– Почему не хватает? Вот у нас на Ярне, говорят, перенаселение.
– Ерунда это, Иль... Мы ведь в Космосе живем, места для жизни – сколько угодно. Квирин уже четыре колонии основал, это только Квирин... Но у нас и на самой планете народу немного, ведь война была всего-то полвека назад. И потом, у нас, знаешь, не все удерживаются...
Бледное и узкое лицо, ямочка на щеке, улыбка. Ласковый взгляд. Белая наволочка и желтоватая, неровно окрашенная стена, казенный больничный запах. Вечер – и тусклый свет в палате, шуточки Антолика.
Красивые руки у него. Это очень важно – какие руки. А эти длинные, тонкие пальцы, нервные и гибкие, но кажется, очень сильные, и когда они касаются случайно руки Ильгет, хочется их задержать.
.. – Я тебе еще не надоела?
– Ну что ты! Я так рад, что ты приходишь.
– Я тебе вот еще книг принесла... ты так быстро читаешь!
– У нас этому учат... Спасибо! О, я вижу, ты опять чего-то вкусненького...
– Ну да, тебе же понравились крендельки. Я опять испекла.
– Иль, ты так замечательно готовишь... Ты чего?
Ильгет растерянно смотрела в пол и не отвечала. Потом посмотрела на Арниса.
– Ты знаешь, я первый раз в жизни слышу, что хорошо готовлю.
– На улице, вроде, уже зима наступает... холодно?
– Сегодня первые снежинки полетели.
Тусклое слепое окно. Ильгет поймала себя на том, что почти не слышит того, что говорит Арнис. Он рассказывает что-то о Квирине. Да... там очень хорошо, наверное, как в сказке. А за окном уже действительно снег.
– А кем же ты стала, Иль?
– А я никем не стала. Пошла на лингвистику, к языкам у меня способности. Но не закончила... так получилось.
– Языки – это тоже хорошо, интересно. А я вот туп... с мнемоизлучателем, и то не могу нормально выучить.
– Ну наш-то язык ты отлично знаешь.
– Я много времени на него потратил. Нет, Иль, я тупой ско, ни к чему не способный. Я и в музыке дуб, и творчеством никаким не занимаюсь особо, разве что социологией немного увлекаюсь...
– Творчеством? – тонкие, прямые брови Ильке взлетели вверх.
– Ну да... я имею в виду – там сочинять что-нибудь...
– А я сочиняю, – тихо сказала Ильке. Она смотрела в пол и говорила быстро и тихо, будто стесняясь.
– Я стихи сочиняю. И прозу тоже... иногда.
– Как здорово, – сказал Арнис, – почитай мне какие-нибудь свои стихи, а?
– Как, – Ильгет обернулась на опустевшую уже койку Антолика, – вот прямо так... почитать?
– Да, а что такого?
– Не знаю. Я как-то... никогда...
– Да ладно, не стесняйся. Ну почитай правда! – попросил Арнис.
– Я даже не знаю, что...
– Ну последнее...
– Последнее... Только оно непонятно о чем. Я сама не знаю.
– Это неважно, Иль.
Она читала сдавленным тихим голосом, интонируя по-детски, как школьница.
Звенящий лес, на всходе день,
Ложится золотой рассвет
На сосны, и опять нам лень
Включать кукушкин счетчик лет.
Кукушка! Песенка твоя
Легка, как девичья слеза.
Мы от кукушкина гнезда
Летим до близкого жилья.
И здесь – ослиный перекрик,
Там – соловьиный перепев,
Здесь – грай ворон и волчий рык,
А там – весна и шум дерев.
До чистых вод, до царских врат
Дойдем ли? Все равно, когда -
Сегодня ль, завтра помирать.
Кукушка! Не считай года!
Арнис замер и молчал. Долго. Потом сказал.
– Чудесно, Ильгет! Я даже не думал, – он снова замолчал. Потом, словно подбирая слова, сказал, – Я не понимаю, откуда ты это... Почему ты это знаешь? Мне кажется, что это обо мне. О нас... о моей жизни, словом. Откуда тебе-то знать все это?
Он помолчал, потом улыбнулся.
– Ты не удивляйся, что я молчу. Это я по привычке. Просто у нас на Квирине такой обычай, мы никогда не аплодируем, а просто молчим. Чем глубже молчание, и чем дольше оно длится, тем, значит, выше оценка. Если бы я не сообразил, что ты этого не знаешь и можешь обидеться, я бы целый час молчал и переваривал. Слушай, а в написанном виде ты мне не дашь этот стих? И заодно другие тоже?
– Конечно...
– И прозу...
– Принести?
– Да, пожалуйста! – попросил Арнис, – мне кажется, это должно быть так здорово!
Ильгет поднялась к себе в квартиру – прекрасную трехкомнатную квартиру, не слишком чистую и уютную, но обставленную дорогой мебелью. Пита много зарабатывал в последнее время. Деньги девать-то некуда. Разве что накопить на полет, посмотреть другие миры – но Пита не хочет. Да и действительно, что там делать, на этих мирах, везде одно и то же.
Пита, как обычно, сидел в кабинете, видимо, слышал, как хлопнула дверь, но к супруге не вышел. Ильгет проскользнула на кухню. Пора и ужин готовить... надо же было так засидеться. Хотела сегодня еще белье догладить. Ничего, неважно, завтра успею.
Скоро спасатели заберут Арниса. Конечно, для него это хорошо, а для меня... я больше никогда не смогу хоть чуть-чуть прикоснуться к тому дивному большому миру. И как это люди в нем живут – счастливые...
Ильгет начала чистить картошку. Надо выбросить все эти мысли из головы. О Космосе, о Квирине, о полетах...
Мне уже двадцать четыре. Не девочка. Надо думать о том, что есть здесь и сейчас. О жизни. А может, с Питой еще раз поговорить насчет усыновления? Родить Ильгет, говорят, больше не сможет. Конечно, если вернуться в Иннельс, в столицу, и там попробовать обратиться в Государственную Клинику... да это все будет очень дорого. Нет, не стоит. Раз Бог не дает, можно усыновить. В принципе, не так уж важно, свой или нет. Пита пока не очень-то насчет этого, но можно потихоньку его к этой мысли готовить...
Пита вошел в кухню. Достал кусок хлеба, колбасы, начал жевать.
– Скоро ужинать будем, – сказала Ильгет.
– Тебе жалко, что ли? – спросил Пита и положил бутерброд на полку холодильника.
– Да нет! Что ты, я этого вовсе не имела в виду. Ешь! Ну вот, что ты, прямо... – Ильгет расстроилась.
– Ладно, раз мы будем ужинать, я не буду ничего есть, – сказал Пита. Ильгет хотела ответить, но внутренне она ощущала какую-то напряженность мужа и понимала, что продолжение разговора может привести к скандалу. Лучше замять...
Повисло молчание. Ильгет очень хотелось поделиться, рассказать об Арнисе... о Квирине. О тех чудесных вещах, которые она сегодня услышала. Например, о циллосах – неужели Пите было бы не интересно, ведь он программист. Нельзя... Но так как и молчать было неудобно, она все же сказала:
– Как у тебя на работе?
Пита шумно вздохнул.
– Да как... представляешь, проект нам предлагают на две недели, а по-хорошему там месяца три надо. И шеф, похоже, берет.
– Ну ты ведь сможешь? – улыбнулась Ильгет, – у тебя всегда получалось.
Ей всегда нравилось, что Пита хороший специалист. Смешно – но действительно нравилось. Она этим гордилась даже.
Пита вздохнул.
– Да уж не знаю... Понимаешь, там... – он углубился в описание технических деталей, уже через несколько секунд Ильгет перестала его понимать. Но просить объяснить было бесполезно, она лишь молча кивала. Потом она спросила.
– Но это проект, ты говоришь, для какого-то нового центра?
– Да, – сказал Пита, – собираются строить у нас. Биотехнологическое производство, какие-то роботы, что ли...
– Живые?
– Ну не знаю. Нас ведь не посвящают в детали, и вообще это проект правительственный, все в тайне. Я думаю, что-то военное... Ось Зла, ты же понимаешь.
Ильгет нахмурилась.
– Я только не понимаю, почему Ось Зла... Если так посмотреть, так это мы на всех нападаем.
– Ну, Иль... ты по-женски рассуждаешь. Смотри, – Пита стал загибать пальцы, – на планете есть целый ряд стран, где общественный строй, во-первых, приближен к диктатуре. Во-вторых, там у них нарушаются права человека. В-третьих, есть совершенно точные доказательства того, что эти страны собираются заключить союз и напасть на Лонгин. И что мы должны, сидеть сложа руки и ждать, пока они к нам придут?
– Да, в общем, все логично, – согласилась Ильгет.
– Они же нам сами скажут спасибо, – проворчал Пита.
Она вынула из духовки картошку. Стала накрывать на стол – салфетки, тарелки, вилки, ножи, вазочки... Пита стоял у окна, скрестив руки на груди, снисходительно наблюдая за ее работой.
– Давай садись ужинать.
Ильгет взглянула на мужа, заметила, что он отвернулся и незаметно перекрестилась. Молитву – про себя.
– Слушай, Пита... я вот все думаю. Ты ведь теперь хорошо зарабатываешь. Может, нам усыновить ребенка?
Пита глухо застонал.
– Не понимаю, зачем тебе это надо. Материнский инстинкт покоя не дает?
– Ну понимаешь, – сказала Ильгет, – мне просто скучно. Я целый день одна дома...
– Но у тебя собака есть.
Ильгет тихо вздохнула. Нет, не получается...
– Я пытаюсь работу найти, – сказала она, – но пока ничего...
– Я пытаюсь работу найти, – сказала она, – но пока ничего...
– Я не знаю – ведь денег, вроде, хватает? Я тебе в чем-нибудь отказываю? Нет, я не тиран какой-нибудь, если хочешь – работай. Но зачем, я не понимаю?
– Ну если я буду работать, то накоплю, чтобы поступить опять в универ
– Ну а как ты уедешь в другой город, и отдельно будем жить, что ли?
– Да ладно, – сказала Ильгет, – еще и денег-то нет, а мы уже рядимся, что да как... Да нет, мне, конечно, все это необязательно, просто без ребенка как-то сидеть... ну правда, скучно.
Пита расстроенно работал вилкой и ножом. Ильгет лихорадочно искала тему для разговора... Но все упиралось опять или в ребенка, или в ее работу. Или в Арниса. О книгах – Питу это только раздражает, он ведь их не читает. Не о свекрови же говорить. Наконец она спросила без особой надежды:
– Помнишь, мы такой фильм смотрели еще в Иннельсе? «Бег по вертикали»... Еще с Маккелом в главной роли. Маккел, говорят, умер.
– Да? Не слышал... А что, если этот фильм идет еще где-то, мы бы могли и сходить, – заметил Пита. Ильгет обрадовалась. Взяла его за руку... И вдруг поразилась, насколько похожи его пальцы – и пальцы Арниса. Только у Арниса рука покрепче, но такие же длинные... А ведь мне руки Питы и понравились, подумала она. Да и вообще... Ильгет бросила быстрый взгляд на лицо мужа – чуть выступающие скулы, полноватые губы, и треугольный острый подбородок. Пита поймал ее взгляд.
– Ты чего смотришь? – спросил он добродушно. Ильгет провела пальцами по его щеке.
– Так... молодость вспоминаю.
– М-м... ты чего сегодня такая сексуальная? – поинтересовался Пита. Ильгет вообще-то вовсе не это имела в виду, но поддержала игру.
– А вот не скажу! – это у них был такой код для обозначения определенной деятельности. Пита вдруг нахмурился и поднялся.
– Ну, если ты хочешь... я хотел еще поработать вообще-то.
– Да нет, нет, что ты, – поспешно сказала Ильгет, – сиди, конечно.
Все изменилось. Ильгет мыла посуду и размышляла о том, что всего год назад муж ни за что не отказался бы от секса, а сейчас... Да нет, ей секса-то и не хотелось. Она вообще ведь холодная, сколько уж по этому поводу было копий сломано – но что она может сделать, ведь не нарочно она такой стала? Сейчас даже и лучше, но... правильно ли это? Что это значит? Почему такое чувство – отчуждения?
Плевать. Лучше не думать.
Просто вернуться в свой мир.
Ильгет села за свой собственный письменный стол, затолканный в угол большой спальни. Выгулянная и сытая Норка забилась ей под ноги. Ильгет рассеянно погладила курчавую собачью шерсть.
Ее собственный уголок. Ее мир. Мир, в котором она может устроить все так, как ей нравится.
Плоский монитор, клавиатура и карандашница на столе. Несколько полок с самыми любимыми книгами – Библия, конечно, и поэты мурской эпохи, любимый Мэйлор Сан в нескольких томах, разрозненные романы, справочник по авиации. Ильгет училась на гуманитарном отделении – лингвистики, но самолеты ей почему-то очень нравились... просто такая тайная страсть. Под стеклом на столе – фотографии Норки в щенячьем возрасте и во взрослом, на выставке, цветные фотки боевых лонгинских самолетов и даже одного ландера – красавец, мечта, серебристо-белый дельтовидный силуэт на фоне голубого неба. На стене – деревянное распятие. Ильгет перекрестилась, глядя на него. Тихо помолилась про себя. Включила монитор.
Муж никогда не интересовался тем, что она пишет. Раньше Ильгет сама пыталась навязывать – то стихотворение только что написанное прочтет вслух, то намекнет, что закончила рассказ... но интерес у Питы не появлялся. Что делать, слишком уж разные мы люди, решила Ильгет и перестала донимать его своими графоманскими опусами.
Она подолгу работала над стихами. Сейчас вот у нее шла целая поэма... Ильгет точно знала, что это никто и никогда не напечатает. Пыталась она в молодости что-то куда-то посылать, в какие-то клубы вступать. Потом это прошло. Все же тайная надежда оставалась, да и не могла Ильгет не писать, хотя бы просто для себя.
Поэма, что выходила сейчас из-под ее рук, была – о любви. Ильгет самой не довелось и уже не придется пережить такого – все это останется в мечтах...
Ты знаешь, я вдруг полюбил смотреть на море,
Что вечно беспокойно и бездонно.
Касаясь краешка земли, оно мне лижет руки
И вновь сползает в темные глубины.
Его аквамариновые платья,
Сверкающие синие наряды
Скрывают бездну тайны ледяной,
Неведомых и страшных откровений.
Ведь море так похоже на тебя!
– Ты знаешь, я вдруг полюбила небо,
Бездонное, сияющее синью.
Наполненное ветром и простором,
Венец земли хрустальный, драгоценный.
Оно всего прекраснее и выше,
Дороже всех земных богатств и власти,
Земному взгляду не проникнуть в тайну,
Но хочется взлететь и в нем растаять.
Ведь небо так похоже на тебя!
Ты знаешь, ты мне снилась этой ночью...
– А камни так угрюмы, так безмолвны.
– Ты знаешь, я хочу тебя увидеть...
– Слова бессильны, точно наши руки.
– Смотри, во тьме сплетаются дороги...
– Но сломан дом, не будет возвращенья.
– Как ненавистны мне глубины моря!
– Как ненавистно мне сиянье неба!
Арнис дочитал последнюю страницу, со вздохом отложил книгу. Нога начала постанывать – лекарства больше не было. Ничего, терпеть вполне можно. Монитор у соседней кровати тихо попискивал. Арнис покосился на старика – тот все еще не приходил в сознание...
– Ты чего, опять дочитал уже? – поразился Антолик, – ну ты читать горазд!
– А у тебя ничего другого нет? – поинтересовался Арнис.
– Откуда? Был один детектив, так ты его уже того... схарчил. Ты читаешь – что жрешь.
– Да, это точно, – согласился Арнис, – так ведь интересно же. Да и чем еще заняться.
– Да, это хорошо, я вот когда лежал, со скуки помирал. Не люблю читать, со школы еще ненавижу. Слушай, – Антолик подошел к кровати, подмигнул и заговорил тише, – у меня банка есть в заначке. Не хочешь?
– Пиво, что ли?
– Ну да, наше, Лиурка.
Арнис подумал. Вообще-то неплохо бы... Хотя в больнице это запрещено, но все же...
Дверь открылась. Антолик проворно ретировался на свою койку. Арнис сморщился – он уже ждал прихода Ильгет (почему-то очень хотелось, чтобы она пришла... ее так приятно видеть), но в палату вошел старый знакомый – господин Утиллер. Ладно еще без наручников, подумал Арнис.
– Здравствуйте, господин Утиллер.
– Здравствуйте, – службист присел на стул рядом с койкой Арниса, – ну что, господин Кейнс, как вы себя чувствуете?
– Удовлетворительно, – проговорил Арнис, – а как ваши дела?
Утиллер улыбнулся почему-то одной стороной рта.
– Наши дела превосходно, господин Кейнс. Да... в управлении проанализировали вашу ситуацию, и решили пока не давать делу хода... Поздравляю вас. Можете лечиться спокойно.
– Какому делу? – удивился Арнис, – вы о чем?
Утиллер вздохнул так, будто из него выпустили воздух через некий клапан.
– Господин Кейнс... ведь вы же знаете, что находились в пространстве Ярны совсем с другой целью. Хорошо, мы закрыли на это глаза. Но я прошу вас... просто по-человечески... Вы знаете, возможно, что наша страна накануне войны. Я понимаю, что вас это не волнует, вы не ярниец, но...
– Что вам нужно? – прервал его Арнис.
– Меня интересует ваша связь с сагонами...
– Вы с ума сошли, господин Утиллер, – холодно сказал Арнис, – Квирин – основной противник сагонской империи, вы это знаете.
– Разумеется... я не так выразился... видите ли, нам необходим обмен опытом. Именно противосагонская оборона...
– Обратитесь в официальные органы, – посоветовал Арнис, – я уверен, что вам не откажут.
– Если бы мы могли обратиться, – мягко сказал Утиллер, – мы сделали бы это уже давно. Поверьте мне. Все, что мне нужно – это знать, кто на Квирине занимается противосагонской обороной.
– Но я ничего об этом не знаю, – возразил Арнис, – я первый раз слышу о таком. Никогда не сталкивался.
Утиллер смотрел куда-то в сторону. Арнис насторожился. Странно господин себя ведет. Очень странно...
Как будто у него аутизм.
И вопросы задает дурацкие.
Утиллер повернулся к квиринцу. Глаза – нормальные. Водянистые светло-карие, вполне обычные глаза.
– Вас посещала здесь в больнице гражданка Лонгина Ильгет Эйтлин.
Арнис напрягся.
– Вы с ней были знакомы раньше?
– Нет, – сказал Арнис, – мы и сейчас почти незнакомы. Просто она нашла меня в лесу... ну, когда я сломал ногу. Помогла добраться до больницы.
Утиллер досадливо крякнул.