В Москве жизнь вошла в привычное русло. Алла училась в школе, Екатерина Андреевна работала.
– Мама, а почему к нам Димочка с тетей Лилей не приезжают? – спросила как-то мать Алла.
– Димочка уехал. Далеко. В другой город. А у тети Лили дел много.
Димочка действительно уехал. После развода с Лилей. Хотел куда подальше. Выбрал Нижневартовск. Открыл там свою юридическую консультацию. Кооператив. Дела пошли. Екатерина Андреевна узнала об этом от Лили. Та позвонила после развода. Лиля зла на подругу не держала – все равно получила все, что хотела. Димочка ей и квартиру оставил, и деньги присылал регулярно. Они договорились встретиться. Лиля приехала, села на кухне. Рассказывала: Маратик растет, абсолютно гениальный ребенок. Только его никто не понимает. Лиля его пристроила в спецшколу, английскую. Еле устроила. А там учителя – идиоты. Не понимают, что Маратик – гений, и двойки ему ставят. А к нему нужен подход. Индивидуальный. Да, он ленивый, как все гениальные люди.
– Представляешь, предлагают его в обычную школу перевести! – кричала возмущенная Лиля.
– А ты что?
– А что я? Только успеваю икру да конфеты носить – завучу, директору. Это-то ладно. Дети сейчас такие жестокие. Маратика дразнят. Жиртрестом обзывают. А он же добрый мальчик, ответить не может. И страдает. Приходит из школы и плачет.
– А ты его отдай в спортивную секцию, – посоветовала Екатерина Андреевна.
– Да ты что? От спорта мозги атрофируются.
– Ну не все же…
– Эх, Катя, был бы у тебя мальчик, ты бы меня поняла. С девочками проще. Выйдет замуж и все, свободна.
– Алла ходит в обычную школу, у них там приличный уровень образования.
– Так твоей Алле много и не надо. А Маратику нужна только спец.
– Димочка как?
– Да как? Лучше всех. Никакой ответственности. Гуляй не хочу. Наверняка у него там баба есть. Деньги присылает, лишь бы отвязаться. А на Маратика ему как было наплевать, так и сейчас наплевать. Он с тобой в одну дуду дует – отдай в обычную школу, в спорт. Был бы родной отец – по-другому бы разговаривал.
Алла училась в седьмом классе, когда Димочка опять появился в их жизни.
Он позвонил из Нижневартовска. Было уже поздно. Екатерина Андреевна взяла трубку и даже сначала не поняла, кто звонит.
– Какой Дмитрий? Димочка, о Господи. Где ты? В Москве?
Было плохо слышно, Екатерина Андреевна кричала в трубку. А потом связь вообще прервалась. Она еще долго сидела рядом с телефоном – думала, что Димочка перезвонит, но телефон молчал. Димочка позвонил сразу в дверь. Екатерина Андреевна открыла и опустилась на пуфик в прихожей. На пороге стоял не Димочка, а Дмитрий. От прежнего милого юноши ничего не осталось. Димочка поправился килограммов на двадцать, заматерел, был в костюме и при галстуке. Екатерина Андреевна наконец признала, что они с Димочкой в общем-то ровесники. В руках он держал коробку.
– Где Алла?
– Алла, Димочка приехал! – закричала Екатерина Андреевна.
Алла выскочила из комнаты, побежала навстречу Димочке и в последний момент остановилась. К Димочке она могла броситься на шею и обвить его ногами, а к этому взрослому мужчине – нет.
– Аллочка, смотри, что я тебе привез. – Димочка, казалось, не заметил неловкости.
Он занес коробку в ее комнату и отклеил скотч. В коробке оказался магнитофон. Настоящий. Длинный, двухкассетный, похожий на подводную лодку. Алла о таком даже и не мечтала. Димочка порылся в сумке и достал аудиокассеты. Сверху на стопочку положил конфету «Театральная». Алла засмеялась, засунула конфету за щеку и уткнулась в магнитофон. Димочка пошел на кухню – общаться с Екатериной Андреевной.
– Как ты? Какими судьбами? – Екатерина Андреевна суетилась. Ставила чайник, доставала чашки.
– Нормально. В командировку приехал.
– Какой ты молодец, что зашел. Я так рада тебя видеть.
– Да вот думал: зайти – не зайти?
– Господи, он еще думал. Ну, рассказывай. Как тебя туда занесло?
– Там деньги, понимаешь? И возможностей много. Я там консультацию открыл, через полгода квартиру купил. Трехкомнатную. Лильке деньги посылаю. Не жалуюсь. Может, и ты переберешься? Ко мне.
– Да ты с ума сошел! А Алла?
– А что, там школ нет, по-твоему? Еще лучше, чем московские. Зато за год там заработаешь столько, сколько здесь за три. Подумай. Я тебя к себе возьму – в консультацию. Не захочешь у меня работать, не надо. Другое место найдем. А можешь просто замуж за меня выйти, и тогда вообще работать не надо.
– Димочка, ты изменился. Стал таким брутальным, что ли. Повзрослел. У тебя виски седые. Ты с ума сошел? Какой замуж?
– А вот ты совсем не изменилась. Как была без руля и без ветрил, так и осталась. Я тебе светлое будущее предлагаю, а ты говоришь, что я сумасшедший.
– Ну спасибо.
– Ты прости меня, что я тогда тебя впутал в наши с Лилькой дела. Не хотел ей говорить про нас, само вырвалось.
– Что было, то было.
– Вот и правильно. Я по случаю примирения приглашаю тебя в ресторан.
– Это с удовольствием. Я давно нигде не была.
– Вот и хорошо. Я поеду – у меня дела. Закажи такси и вечером приезжай. Я столик заказал.
Вечером Екатерина Андреевна надела вечернее платье, уложила волосы.
– Ты куда? – спросила Алла.
– С Димочкой, в ресторан. Вернусь поздно. Не жди меня. Ложись спать. Я сама дверь открою.
Екатерина Андреевна вернулась утром. Алла смотрела телевизор и завтракала.
– Ты обещала вернуться поздно, а вернулась рано, – огрызнулась Алла. Она обиделась на Димочку за то, что он не пригласил и ее.
– Алуш, не бурчи. – Екатерина Андреевна была непривычно веселая и возбужденная. – Засиделись. Поздно было ехать. А как ты смотришь на то, чтобы мы в Нижневартовск поехали? К Димочке? Ненадолго. Если не понравится, вернемся.
– Я никуда не поеду. Если хочешь, поезжай одна. Я здесь останусь.
Алла чувствовала – сейчас все зависит от нее. Если скажет «нет» – мать никуда не поедет. Алла и сказала «нет». Но страх был – а вдруг Димочкино «да» перевесит ее «нет»?
Димочка уговаривал Екатерину Андреевну по-своему. В любви признавался. Говорил, что помнит ту их ночь и лучшей ночи в его жизни не было. Алла использовала свои методы – огрызалась, не хотела выходить из комнаты, когда приходил Димочка, бросала трубку, если он звонил. Екатерина Андреевна мучилась. Разрывалась между дочерью и перспективой новой жизни с любимым мужчиной.
– Алка, ну что ты окрысилась? – спрашивал Димочка из-за двери комнаты. Алла взяла медицинский бинт и перемотала между ручкой и спинкой кровати. Чтобы никто не открыл.
– Я не окрысилась. Мне на тебя наплевать. Я не хочу никуда ехать. Могу здесь одна остаться.
– Алла, ты уже взрослая. Ну пойми ты меня. По-живому режешь, – говорила, обращаясь к закрытой двери, Екатерина Андреевна.
– А мне наплевать. Я не поеду.
За дверью сначала все утихло, а потом дверь распахнулась – Димочка перерезал бинты ножом.
– Послушай меня, – начал Димочка, когда вошел. Алла молчала, демонстративно уткнувшись в учебник. – Подумай хоть раз о матери. Нельзя всю жизнь быть такой эгоисткой. Не ломай ей жизнь. Для нее это, может быть, последний шанс. Ты хочешь, чтобы она одна осталась на всю оставшуюся жизнь?
Алла не выдержала:
– Это ты-то – последний шанс? – Они с Димочкой еще в прошлой жизни были на ты. Друзья. – От тебя тетя Лиля сбежала, и мама сбежит. И еще лучше себе найдет. А тетя Лиля говорила, что у тебя есть другая женщина. Вот и живи с ней. А мою маму не трогай.
– Не смей так со мной разговаривать, соплюха.
– И ты не смей меня так называть. Тоже мне нашелся папаша. Как хочу, так и разговариваю. Ты мне – никто. И маме моей – никто. Думаешь, носил мне пластинки, так теперь все можно? Ты знаешь кто? Урод. Придурок. Мерзкий отвратительный придурок! – Алла уже кричала.
В комнату ворвалась Екатерина Андреевна и впервые в жизни ударила дочь. Не просто ударила – лупила по лицу обеими руками, пока ладони не начали гореть. Алла даже не пыталась закрыться или увернуться. Стояла и плакала. Екатерина Андреевна на секунду остановилась, схватила первое, что под руку попалось, – учебник, и принялась лупить дочь учебником.
Остановил рукоприкладство Димочка.
– Катя, хватит. Успокойся, – сказал он и вывел Екатерину Андреевну из комнаты.
Алла тогда сбежала из дому. К однокласснице Ирке. Ирка в соседнем подъезде жила, так что Алла недалеко убежала. И нашли ее быстро. Димочка больно заломил ей руку за спину и привел домой.
Они уехали в Нижневартовск с Димочкой через две недели. Алла эту новую жизнь помнила обрывками.
Помнила, например, кафе-мороженое. Темное и холодное. Но туда ходили все ее новые одноклассники после уроков. Мороженое делалось в огромном автомате, похожем на холодильник. В вафельный стаканчик – не хрустящий, а какой-то размокший – бармен выдавливал плюху ядовитого цвета. Желто-зеленого. Мороженое было невкусным. С комками, прилипавшими к нёбу. Но Алла видела, как его ели ее одноклассники – жадно заглатывая, и тоже жадно глотала.
Еще она помнила учителей в школе. Музыку преподавал Иван Иваныч, стриженный ежиком мужчина с татуированными пальцами. Он играл на аккордеоне. Гимн Советского Союза. Они вставали и пели. На каждом уроке. Однажды урок заменяла другая учительница – Алла не помнила, как ее звали. Учительница поставила на проигрывателе пластинку. Бетховен. Все засмеялись. Сорвали урок. На следующем уроке Иван Иванович заставил всех петь гимн десять раз подряд. В наказание. Иван Иванович был бывшим зэком. Такие ходили слухи. Его боялись. Мальчишки говорили, что он отсидел за изнасилование. Девочки – что за воровство. Потом появилась версия, что и за то, и за другое. Одна Алла знала правду. Она сидела за одной партой с Олей Егоровой. А Оля была племянницей Ивана Иваныча. И Оля по секрету рассказала Алле, что Иван Иваныч отсидел за убийство. Но он на самом деле не виноват.
Русский язык и литературу преподавала Ирина Валерьевна. Крановщица. Ее так и звали – Крановщица. Раньше Ирина Валерьевна действительно работала крановщицей, а потом пошла в преподаватели. Ее взяли – учителей не хватало. Алла не знала, что это за профессия – крановщица. Но была уверена, что это что-то неприличное. У Ирины Валерьевны тоже все классы уроки срывали. У Аллы был пенал – московский. Железная коробочка с рисунком – Микки-Маус. Мама подарила. Крановщица Ирина Валерьевна, когда проходила мимо Аллиной парты, всегда брала в руки этот пенал. Крутила. Рассматривала.
Был диктант. Алла дала списать Оле Егоровой. Крановщица увидела.
– Я забираю у тебя пенал, – сказала Ирина Валерьевна.
– За что? – Алла готова была расплакаться. Пенала ей было не жалко. Себя жалко.
– За то, что дала списать. Диктант будете переписывать. Обе.
Ирина Валерьевна вытряхнула из пенала Аллины ручки и карандаши и унесла. Положила на стол. Алла сидела, глотала слезы и вдруг увидела, как Крановщица убирает ее пенал к себе в сумку.
– Она мне его отдаст? – спросила Алла у Оли на перемене.
– Да прям, – ответила Оля. – Сыну отнесет. У нее сын во втором классе.
– А ты откуда знаешь?
– Мне дядя рассказывал.
– Она не имеет права.
– Почему? – удивилась Оля.
– Слушай, а здесь есть родительские собрания? – спросила Алла.
– А это что такое?
– Когда приходят родители, им журнал показывают, рассказывают, кто как учится…
– Не-а, здесь только деньги собирают. Говорят, сколько принести. Да и кто придет? Мои точно не придут.
Алла решила обязательно отомстить Ирине Валерьевне. Случай скоро представился. Приезжала комиссия из роно, и Ирина Валерьевна готовила открытый урок. Задала Маяковского. Алла подговорила девочек из класса прочитать вместо Маяковского Набокова. «Лолиту».
– А про что там? – спросила Оля Егорова.
Алла подумала и выдала единственный вариант, который должен был сработать:
– Про секс.
На открытом уроке Ирина Валерьевна пересказала биографию Маяковского, основные вехи творчества. Настало время вопросов. Алла подняла руку. Оля тоже. Ирина Валерьевна, не почувствовав подвоха, вызвала Олю. Оля вышла к доске и сказала, что Маяковский ей не нравится, а нравится Набоков. Особенно его произведение «Лолита». Ирина Валерьевна пошла пятнами – она не читала Набокова. Поэтому попросила Олю пересказать краткое содержание произведения. Решила сориентироваться по ходу. Оля начала пересказывать. На фразе «Он ее хотел, потому что старый…» Ирина Валерьевна сломала ручку, которую крутила в руках. Мальчики заржали.
– Все, достаточно. Садись, – процедила Ирина Валерьевна, пообещав себе все рассказать про выходку Оли ее дяде – Ивану Иванычу.
Комиссия из роно застыла с открытыми ртами. Женщина в красном костюме на задней парте ерзала на стуле. Ирине Валерьевне нужно было спасать урок, и она вызвала Аллу. Та одна сидела с поднятой рукой.
Алла вышла к доске. Рассуждала о чувствах, любви, страсти. Ее одноклассники и даже гостья из роно слушали как завороженные. Ирина Валерьевна не умела так владеть аудиторией.
– Вы что, сговорились? Я задавала Маяковского! – закричала Крановщица.
Девочки в классе загалдели. Маяковский – неинтересно, а это – интересно. Почему они не могут читать Набокова?
Женщина в красном костюме встала и вышла из класса.
– Вы за это ответите, – сказала гостья Ирине Валерьевне.
После сорванного открытого урока Ирина Валерьевна пошла к директору. Она догадалась, что Набоков – идея Аллы. Другие бы не додумались. Крановщица требовала выгнать Аллу из школы.
– Да не могу я ее выгнать, – отбрыкивался директор, – у меня проблемы с кирпичом для нового здания, а ее отчим – юрист, мне документы обещал сделать. И с унитазами помочь. Ты вот можешь унитазы достать? Нет? А он может. А Набоков, он классик или кто-то из современных?
Ирина Валерьевна уволилась по собственному желанию. Девочки говорили – опять стала крановщицей.
Еще здесь был урок труда. Мальчики делали табуретки. Девочки шили фартуки и косынки или готовили картошку с тушенкой.
Алла никак не могла справиться с ножной швейной машинкой. Шов получался кривым. Учительница – Нина Павловна – давала задание и уходила.
На очередном уроке Алла разрезала выкройку своего фартука и косынки на маленькие лоскутки. Кромсала, пока ткань не превратилась в пыль. Села за стол, взяла лист картона от выкройки, краски, клей. Алла нарисовала на листе картона ствол дерева, ветки. Намазала клеем вокруг веток и посыпала лоскутками. Ткань прилипала. Получалось осеннее дерево. Из голубой косынки Алла сделала небо. На траву под деревом пошли обрезки косынки Оли Егоровой.
– Ты что делаешь? – спросила Оля.
– Осень. Дерево.
– Красиво. Только тебе Пална два влепит.
– Ну и пусть.
– Давай я тебе сошью? – предложила Оля.
– Не надо. Я тебя и так с Набоковым подставила.
Олю после того открытого урока дядя Иван Иванович посадил в карцер на неделю. Ее не отпускали гулять. Сначала, правда, отлупил.
– Да ладно тебе. Весело было. И русского теперь нет. – Оля улыбалась.
Русского и литературы у них действительно не было. Новую учительницу не могли найти.
Оля быстро раскроила косынку и фартук. Села за машинку и прострочила. Ровненько. Оля хорошо шила. Не только фартуки. Она и юбки себе шила, и наволочки. Наволочки – на продажу. Ее мать договаривалась насчет заказов, а Оля шила по ночам. Все деньги родители Оли пропивали. Иван Иванович помогал. Пропивать.
– Держи. – Оля протянула Алле готовый фартук.
– Спасибо. Только Пална не поверит, что это я сшила.
Оля спасала Аллу и на уроках по основам кулинарии. Вставала с ней в пару. Олина мама работала в местном главном ресторане – официанткой. Оля знала немыслимое количество блюд. Она могла уболтать Нину Павловну рецептами судака по-польски и салата оливье. Алла в это время успевала смешать недоваренную картошку с тушенкой.
Еще у Оли были младшая сестренка Людмилка и собака Найда, потому что найденная. Сестренка была тихая, собака – буйная. Алла вообще собак боялась, а эту – дворняжестую, подобранную Олиной матерью у мусорного контейнера рядом с их рестораном, овчарку – особенно. Овчарка Найда была не только с изломанной родословной, но и с искалеченной психикой. Когда Людмилке было года два, овчарка ее покусала – малышка потянулась за своим мячиком, Найда мячик не отдавала. Людмилке наложили швы. Собаку не усыпили, на чем настаивали врачи, соседи и даже Иван Иваныч. Но Олина мать свалила вину на Людмилку, выгородив собаку. Девочка росла. Швы бугрились на пухленькой ручке белым червем.
У них на звонке всегда висела записка – «Не звонить, стучать». Оля говорила, что сестренка просыпается от звонка. Найда в отличие от Людмилки реагировала на стук. Собака начинала лаять, Людмилка просыпалась и безутешно плакала.
Алла приходила к Оле учиться шить. Нина Павловна уперлась и ни в какую не хотела ставить Алле хотя бы тройку. Оля предложила взять над Аллой шефство. Нина Павловна согласилась.
За стеной гуляли Олины родственники – Иван Иваныч играл на баяне, Олина мать пьяненько тянула: «Белой акации…» Людмилка хныкала, Найда выла. Оля с Аллой шили. Алла на всю жизнь запомнила, как выворачивать и где прострачивать наволочку.
Алла помнила хор. Она и в Москве пела в школьном хоре. Здесь тоже пошла. Хор вела Елена Ивановна. Пели детские песни. Аллу поставили петь вторым сопрано. Они не успевали репетировать, в основном выступали. На концертах в День нефтяника, основания города, годовщины скважины… Елена Ивановна в день концерта в Доме культуры надевала платье с люрексом и туфли на каблуках. На голове делала начес и посыпала волосы серебрянкой. Серебрянка, как объяснили Алле девочки, это такая краска. Но не как краска, а как порошок. Его в краску добавляют и батареи красят. Алле рассказали и еще несколько секретов северной красоты. Чтобы не мыть голову, можно волосы мукой посыпать, а потом стряхнуть и расчесать. А чтобы начес лучше держался, нужно намазать волосы водой с сахаром.