знаю, чего он добился. И чего вообще добивался.
– Если бы он получил сведения, первым делом арестовали бы меня и Иволгу. Обезвредили хотя бы мину в закладочном цехе, которую положила ты – помнишь? Ты молчала, Иль. Двадцать семь дней.
– Но Арнис... – Ильгет озадаченно замолчала, потом сказала, – я помню про психоблокировку. Ведь я же и не могла ничего сказать! Я ничего не помнила.
– Господи, Иль, да ломают эту блокировку, болью и наркотиками, за пару дней ломают. Твоего напарника – который тебе мину передал – за сутки сломали, а ведь и у него стоял блок. Ладно, он кроме тебя и еще одного парня не знал никого. А тот успел смыться вовремя. Ее, эту блокировку разработали тогда, когда еще методов современных не было.
– Я ничего не помню, – прошептала она, – ничего. Что со мной сделали?
– Иль, ты только не напрягайся. Все хорошо ведь. Теперь уже все хорошо. Ты потом все поймешь. Это не от сознания твоего зависит, от другого... Теперь все будет хорошо. Ты закрой глазки, хорошо, милая? Закрой, поспи. Ты устала уже.
Ильгет действительно устала. Закрыв глаза, она медленно проваливалась в сон.
Ильгет просыпалась редко. И стоило ей открыть глаза – она видела рядом Арниса. Изредка – Иволгу или Мирана. В основном – Арниса. Он поил ее, ухаживал за ней. Боли никакой не было, и все было прекрасно. Ильгет быстро засыпала снова, ей было тяжело долго бодрствовать.
Незаметно наступил срок второй операции, Ильгет подсадили на место ампутированных почек новые, выращенные из своих клеток. Организм постепенно приходил в норму. Начиналось выздоровление.
Вскоре Ильгет начала есть. И теперь она уже не так много спала. Миран разрешил ей уроки линкоса. Очень короткие вначале. Беда в том, что кроме Арниса и Иволги, Ильгет никого не понимала здесь, и сам врач мог с ней общаться только через транслятор. Арнис надевал ей на голову мнемоизлучатель-обруч, вначале только на три минуты, потом на пять, на десять, сами уроки шли на мониторе, который устанавливали над кроватью. Ильгет впервые училась с мнемоизлучателем, мгновенно запоминая все, что слышала и видела. Вторая часть урока, чуть более длительная, была посвящена применению выученного на практике. Вскоре Ильгет уже могла довольно сносно объясняться на линкосе, хотя с Арнисом они все еще предпочитали лонгинский.
Ильгет проснулась, когда яркое солнце уже залило комнату. Боли нет. Хорошо. Очень хорошо.
Арниса почему-то нет рядом. Наверное, вышел куда-нибудь, да это неважно. Ильгет ничего не нужно. Все хорошо. Ночью у нее был приступ странной боли. Уже не первый раз. Даже сквозь атен.
Неважно. Теперь уже все равно. И удивительно четко голова работает. Как будто все прояснилось вокруг. Хочется хотя бы голову поднять, осмотреться. Ведь я на Квирине, вдруг подумала Ильгет. Никогда не думала, что попаду на Квирин. Даже просто посмотреть – и то казалось почти нереальным.
Впрочем, я пока ничего и не вижу. Потолок – ну, необычный, конечно, из каких-то продольных реек, но уж ничего такого супер... Стены. Монитор. Кровать. Конечно, на Ярне другие больницы, многое отличается.
А что со мной, вдруг подумала Ильгет. Как я лежала все это время? Как растение... боль, питье, еда, выделение. Ничто другое просто не доходит до сознания. А ведь надо как-то жить дальше... Насколько меня изуродовали? Смогу ли я ходить когда-нибудь? Наверное, да, они что-то такое говорили... Ильгет скосила глаза, пытаясь увидеть свое тело. Руки лежали на каких-то возвышениях. Что бы это значило? Руки переломаны в нескольких местах, это понятно... Переломы заживают. Ильгет чуть подвинула голову и увидела.
Свою правую руку. На правой руке не было пальцев.
Она задохнулась. Как это может быть? Она чувствовала пальцы, они даже побаливали. Впрочем да, так это и бывает, фантомные боли или что-то в этом роде. Одна фаланга от среднего, вроде, сохранилась, а дальше и пясть изуродована, вырезана частично. А левая рука? Ильгет изогнулась в другую сторону. Левая рука выглядела не лучше.
Вот так, значит. Ну что ж, квиринцы ведь не боги, что поделаешь. Ильгет вдруг вспомнила, ЧТО сделали с ее пальцами. Сначала с ногтями, потом с пальцами. Ее затошнило даже сейчас, при одном воспоминании.
И хуже всего, что сознание никак не уходило.
Не надо об этом. Не надо вспоминать. Лучше думать, что же дальше будет. А что дальше... Надо учиться жить без пальцев. Ничего, подумала Ильгет. То, что я выжила – это просто невероятное чудо. Пальцы по сравнению с этим – мелочь. Все равно жаль. Что можно делать без пальцев? Кем работать? Меня и здоровую-то на работу не брали...
Дверь открылась. Арнис вошел. Улыбнулся Ильгет. Милый, хороший Арнис. Под глазами темные круги. Не даю я ему поспать по-человечески.
– Доброе утро, Иль.
– Доброе утро.
Он стал умывать Ильгет, менять подкладку.
– Что-то не так? – спросил он. Ильгет изо всех сил старалась не показать своего расстройства, глупо это и неблагодарно, расстраиваться теперь из-за пальцев. Но видно, он заметил.
– Нет, Арнис, все хорошо.
– Я же вижу, у тебя глаза какие-то... застывшие. Болит? Только честно.
– Нет, ничего не болит. Я... да ничего. Я из-за пальцев. Я ведь раньше не видела, что пальцев у меня нет.
Он задумчиво посмотрел на руки Ильгет.
– Ничего, – сказала она торопливо, – не обращай внимания. Я привыкну со временем. Живут же люди.. и без рук, без ног живут. Я знаю, пальцы нельзя было спасти.
– Да нет, Иль... Не надо тебе ни к чему привыкать. У тебя будут пальцы, – и видя вдруг вспыхнувшие надеждой глаза Ильгет, объяснил, – они вырастут просто. Мы умеем такие вещества синтезировать... на водорослях их получают, естественно, генетических измененных. Сейчас тебе их вводят. Вырастут у тебя пальцы. Почки вот уже выросли.
– Как в сказке, – тихо произнесла Ильгет, – ты думаешь, Арнис, я стану... как раньше?
– Конечно, теперь уже точно. Ты выздоровеешь, станешь еще сильнее и красивее, чем раньше. Мы с тобой будем верхом кататься... в море купаться. Плавать умеешь?
– Да.
– Будем купаться с тобой в море. Загорать. В лес сходим, на скалы полазаем. С гравипоясом будешь летать. Все будет, Иль.
– Даже не верится... я теперь такая развалина.
– Ничего, это бывает. Это пройдет. Ты что будешь на завтрак?
Ильгет подумала.
– Знаешь, вот такой салатик, кисленький...
– Ага, понял.
– И хлеб черный. И еще рыбное пюре.
– Хорошо. А пить? Чай?
Арнис подошел к терминалу, сделал заказ. Вернулся и сел к Ильгет. Положил руку ей на плечо.
– Но больше ничего не болит?
– Нет.
– Это следы от иголок, – сказал Арнис, – эти приступы... Мы еще не умеем такое лечить. Но это пройдет со временем. Следы болят.
– Подожди... от каких иголок?
– Ты не помнишь? Сагон втыкал. Ты же вся была в этих иглах.
– А, кажется, помню. Я помню только, как он одну иголку воткнул в плечо, а больше – ничего, – лицо Ильгет потемнело и напряглось, на лбу выступили бисеринки пота, глаза болезненно заблестели... Губы дрожали. Арнис спросил тихо.
– Иль, что там было? Что ты видела там?
– Понимаешь, – прошептала она, глаза ее блестели дико и бессознательно, – там было...
Нет, нельзя это рассказать.
Это не иголки были, это копья, раскаленные, и они жгли изнутри. Нельзя объяснить. Это и представить нельзя, пока не почувствуешь. Но это еще не самое худшее. Солнце... то есть пасть. Нет.
– Самое страшное, что там было... там не было ни вчера, ни завтра. Только сейчас. Все время. Вечность.
Она замолчала, тяжело дыша.
– Я не могу об этом сказать. Таких слов просто нет.
Арнис провел ладонью по ее лицу.
– Иль, не думай об этом. Прошу тебя, не думай. Милая моя, хорошая. Не вспоминай.
– Я боюсь... я очень боюсь. Это так страшно – когда только сейчас, и больше ничего. Я стараюсь не думать, но все равно лезет...
– Иль... но ты же вышла оттуда... Пойми. Потом все-таки существует. Есть прошлое, настоящее и будущее. Как ты смогла оттуда выйти? Вспомни... Ты бы могла и не выйти оттуда, многие там остаются и сходят с ума. Вспомни, Иль! Должно быть что-то.
Ильгет долго молчала, тяжело дыша, в глазах застыла безысходность.
Вспоминать было тяжело. До конца она не могла себе это позволить. Если вспомнить все, до конца, то свалишься в безумие. Что-то было? Ей сейчас казалось, что да. Левая ладонь. Изуродованная и распухшая уже до того, что и болеть перестала. Левой ладони кто-то касался. Это был свет и прощение. Тогда она почти не заметила это, а вот сейчас вспомнила. Или это она придумала? Нет, вроде, было...
– Я поняла... я ведь не была там до конца. Меня все время кто-то держал за руку.
Арнис кивнул, взял ее лицо в ладони, погладил по голове.
– А потом он меня и вытащил оттуда, – шепотом закончила Ильгет.
– Милая, все хорошо... – так же тихо ответил Арнис, – ты же видишь, все хорошо, у сагона нет над тобой власти. Тебе нечего бояться, родная моя.
Ильгет ежедневно занималась с Сантой, психотерапевтом с Дэки, работавшей вообще-то в специальном санатории, где лечились эстарги после разнообразных психических воздействий – не только сагонских, гадости в Космосе и без сагонов хватает, и психотронное оружие есть (запрещенное в Федерации), да и просто разные ломающие психику события...
Оказывается, после действия психоблокировки тоже требовалось специальное восстановление. Ильгет и пережила этот метод в действии, как оглушающий удар. Сейчас Арнис и Иволга потихоньку рассказывали ей обо всем забытом. «А помнишь, как мы сидели с тобой? А рецепт я тебе дала... ты готовила это печенье?», «А помнишь мои записки?», «А помнишь...»
А после общения с сагоном ни один психотерапевт не поможет. Есть вещи, сказал Арнис, которые человек должен преодолеть сам. И только сам.
Арнис как-то привел к ней священника своей церкви, прихода Святого Квиринуса, отца Маркуса. Отец Маркус, собственно, уже был у Ильгет, в самом начале, сразу после операции. Но Ильгет почти не заметила ни его, ни соборования, она была слишком слаба. Теперь же они поговорили наедине, почти не прибегая к услугам транслятора, Ильгет уже хорошо говорила на линкосе (и это ее безмерно удивляло... то, что на этом совершенно чужом языке она могла выразить любую мысль так же легко, как на лонгинском. Хотя чего-то все равно не хватало – ассоциаций, наверное, знания литературы, практики).
Ильгет исповедалась, отец Маркус причастил ее.
Вскоре Арнис принес и надел ей на шею маленький скромный серебряный крестик с распятием.
Пальцы действительно начали расти, как хвост у ящерицы, под действием эмбриональных факторов роста и ускорителей регенерации. Ильгет все это безмерно удивляло. Миран рассказывал, что на самой заре заместительной хирургии – так это называлось – людям пересаживали клонированные органы эмбрионов, полученных из собственных клеток. Для этого приходилось убивать клонированных детей. Но так никогда не делали на Квирине, поскольку наука здесь управляется, как и все остальное, Этическим Сводом. Так не делали и на Эдоли. Но получать с помощью измененных водорослей эмбриональные факторы роста – научились, хоть для этого и потребовалось время. Теперь собственно трансплантология отмерла, поскольку все новые органы можно выращивать непосредственно на теле пациента.
Арнис все это время жил в больнице. Это, собственно, самая обычная практика на Квирине, кто-то из родственников или друзей ухаживает за раненым и на это время переселяется в больницу. Для этого в палате стояла и вторая койка, и шкафчик.
Ильгет, немного придя в себя, начала удивляться этому.
– Но... у тебя же есть свои дела. Работа...
– Ну, моя работа сейчас кончена. Я могу отдохнуть. Мне в патруль через три месяца, а пока...
– Но Арнис... вот именно, тебе отдыхать надо. Здесь же какой-то медперсонал есть.
– Есть, но... тебе неприятно, что я с тобой?
– Мне очень, очень приятно, – сказала Ильгет, – ты даже не представляешь, как... Но я просто не знаю... мне неудобно. Я тебе очень благодарна, ты столько для меня делаешь.
– А ты сколько для меня сделала? И для Иволги, и для всех нас? И главное – какой ценой? – тихо спросил Арнис. И помолчав, добавил.
– У нас так принято, Иль. У тебя же, кроме нас с Иволгой, на Квирине нет ни родных, ни друзей.
По мере выздоровления Ильгет начали посещать тревожные мысли о будущем.
Когда пальцы были восстановлены, она сразу поверила, что выздоровеет. Это было так наглядно – новые, гладкие и чистые, как у младенца, пальчики. Еще у нее смещены позвонки, не восстановлены хрящи, внутренние органы еще не в порядке, аритмия, не зажили переломы. Но она уже знала, что все это пройдет. Она встанет на ноги. Станет такой же, как раньше.
Такой же – ни на что не годной никчемностью. Только теперь уже на Квирине. Еще хуже. Здесь у нее даже нет надежды поступить в какой-нибудь университет (или что тут у них?) Квирин настолько по научно-техническому уровню выше Ярны, что Ильгет никогда, никогда не сможет выполнять здесь хоть какую-нибудь работу...
Да и есть ли здесь простые профессии, доступные любой домохозяйке? Ильгет была поражена, например, когда окончательно осознала, что в больнице НЕТ медсестер. Не говоря о санитарках. Ни одной. Были, правда, практиканты – все обучение будущих врачей строилось на практике.
При этом уход за больными далеко не всегда осуществляли родственники. Нет, здесь все было устроено иначе. К больному прикреплялся лечащий и ведущий его врач, и этот врач постоянно находился в палате (как Арнис), и он же ухаживал за больным – при наличии автоматики это было вовсе не трудно и не отнимало много времени. Но он же и осуществлял лечение, причем всестороннее, и операции делал, и диагностировал, и назначал препараты, и сам же давал их с ложечки или вводил. Во всем этом не было ничего невероятного, тем более, что на одного врача приходилось одновременно не более трех-четырех пациентов (а если тяжелый – то один). Позже, когда Арнис стал уходить домой на ночь, Миран частенько с утра сам выполнял все процедуры для Ильгет (мытье, кормление, физиотерапия). Иногда ему помогала ученица – будущий врач, смугленькая молодая Эрлис.
Но в этом было что-то и пугающее. Если здесь, в больнице, вообще нет людей, выполняющих простые механические функции, это говорит о том, что и в обществе такие функции уже почти никто не выполняет. Так кем же и как устроится в этой жизни Ильгет?
Вернуться на Ярну? А может быть, ей и вовсе не разрешат здесь жить, вернут на Родину. Но ведь там ее сразу убьют. Ведь с сагонами на Ярне еще далеко не покончено. Да нет, разрешат, конечно. Арнис говорил, что на Квирине много эмигрантов. Это здесь в порядке вещей. Но что она будет здесь делать? Как зарабатывать на жизнь? Ведь и мужа нет... Какие-нибудь социальные пособия? Всю жизнь? Учиться – она, может, и смогла бы, голова ясная, память хорошая, но ведь ее никуда не примут, наверняка ярнийское образование здесь вообще ничего не значит.
И муж... Что там с Питой? Могли быть неприятности из-за меня. Только сейчас Ильгет стала понимать, что по-правильному решение бороться с сагонами нельзя было принимать в одиночку. Ведь Пите тоже из-за нее могло достаться.
Хотя, вспоминая последние его слова, Ильгет все же думала, что Пита выкрутится. Ну и правильно – пусть разведется, главное, чтобы он остался жив. Чтобы с ним ничего не случилось.
– Иль, ты что-то грустная. Болит что-нибудь?
– Да нет, Арнис. Все хорошо.
Он сел рядом с ней, провел ладонью по лицу.
– Вспоминаешь? Не надо...
– Да нет, я просто так... да не грустная я, Арнис. Я просто думаю.
– О чем?
– Думаю, как я жить буду, когда встану. Ведь и на Ярне я не могла никуда устроиться... как на жизнь зарабатывать.
Арнис внимательно посмотрел на нее.
– Иль, ты еще такая слабенькая... Еле шевелишься, а туда же... о карьере задумалась.
– Но ведь я встану? Ты говорил, я буду здоровой.
– Да, конечно, ты будешь здоровой. Не думай об этом, Иль. Поверь, на Квирине ты обязательно найдешь себе место. У нас не бывает безработных. У нас даже такого слова нет.
– А как же... ведь я ничего не знаю, не умею. Меня и учиться не возьмут.
– Это все у нас давно отработано, Иль. Существует эмигрантский минимум. Ну так же, как для школьников образовательный минимум, они его в 15 лет сдают. Эмигрантский попроще. Год тебе будут платить деньги, чтобы ты училась. За год выучить все, что нужно – нечего делать. Впрочем, тебе будут и дольше платить, мы тебя оформили через Военную Службу, у тебя уже сейчас на счету деньги лежат. Когда сдашь эмигрантский минимум, можешь выбирать любую профессию. Все, что хочешь. Хоть лингвистом, как ты была, хоть пилотом. У нас все можно. Но ты не торопись, Иль. Тебе сейчас в первую очередь о здоровье нужно думать.
– Ты сказал – пилотом, – произнесла Ильгет с замиранием сердца, – я не ослышалась?
– Конечно. Эстаргом быть – на Квирине нет ничего лучше, ничего почетнее. Хочешь летать – сколько угодно!
– Я тебе говорила, что в детстве мечтала стать летчицей?
– Ага, говорила. Но я думал, что у тебя тяги к романтике поубавилось...
– Ну, сейчас, может быть, и не хочется, но вот в принципе... неужели даже это мне может быть доступно? Да нет, Арнис... нереально это. Понятно, что в первую очередь берут мужчин, молодых, после школы, рожденных на Квирине... мне не стать пилотом.
– Стать, Ильгет. Все можно. Нет у нас никакого конкурса, никаких экзаменов. Минимум сдашь – и ищи себе наставника. Лишних пилотов быть не может, их всегда не хватает. Чем больше, тем лучше...
– Господи! Как в сказке, – произнесла Ильгет слабым голосом. Арнис посмотрел на нее, улыбнулся, покачал головой. Пилот...
– Если ты всерьез думаешь о своем будущем, Иль... хотя я бы сказал, что рано еще. Но если ты все равно об этом думаешь... Знаешь, я бы познакомил тебя с одним человеком.