Жители поверхности по поведению почти не отличались от встреченных нами каторжан – та же растерянность в глазах и явное незнание, что делать. Однако общее настроение перестало быть таким угнетенным, каким оно было, когда мы сюда пришли. В казарме, ставшей уже привычной, нас встречал только Ханыга, который явно обрадовался, увидев меня живым и относительно здоровым. Шеф, похоже, заметил немой вопрос в моих глазах:
– Эта твоя Айса сказала, что знает, как уйти из долины. Сказала, что не хочет задерживаться. Я не стал ее держать, и Флинн тоже не захотел здесь оставаться дольше, чем возможно. Ушел вместе с ней. Ну, я кой‑какую одежду ей выдал, срам прикрыть, уж не знаю, воспользовалась ли, да отпустил… Я так понимаю, ты с ней был раньше знаком?
– Не с ней. С ее матерью. Наверное, Айсу можно назвать дочерью той моей знакомой.
– Она мне чего‑то пообещала, что мы не на всегда прощаемся. Я не запомнил дословно, да ты знаешь, что там демон поймешь, что она сказала. Что‑то вроде того, что земля маленькая, встретимся еще, она, дескать, это чувствует. Что именно она там себе чувствует, я не понял.
Я задумчиво кивнул. Мне хотелось бы встретиться с ней еще раз.
Столица встречала нас привычным шумом и суетой. Не смотря на то, мы отсутствовали совсем недолго, я с удивлением обнаружил, что успел стосковаться по этому немного безумному городу. Шеф моего хорошего настроения не разделял. Поскольку летуны нас дожидаться не стали, в столицу нам пришлось добираться на конях, так что обратная дорога заняла несколько дней. И, поначалу хорошее настроение орка постепенно ухудшалось по мере приближения к столице. Заметив эту тенденцию, я несколько раз пытался выяснить причины такого явления, но на все мои вопросы шеф только огрызался, и мрачнел еще сильнее. Так что к тому моменту, как мы оставили своих коней в городских конюшнях, настроение его зашкаливало за отметку "отвратительное", мое же, наоборот, было вполне безоблачным. Я решил, что трудности шефа – это только его трудности, и просто развлекался разглядыванием лиц прохожих, занятых какими‑то, несомненно, важными для каждого проблемами. Остановив взгляд на каком‑нибудь гноме, я пытался представить себе по выражению его лица и походке, что его волнует в данный момент. Как только очередной объект гадания скрывался с глаз, я о нем тут же забывал, и выбирал нового, да и вряд ли мои догадки имели хоть что‑то общее с истинным положением дел. Шеф, несколько раз покосившись на мою любопытную физиономию, наконец, не выдержал:
– Стажер, демоны тебя задери, я не понимаю, с чего это ты такой веселый? Я вот не вижу поводов для веселья, хоть убей. Может, ты уже придумал, как будешь отчитываться за убийство высокородной эльфийской задницы? Я вот не придумал. Я уж не спрашиваю, как мне теперь перед начальством отчитываться, демон с ним, но что ты будешь говорить его Семье? Или ты надеешься соврать? Так я тебя разочарую, и просвещу, если ты до сих пор этого сам не знаешь. Как только этот любитель экспериментов откинул копыта, половина его Семьи, включая Мать, не только это почувствовали, но и запомнили того, кто ему в этом помог. Тебя, то есть. И, можешь быть уверен, тот факт, что он этого вроде как заслуживал, не отменит их желания примерно наказать убийцу, то есть тебя, как ты надеюсь, понимаешь. И власти им в этом препятствовать не станут, потому что, как ни крути, а это было убийство, самое натуральное. Им, знаешь ли, наплевать, что ты защищался, по закону мы должны были его задержать, и передать семье для справедливого суда. И уж поверь мне, они смертный приговор ему бы выносить не стали. Это тебе не какой‑нибудь ворюга без роду, без племени. И если ты думаешь, что они ограничатся местью лично тебе, то ты, разочарую тебя, опять глубоко ошибаешься. За эту ошибку заплатишь не только ты, и даже не только я, а все управление стражи. Хотя тебе, конечно, придется хуже всего. Так что знаешь, я бы сейчас на твоем месте не только не лыбился каждому прохожему, я бы попытался придать своей тупой роже как можно более виноватое и угрюмое выражение. – Шеф, похоже, по мере произнесения своей прочувствованной речи распалялся все сильнее, так что к концу ее уже просто орал. То, что я так и не удосужился согнать с лица довольное выражение, его, похоже, разъярило окончательно, потому что закончил он уж совсем громоподобным рычанием, так что мне даже показалось, что с ближайших эльфийских кленов даже осыпались некоторые слабо державшиеся там листья:
– Я что, как‑то смешно выгляжу? Чего ты молчишь, гаденыш!?
Я подумал, что пора прекращать издеваться над непосредственным начальством.
– Шеф, не злись. Ну чего ты так расстраиваешься? Да, я понимаю, что мне, скорее всего, достанется. И мне очень жаль, что достанется еще и тебе заодно, а вот про то, что достанется всей страже, я все‑таки сомневаюсь. Ну что они сделают? Распустят стражу? Это бред, сейчас никто и не представляет себе, как без вас будут обходиться. Нет, ну я бы переживал, если бы чувствовал себя виноватым, но ты же сам знаешь, что иначе было нельзя? Так чего теперь мучиться? Все равно ничего не изменишь.
Шеф что‑то глухо прорычал на оркском, явно непечатное, но больше спорить не стал. На самом деле, я, конечно, не был так безмятежен, как старался это показать. Просто удовлетворение от хорошо сделанной работы не мог омрачить даже тот факт, что за эту хорошо выполненную работу я получу не награду, а только новые неприятности. Я как‑то уже к этому привык, если честно. И еще я решил, что больше убегать ниоткуда не стану, хотя бы потому, что бежать‑то больше не куда. Думаю, в этом моем решении была изрядная доля позерства, дескать "Вы считаете, что вы правы? А я вот считаю, что прав я. И потому ни убегать, ни оправдываться не стану". Шеф, видимо, понял, что все его увещевания бесполезны, но настроения моего не разделил, просто молча развернувшись, прошел в здание стражи. Тем не менее, ему удалось меня слегка встряхнуть, так что вместо того, чтобы и дальше расслаблено прокручивать в голове вариации размышлений на тему "будь что будет", я внутренне подобрался, и решил, что неплохо бы попытаться отстоять свою правоту.
За время нашего не слишком длительного отсутствия в страже ничего не изменилось. Встреченные нами в коридоре знакомые с интересом расспрашивали о результатах нашей командировки, но шеф на все вопросы огрызался, так что коллегам пришлось вместо того, чтобы слушать наши новости рассказывать свежие сплетни, которые, в общем‑то, не блистали оригинальностью. Впрочем, возможно, я и пропустил что‑то интересное – мой удрученный грядущими проблемами начальник не только сам не желал общаться, но и не давал этого делать мне, так что мы быстренько проскочили коридор первого этажа, в котором находились кабинеты рядовых сотрудников, и торопливо поднялись на второй. Пройдя короткий коридор, мы остановились перед единственной на этаже дверью с надписью "Капитан стражи Гриахайя". Шеф велел мне ждать его тут, и быть готовым излагать свою версию событий, когда меня вызовут, а сам, вздохнув как перед прыжком в воду, решительно постучал, и, услышав, мелодичное "войдите", произнесенное низким голосом его возлюбленной начальницы, исчез за дверью. Я решил, не подслушивать, во‑первых, потому что это унизительно, а во‑вторых, потому что через толстую дубовую дверь все равно ничего не услышишь, проверено, и, вернувшись к началу коридора, уселся на подоконник. Я никак не мог сосредоточиться на корректировке пресловутой "своей версии событий", вместо этого, сидя на подоконнике рассеянно наблюдал за прохожими. Забавно, у каждого из них были какие‑то свои, безусловно важные заботы. Кто‑то куда‑то торопится, кто‑то праздно слоняется по площади. Каково пришлось бы этим разумным, если бы тело того солдата так и не было найдено, или если бы мы не нашли странностей в отчетах с каторги, и, главное, если бы мы не смогли остановить коменданта? Через пару месяцев он вполне мог бы заявиться в столицу во главе небольшой армии, вооруженной взрывчатым порошком, и тогда о спокойной жизни горожанам, да и всем жителям империи пришлось бы надолго забыть. Независимо от того, получилось ли бы у господина Элима осуществить его маниакальные планы, или нет. Нет, я не буду жалеть, что подставил себя под удар. Оно того стоило.
Сзади негромко хлопнула дверь, и вышедший из кабинета начальницы шеф, окликнул меня мрачным голосом, и велел идти на ковер. И я отправился отчитываться.
Госпожа Гриахайя вполне соответствовала своему имени. Принципы формирования женских имен у орков отличаются от мужских, что и не удивительно. Раньше, почти все орчанки были безымянными. Зачем женщине имя? Тем более, что у орков патриархат, а сидя дома совершать подвиги трудно. Теперь, конечно, имена носят все, и своих девочек орки называют просто по их наиболее характерным чертам. Гриахайя с оркского буквально переводится как "разящая наповал". Более литературно это можно перевести просто как "красавица" – специального слова, обозначающего красоту, у практичных орков нет. В общем, наша начальница была хороша с точки зрения представителя любой расы, не говоря уж про самих орков. Неудивительно, что шеф по ней сохнет. Хотя красотой ее достоинства не ограничиваются.
Сзади негромко хлопнула дверь, и вышедший из кабинета начальницы шеф, окликнул меня мрачным голосом, и велел идти на ковер. И я отправился отчитываться.
Госпожа Гриахайя вполне соответствовала своему имени. Принципы формирования женских имен у орков отличаются от мужских, что и не удивительно. Раньше, почти все орчанки были безымянными. Зачем женщине имя? Тем более, что у орков патриархат, а сидя дома совершать подвиги трудно. Теперь, конечно, имена носят все, и своих девочек орки называют просто по их наиболее характерным чертам. Гриахайя с оркского буквально переводится как "разящая наповал". Более литературно это можно перевести просто как "красавица" – специального слова, обозначающего красоту, у практичных орков нет. В общем, наша начальница была хороша с точки зрения представителя любой расы, не говоря уж про самих орков. Неудивительно, что шеф по ней сохнет. Хотя красотой ее достоинства не ограничиваются.
Я снял шляпу, и, вежливо поздоровавшись, дождался ответного кивка и уселся на стул для посетителей.
– Ну что ж, стажер Сарх, я не буду заставлять вас описывать случившееся в каторжной тюрьме. Я вполне доверяю мнению вашего начальника, а он описывал ваши действия как единственно возможные в данной ситуации. Думаю, он уже объяснил вам, чем нам всем, и вам в первую очередь, это угрожает. Стража – это сравнительно молодое, и достаточно неопределенное по статусу учреждение, и я не могу гарантировать вам защиту, но можете быть уверены, что я, как капитан стражи, сделаю все возможное, чтобы оградить вас от мести Семьи Сеннейл. Боюсь только, что я могу сделать не так уж много. С сегодняшнего дня вы больше не стажер, а действительный служащий стражи в чине сержанта, с соответствующим окладом. Как следствие, вы досрочно получаете имперское гражданство, и вместе с ним все права и обязанности гражданина Империи. Надеюсь, вы оправдаете оказанное вам доверие. К сожалению, это почти все, что я могу для вас сделать.
Услышав такие новости, я, если честно, не сразу поверил своим ушам. Я ожидал, что меня накажут, а то и уволят из стражи, чтобы оградить ее от возможных неприятностей, я даже убедил себя, что это не будет предательством. В лучшем случае я рассчитывал на строгий выговор. А вместо этого – сержантская должность, и имперское гражданство. Капитан не только не обезопасила себя и стражу от мести Семьи, она фактически взяла ответственность за мое преступление на себя. Сказать, что я был ошеломлен, было бы большим преуменьшением. И еще мне было очень неуютно. Потому что теперь мои ошибки перестали быть только моими ошибками, и отвечать за них придется не только мне. Не скажу, что я раскаялся в том, что убил коменданта, уверен, что будь у него такая возможность, шеф сделал бы то же самое, но осознавать, что я подставил под удар не только себя, было неприятно. Ведь как ни крути, а вступая в драку с комендантом, я думал не только о выполнении долга – если честно, принимая решение я руководствовался желанием отомстить за свою бывшую возлюбленную в не меньшей степени, чем чувством долга.
Леди Гриахайя, дождавшись, когда я осознаю новость, коротко побарабанила пальцами по столу, и продолжила:
– Я вижу, что вы осознаете ответственность, которую я на вас возлагаю. Не стоит так переживать по этому поводу, я уже упомянула, что одобряю ваши действия. Иначе мы бы говорили в другом тоне, – она позволила себе намек на улыбку, – и все‑таки, сержант, для меня осталась неясна одна деталь в отчете лейтенанта Огрунхая. С его слов я поняла, что оказавшая… эээ оказавшее вам услугу существо, отчасти является наследником… наследницей памяти и личности заключенной, которая была вам знакома, так?
– Да, так и есть. Я сам не знаю всех подробностей, ясно только, что та моя знакомая в некотором роде является матерью этого существа. И господин комендант практически признался, что отец этого существа – он сам. Вот только вряд ли оно – плод взаимной любви. Если вы интересуетесь моими мотивами, госпожа Гриахайя, то должен признаться: когда я узнал эти подробности, я перестал обдумывать возможность захватить коменданта живым. У сидов не принято щадить насильников, и я ничего не мог с собой поделать.
– Я поняла вас. Что ж, в этот раз ваши желания совпали с вашими обязанностями, только и всего. Надеюсь, в случае, если они будут противоречить друг другу, вы сможете сделать правильный выбор. Всего хорошего, сержант. – Леди развернула какой‑то свиток, и начала его внимательно просматривать, давая мне понять, что разговор закончен.
С тех пор, как мы вернулись, прошло уже четыре дня. Новых дел нам с шефом пока не предлагали, так что я целыми днями просиживал у Свенсона, потихоньку поглощая его фирменный чай, и беседуя ни о чем. Шеф запретил мне распространяться о происшедшем в каторжной крепости, да я и сам не очень к тому стремился, но наш штатный патологоанатом и сам все прекрасно знал – ему все‑таки удалось расспросить того солдата, с обнаружения трупа которого и началась эта история. Солдат знал не слишком много, но вполне достаточно, чтобы Свенсон мог строить догадки. Он и строил, и надо сказать, они не слишком отличались от истины. Правда, ничего нового для нас с шефом, из памяти бедного солдата извлечь не удалось. Это был один из тех смельчаков, о которых упоминали те солдаты, которым было приказано похоронить меня в колодце. Дождавшись, когда его отправили в город, сопровождать добытый груз, он сбежал. Отчаянный парень догадывался, что удаление от коменданта чары не ослабит, и заранее приготовился умереть, как только попытается рассказать что‑то начальству. И он решил хотя бы поднять тревогу. Местную администрацию Уррока внезапной смертью не удивить, и солдат решил рискнуть – добраться до столицы. В конце концов, в столице множество черных магов, возможно, им удалось бы снять проклятие. Однако сил дойти до столицы не хватило – пока он не оставил мысль навредить коменданту, он не мог есть, и с каждым днем чувствовал себя все хуже. Солдат избегал встречаться со случайными разумными, опасаясь, что только бесполезно умрет, пытаясь ответить на их вопросы, и потому постоянно сходил с дороги, пропуская как встречных, так и тех, кто шел в попутном направлении. Он так и умер, отсиживаясь в кустах и пропуская какую‑то повозку. Как выяснилось, и после смерти проклятие не давало рассказать о преступлениях коменданта. Однако, Свенсон в конце концов справился.
Так что в рабочее время я обсуждал с троллем свои приключения, при этом старательно избегая некоторых закрытых тем. Шеф в официальном отчете, над которым он трудился целый день, умудрился ни слова не сказать Ни о Флинне, ни о моей связи с Айсой. При этом смотрелось все это еще правдоподобнее, чем было на самом деле, так что и Свенсон получил именно ту версию, которую выдумал шеф. Он, однако, чувствовал, что в этом рассказе что‑то не так, и все пытался вывести меня расспросами на чистую воду. Я старался отвечать предельно честно, но так, чтобы истинная информация не всплыла.
С шефом мы на работе почти не виделись, зато дважды встречались после нее. Первый раз, в тот же день, как мы прибыли в столицу – пришлось проставляться в честь получение сержантского звания. Тут уж пришлось угробить почти все жалование, полученное за две недели – я же еще и рядового проскочил. Праздник получился утомительный, но приятный – все‑таки в столичных трактирах и готовят лучше, и сортов пива у них больше.
А еще через день, я с ним за компанию отправился в магический университет – выполнять обещание, данное тому старику, что меня лечил. В институте никак не хотели понимать, что нужно двум невежественным представителям стражи, а пара студентов – старшекурсников, которые попались нам первыми, вообще попытались деликатно намекнуть, что писанина какого‑то полоумного старика вряд ли стоит тех усилий, которые мы затратили на то, чтобы донести ее до университета. Дошло даже до того, что шеф немного превысил свои должностные обязанности – а именно близко познакомил лбы непочтительных студентов со всякими твердыми поверхностями. Студенты, попытались защититься, воспользовавшись знаниями, полученными в своей Альма Матер, но то ли это были плохие студенты, то ли специальность у них была такая не воинственная, но ничего путного у них не получилось. Так они в срочном порядке прониклись глубоким уважением как к орку с его (вернее старика) записями, так и, видимо заодно, ко мне, и со всеми почестями препроводили нас к самому ректору.
Ректор оказался благообразным старикашкой, с пронзительно ясными живыми глазками. Заинтересованно пробежав глазами несколько страниц, он долго допытывался у нас откуда у нас такое сокровище, и получив, наконец, ответ, что заключенный с каторги передал, на полном серьезе обещал добиться для него освобождения с условием дальнейшей работы на благо университета. Правда, после того, как мы подробно рассказали то немногое, что нам удалось узнать о прошлом каторги, катакомбах со странными свойствами, оставшихся от прежних жителей долины и прочих странностях он, похоже, переменил свое мнение. Теперь переводить оттуда старика – черного мага он уже не хотел, а наоборот, задумал отправить на каторгу научную экспедицию, которую чуть ли не сам готовился возглавить. А талантливого каторжанина, по‑видимому, собирался уговорить помочь экспедиции в исследованиях.