И не успевает ошеломленная Марика слова сказать, он проворно дергает за ленты, завязанные у девушки под подбородком, и снимает с ее головы шляпку, а потом с тем же проворством выдергивает ленты из прорезей. Увидев, что они пришиты к зеленой соломке, Алекс вынимает из кармана маленький маникюрный наборчик, напоминающий перочинный ножик-складень, и подпарывает нитки миниатюрными ножничками. Мгновение — и ленты исчезают в карманах его галифе, а зеленую шляпку, вернее, то, что от нее осталось, Алекс довольно небрежно нахлобучивает на голову Марике.
— Вот, — говорит он, удовлетворенно разглядывая ошарашенную кузину. — Теперь совсем другое дело!
Конечно, теперь совсем другое дело! Даже когда Марика сидит не шевелясь, чуточку великоватое ей сооружение из соломки норовит соскользнуть с головы. А что будет, когда она вздумает встать и пойти?
Через мгновение Марика узнает что. Шляпка съезжает ей на колени, и Марика с ужасом смотрит на неаккуратные дыры, зияющие там, где сквозь соломку были продернуты ленты.
— Ради Бога, Алекс! — восклицает она. — Немедленно верни мне ленты! Ты с ума сошел?!
— По-моему, это ты сошла с ума, — недоумевающе говорит ее кузен. — О чем речь? Какие ленты?
— Как это — какие? Те, которые ты вытащил из шляпки! Которые положил в свои карманы!
— В какие карманы?
— Перестань строить из себя дурака! — уже всерьез злится Марика. — В карманы галифе!
Алекс вскакивает и выворачивает перед Марикой карманы. Господи Иисусе… Да ведь они пусты! В них ничего нет, кроме носового платка, маленькой расчески, пресловутого маникюрного наборчика и коробка спичек. Марика поднимается с травы и проверяет сама, ощупывает каждый шов — ничего нет в помине, никаких лент! Но ведь она сама видела, как Алекс прятал их в карманы!
— Дорогая, успокойся, — уговаривает он, видя, что его кузина вне себя от недоумения и ярости. — Прошу тебя, забудь ты об этих лентах! Просто забудь, как будто их никогда не было. Вернешься в Дрезден — купишь себе новенькие, веселенькие, не столь мрачные. А про эти — забудь!
Марика смотрит на него исподлобья. Что-то здесь не так… Сначала она решила, будто это один из дурацких розыгрышей дорогого братца, одна из его шуточек, над которыми смеялся только он. Однако в голосе Алекса звучат какие-то странные нотки… Он вовсе не смеется, он очень серьезен. И Марика вспоминает, как настаивал в своем письме Ники, чтобы она приехала к Алексу непременно в его шляпке.
Да, здесь явно что-то нечисто! Это и дураку ясно было бы, а Марика вовсе не дура, хоть, пожалуй, не слишком догадлива.
— Может, все же объяснишь? — угрюмо спрашивает она, снова усаживаясь на траву и пытаясь уверить себя, что Алекс прав и никаких лент на шляпке у нее и в самом деле никогда не было.
— Лучше не надо, ладно? — мягко улыбается он. — Ничего не спрашивай, Машуня, умоляю тебя. Не обижайся: я просто не могу ничего тебе сказать. Иногда лишнее знание, понимаешь ли, может быть очень опасным. Как говорится, во многой мудрости многая печаль. Еще раз прошу, не обижайся: твоими ленточками слишком серьезно и много завязано не только для меня, но и для других людей.
При этих словах у Марики падает сердце. Ну да, она так и знала, что ее пылкие братцы не смогут остаться в стороне от знаменитого Re?sistance, Сопротивления, к которому призывает французов генерал де Голль с того самого момента, как Петен отдал Францию бошам. И, конечно, наивно думать, что своего Re?sistance нет в Германии.
Ники в Париже, Алекс — в концлагере под Дрезденом… Кто еще? Наверное, таких людей много. Есть они и в Берлине, но Марике никого из них не узнать.
А что, если она уже знает одного из них? Что, если это Торнберг?
Вполне логичное умозаключение.
Знает ли Алекс Торнберга? Спросить? Может быть, но только немного погодя, а пока надо вот что сделать — показать ему записку. Марика о ней совершенно забыла, а между тем — чем черт не шутит! — может быть, и она косвенным образом предназначалась Алексу, как пресловутые ленты?
Хотя нет, Торнберг не мог предположить, что Марика в каком-то безумном порыве вдруг решится — и вытащит его шифрованную записку из мертвой руки Вернера.
Или мог?
Ладно, об этом потом.
— Слушай, Алекс, — говорит она миролюбиво. — Услуга за услугу. Я забуду про ленты, а ты помоги мне прочитать одну записку.
И она достает из кармана плаща злосчастный листок.
Ну, если она ожидала, что Алекс подпрыгнет на месте и вопьется взглядом в текст, то этого не случилось. Алекс смотрит с любопытством — но не более того.
— Ух ты, какой замечательный ребус! — восклицает наконец он. — Ты его где взяла?
— Ребус?
— А что, ты думаешь, это пиктограмма? — озадачивается Алекс. — Нет, здесь ведь имеют место быть не только рисунки, но и буквы. Однозначно аналфабетное, то есть не буквенное, письмо, но о конкретике можно спорить…
Нет уж, о конкретике как раз лучше не спорить!
— Так где ты взяла эту шифрованную записку? — находит наконец подходящий термин профессионал. — Да, так будет правильнее назвать сей «ребус».
Подумаешь, Марика и без всякого профессионализма называла эту штуку именно так!
— Где взяла? У одного человека, — уклончиво говорит она.
— Он профессиональный криптолог?
Марике трудно ответить на вопрос кузена. По многим причинам.
— Потом расскажу, — снова уклоняется от ответа Марика. — Ты сможешь разгадать этот «ребус»? Тут, кажется, изображены руны?
— Да, целых три, — кивает Алекс. — Вообще-то это руны победы, но…
— Руны победы? — перебивает Марика.
Удивительно: именно о рунах победы читал ей стихи Бальдр, даже не зная, что как раз о них и идет речь на листке. Удивительно точно угадал!
неожиданно для самой себя — надо же, она запомнила с одного раза эти не слишком-то вразумительные строчки! — читает наизусть Марика и гордо косится на Алекса: выразит ли он восхищение ее образованностью? Однако Алекс, этот несостоявшийся семиолог, как старый полковой конь, услышавший звук боевой трубы, уже всецело погрузился в разгадывание «аналфабетного письма» и только небрежно кивает своей эрудированной кузине:
— Вот именно. Однако я не договорил. Если бы руны имели строго значение победы, они были бы нарисованы вот так… — Он шарит по карманам френча, ничего не находит и с досадой обращается к Марике: — У тебя есть чем писать?
У нее в сумке лежит небольшой нарядный блокнот и золоченый карандашик с ластиком на конце — подарок любимого шефа на прошлое Рождество. Этот праздник, как и все христианские торжественные даты, не приветствуется в рейхе — Гитлер считает все, что связано с католическими традициями, кандалами на теле нации, и как тут не вспомнить «опиум для народа», которым называют религию большевики в России. Однако Адам фон Трот иногда позволял себе идти наперекор официозу. Марике не слишком-то хочется показывать эти прелестные вещицы Алексу, который всегда, как девчонка, был неравнодушен ко всему писчебумажному, а уж автоматические ручки и карандаши вызывали у него приступы безудержной клептомании, но делать нечего: любопытство в данном случае сильнее осторожности.
К ее облегчению, Алекс даже не обращает внимания на то, какая красота у него в руках, а немедленно начинает черкать на листке:
— Смотри: будь это сугубо руны победы, они были бы написаны вот так:
Именно в таком порядке и в столбик. Значит, их нужно читать каждую по отдельности, но при этом не забывать и об общем их смысле. А теперь о значении каждой отдельно.
— руна Феху. Она обеспечивает человеку в следующей жизни сохранение того опыта, который он приобрел в жизни этой. Кроме того, это руна огня — мощного огня, который способен выйти из-под контроля и содеять сплошной хаос. Тогда завершится один процесс творения и начнется другой, и энергия его будет высвобождена для новых начинаний.
— Что-то я ничего не понимаю, — беспомощно говорит Марика.
— Я пока тоже, — признается профессионал. — Но давай не будем спешить. Мы попытаемся разгадать каждый знак отдельно, а уже потом будем читать их в совокупности. Правда, надо еще решить, написаны ли все эти пиктограммы, идеограммы, логограммы и прочие элементы по порядку, или твой конспиролог подкинул нам типичный бустрофедон.
— Что-что? — слабым голосом говорит Марика.
— Бустрофедон. По-гречески это означает «как поворачивается вол». Условно говоря, одна строка шифрограммы пишется справа налево, а другая — слева направо. Правда, надо еще определиться, где кончаются, а где начинаются строки. Ну ладно, сначала закончим с рунами.
— Эта руна называется Хагалаз. Ее значение — кристалл, она символизирует небесную мощь, энергию света, который, проходя через кристалл, придает силы шаману.
— Кому?! — не веря своим ушам, переспрашивает Марика.
— Шаману. Что, никогда не слышала такое слово?
— Слышала. Вернее, в какой-то приключенческой книжке читала про шаманов. У Хаггарда, что ли? Или у Арсеньева про дебри Уссурийской тайги… Нет, не вспомнить. Это какой-то колдун диких племен Сибири или индейцев Северной Америки?
— Что-то в таком роде. Но в оккультизме слово «шаман» употребляется в более широком смысле.
— В оккультизме?! — пугается Марика, у которой после разговоров в метро остались об этом слове не слишком приятные воспоминания. — Я ни о какой чертовщине ничего не хочу слышать!
— Терпи, терпи, — ухмыляется Алекс. — У меня такое ощущение, что примерно через час нашего разговора твоя хорошенькая головка изрядно распухнет, и шляпка, которая сейчас тебе малость великовата, будет сидеть очень плотно, отлично станет держаться без всяких лент. Но переходим к последней руне, которая почему-то стоит в нашей шифрограмме первой:
Это руна Тиваз, она считается символом воинов. Но не только тех, которые держат в руках оружие, а воинов духовных: к примеру, опять-таки шаманов. Именно она посвящена богу Тюру, о котором ты упомянула в стихах. Его называли богом битвы, хотя у древних скандинавов Тюр был заодно и громовержцем, и верховным божеством — предводителем всех небесных сил. Кроме того, эта руна указывает верное направление, помогает следовать избранному пути, одолевать любые препятствия. А, теперь, пожалуй, понятно, почему она стоит в начале письма. Это, наверное, своеобразное напутствие, указание ни за что не сворачивать с предначертанного пути.
— Ну, теперь осталось самое малое, — весело говорит Марика. — Выяснить, какой именно путь предначертан!
— Да уж… — задумчиво тянет Алекс, так пристально глядя на замусоленную бумажку, словно намерен прожечь в ней взглядом дырку, а то и вовсе испепелить.
«Пожалуй, надо будет снять с нее копию, — мелькает в голове у Марики. — Еще один такой пылкий криптоаналитик — и от ребуса, пиктограммы… etc. останутся рожки да ножки!»
И девушка самодовольно ухмыляется: вон как лихо она научилась оперировать терминами, о которых еще несколько дней назад не имела ни малейшего представления!
— Начнем с простого и будем двигаться к сложному, — предлагает Алекс. — А самое простое здесь, конечно, цифровой шифр.
Минута молчания.
— Самое простое? — судорожно выдыхает Марика, в голове которой вихрем проносится незабываемая абракадабра. — Ну да, нам с Бальдром тоже так показалось…
— Бальдр… Бальдр фон Сакс, если не ошибаюсь? Понятно, почему ты так лихо цитируешь «Старшую Эдду», да еще по-немецки! — кивает Алекс. — Ники мне кое-что рассказывал о твоем поклоннике. Ну что ж, ты не маленькая девочка, не мне тебя учить, но открывать страшные, быть может, государственные тайны «соколу фюрера», «звезде рейха» или как там его еще величает «Фёлькишер Беобахтер»,[13] с твоей стороны, по-моему, неразумно!
— Нашел что читать, «Фёлькишер Беобахтер»! — пренебрежительно фыркает Марика. — Это же помойный рупор: сплошной официоз, да и тот продезинфицированный, словно больничная «утка».
— Ой-ой! — почти с ужасом смотрит на нее Алекс. — Ой-ой, дорогая кузина, не ожидал от тебя такой прыти! А ну высунь язычок — не раздвоился ли?
— Ну, если и раздвоился, то минуту назад, в припадке злости. Да тебе чего бояться? Ты ведь и сам родился с раздвоенным язычком! — не остается в долгу Марика, потому что злоехидство кузена Алекса вошло в пословицу среди Вяземских. — Ладно, давай обойдемся без взаимных «комплиментов». Бальдру я доверяю, как самой себе. Нет, даже больше. И поставим на этом большую жирную точку. Ты лучше скажи, с чего ты взял, что бумажка, которую ты держишь сейчас в руках, может иметь отношение к государственным тайнам?
— Вот отсюда, — Алекс тычет пальцем в звезду Давида, цифру 13 и свастику. — И я тебе это докажу. Но покончим сначала с цифрами. Так что показалось вам с Бальдром?
— Мы… вернее, Бальдр решил, что тут был использован шифр Юлия Цезаря. Ну, когда цифровое обозначение букв сдвигается на три пункта, так что А — это не 1 , а 3 , — с ученым видом знатока говорит Марика. — Мы попробовали прочесть фразу именно так, но у нас вот что получилось… — Она берет у Алекса карандаш, блокнот и пишет, едва удерживаясь от смеха, три слова, которые надолго, если не навсегда, врезались ей в память. — Чушь, правда?
— Полнейшая, — соглашается любезный кузен. — Ты и твой Бальдр стояли на правильном пути, однако допустили, так сказать, методологическую ошибку. «Шифр Юлия Цезаря» — это смещение цифрового ряда не обязательно на три знака. Для каждой конкретной шифровки число смещения заранее оговаривалось: это и был ключ. Если о ключе не удавалось условиться незаметно, число ставили в каком-нибудь укромном или, наоборот, на самом видном месте. Как на этой записке, например.
Марика смотрит на записку. На ней довольно много цифр. Но как угадать, какая из них — ключ?
И вдруг до Марики доходит: ни одна из цифр ключом быть не может, потому что они стоят в один ряд и являются составными частями целой фразы. Но есть еще одна цифра, которая стоит особняком. 13 , ну конечно, 13 ! Та самая, что начертана над шестиконечной звездой…
Алекс тянется к карандашу, но Марика уже сама быстро пишет на листке алфавит, быстро пронумеровывает буквы по порядку, а под ними ставит новые цифры, сместив алфавит на тринадцать пунктов, и удивленно читает:
— Fluctuat nec mergitur. Похоже на латынь.
— Это и есть латынь, — кивает Алекс. Вид у него растерянный. Такое впечатление, что профессионал сам не ожидал, что из его догадки выйдет что-нибудь вразумительное. — «Зыблема, но не потопима».
— Кто? Вернее, что? О чем речь-то? — волнуется Марика.
— О ладье, — с той же растерянностью сообщает Алекс, еще не очухавшийся от успеха своего криптоанализа.
— Какой ладье?! — нетерпеливо вскрикивает Марика.
Еще немного, и она начнет визжать от злости на братца! Ну что он солому жует, слова из него не вытянешь!
— Эта надпись и эта ладья помещены в гербе Парижа. В геральдической книге Франции герб ее столицы описывается так:
Лазоревая глава, лилиями усыпанная,
Показывает Париж королевским городом.
Серебряная ладья на пламенеющем поле
Свидетельствует, что он — главнейший среди прочих.
Король суть глава, и Париж главный город.
Слова эти Алекс произносит нараспев, словно стихи читает. — Красиво, — оценивает Марика. — Но тут нет ни слова про девиз.
— Я отлично помню и герб, и надпись, — говорит Алекс. — Не забывай, я несколько лет прожил в Париже, и мой путь в Сорбонну лежал мимо Hotel de Ville, городской ратуши. Я этот герб сто раз видел! Думаю, твой конспиролог поместил девиз здесь затем, чтобы указать: шаман находится именно в Париже.
— Опять шаман! Откуда ты его взял?
— Да вот же он, — Алекс указывает на фигуру лежащего человечка. — Здесь изображен именно шаман.
— Шаман — косматый старик, который скачет с бубном и одет в какие-то шкуры, — убежденно говорит Марика. — А тут какой-то убогий, искалеченный бедолага. Может быть, даже умирающий…
— Шаман — посредник между миром мертвых и живых, между призраками и людьми, между смертными и божествами, — говорит Алекс. — Это медиум — как тот, которого спириты призывают при столоверчении, чтобы он задавал вопросы духу. Я могу называть его медиумом, колдуном, волшебником, чародеем, медиатором, но лучше оставим каноническое слово «шаман». Мы думаем, что оно имеет отношение только к диким тунгусам или кому-то в этом роде, однако происходит оно от санскритского слова camas, что означает «успокоение». Санскрит — древнейший язык на земле, именно из него произошли все индоевропейские языки. Именно в умении успокоить человека, дав ответ на все вопросы, которые его терзают, и состояло в древности предназначение шамана. Я думаю, что святые небесные силы, которые населили землю людьми, понимали, что их творения сначала будут чувствовать себя страшно неуверенно, ничего не зная о мире, который их окружает, о природе вещей, о болезнях, о тех смятениях, которым подвержена душа человека, а потому…
— Святые небесные силы?! — прерывает Марика. — Ты что, серьезно? «Бог создал человека по образу и подобию своему», так, что ли? Да кто в наше время верит в такие штуки?
— Я, например, — серьезно взглядывает на нее Алекс. — А что? Ты веришь Чарлзу Дарвину? Тебя тешит мысль, что твои далекие предки были покрыты шерстью, скакали по деревьям и орали дикими голосами? И ты вообще веришь, что из какой-то амебы, какой-то инфузории-туфельки могло произойти все неисчислимое разнообразие жизни? Корова, которая ест зеленую траву и приносит белое молоко? Яблоня, которая вырастает из крошечного семечка, цветет белым облаком, благоухает и дает потом красные яблоки? А цветы? А бабочки?! А лошади, собаки с их невероятным умом? А муравьи, которые подчиняются коллективному разуму? Да брось! Я предпочитаю теорию панспермии!