– Здорово ты на татарском с ними объяснялся, а то бы в трюм полезли – товары досматривать, выкрутились, слава богу.
Я снял с пальца перстень, показал его Сидору, тот, повертя в руках, разглядывая арабскую вязь букв, вздохнул и отдал назад.
Дальнейший путь до Нижнего прошел спокойно. Демидов встретил радостно, команду распорядился накормить да спать уложить, а мы направились в его кабинет. Сначала я рассказал, что видел на прииске, похвалил за усердие Дмитрия. Все же демидовский человек был, рассказал о бое с татарами. Наконец дошло дело и до каменьев. Я высыпал изумруды на стол, и мы стали их делить, раскладывая попарно, по размерам – маленький с маленьким, большой с большим. Когда все они были разделены на две кучки, Алтуфий пересчитал свою половину, отсчитал несколько штук и подвинул мне:
– Твои пять процентов, как и договаривались.
Я тоже пересчитал свои камни – их оказалось двести шестнадцать штук. Неплохо! До этого момента я не открывал мешок. Уложив камни в кожаный мешок, я с Алтуфием спустился в трапезную, где вместе с его семьей поужинал. Всех я знал – жену, сыновей, невесток – поэтому ужин прошел в непринужденной атмосфере. Утром я распрощался с компаньоном и хлебосольным хозяином, условившись, что по весне, когда сойдет лед, я снова поплыву на прииск. Со своей стороны Алтуфий заверил, что тоже подготовит судно с запасами провизии для рабочих. Зима уже была не за горами, по утрам подмораживало, иногда срывался снежок, мы торопились, как бы лед на реке не встал, но добрались благополучно. На второй же день я на возке под охраной Сидора и двух его воинов поехал к ювелиру. Абрам, увидев меня, весь расплылся в приторной улыбке:
– Заждался, заждался, барин. – Радостно потирая руки и шмыгая носом, провел в комнату.
Что меня удивило – там горела керосиновая лампа – грубовато сделанная, но лампа, а не свечи. Сразу же, с порога, я показал рукой:
– Где взял?
Абрам захихикал.
– Удивительная вещица, мои соплеменники от голландцев привезли, горит долго и ярко, одно только – земляное масло заливать надо, да на торгу его продают.
– Привези мне десяток таких, из оплаты вычти.
Мы сели за стол, я вывалил на стол необработанные камни.
– Я хочу, как договаривались, – половину ты покупаешь. Куда денешь – хоть в Голландию, хоть в Швецию – твое дело, остальную половину огранишь и вернешь мне, все равно потом тебе же их и в оправу ставить, мои знакомые купцы просили.
– Да, да, любезный, приходили люди. Делал я прекрасные броши, кулоны, подвески.
Ювелир говорил, а сам не отводил глаз от камней. Мы пересчитали камни, договорились о сроках и оплате, ювелир должен был мне кучу денег за камни, и мы расстались, довольные друг другом. Настеньке подарков из похода не привез, пообещав чуть попозже. Памятуя о кулоне с изумрудом, Настя не докучала. Я с головой окунулся в дела – везде требовался хозяйский пригляд. Незаметно в делах и заботах пролетел месяц. Настала настоящая зима со снегом, морозами, снежными городками и кулачными боями. Получив от Абрама половину всей партии ограненных изумрудов, а также чуть не мешочек золотых монет, правда, самых разных стран – испанские дублоны, французские луидоры, голландские гульдены. Абрам развел руками.
– Так со мной рассчитались за изумруды.
Привередничать я не стал – золото и есть золото, как его ни назови. Заодно заказал из крупных изумрудов серьги, оправу из золота тонкой работы. Абрам закивал:
– Сделаю, сделаю, все будет в лучшем виде. А когда теперь будут камни?
– Только весной, но много, готовь потихоньку деньги.
Через несколько недель я получил уже готовые серьги. Абрам открыл деревянную коробочку, и оттуда засияло, запереливалось зеленым солнышком чудо рукотворное – таких серег я еще не видел. Я ахнул. Абрам остался доволен произведенным впечатлением, потирая руки, хлюпал носом и приговаривал, картавя:
– Какая красота, дивная работа, себе бы оставил, но откуда у бедного еврея деньги?
Я захохотал:
– Не прибедняйся, Абрам, только золота сколько отдал!
– Не мое, компаньоны за камни отдали.
– Вот прохиндей!
Абрам попросил задержаться и, сходив в соседнюю комнату, вынес четыре лампы.
– Бедный еврей помнит о вашей просьбе, барин. Вот, сколько смогли привезти мои приказчики, если понравятся – еще привезут.
Я поблагодарил, расплатился и уехал. По пути заехал на торговую площадь и прикупил земляного масла. Сунул палец, понюхал – да это же сырая нефть, правда, здесь ее использовали в лечебных целях – натирали больные суставы, наносили на кожу при чесотке или проказе. В голове мелькнуло – вот бы наладить переработку нефти. Чеченцы же делают «самовары», гонят бензин, почему бы и мне не попробовать? Но не сейчас, я отложил обдумывание на потом. Темнеет зимой рано, приехав домой, залил в лампу нефть, зажег и поставил стекло. Лампа чадила и попахивала бензином, но свет давала более яркий, чем свечи. Я подвесил лампу в трапезной. Научил домашних, как пользоваться, а затем вручил Настеньке серьги с изумрудами. Она сразу побежала к зеркалу, надела серьги и долго стояла, потрясенная их красотой. Подошедшие полюбопытствовать дворовые женщины ахали от удовольствия. Вместе с кулоном серьги смотрелись одним гарнитуром, камни были одного оттенка, одинаковой огранки. За их стоимость можно было бы купить весь наш дом. Визгу и поцелуев было много. Ночь прошла бурно, Настя благодарила по-своему, по-женски.
Утро началось со стука в нашу спальню. На пороге стоял один из охранников:
– Хозяин, у ворот царские воины, тебя видеть хотят.
– Передай – сейчас буду.
Я быстро оделся и, ополоснув лицо, направился к воротам. Там гарцевали на лошадях три царских воина из личной охраны. В голове мелькнуло: «Ежели бы арестовать пришли, ворвались, да и люди были бы из Разбойного приказа».
Один из воинов спрыгнул с седла, поздоровался.
– Лекарь Кожин ты будешь?
– Да, он самый.
– Царь к себе призывает, немедля.
– Сейчас возок запрягут, подождите.
– Поспешай, мы подождем.
Я распорядился запрягать свой возок, сам стал быстро переодеваться. Все-таки к царю иду. Накинув на плечи шубу, уселся в возок, и мы поехали. Воины ждали у ворот и поскакали передо мной. В голове метались мысли – зачем понадобился? Вроде ничего такого не натворил, за что бы царь вызвать мог, налоги плачу исправно, может, занедужил? Подъехали к Кремлю, воины, не задерживаясь, проехали ворота и спешились. Дальше все пошли пешком – ездить по Кремлю на лошадях было нельзя, это была царская привилегия. Во дворце меня вели по переходам, поворот за поворотом, мы проходили залы, спускались и поднимались. С непривычки можно было и заплутать. Подвели к резным дверям в широком коридоре, сбоку стояли два воина с саблями у пояса и бердышами в руке. Велели обождать, и я разглядывал расписанный коридор. Дверь открылась, и меня пригласили. В небольшой комнате было несколько человек в богатых, шитых золотом одеждах, царя я угадал только потому, что он единственный сидел на кресле. Я согнулся в поклоне, поприветствовал.
– Это ты Кожин, лекарь?
– Я, государь.
– Наслышан, наслышан. Годков несколько тому князь рязанский о тебе сказывал, в обороне от татар зело хитростью басурман изводил. Да вот английский и французский короли через послов меня благодарили за умение твое. А испанский король Филипп почему-то недоволен, пишет, крепость в Картахене порушил, людишек многих побил. Ну да мы за то на тебя не в обиде, большой приязни у меня с Филиппом нет, – царь захихикал, и придворные заулыбались. – Посол шведский вчерась прибыл с нижайшей просьбой. Король шведский Карл занедужил, просят приехать тебя, лекарь. Слухи о твоем умении лекарском уже по всем дворам королевским ходят. Поедешь ли?
Я поклонился:
– Государь, не гневайся, у меня и здесь работы полно, да еще и шведы, боюсь, не забыли, как я корабль ихний повредил, из плена сбегая.
Царь и приближенные громко засмеялись.
– Наш пострел везде поспел – а когда ж ты лечить-то успеваешь? То шведам пакость учинишь, то в Гишпанском государстве разорение, то вот татары жалуются на тебя. Инда ладно, не в обиде за то, честь и жизнь свою защищал, прощаю, но нынче Швеция нам союзник супротив Польши и османов, помочь надобно и лестно, вестимо, умом и рукоделием своим почитай все государи гордятся, а как занедужили, русского лекаря им давай! Цени сие! Ладно, ступай с богом, шведы разор учинять не будут, в том посол поклялся. Но ехать надо. С Богом!
Царь, приближенные и я перекрестились, я поклонился и вышел. За дверями меня догнал один из вельмож, взял под руку и повел по коридорам. Вошел в одну из дверей, я следом. На лавке сидели два мужа в иноземной одежде. Да и хоть в русские рубахи их обряди, все равно будет видно – иноземцы.
Бороды эспаньолкой, а не лопатой, волосы на голове стрижены в кружок, даже выражение на лице высокомерное, но не нашенское. Я поклонился, шведы вскочили, оба высокие, худощавые. Отвесили поклоны, подметя шляпами пол. Вельможа представил меня:
Бороды эспаньолкой, а не лопатой, волосы на голове стрижены в кружок, даже выражение на лице высокомерное, но не нашенское. Я поклонился, шведы вскочили, оба высокие, худощавые. Отвесили поклоны, подметя шляпами пол. Вельможа представил меня:
– Лекарь Кожин, по царскому велению и просьбе короля шведского Карла Густава доставлен.
Шведы еще раз поклонились, теперь уже мне, я склонил голову. Шведы говорили по-русски, правда, с акцентом, иногда коверкая слова, но понять их можно было. По их словам, монарх заболел уже полгода назад, ему становится хуже, местные лекари помочь не могут, иноземные – арабы, фрязы, бритты – не берутся. Приехали челом бить, просить помощи. Сказать, что за болезнь, они не могли, а может, и не хотели, вдруг откажусь.
Ладно, решил я, съездить посмотреть можно, надо решить два вопроса – как добираться – зима, санями долго, но этот вопрос уже был решен – санями до Лиепаи, а там судно ждет. Второй вопрос – оплата. Здесь тоже проблем не возникло – посол и его сопровождающий заверили, что оплата будет по результату, но не хуже, чем в других королевских дворах. Уговорились выезжать завтра с утра, послы с охраной будут меня сопровождать, дороги неспокойные – объяснил посол, а ему дорога собственная голова, если по какой-либо причине меня не довезут. С тем мы и раскланялись.
Дома меня ждала встревоженная Настя:
– Случилось чего? Спозаранку в Кремль, к царю вызвали, я уж испугалась, не случилось ли чего?
Я, как мог, ее успокоил, объяснил, что по велению царскому надо ехать в Швецию, короля ихнего лечить.
– Не ездил бы ты, Юра. Вон, еле ноги из плена ихнего унес, ну как припомнят.
Ага, знала бы она еще и про шведские корабли, которые я слегка попортил. Ладно, собираться надо. Утром к шведскому посольству меня отвез Сидор на возке, перегрузили вещи в шведскую карету, поставленную на полозья. Я обнял Сидора, сел, и мы поехали. Посольский поезд был велик – три кареты на полозьях, дюжина простых саней, шведские кавалеристы – человек десять. Обоз растянулся на квартал. Было морозно, снег поскрипывал под полозьями, на деревьях лежал толстый слой снега – декабрь вступил в свои права. Оба посла ехали в своей карете, я ехал в карете один, смотрел на заснеженные русские просторы, спал да скучал. Относились ко мне с подчеркнутым уважением, за стол посадили с послами, на постоялых дворах каждый посол, как и я, спали в отдельных комнатах. Вот и Лиепая, порт. У берега был лед, но само море еще не замерзло, а может, оно в этих местах льдом и не покрывается, я не знал, в конце концов, не моряк. Подъехали всем обозом к судну, начали грузиться. Что-то в облике посудины мне показалось знакомым – ба, да это же наш преследователь, что пытался нас догнать и утопить у островка, когда мы с купцом Григорием утекли из шведского плена. Сердце екнуло, не дай бог, узнают, кто им на хвост соли насыпал. А вообще-то скорее всего знают, документы путевые у шведов остались, другой вопрос – капитан был Григорий, судно его, при чем здесь лекарь? Я успокоился, вещи мои были перенесены в каюту, как только погрузились послы, корабль отчалил. Быстро темнело, но штурман хорошо знал дело, и мы шли под всеми парусами. Свинцовые волны били в обшивку с левого борта, брызги летели над палубой, осаждаясь и замерзая на вантах, поручнях, мачтах. Вечером за мной пришел посыльный, пригласил на ужин. Меня проводили в капитанскую каюту на корме, за столом уже сидел капитан – в шведской военной форме черного цвета, с бородой, лет сорока, лицо властное, умное. Я вошел, кивнул головой, пожелал всем доброго здоровья. Все с любопытством уставились на меня. Обстановку разрядил посол, указал стул напротив капитана. Обслуживающие нас вестовые принесли еду – жареное мясо, вареную рыбу, соленые огурцы, квашеную капусту, вино. В тишине покушали, послы откланялись и ушли. Я тоже не собирался задерживаться и только встал, чтобы уйти, как капитан попросил задержаться. Ну вот, подумал я, началось. И точно – капитан спросил:
– Не ты ли Юрий Кожин, лекарь?
Я кивнул.
– Вы попадали в плен на купеческой ладье и удачно сбежали?
Я кивнул, к чему слова – он и так много знает.
– Вы достойный противник, Кожин, не только лекарь. Я собирал все сведения – сначала о купце, когда выяснилось, что всем в побеге руководили вы, то и о вас. От меня никто не уходил, судно быстроходное, команда обучена, вооружение мощное. Как тебе это удалось? Все офицеры корабля с интересом выслушают твой рассказ, зла мы не держим – ты оказался хитрее, знать, не всегда был лекарем, есть и воинская сноровка, в бою не всегда побеждает сильнейший – ты тому пример.
Ну что же, хотят знать – можно и рассказать. Дело прошлое, с корабля меня вряд ли выкинут. Я начал с начала – о том, как мы с ладьи взяли бочки с порохом, вплавь привязали их у пера руля на шведском фрегате и взорвали. Офицеры, которые внимательно слушали, тут же задали вопрос: а как в воде удалось поджечь фитиль? Я достал из-за пояса пистолет.
– Мы брали с собой разряженные пистолеты, поджигали фитиль искрами от замка.
Офицеры шумно заговорили друг с другом на шведском. Далее в разговор вступил капитан – а как удалось отмерить длину фитиля?
– Я сделал фитили из бумаги, набил их плотно порохом, один фитиль зажег и засек время.
Далее мы долго разговаривали, офицеров в основном интересовали технические подробности, в ходе самого боя они участвовали, пересказывать эту сторону не пришлось. Их интересовало, почему мое оружие так далеко и точно стреляет, по моему разрешению вестовой принес из моей каюты штуцер. Когда я расчехлил его, офицеры внимательно стали его рассматривать, отмечая новинки – прицел, нарезной ствол.
– И как далека и точна стрельба из него?
– Можно попасть в голову на тысячу шагов.
– О! Гут, зер гут!
Офицеры попросили подержать оружие, долго его рассматривали, наконец капитан усадил офицеров, я зачехлил штуцер.
– А как удалось так ловко нас подловить?
Я рассказал, что во время боя надо думать, мысленно ставя себя в положение противника, стараясь предугадать его шаги и действия с тем, чтобы опередить их. Капитан достал из шкафчика бутылку, разлил по кубкам, провозгласил тост за достойного уважения противника, у которого он лично многому научился. Офицеры встали, каждый старался чокнуться лично, выпили, я тоже не отказался.
– Кожин, – обратился ко мне капитан, – я с удовольствием зачислю вас офицером на свой корабль, не хотите ли подумать?
Я отказался, сославшись на то, что я лекарь, а не воин и мне больше нравится лечить, а не убивать.
– Судя по тому, что тебя сопровождают послы и ты будешь лечить нашего короля, это неплохо получается. Я, как капитан и офицер моего корабля, с удовольствием сделаю все, чтобы вояж доставил удовольствие.
Мы раскланялись, и я отправился в свою каюту, время уже было позднее. Выпитое вино приятно согревало тело, и я быстро уснул. Поутру оставили по левому борту остров Готланд, в это время мы с офицерами пили вино. Послы, позавтракав, быстро покинули капитанскую каюту. Насколько я понял, военные моряки и послы не очень любили друг друга. Ближе к полудню в каюту постучал капитан, пригласил на верхнюю палубу, попросив потеплее одеться. Я вышел и подошел к капитану, он стоял по правому борту с подзорной трубой в руке.
– Узнаете? – Он протянул руку.
Вдали, справа от нас, проплывал небольшой остров, сначала я даже не понял, почему я его должен узнать, но, вглядевшись в протянутую мне подзорную трубу, узнал остров, где мы воевали со шведом. Да, вот и мыс, проливчик. Выглядел он зимой немного не так, поэтому мне не удалось его узнать с первого взгляда. В душу нахлынули воспоминания – о побеге, купце Григории, славных ребятах Федоре Карасеве и Онуфрии Оглобле. Правда, капитан скучать не дал, мы прошли в его каюту, где выпили на брудершафт, потом каждый сказал по тосту, в общем, все переросло в хорошую выпивку, но на ногах все стояли твердо, на службе все-таки. В полдень следующего дня подходили к Стокгольму, медленно тянулись по шхерам, пока впереди не вырос город. Я попрощался с капитаном и офицерами, расстались мы добрыми знакомыми, а ведь не так давно обменивались ядрами и могли убить друг друга. Мы опустились на берег, моряки снесли наши вещи. На причале уже ждали кареты. Мы проехали по городу и выехали из него. В пригороде располагался старинный замок с башенками и узкими окнами-бойницами. Меня отвели в комнату, где я оставил сумки с инструментами и вещами, и один из послов повел меня по замку. Я вертел головой – было интересно, замок производил более суровое впечатление, чем у французского или английского королей. Толстые дубовые двери, закопченные от факелов стены и потолок, почти во всех комнатах – развешанное по стенам оружие – и не сабельки, шпаги или рапиры, как у Людовика, а огромные секиры, мечи, копья. Ну ясно – наследники викингов. Мы вошли в огромный зал, на полу громадный ковер, на стеллажах – гобелены. В зале стоят длинный стол и лавки вдоль него. Все из мореного дуба, тяжеловесное, отполировано сотнями и тысячами рук и задниц в кожаных штанах, что за ними и на них сидели. Зал был пуст, мы прождали около получаса, когда открылась боковая дверь, и мы вошли в комнату – вероятно, кабинет короля. Две стены занимали стеллажи с книгами, по этим временам – редкость и богатство, на двух других висело оружие, как простое, побывавшее в битвах, судя по зазубренным лезвиям, так и богато украшенное, изящное – наверное, дары или трофеи. Почти в центре комнаты, в кресле за столом сидел король, довольно просто одетый. Суконный камзол без особых украшений, кожаные сапоги, на голове – шапочка. Высок, как все шведы, русоволос, с серыми глазами и взглядом исподлобья. Мы склонились в поклоне, когда я выпрямился, король внимательно меня разглядывал. Посол что-то долго говорил по-шведски. Король его прервал.