– Ну, а по вашей части были проблемы у фигуристов?
– Были. И порой курьезные. К примеру, прихожу как-то на тренировку. И застаю картину: стоит у бортика вся в слезах Таня Жук, рядом переминается расстроенный Александр Гаврилов. Этот фигурист невысокого роста – не намного выше, чем партнерша. Я к ребятам:
– Что случилось?
Она и объяснила:
– Да ну его! Надоел! Он меня просто истязает. Все жалуется, что у меня лишний вес. А сам меня поднять не может в поддержке. Не получается у нас ни хрена! Не может меня удержать. Потому что сам слабенький. Посмотрите на него! Я ему говорю: качай руки!
Вот такая сцена, довольно комичная. Я, конечно, взялся успокаивать:
– Таня, ну чего плачешь-то?
– Да ну его к черту, – отвечает. – Не могу я с ним.
Я осторожненько подступаю к деликатной теме:
– Таня, может, действительно, у тебя вес лишний?
А Гаврилов добавил «огня»:
– Да вы посмотрите! Она все жрет и жрет без конца! И конфеты! И пирожные! Не могу я с ней ничего поделать!
Ну, пришлось оказывать, что называется, психологическую помощь. Только она в борьбе с «перевесом» не очень помогла. Тогда ребята заняли 5-е место. Для них это было нормально. Более высокий результат «засветил», когда Гаврилова убрали, а Жук подобрали другого партнера – высокого, мощного Горелика. Через четыре года они на Олимпиаде в Гренобле выиграли «серебро».
– Итак, в Инсбруке вам пришлось впервые вплотную поработать с фигуристами сборной. А как же основные подшефные – конькобежцы?
– Мы очень серьезно готовились. Лидерами тогда считались Гришин и Антсон. Косичкин тоже участвовал, но был уже на сходе, ничего там не показал. У женщин блистала Скобликова. Всего на Играх-1964 наши скороходы выиграли пять золотых медалей. Это был успех.
– Однако именно там – если мне память не изменяет – у легендарного Гришина произошел сбой…
– Увы! Причем что самое обидное – на его коронной дистанции 500 метров. Кроме того, Женя был заявлен и на «полуторке». На предыдущей Олимпиаде в Скво-Вэлли-1960 он обе выиграл. За минувшие годы в Норвегии, Швеции и Голландии выросла целая плеяда очень сильных конькобежцев. Да и Гришин был уже не тот. Ему все сложнее давалось соперничество с ними. Поэтому шансов выиграть «полуторку» он не имел. Иное дело «пятисотка» – тут еще мог побороться. Вся пресса, фоторепортеры чуть ли не заранее настроились «раскрутить» Евгения как «неувядаемую звезду», в очередной раз завоевавшую хоть и малую, но золотую олимпийскую медаль. А в результате – лишь «бронза». Вдобавок его сразило вот что.
Олимпийская дружина СССР размещалась в нескольких корпусах. В соседнем жили лыжники. А в одном с нами поселили хоккеистов. Со многими из них я общался не первый год. В фойе висела доска, где включенные в делегацию художники вывешивали «Молнии», в которых оперативно поздравляли очередных призеров. На олимпийской «пятисотке» 1-е место занял американец, 2-е досталось, по-моему, нашему Орлову, а Гришин, напомню, оказался 3-м. Но в «Молнии» говорилось: «Поздравляем Орлова с серебром», а о Гришине ни слова. Еще днем, после соревнований Женя зашел ко мне и спросил:
– Видел «Молнию»?
– Нет!
– Ну, иди – взгляни!
Посмотрели. И сразу отправились в ближайший магазин канцтоваров. Купив фломастер – тогда для нас это было в диковинку – мы выпросили у наших оформителей лист ватмана. Евгений – чему я свидетель – сам написал: «Поздравляю Евгения Гришина!» И мы прикрепили лист к доске. Ближе к вечеру – страшно удрученный – он вновь зашел ко мне:
– Савелий, что бы я сейчас сделал с горя – это выпил бы рюмку коньяку.
Вообще-то в индивидуальных видах вопрос об употреблении алкоголя никогда не стоял. Тут за спину товарища не спрячешься. Да и не было у нас с собой ничего такого. Но тут случай особый. Куда идти? На территории олимпийской деревни был бар. Там, по-моему, торговали и спиртным, и пивом. Но светиться, безусловно, не хотелось. Евгений и предложил:
– Пошли отсюда! Найдем магазин в городе!
Насчет «не засветиться» – даже в городе – было довольно смешно. Как и вся советская команда – а это более сотни человек – мы ходили в дорогих нерповых шубах. Из того же меха мужчины щеголяли в фуражках, а женщины в шляпках. Своим шиком и эксклюзивностью дорогая форма сразила всех: и олимпийцев, и болельщиков, и жителей Инсбрука.
В этой приметной форме, в которой нас, конечно, узнавали везде, мы вечером отправились искать «какой-нибудь магазин». Как назло, все были закрыты. Тем не менее, недалеко от деревни набрели на искомое. Магазинчик, правда, был закрыт. Но свет в нем горел не только на первом, но и на 2-м этаже, где, как можно было догадаться, жили хозяева. Действительно, когда мы постучались, сверху раздался голос, который по-немецки спросил: «Что хотите?» Я как мог на своем ломаном немецком объяснил, что мы, русские, собираемся кое-что купить. Хозяева оказались очень любезными. Коньяка там, правда, не нашлось. И мы – что делать? – взяли местную сливовицу.
Вернувшись к себе, выпили по рюмке. Я – за компанию. А Женя, хоть и немножко, но отчасти снял с себя напряжение. Слово «отчасти», кажется, необходимо применить здесь потому, что история с поражением на «пятисотке» у Евгения все равно не шла из головы. Ведь его, классика, обошел американец Макдермот. Их стили различались, как небо и земля. Парикмахер по профессии, этот паренек был типичный «силовик». Он бежал чуть ли не полустоя. Но мощно. И победил из-за того, что Гришин не выиграл. Неужели его время прошло?
Со следующего дня Евгений начал усиленно готовиться к выступлению на «полуторке». Но в итоге не только не победил, но даже не попал в число призеров. Для меня провал великого спортсмена и близкого человека однозначно окрасил те дни Игр в темный цвет.
– А с кем были связаны светлые моменты?
– Ну, конечно, с общим успешным выступлением всей сборной СССР. В том числе конькобежцев, пять раз поднимавшихся на высшую ступеньку пьедестала. А если персонально – то, безусловно, с Лидией Скобликовой. Ведь, считай, только что на соревнованиях 1963 года она выиграла четыре золотые медали. И вот Инсбрук – и снова столько же «золота», но на этот раз высшей олимпийской пробы.
Конечно, в наших спортивных кругах все знали: Скобликова – моя подшефная. Понимали, что в ее выдающемся успехе была определенная доля и моего труда. А тут к тому же – далее еще будет подходящий повод коснуться этого подробнее – титулованная чемпионка озвучила благодарность мне на всю страну. И до того положительными отзывами других наших мастеров, которым удалось помочь по медчасти, обойден я не был. А вслед за заявлением Лиды оказался в центре общественного внимания. Не обвиняйте в нескромности, но объективности ради придется признаться – после Инсбрука я попал в премьер-лигу спортивных врачей.
Глава 4 После Инсбрука. И до Гренобля
– Итак, в Москву вместе со сборной конькобежцев вы, Савелий Евсеевич, вернулись, что называется, «на щите». И даже, как выразились, оказались в фаворе. В чем же это выразилось?
– Тут один из верных признаков – отношение руководства Спорткомитета СССР. Мне стали благоволить. И даже вдруг командировали на Игры, которые теперь называются параолимпийскими (тогда они де-юре не проводились. – Прим. Г.К.).
– Любопытно! Можно подробнее?
– О, это была интереснейшая поездка. Началось с телефонного звонка в том же 1964 году, но уже после Инсбрука, разумеется. Звонила сотрудница международного отдела Спорткомитета, где с той поры, как я стал выездным, меня хорошо знали: «Савелий, хочешь в Америку поехать?» А почему бы и нет, думаю, раз жизнь удалась! Лето – от коньков я свободен.
– Конечно, хочу, – отвечаю. – А с кем?
– Ну вот, – резво откликнулся голос из трубки. – Решением руководства поедешь с командой глухонемых.
«Глухонемых»! Для меня это стало вроде шоковой терапии.
– Я-то при чем?
– Турниры пройдут в Вашингтоне. Собирайся! Срочно заполняй анкеты – будем подавать документы для получения визы, покупки билетов, бронирования отеля…
Словом, оформили. И я улетел. Делегация наша, между прочим, оказалась нехилая – человек семьдесят за океан отправились. Спортсмены готовились соревноваться в самых разных видах: от легкой атлетики до борьбы и от бокса до футбола. И на всю команду один врач. Со мной, правда, поехала переводчица Виктория Фокина, жена журналиста Юрия Фокина (известный тележурналист советской эпохи, родоначальник жанра телерепортажа. – Прим. Г.К.). Я и с ним потом познакомился. Она – в высшей степени интеллигентная и образованная женщина. Кроме нее, в делегацию входил сурдопереводчик. Оно и понятно, учитывая контингент. Ему ведь и тренерам нужно было помогать – они, конечно, говорящие, но общались-то с глухонемыми. Кстати, между спортсменами из разных стран языкового барьера не существовало, да и не могло быть. Я это по пути в США наблюдал.
Советская делегация летела через Брюссель, где пересела на лайнер, перебросивший нас через океан. Этим же самолетом в США добиралась сборная Бельгии. Когда они и наши ребята встретились в аэропорту, я стал свидетелем того, как все вдруг оживленно и дружелюбно обменивались жестами. Сурдопереводчик пояснил, что, хотя разговорная речь у одних и других отличалась, в их «арсенале» осталось много общих обозначений, чтобы они без труда могли понимать друг друга.
– Чем запомнились столь неординарные соревнования?
– Хозяева организовали их блестяще. Мероприятие курировал семейный клан Кеннеди. Они же его спонсировали. В церемонии открытия участвовал Роберт Кеннеди. В тот же день в честь спортсменов дали концерт. На нем я впервые увидел сестер Берри, популярных американских певиц, которые тогда пользовались бешеным успехом в мире. Хотя в зале сидели глухонемые, а перед ними выступали замечательные артисты, которых они не слышали, зрители тепло принимали каждого из них.
Турниры проходили в университетском городке. Там же располагалось общежитие, где поселили участников. Все было удобно, все под рукой. Словом, американцы уделили максимум внимания как организации соревнований, так и бытовым вопросам.
Параолимпиада оказалась событием значимым. Мы это поняли, хотя бы потому, что на следующий день после прибытия в Вашингтон всю нашу делегацию принял посол СССР в США Анатолий Федорович Добрынин. Общение с ним, беседа, сам статный супердипломат произвели на меня сильное впечатление. Не зря он более двух десятилетий (!) работал полпредом Страны Советов. Кроме того, Добрынин подкупал окружающих человеческими качествами. Что, кстати, потом подтвердили в частных разговорах сотрудники, которые с ним долго трудились. Все без исключения высоко отзывались о его хорошем к ним отношении, умении не только спрашивать с подчиненных, но и в случае необходимости их защищать.
Кстати, о подчиненных. До встречи в приемной посла меня поджидал неожиданный, но очень приятный сюрприз. Я уже рассказывал, что в годы учебы увлекся баскетболом, выступал за сборную института. Когда мы всем клубом – три мужских и две женских команды – участвовали в первенстве Москвы, то в подгруппе частенько встречались на площадке и с ребятами из МГИМО. В ту пору за нашу 1-ю женскую выступала симпатичная Нина Краснова. С ней тогда познакомился, а потом начал за ней ухаживать обаятельный паренек из сборной МГИМО Сережа Голубничий. Через нее и мы познакомились, позже сдружились. Потом жизнь нас как-то развела. Однако в первый же мой выезд за границу с конькобежцами (1958 год, чемпионат мира в Финляндии) нос к носу столкнулся в нашем посольстве с Сергеем. Его, оказывается, после окончания института распределили туда на работу в качестве атташе.
Встреча получилась теплой, но краткой. И надо же! Спустя шесть лет, в приемной Добрынина вновь увидел обставленного со всех сторон телефонами и обложенного бумагами Голубничего. Да и он сам, когда меня заметил, обалдел! С того дня я стал его почетным гостем. Сергей приезжал за мной в «деревню», увозил к себе домой, показывал Вашингтон. Словом, уделил массу времени и внимания. Кстати, благодаря ему я стал очевидцем картины, которую редко удается увидеть постороннему.
Как раз в те дни военный атташе советского посольства сдавал дела сменщику. По давнишней традиции убывающий из страны высокопоставленный дипломат в чине генерала проводил прием. Сережа включил меня в список гостей. Представьте: разгар лета, жара. Все приглашенные зарубежные атташе в парадной форме. На белоснежных кителях золотые аксельбанты, погоны, эполеты… Небывалая красота! А огромный зал посольства! Фуршет. Бар, над стойкой которого возвышался чопорный официант с родным, типично русским лицом. Сережа к нему подвел и спросил меня: «Что пить будешь?», а я растерялся. Такого количества фирменных напитков даже не мог представить. Нет, на приемах – после соревнований в Норвегии, например, – я бывал. И кое-что пробовал. Но чтобы в таком блеске и изобилии… Поэтому впервые попробовал – после подсказки Голубничего – джин.
– Ну и как?
– Ничего. Понравилось.
– А что на аренах особенно впечатлило?
– Многое. Особенно, если учитывать специфику спортсменов. К примеру, знакомство с предварительными процедурами. Их цель – документально установить: участник соревнований, действительно, глухонемой. Наши ребята, естественно, еще в Москве прошли обследование. Поэтому все медицинские документы мы с собой привезли. Но ведь все могло случиться. Встречались же участники сборной, которые произносили похожие на слова звуки. Порой можно было разобрать, что они говорят. Такие глухонемые, кстати, к турнирам допускались. Тем не менее перед стартами все их будущие участники подверглись еще одной проверке: прошли аудиометрию – их обследовали с помощью слуховых и речевых тестов.
Впечатляли и другие необычные наблюдения. Поначалу поразила обстановка на общем собрании команды в «деревне». Ну, полная тишина! С другой стороны, чему удивляться, если не забывать, что собрались-то в основном глухонемые. Но ведь пока врубишься! Поэтому входя иной раз к ребятам в столовую, ловил себя на странности: слышен только цокот ложек.
На соревнованиях, которые длились около двух недель, озадачивали также невиданные от общих правил особенности. Скажем, играли футболисты. А среди них, размахивая флажком, метался арбитр. В первую секунду я удивился: почему флажком и где его свисток? На вторую дошло: не могут же эти игроки слышать трель…
– А вы за те две недели научились изъясняться со столь необычными спортсменами? К примеру, какие-то жесты освоили?
– Да, кое-что запомнил. Но главное не в жестах. Тут очень нужно взаимное понимание. А оно начинается с добросердечия. Причем опять взаимного. Поэтому в отношениях с моими новыми, необычными подопечными существовала определенная особенность. К тому времени я, как доктор, накопил изрядный опыт, пользовался уважением. И свыкся с тем, что мне доверяют, со мной считаются. Но в данном случае я был поражен трепетным вниманием, с которым глухонемые спортсмены относились ко мне. Вместе с тем подобное отношение объяснимо.
Они приехали в сборную из разных мест. Причем в своем подавляющем большинстве оттуда, где не только медициной, но и прочими нужными любому человеку вещами, включая обычное внимание, были чаще всего обделены. А тут я, который не только в силу профессионального долга, а по складу характера никому не могу отказать. И готов принять, вникнуть, постараться выручить в любое время дня и ночи. Они это мое качество быстро «раскусили». И ко мне на прием – в отдельно выделенный в общежитии номер – постоянно выстраивалась длиннющая очередь. У меня сложилось впечатление, что не было в сборной СССР спортсмена, который не зашел ко мне со своей, даже порой не бог весть какой проблемой.
Вместе с тем это была публика, которая не могла – да и не собиралась – высказывать неудовольствия и, тем более, претензии. Единственное, чего они, по-моему, действительно боялись, что я их по каким-то медицинским противопоказаниям могу отстранить от соревнований. К счастью, мой профессиональный да и жизненный опыт уже позволяли их понимать, обходясь без переводчика. И я, как мог, выручал их во время и вне соревнований, делал перевязки, проводил нужные процедуры…
– Как же в итоге выступили в Вашингтоне наши, по сути, первые параолимпийцы?
– Вполне успешно. Сборная, если не ошибаюсь, заняла общекомандное 3-е место. Очень многие выиграли медали. Я в этой связи грешным делом думал, что когда вернемся домой, то в аэропорту будут приветствия, цветы, журналисты. А прилетели в Москву – жиденькая группка встречающих. И – тишина. Жаль! Ребята заслуживали большего.
За две недели соревнований они настолько привыкли ко мне, а я к ним, что неизбежное по окончании Игр расставание прошло тяжело. Они трогательно пытались мне показать, как непросто расставаться с доктором, который им оказывал столько внимания. Хотя что, собственно, еще надо объяснять, когда человек с тобой прощается, а у него в глазах стоят слезы?
Мне-то все же было куда легче. Впереди «наплывали» очередные мировые и европейские первенства с участием конькобежной дружины. А значит – новые хлопоты, впечатления, переживания…
– Ближайшим, если память не изменяет, стал чемпионат мира 1965 года. И какие вас там поджидали переживания?
– Самые сильные, пожалуй, оказались связаны с Виктором Косичкиным.
– Супертурнир проходил в Осло?
– Да! На стадионе «Бишлет». Где, как и положено, подготовили почти идеальный по тем временам лед. Конькобежцы-многоборцы тут показывали самые высокие результаты. Косичкин выкладывался, как мог. Он уже сходил – ему было около 30 лет. Поначалу все складывалось неплохо. После трех дистанций он имел отрыв чуть ли не в 12 секунд! Для общей победы достаточный запас. Виктору оставалось пробежать 10 000 метров так, чтобы не растерять свое преимущество перед Пером-Иваром Му, конкурентом из Норвегии. Тогда Косичкин, став чемпионом, красиво ушел бы из большого спорта в зените славы. Но, видимо, силы были уже не те. Потому что подошел он ко мне перед забегом и попросил: