Выйдя из здания, мы оба с облегчением выдохнули.
– Демоны побери, стажер! – проворчал шеф. – У меня возникло ощущение, что это ко мне приехала инспекция, а не к нему! И это я изо всех сил скрываю толпу скелетов в шкафу! Давно я не чувствовал себя так глупо! Ты образованный, скажи, как такое может быть?
– Насчет того, что мы поменялись ролями, это да, очень заметно. Такое ощущение, что стоит нам выдать свою осведомленность, и нас мгновенно похоронят. Возможно, даже живьем. По‑моему, это говорит о том, что господин Элим уже ничего не боится. Такое впечатление, что все, что хотел, он уже сделал, так что разоблачение не слишком нарушит его планы. А мы ведь, кроме того, что "что‑то не так", на самом деле ничего не выяснили. Нас, вообще‑то интересует четыре вопроса: Что за порошок, которым устроили завал, зачем коменданту еще какой‑то минерал, какого демона боятся заключенные, и почему солдаты боятся коменданта? Возможно, вопросов на самом деле больше, а может статься, наоборот – ответив на один, мы ответим на все остальные. Тогда бы только не ошибиться с поиском ответов, что бы цепочку не удлинять, – задумчиво пробормотал я.
Весь день мы с шефом слонялись по замку, и пытались что‑то выяснить. Ничего интересного узнать так и не удалось. Похоже, жители крепости и сами не очень понимали, что происходит вокруг. Вообще, солдаты явно находились в угнетенном расположении духа – то и дело вспыхивали ссоры, и офицеры с трудом их подавляли. Такое ощущение, что они и сами находились на грани истерики. А вечером мы ужинали в своих покоях, и обсуждали увиденное за день, а так же пытались выработать план действий. Комендант приглашал нас на ужин, но мы отказались, объяснив это тем, что слишком утомились в дороге. Насколько мне известно, господин Элим был не слишком доволен таким нашим решением. В целом, ни у меня, ни у шефа никаких дельных идей не было. Мы вяло обсуждали увиденное за день, но ничего полезного придумать не могли. Неожиданно подал голос Ханыга, который весь день крутился на кухне и в прачечной:
– А я дмаю, над следить ночью за кмендантом. Слдаты бъятся ночной стражиу йго пкоев. Сржанты как нказание даж использъют это. Я слышал, там крик какий‑то, чары. И даж не всегда чсовых утром нходят. Ногда пропадают они. Я дмаю так: я незаметен, мне нд подобраться пближе, я тогда выясню, и вам расскажу.
– А что, это, кстати, не дурацкая мысль – воскликнул орк. Я молча вытаращил на него глаза:
– Ты чего, шеф, с ума сошел? Я, конечно, могу понять энтузиазм нашего проводника, но…
– Ты идиот, стажер? Никто и не говорит, что это и правда ОН должен туда лезть. А вот мы с тобой вполне могли бы. Надо только разработать план. Нет, ну ведь что‑то же делать надо, и побыстрее. А то я здорово опасаюсь, что во время очередной встречи с комендантом, уже он начнет нас допрашивать, а нам даже и рассказать нечего будет!
Я задумался. В таком виде эта идея выглядит немного лучше. Все равно, конечно, не фонтан, но лучше, чем отправить туда Ханыгу. Хотя нет, Ханыге‑то как раз поучаствовать все равно придется, раз уж вызвался. Тащить большого и шумного орка на тайную операцию глупо – он совсем не умеет двигаться бесшумно, да и вообще – слишком велик. Я даже представить себе боюсь шефа, пытающегося передвигаться на цыпочках. Об этом, я ему и сообщил. В моей интерпретации план выглядел так: пока Ханыга отвлекает стражей, я незаметно проникаю в особняк коменданта, а уже там веду скрытное наблюдение. Каким образом – будет ясно на месте. В общем, план был далек от совершенства, но после не слишком ожесточенных споров был принят всеми. Даже шеф смирился с тем, что ему в этом плане места нет – думаю, он и сам понимает, что скрытное наблюдение – явно не его специализация.
До отбоя оставалось еще пара часов, и мы решили провести это время с пользой – поспать. Все‑таки с тех пор, как мы выбрались из катакомб прошло уже довольно много времени, и мы это время провели не лежа на диване, так что отдых был необходим. Даже больше, чем пару часов – нужно будет подождать, когда все уснут.
Ночью крепость как будто совсем вымерла. Обычно в такого рода заведениях жизнь движется и по ночам – солдаты, по идее не слишком перетруждаются за день, поэтому у них остаются силы на то, чтобы допоздна играть в кости, баловаться тайком пронесенной выпивкой или развлекать себя какими‑нибудь другими нехитрыми способами. А здешняя крепость как будто вымерла. На улице нет никого, окна построек не светятся. Вдалеке, на крепостной стене, которая освещена факелами, можно заметить фигуры часовых, и все. Окна остальных строений темные, и тишина. Светятся только окна покоев коменданта. Мы с Ханыгой подкрались чуть поближе, и наблюдаем за главным входом. Его охраняют двое часовых, и вид у них донельзя несчастный. Стражники явно боятся того, кого охраняют – они не приближаются к дверям, движутся немного поодаль от здания, смотрят больше на него, чем в темноту вокруг. И вид у них, если честно, забавный. Взрослые, плохо выбритые мужики в кольчугах и при оружии жмутся друг к другу, как котята на ветру. Думаю, отвлечь их не составит труда.
Я просигнализировал гоблину, чтобы он начинал. Он проворно отполз от меня на несколько метров вправо и вперед, оказавшись на самом краю освещенного пространства. Приподнялся немного и так, на полусогнутых, тихонько прошуршал еще на десяток шагов вправо, по‑прежнему не выходя на свет, но и не отдаляясь от освещенной территории слишком сильно. Стражи насторожились. Ханыга замер ненадолго, а потом снова перебежал еще на несколько шагов. Для часовых он выглядел, как неясная тень на краю видимости. Вообще‑то по правилам, один из часовых должен был отправиться в сторону источника беспокойства, и попытаться выяснить, в чем дело, но стражникам, похоже, явно было глубоко наплевать на правила. Один из них негромко, дрожащим голосом проговорил: "Кто здесь?" Ханыга, конечно, не ответил, просто снова перебежал еще на несколько шагов. Солдаты обреченно переглянулись. В них явно боролись страх, и чувство долга. Страх говорил, что им совершенно нет никакого дела до каких‑то неясных теней, которых они, в принципе, могли и не заметить. Чувство долга требовало выяснить, что это за тени такие. В конце концов, они решили пойти на компромисс. Игнорировать потенциального нарушителя они не решились, но и действовать по правилам им не хватило мужества. Поэтому они просто отправились посмотреть, что же там такое случилось вдвоем. Видимо, так они чувствовали себя увереннее. Мы, в принципе, как раз этого и добивались, правда, я не рассчитывал, что получится так легко. Ханыга, думаю, сможет водить их за нос еще достаточно долго для того, чтобы я успел сделать то, ради чего, собственно, мы это и затеяли.
Главный вход мне не нужен. Не думаю, что он охраняется, но днем я заметил на дверях внушительный засов. Полагаю, сейчас этот засов закрыт, так что открыть дверь для меня не представляется возможным. Возможно, шеф смог бы, если бы хорошенько разбежался, он и не такое может, но, пожалуй, без крайней необходимости проверять бы не стал, тем более, что тихо в этом случае точно не получится. Неважно, меня устроит любая стена, из тех, в которых есть окна, конечно. Мне нужно на второй этаж – окна на первом закрыты ставнями, а вот на втором, почему‑то не озаботились. Прислушиваясь краем уха, не возвращаются ли солдаты, я подбежал к стене. Мой штатный арбалет был заряжен кошкой, с укрепленным на ней концом тонкой веревки еще перед выходом "на дело", так что возиться долго не пришлось. Я выстрелил практически вертикально вверх, и подергал за веревку, проверяя, хорошо ли она укрепилась. Укрепилась вполне пристойно. Вообще, я мало знаю профессионалов, которые смогли бы метнуть кошку так тихо и незаметно. Тут есть сложности. Во‑первых, кошка, да еще с укрепленной на ней веревкой летит далеко не так предсказуемо, как арбалетный болт, неопытный стрелок вообще вряд ли сможет послать ее в нужную сторону так точно, что бы она не только долетела туда, куда предполагается, но и не звякнула при приземлении. А во‑вторых, только попасть мало, нужно еще и проследить, чтобы она за что‑нибудь закрепилась. Тем не менее, мне это удалось почти идеально – у нас, сидов, искусство тайного проникновение в почете, и хотя обучаться ему не обязательно, каждый уважающий себя мальчишка считает своим долгом тренироваться до полного автоматизма. Тем более, что в наших подземных городах это умение может пригодиться с очень большой долей вероятности.
Убедившись, что веревка закреплена надежно, я шустро полез к облюбованному мной окну. Естественно, конец веревки не остался болтаться у земли – неизвестно, когда вернутся часовые, так что лучше не давать им лишних поводов для беспокойства. Поэтому не нужную мне веревку я аккуратно наматывал на локоть по мере того, как забирался наверх.
Мне невероятно повезло. Заглянув в окно я увидел за ним коменданта. И то, чем он занимался, мне совсем не понравилось. Впрочем, я с самого начала подозревал что‑то такое, так что сильно не удивился. Тем не менее, увиденное мне совсем не понравилось. Откровенно говоря, "не понравилось" очень слабо характеризует мои чувства. Комендант проводил магический обряд. Я не слишком хорошо разбираюсь в магии, но тут и совершеннейший дилетант сообразил бы. И обряд этот явно не относился к числу разрешенных. Ни в государствах людей, ни, даже, в гораздо более либеральной в этом отношении империи. Потому что в обряде этом использовались человеческие жертвы. Нет, я, конечно, слышал, что в тайных подземельях императорского дворца тоже иногда творятся всякие неприятные вещи, но, даже если это и правда – то, что разрешено императору не разрешено его подданным. Впрочем, я сомневаюсь, что в императорском дворце происходит что‑то по‑настоящему плохое. А вот здесь как раз оно и происходит, это еще слабо сказано. Комната, в которую я заглянул была лишена какой‑либо мебели. Совершенно пустая комната, на полу которой расчерчена замысловатая фигура. Расчерчена чем‑то красным, хотя, думаю, можно сказать определеннее – кровью. Тем более, что мне хорошо видно, откуда эта кровь взята – по углам комнаты лежат три человека в одежде каторжников, все со вспоротыми животами. Судя по виду, крови в них не осталось ни капли, и несмотря на это, они все еще живы, и явно страдают. Еще три каторжника пока целы, они стоят напротив коменданта, глупо улыбаясь. Явно зачарованы. Сам комендант, в ослепительно белых одеждах, с перевязанными белой лентой волосами стоит напротив этой троицы с окровавленным ножом и явно читает какое‑то заклинание. Мои познания далеко не так обширны, чтобы понять, что это за заклинание. Господин Элим очень сосредоточен. Ему явно тяжело дается это заклинание, по лицу его градом катится пот. Думаю, обладай я магическим зрением, я мог бы и ослепнуть – комендант явно сейчас собирает всю энергию, которую активно генерируют своими страданиями несчастные, что лежат на полу. Да мне и без всякого магического зрения здорово не по себе. Вот, повинуясь повелительному жесту эльфа, стоявшие до сих пор неподвижно каторжники расходятся по указанным им местам. Ритуал, похоже, подходит к своему завершению – все они одновременно поднимают маленькие, стилеты, и аккуратно перерезают сами себе сонную артерию. Кровь бьет из их шей фонтаном, ее много – очень, очень много, гораздо больше, чем можно предположить, глядя на этих субтильных доходяг. Она растекается по полу и по стенам, оставляя чистым только самого коменданта. Она просачивается в щели, и уже течет по внешней стороне дома, и вот она уже стекает на землю, растекаясь все дальше. В темноте кажется, будто это и не кровь вовсе, а какая‑то непонятная, черного цвета жидкость. Но запах не дает ошибиться, пахнет именно кровью. Пальцы, которыми я судорожно вцепился в подоконник, скользят в сочащейся в щели крови, но я терплю, и продолжаю наблюдать. Вот первые ручейки достигли соседних строений, и поведение жидкости становится совсем уж неестественным – она течет вверх по стенам, затекая внутрь здания через дверь и окна. Неожиданно я вижу, что на мне крови тоже многовато. Она течет вверх по рукам, затекая под одежду, и неуклонно движется к лицу. Вот тут мне стало дурно, я с трудом удержался от того, что бы немедленно разжать руки, и свалиться на землю. Мне хватило самообладания, что бы освободить руку только после того, как я уцепился за веревку, обмотав ее вокруг ноги. Свободной рукой я тщательно отирал губы и нос, стараясь, чтобы колдовская кровь не попала внутрь – а она стремилась именно к этому. Мои старания не слишком помогли. Все, что мне удалось – это плотно зажать нос и рот, перекрыв доступ не только страшной жидкости, но и кислороду. Все закончилось, когда я думал, что сейчас задохнусь. Безумный океан крови исчез еще быстрее, чем появился. Я заглянул в комнату, перед которой так и провисел все это время, надеясь, что мои судорожные движения комендант так и не заметил – все‑таки он был занят колдовством. Комната тоже выглядела так, будто в ней не творилось только что отвратительное колдовство, ни крови, ни трупов, ни рисунков на полу – идеальная чистота. И только комендант, устало ссутулившись, стоит там же, где и стоял во время ритуала. Только теперь он смотрит мне в глаза, и как‑то очень нехорошо улыбается.
Мне невероятно повезло. Заглянув в окно я увидел за ним коменданта. И то, чем он занимался, мне совсем не понравилось. Впрочем, я с самого начала подозревал что‑то такое, так что сильно не удивился. Тем не менее, увиденное мне совсем не понравилось. Откровенно говоря, "не понравилось" очень слабо характеризует мои чувства. Комендант проводил магический обряд. Я не слишком хорошо разбираюсь в магии, но тут и совершеннейший дилетант сообразил бы. И обряд этот явно не относился к числу разрешенных. Ни в государствах людей, ни, даже, в гораздо более либеральной в этом отношении империи. Потому что в обряде этом использовались человеческие жертвы. Нет, я, конечно, слышал, что в тайных подземельях императорского дворца тоже иногда творятся всякие неприятные вещи, но, даже если это и правда – то, что разрешено императору не разрешено его подданным. Впрочем, я сомневаюсь, что в императорском дворце происходит что‑то по‑настоящему плохое. А вот здесь как раз оно и происходит, это еще слабо сказано. Комната, в которую я заглянул была лишена какой‑либо мебели. Совершенно пустая комната, на полу которой расчерчена замысловатая фигура. Расчерчена чем‑то красным, хотя, думаю, можно сказать определеннее – кровью. Тем более, что мне хорошо видно, откуда эта кровь взята – по углам комнаты лежат три человека в одежде каторжников, все со вспоротыми животами. Судя по виду, крови в них не осталось ни капли, и несмотря на это, они все еще живы, и явно страдают. Еще три каторжника пока целы, они стоят напротив коменданта, глупо улыбаясь. Явно зачарованы. Сам комендант, в ослепительно белых одеждах, с перевязанными белой лентой волосами стоит напротив этой троицы с окровавленным ножом и явно читает какое‑то заклинание. Мои познания далеко не так обширны, чтобы понять, что это за заклинание. Господин Элим очень сосредоточен. Ему явно тяжело дается это заклинание, по лицу его градом катится пот. Думаю, обладай я магическим зрением, я мог бы и ослепнуть – комендант явно сейчас собирает всю энергию, которую активно генерируют своими страданиями несчастные, что лежат на полу. Да мне и без всякого магического зрения здорово не по себе. Вот, повинуясь повелительному жесту эльфа, стоявшие до сих пор неподвижно каторжники расходятся по указанным им местам. Ритуал, похоже, подходит к своему завершению – все они одновременно поднимают маленькие, стилеты, и аккуратно перерезают сами себе сонную артерию. Кровь бьет из их шей фонтаном, ее много – очень, очень много, гораздо больше, чем можно предположить, глядя на этих субтильных доходяг. Она растекается по полу и по стенам, оставляя чистым только самого коменданта. Она просачивается в щели, и уже течет по внешней стороне дома, и вот она уже стекает на землю, растекаясь все дальше. В темноте кажется, будто это и не кровь вовсе, а какая‑то непонятная, черного цвета жидкость. Но запах не дает ошибиться, пахнет именно кровью. Пальцы, которыми я судорожно вцепился в подоконник, скользят в сочащейся в щели крови, но я терплю, и продолжаю наблюдать. Вот первые ручейки достигли соседних строений, и поведение жидкости становится совсем уж неестественным – она течет вверх по стенам, затекая внутрь здания через дверь и окна. Неожиданно я вижу, что на мне крови тоже многовато. Она течет вверх по рукам, затекая под одежду, и неуклонно движется к лицу. Вот тут мне стало дурно, я с трудом удержался от того, что бы немедленно разжать руки, и свалиться на землю. Мне хватило самообладания, что бы освободить руку только после того, как я уцепился за веревку, обмотав ее вокруг ноги. Свободной рукой я тщательно отирал губы и нос, стараясь, чтобы колдовская кровь не попала внутрь – а она стремилась именно к этому. Мои старания не слишком помогли. Все, что мне удалось – это плотно зажать нос и рот, перекрыв доступ не только страшной жидкости, но и кислороду. Все закончилось, когда я думал, что сейчас задохнусь. Безумный океан крови исчез еще быстрее, чем появился. Я заглянул в комнату, перед которой так и провисел все это время, надеясь, что мои судорожные движения комендант так и не заметил – все‑таки он был занят колдовством. Комната тоже выглядела так, будто в ней не творилось только что отвратительное колдовство, ни крови, ни трупов, ни рисунков на полу – идеальная чистота. И только комендант, устало ссутулившись, стоит там же, где и стоял во время ритуала. Только теперь он смотрит мне в глаза, и как‑то очень нехорошо улыбается.
Глава 6
Очнулся я уже в катакомбах. Руки были связаны за спиной, и с двух сторон меня держали те двое солдат, что стояли в карауле перед домом коменданта. Солдаты, кряхтя, тащили меня в неизвестном направлении.
– Эй, мужики, – проговорил я, – вы куда меня тащите?
– О, очнулся, – проворчал тот, что справа. – Вы, ваша милость, изволили шпионить за господином комендантом. Он разозлился сильно, велел вас убить.
– Понятно. А тащите куда?
– Так ведь это, в колодец вас тащим. Тут неподалеку трещина есть в земле, мы туда трупы сбрасываем. И вас туда же отправим. Вы уж извините, ваша милость, мы бы и не стали, да только господин комендант строго велел.
– Ясно. А вы знаете, что он, вообще‑то, не имеет права приказывать меня убить? Я же инспектор из столицы! Вас за это накажут!
– Это мы в курсе, ваша милость. А только никак не можно приказ коменданта нарушить. Только подумаешь о таком, так прямо аж сердце заходится. Вы уж не серчайте, ваша милость, мы бы ни за что, да никогда. А только нельзя. Господин комендант он ведь много чего нехорошего делает, а только никак мы не можем его приказаний нарушать, вы уж извините. А вы это зря так быстро очнулися. Его превосходительство, вас увидемши приложил чем‑то своим магическим, и сказал, что мы теперь до самого колодца не очнетесь. Так и не нужно было, ваша милость. Так бы и умерли во сне, ваша милость, а теперича вот мучиться будете.
Нда. Ответ на один из наших животрепещущих вопросов, я получил. Что‑то на этой каторге мне встречается слишком много любителей запрещенного колдовства. Сюда бы, конечно, профессионального колдуна, он бы сказал точнее. Надо бы спросить стражников, они последствия Элимовых экспериментов ощущают на себе. Хотя, меня больше интересует, как же я теперь буду выкручиваться. Неприятная ситуация. Честно говоря, как ответить на этот вопрос я пока не слишком представляю. Связан я качественно.
– Эй, конвоиры!
– Да, ваша милость, чем вам помочь? Может, ручки затекли?
Я удивился такой заботе, но виду не подал:
– Да, затекли. Веревку ослабьте, а?
– Никак нельзя ваша милость, – сокрушенно вздохнул второй. – Его превосходительство строго настрого вас приказал не развязывать, а так и скинуть.
Демоны бездны! Ладно, я и не рассчитывал.
– Вообще, я другое спросить хотел.
– Так спрашивайте, не стесняйтесь. Уж постараемся перед смертью‑то уважить вас, – они даже слегка замедлили ход, и перехватили меня поудобнее.
– Вы мне расскажите, чем таким вам господин комендант угрожает? Вы же знаете, что рано или поздно все закончится, и вам в любом случае, придется отвечать. Давно бы собрались, да бунт подняли. Вон, с каторжанами объединились бы…
– Ох, ваша милость, это вам легко говорить про бунт. А вы видели, чего он по ночам творит? Мы тут все прокляты, и не токмо бунт, даже если доложим кому – помрем в муках. Да ведь, и пытались уже. Парни, кто совсем отчаялся, уходили пару раз из города, бежать пытались. Оно ведь как, прямого приказа ослушаться никак нельзя, а ежели чего не приказали, что в принципе, можно и попробовать. Хитрил народ, пытался чегой‑то выдумать. А только его благородие и тут предусмотрели. Мы ить, ваша милость, даже помыслить чего плохое против господина Элима не можем. Как чего замыслишь нехорошее – болеть начинаешь, ни еда, ни вода в глотку не лезет, кровью, уж простите за подробность, блевать начинаешь. Думали, ежели от него подальше убежать, так и колдовство ослабнет. А только никому, видать, не удалось это. Чем дальше от каторги этой проклятой, тем нам хуже и хуже становится. Даже в Урроке болеть начинаем. А и доложить ведь никому нельзя! Только рот раскроешь, и все – сразу замертво падаешь. Везде клин, ваша милость!
– А как же ты мне все это рассказываешь? – удивился я такому несоответствию.
– Так ничего удивительного, ваша милость. Соль‑то, она, как известно, колдовство не любит, не пускает через себя. Так что каторжанам ничего, считай, посвободнее нас будут. А только и им не легче, своих страшилок хватает.
– Что за страшилки?
– А это, ваша милость, уж извините. – Стражник даже говорить стал тише, – не накликать бы!
Я замолчал, не зная, чего еще спросить.
– Служивые, а зачем он все это устроил‑то?
– Так то нам и самим неведомо, ваша милость. А только мыслим мы промеж собой, что не просто так чудит комендант, ой не просто…
Мы помолчали, спустя какое‑то время, я снова подал голос: