– Ты поедешь? – спросила Ирка.
– Нет, – сказала Алла.
– Почему?
– Все равно ничего не увижу. И вы не увидите. Без толку.
Ирка замолчала. Лешка смотрел с интересом.
– В Москве звезд не видно. Никаких. Только луна светит – как прогнивший желток из крутого яйца. С зеленоватым отливом. Небо пустое, – объяснила Алла.
Как ни странно, после этого замечания Ирка на Аллу обиделась смертельно. Даже на другую парту пересела – к Лешке. Она сказала, что ей надоел Аллин вечный «депресняк». Все так хорошо идет, и тут Алла что-нибудь ляпнет, и становится ясно, что жизнь – говно. Но Алла знала, что Ирке только повод был нужен – пересесть к Лешке.
Лешка же задался целью показать Алле, что жизнь прекрасна. Наверное, именно на это Ирка и обиделась. Она думала, что будет разговаривать с Лешкой о звездах, а он начал с Аллой носиться.
Лешка заходил за Аллой, они шли через арку, прорубленную посередине Китайки, на автобусную остановку. В арке обязательно сталкивались с Иркой. Случайно. В их районе все рано или поздно сталкивались в арке. Через нее – в магазин, на автобус, к метро, в химчистку, в ремонт обуви… Ирка делала вид, что торопится. С Лешкой она разговаривала, с Аллой – нет.
Лешка еще несколько раз сводил Аллу в планетарий, а потом плюнул – сидели у Аллы. Он мыл посуду, бегал в магазин за картошкой. Вечером приходила Екатерина Андреевна, и Лешка уходил. Потом стал оставаться. Екатерина Андреевна к нему настолько привыкла, что даже не реагировала, когда он открывал ей дверь и доставал из тумбочки тапочки. В доме появился еще один ребенок. Старший сын, на которого можно положиться. Прижился, как когда-то Регина в их квартире на Пятницкой. Екатерина Андреевна вызывала Лешку на кухню и спрашивала, как у них дела в школе. Лешка говорил: «Нормально». Екатерина Андреевна успокаивалась. Собственно, оставаться ему на ночь она предложила. Вечером мимо арки было страшно ходить – там собирались местные хулиганы из соседней школы. Их называли «девятисотка», по номеру школы. «Девятисотка пошла», там «девятисотка стоит». Лешка спал в большой комнате на сдвинутых креслах. Утром Екатерина Андреевна уходила на работу, оставляя Алле с Лешкой завтрак на столе. Они вместе выходили из подъезда и шли в школу. Обсуждали, что нужно после уроков забежать в магазин – Екатерина Андреевна просила. Или спорили, будет ли Лешка сегодня пылесосить.
В классе пошли слухи – Алла с Лешкой живут вместе. Екатерину Андреевну даже завуч вызывала на серьезный разговор. Екатерина Андреевна отшутилась – «они дружат, у мальчика сложная ситуация в семье, у нас ему даже лучше, ничего плохого дети не делают, уроки вместе учат».
Про «сложную ситуацию» в семье Лешка рассказал Екатерине Андреевне сам. Они сидели на кухне и пили чай. Он рассказывал так, как будто не про себя говорит. Спокойно и отстраненно. Только главное. Без подробностей.
Лешка был цирковым ребенком. Родился в опилках. Цирковыми артистами были его родители. Отец занимался эквилибристикой, мать танцевала в балете. Лешка тоже выходил в манеж. Ему десять лет было, когда он неудачно упал. Ничего серьезного. Не считая страха. Он боялся крутить сальто назад. Терял ориентацию. Отец его заставлял, Лешка становился серым, убегал и отсиживался в подсобке. Отец вытаскивал сына из подсобки, возвращал в манеж. Но Лешка опять серел и убегал. А потом умерла его мама – молодая и красивая. Быстро и мучительно. От рака. Лешке тогда было тринадцать. Отец начал пить и почти потерял работу. Пить бросил, но работа появлялась от случая к случаю. Они что-то продали, обменяли и переехали в Китайку – Лешкин отец не мог жить в квартире, в которой умирала его жена. Так же как Екатерина Андреевна не смогла жить на Пятницкой.
Екатерина Андреевна погладила Лешку по голове и пошла спать.
– А за тебя отец не волнуется? Он не против, что ты у нас живешь? – спросила Алла.
– Да нет, он и не заметил, наверное.
– А почему ты меня к себе в гости не приглашаешь?
– Тебе у нас не понравится.
– Откуда ты знаешь?
– Хорошо, завтра после школы зайдем.
На следующий день Алла с Лешкой зашли в десятый подъезд, поднялись на шестой этаж. Лешка открыл дверь. Две комнаты, огромный коридор. Пахнет кошачьей мочой. Из угла в угол пронеслось что-то серое.
– Это Тихон, кот, – сказал Лешка, – лучше не разувайся. Он гадит в обувь. Не могу отучить.
Лешка взял тапочку и швырнул в том направлении, в котором скрылся Тихон.
На стене в коридоре висел огромный черно-белый портрет.
– Это твоя мама? – спросила Алла.
– Да, пойдем. Чай будешь?
Алла шла по коридору и чувствовала на себе взгляд женщины с портрета. Алла где-то читала, что так смотрит Мона Лиза в Лувре. Проходишь мимо, а она следит за тобой взглядом. Женщина с портрета тоже так смотрела. У Аллы мурашки побежали по коже.
На кухне был другой запах. Алле показалось, что клопов. Хотя она не знала точно, как пахнут клопы.
– Чем у тебя так странно пахнет? – спросила Алла Лешку.
– Не знаю.
Алла взяла со стола коробку овсянки. Открыла. Сверху – овсянка как овсянка. Алла засунула в коробку палец, перемешала и высыпала немного хлопьев себе на ладонь. По ее ладони ползли маленькие белые червячки. Алла зажала рот рукой и побежала в туалет – ее вырвало. Лешка кричал ей из кухни, что сваренные червяки червяками не считаются.
Они сидели в Лешкиной комнате, когда в квартиру кто-то пришел. Лешка напрягся и покраснел.
– Кто это?
– Отец, наверное.
Судя по звукам, Лешкин отец пришел не один. С женщиной.
Алла с Лешкой сидели на диване и молчали. В стене над диваном торчал огромный гвоздь. На гвозде висел нос. Красный. На резинке. Обычный клоунский нос. Краска потрескалась. Резинка была связана узлами в двух местах. «Это мамин. Она в нем выступала», – сказал Лешка и опять замолчал. Из соседней комнаты послышались приглушенные звуки – равномерные удары в стену. Лешка опять резко покраснел, что при своей природной рыжине делал мгновенно. «Пойдем к тебе», – сказал шепотом он. В коридоре Алла увидела Тихона, который пристраивался в огромную, чуть ли не сорокового размера, с выдавленной косточкой, туфлю гостьи.
Они сдавали экзамены. Впереди было лето и последний класс – выпускной. Лешка забежал к Алле вечером.
– Алка, поехали в лагерь! – закричал он. – В Эстонию. Клево?
– Я не люблю лагеря. Я была один раз – в осетинском, – ответила Алла.
– Да ты что? Это же в Эстонии. И лагерь не пионерский, а трудовой. Можно денег заработать. Сегодня списки составляли. Я тебя вписал. Только там нужно разрешение от родителей. Может, мне Екатерина Андреевна напишет?
– Не знаю, сам у нее и спроси.
Лешка побежал на кухню, где Екатерина Андреевна пекла шарлотку.
– Лешенька, пирог будешь? – спросила она.
– Буду, Катьандревна, напишите мне разрешение в лагерь. Им все равно от кого. А отцу долго объяснять. Ему сейчас не до этого.
– Какой лагерь, Лешенька?
– Трудовой. В Эстонии. Можно денег заработать. Полдня – на грядке, полдня свободен.
– А где именно?
– Под Таллином. Не помню, как эта деревня называется. Я и Алку записал. Только она отказывается.
– Не знаю, Лешенька, не уверена, что это хорошая идея.
– С нами едут трудовик и физрук. Из нашего класса десять человек записались. Из других школ тоже едут. Не волнуйтесь. Там нам даже экскурсии по Таллину обещали – на выходных. И можно ехать на любой срок – на месяц, на два, на все лето. А что тут сидеть? И вы от нас отдохнете. Соглашайтесь, Катьандревна. Пожалуйста.
– Хорошо, тебе я разрешение напишу. При одном условии. Ты мне будешь звонить раз в неделю. А насчет Аллы я не уверена. Мне кажется, это не для нее.
Екатерина Андреевна положила Лешке кусок шарлотки и села писать разрешение на поездку. На кухню зашла Алла.
– А кто еще из наших едет?
– Записались почти все ребята. И кто-то из девчонок.
– А Ирка едет?
– Угу, – кивнул Лешка, запихивая очередной кусок шарлотки в рот.
– Мама, и мне пиши разрешение. Я тоже поеду.
– Алуша, ты хорошо подумала? Может, не стоит? – Екатерина Андреевна удивилась.
– А почему бы и нет? Лешка, там хорошо заплатят? – уперлась Алла.
– Еще как. Рубль сорок за грядку, – с набитым ртом ответил Лешка.
– Хорошо, – согласилась Екатерина Андреевна, – только пообещайте мне звонить каждую неделю. И, Алуша, если тебе не понравится или будет тяжело, тут же возвращайся. Лешенька, а ты за ней присматривай. Если что, с тебя спрашивать буду. Все-таки ты уже мужчина.
– Не волнуйтесь.
В Эстонию они ехали на поезде. Было весело. Лешка играл на гитаре, все пели песни. Алла даже с Иркой помирилась – на соседних полках спали.
Их поселили в здании бывшей спортивной школы. Палата мальчиков, палата девочек, две палаты для вожатых. Ирка в знак примирения выбрала кровать рядом с Аллой. Забежал Лешка – два таза эмалированных принес. Для стирки. И кипятильник.
Они приехали в субботу. А в воскресенье всех на автобусе повезли в Таллин. Дали четыре часа на прогулку и велели вернуться на автобусную станцию. Все разбрелись кто куда. Алла с Иркой и Лешкой решили пойти в центр города.
Алла никогда не была в таком красивом городе. На площади играл уличный оркестр, люди сидели за столиками в открытых кафе и пили кофе.
– Алка, смотри. – Ирка показывала рукой в сторону. – Что это?
Алла повернулась и увидела маленькую тележку. Наверху пирамидками стояли вафельные трубочки. У тележки крутились две маленькие девочки. Им в пирамидки накладывали разноцветные шарики.
– Это мороженое. Пойдем? У меня есть деньги.
Они стояли перед стеклянной загородкой и разглядывали контейнеры с мороженым всех цветов – зеленое, красное, розовое… Над каждым контейнером стояли надписи. Совершенно непонятные.
– Ты какое хочешь? – спросила Алла.
– Не знаю, – прошептала Ирка. – А можно сразу несколько?
– Наверное, вон девочки по три шарика брали.
Лешка сообразил первым. Он ткнул пальцем через стекло в зеленый контейнер. Продавец достал из пирамидки одну вафельную трубочку и положил зеленый шарик. Алла с Иркой тоже ткнули пальцами.
Они сели на ступени какого-то храма и ели мороженое.
– В магазин зайдем? – предложила Ирка. – Смотри, тут все в джинсовых шортах ходят. Давай такие же купим!
– Давай, – согласилась Алла.
– Я вас тут подожду, – сказал Лешка.
Алла с Иркой забежали в магазинчик напротив. Стояли у вешалок и перебирали наряды. Красивые до безумия. Ирка пнула Аллу в бок:
– Смотри.
У кассы стояла девушка. Покупала шорты. Отдала кассирше сто рублей. Взяла мелочью сдачу.
– Ни фига себе, – сказала Ирка, – сотня. Пойдем отсюда.
Они выбежали из магазина.
– Ну как? – спросил Лешка.
– Ничего особенного, – хмыкнула Ирка.
Вечером в лагере был праздничный ужин. До столовой их тоже везли на автобусе. Там на железной стойке стояли блюда. Можно было брать и садиться за стол. Тут же возникла сутолока. Никто не знал, что лежит в тарелках. Суп – еще понятно. Но почему вечером? И почему он белый и густой? Может, это не суп, а соус?
И тарелочки маленькие, на несколько ложек. Запеканка мясная.
– А это что? – Лешка взял со стойки что-то зеленое, как желе. Понюхал.
– Не знаю, – ответила Алла, – может, десерт? Возьми, попробуем.
– Сама и пробуй. – Лешка поставил красивое блюдце с зеленым содержимым Алле на поднос.
– Вкусно. Только непонятно из чего, – сказала, попробовав, Алла.
Вечером после ужина все собрались в палате у девочек – пели песни, ели колбасу, привезенную из Москвы. В соседней палате сидели вожатые. Пили ликер «Старый Таллин». Лешка, назначенный дежурным по отряду, сбегал и все узнал.
В понедельник их повезли на работу. Нужно было прополоть свеклу. Каждому дали по грядке и по паре перчаток. Их, конечно, предупреждали, что нужно надеть головной убор и длинные штаны, но кто ж послушал? К двенадцати часам девочки с распухшими красными коленями лежали между грядок и стонали. В час за ними приехал автобус.
Есть никто не мог. Руки ломило. В туалет выстроилась очередь. Алла зашла в грязную темную комнатку и посмотрела в крошечное треснувшее зеркало над умывальником. Лицо было черное. Она сняла перчатки с налипшей грязью. Руки тоже были черные. Алла высморкалась – даже сопли были черные. Алла взяла обмылок и попыталась оттереть грязь. Бесполезно. Она так устала, что не удержалась и расплакалась. В дверь туалета уже стучали.
Неделя прошла как в страшном сне. У Аллы болело все тело. Голова отключилась. Приезжал автобус, они, сонные, садились, до обеда пололи грядки. После обеда – час отдыха и опять на грядки. До шести. На весь отряд – один летний душ. Вода чуть теплая. Одного бака хватало на десять человек. Каждому по пять минут. Они установили график помывки. Пытались экономить воду. Перчатки пришли в негодность. Других не выдавали. Вожатые спасались «Старым Таллином». Круглосуточно.
Еда, сначала казавшаяся удивительно вкусной, не лезла в горло. Аллу тошнило от одного вида зеленого желе в блюдечке – ревеня. Их каждый день кормили ревенем – суп из ревеня, салат из ревеня, желе из ревеня. Они ели и все равно оставались голодными. Даже пухленькая Ирка стала стройной и неожиданно красивой изможденной красотой.
В пятницу вечером всех повезли на почту – звонить в Москву.
– Леш, позвони ты моей маме. Я не могу. Расплачусь. Она сразу все по голосу поймет. Будет нервничать. Скажи ей, пусть посылку пришлет – с едой, перчатка Скажи ей, пусть посылку пришлет – с едой, перчатками. И попроси прокладки для меня прислать – женские. И крем для рук. Ладно? Если будет про меня спрашивать, скажи, что я в следующую субботу ей позвоню. А сегодня – на экскурсии. Придумай. Ладно?
– Ладно.
Еще неделю назад Алле бы и в голову не пришло говорить с Лешкой о прокладках. Но за неделю все изменилось. Двери в душевой не было. Сначала девочки загораживали друг друга полотенцами. А потом плюнули. Ребята даже в их сторону не смотрели. А если и смотрели, то только для того, чтобы узнать – когда подойдет их очередь.
Утром к общим умывальникам все выходили в чем придется. Умывальник они прозвали стойлом. Внизу, по земле, шел желобок для воды, а из трубы торчали четыре крана. Ребята под этими кранами мыли подмышки, девочки подмышки брили станками, которые просили у ребят.
Прокладки тоже никто не догадался взять. Хорошо, что у Ирки были бинт и вата. Ирка отрывала кусок ваты, перематывала бинтом. Получалась прокладка. Потом вату заворачивала в газету и выбрасывала, бинт стирала и вешала сушить на батарею. Нижнее белье они стирали в тазу. Вешали сушить на улице. На веревке, которую намотали между двумя деревьями. Лифчики, трусы, мужское исподнее рядом с женским.
По ночам было холодно. Одеяла тонкие. Поэтому спали тоже все вместе, чтобы было теплее. Сдвигали кровати. Ирка спала с Аллой, рядом подхрапывал Лешка.
На работу ходили тоже кто в чем. Алла в Лешкиных джинсах, подвязанных веревкой, Ирка в трениках физрука, с которым по вечерам согревалась «Старым Таллином».
В субботу с утра всех отвезли в баню. Раздевалка общая. Помещения отдельные. Все бегали туда-сюда за мылом, мочалками… Никто ни на кого не обращал внимания. Ребята, правда, прикрывали полотенцами причинные места. Но выданных полотенец – крошечных, чуть больше салфетки – хватало только на перед. Зад у всех был голый и белый. Девочкам выдали по два полотенца – маленькое и большое. Хоть как-то можно было прикрыться.
За неделю они успели загореть. Точнее, сгореть. Ребята еще ничего выглядели. Они снимали футболки, когда работали. Только ноги белые были. А у девочек загорели только руки, лица и шеи. Ирка смотрела в зеркало и плакала. У нее все лицо обсыпало пятнами и прыщами. Аллергия.
– Ир, ну не плачь, Лешка попросил мою маму посылку прислать. С кремом. Пройдет, – успокаивала ее Алла.
В этот же день им выдали зарплату за неделю. В воскресенье отвезли в город. Все разбежались по магазинам.
Назад ехали в хорошем настроении. Вожатые на все деньги накупили ликера. В сумке грохотало бутылок десять. Кто-то додумался и купил воблы. Все смеялись и кричали: «Чья вобла?» Никто не признавался. Лешка купил колбасы, сыра. Ирка с Аллой в аптеке накупили медицинских перчаток и прокладок на весь отряд. На них провизор странно посмотрела, но ничего не сказала. Ирка пыталась объяснить, что ей нужна мазь от аллергии. Провизор мотала головой и говорила: «Нет».
– Наверное, ей рецепт нужен. От врача, – догадалась Алла.
В результате они купили детский крем от пеленочного дерматита, который продавался без рецепта. Как ни странно, крем помог. Ирка намазалась им прямо в аптеке и сразу повеселела.
– Хоть чесаться перестало, – сказала она.
В понедельник Аллу с Иркой оставили дежурить по лагерю. Это было счастье. Нужно было всего-то помыть все палаты, коридор, подмести двор и в столовой разложить еду по тарелкам. Алла с Иркой оделись во все чистое, Ирка даже ресницы накрасила. После прополки бесконечных грядок мытье полов показалось отдыхом.
А в среду жизнь наладилась окончательно. Пришли посылки из Москвы. Не только Лешка сказал Екатерине Андреевне про бандероль. Договорились сразу – присланное поделить на всех. Пять посылок расставили на столе. Настроение зашкаливало. Лешка вооружился отверткой. Каждую открытую крышку отмечали визгами и аплодисментами.
Родители прислали сгущенное молоко в банках, конфеты, печенье, колбасу, чай, кофе. Екатерина Андреевна, как всегда, отличилась. Алла достала из бандероли упаковку резиновых напальчников.
– А это зачем? – удивилась Ирка.
– Понятия не имею, – сказал Лешка.
Лешка порылся в коробке и достал письмо. Отдал Алле. Алла быстро просмотрела и дошла до абзаца про напальчники. Она начала так хохотать, что не могла читать. Отдала письмо Лешке.