— Да уж! — только произнес священник, и Андрей поневоле улыбнулся, так отец Павел этим восклицанием походил на незабвенного Ипполита Матвеевича Воробьянинова.
— Пан, а он захватит Белогорье при таком раскладе, нам пару обозов пошлет, а там горло и передавит. Вот такие невеселые перспективы. И ты знаешь, я все же к последнему варианту склоняюсь…
— К какому?
— Меня хотят прибить! И монашек на это намекает!
— Он?! — изумился отец Павел. — Да он ни слова про то не сказал!
— Вот-вот! Зато слишком выразительно в Словакию выпирает, типа там хоть и угры, зато целее за горами будешь. Меня другое беспокоит, а не собственная судьба. Видишь ли — мы перебрали разные варианты, но так и не можем ткнуть пальцем и воскликнуть — вот он, вражина! Когда недругов слишком много, но они настолько бесцветны и бесплотны, аки призраки, я о пане Сартском не говорю, вот это больше всего и настораживает. Неизвестно, от кого из них плюха прилетит. Так что на измене весь сижу и остерегаюсь неизвестно кого!
— Не только ты, брат! И я, признаюсь честно, не ожидал, что так скоро войдешь в курс наших дел.
— Да тут и входить не нужно, подумать только над тем — кому это выгодно?! Ну ладно, мы сейчас все равно не найдем наших неизвестных «друзей», а потому давай лучше пойдем, посмотрим, помацаем, что нам на семи возах привезли. Надеюсь, стоящее… Хотя дареной лошади в зубы не смотрят… Если только это не «троянский конь»…
ГЛАВА 3
Путник, закрывшийся от осеннего дождика в длинном плаще, остановился перед купеческой лавкой, которых в торговом и богатом Кракове было превеликое множество, даже магометанских, где продавались товары на любой вкус. Но то — дело насквозь обыденное, религия религией, а товары товарами, их продавать нужно, и война этому делу не помеха.
Лавка была довольно богатой, не какой-нибудь лоток, а добротный каменный дом. Пусть не в центре города, куда магометанам ходу нет, но и не за крепостными стенами, где ютятся бедные ремесленники и торговцы, продающие свои товары с лотков.
Путник остановился у дверей, незаметно оглянулся по сторонам. Несмотря на дождик, жизнь на грязной улочке бурлила. Среди помоев, иногда выливаемых из окон прямо на мостовую, хоть и боролись с этим городские власти, сидел нищий, выпрашивая милостыню, а рядом грызлись собаки, вырывая друг у друга обглоданную до блеска кость.
Мимо проехал всадник в грязном до омерзения дорожном плаще, понукая измученную лошадь. Та еще кое-как шла на дрожащих ногах, еле переставляя копыта. Но слезть с измученного животного седок не желал — хоть и нищета полная, штаны в заплатах, но шляхтич, целый пан, коему своими дырявыми сапогами месить грязь на улицах невместно.
Усмехнувшись краешками губ, путник открыл дверь и зашел внутрь. В лицо сразу резко пахнуло восточными пряностями, не столь редкими, сколь дорогими, и благовониями, что продавались по совершенно умопомрачительной цене.
Но они и покупались нарасхват местными женками — мало кто из купцов, зрелых годами и достойных тугой мошной и седой бородой, будет терпеть постоянное нытье молоденькой супруги и не предпочтет заткнуть ей рот дорогой покупкой, пусть и по слишком большой цене.
Деньги на то и есть — одни уходят, а другие приходят. Главное, чтоб первых было меньше, чем вторых, — на чем и зиждется купеческое благополучие.
— Что желает купить почтеннейший гость? — юркий приказчик восточной внешности, но с крестом на груди — в Леванте много христиан с седых времен проживает — с низким поклоном поприветствовал позднего гостя.
Он затараторил, расхваливая развешанный по стенам и щедро высыпанный на полки товар на любой цвет и вкус, удовлетворивший бы самого взыскательного покупателя.
— Есть шелк, прекрасный, достойный самых красивейших женщин… А наши благовония известны…
— Я знаю ваши товары! — лающим голосом, что выдавало германца с головой, перебил гость, властно поведя рукою. — Мне нужен только один товар, что есть у твоего хозяина Юсуфа! Имбирь из Яффы!
— О да, благородный рыцарь, такой имбирь у нас есть! — приказчик снова низко поклонился и отдернул полог. — Проходите сюда, ваша милость, почтеннейший Юсуф там.
Немец усмехнулся и, положив ладонь на рукоять меча, что как бы случайно вынырнул из складок плаща, вошел за порог. Эта комнатка была совсем маленькой и освещалась не узкими окнами, а коптящим масляным светильником. Огляделся.
Не прошло и четверти минуты, как резная дверь напротив отворилась, и вошел дородный купец, одетый с восточной пышностью, гладивший ладонью окладистую, крашенную хной бороду, поприветствовал гостя. Вот только поклон его был не подобострастный, как у служки, а достойный, с каким знатный воин может приветствовать только равного себе по статусу.
— Я счастлив вас видеть, Густав фон Шендеман, — он жестом пригласил гостя сесть на большой низкий диван, застеленный дорогим шелковым ковром, — самый доблестный меч «братства»!
Юсуф с улыбкой отвесил еще один поклон, по-восточному учтивый, но полный достоинства, и положил свою ладонь на украшенную драгоценностями рукоять ханджара — большого боевого кинжала, который мусульманские военачальники носили в дополнение к изогнутому мечу из дамасского булата.
— И я рад вас увидеть, сотник гулямов, хотя и в непривычном обличье! — Вот только в голосе тевтонского рыцаря совсем не слышались приветственные нотки, он был холоден как лед.
— Не извольте беспокоиться, мой добрый и старинный друг, — здесь нас никто не подслушает!
В длинной фразе на отличном немецком языке твердо прозвучало только одно слово — «старинный».
— Это правда, — хмыкнул командор, — куда ж еще старинней, ведь пятнадцать лет прошло, когда мы с вами встретились и совершили общее дело. С Каталаунского поля…
— На котором мы истребили заведенных туда вами злейших врагов. И наших, и ваших — крестоносцев!
— Я пришел по этому делу к вам, сотник…
Шелестящие шаги заставили тевтона замолчать и резко обернуться. Бархатный полог отдернулся, и в комнатку, низко склонившись, вошел слуга, несущий поднос со сладостями. Следом был внесен серебряный изогнутый кувшин дорогой чеканки с вином. Расставив все на низком столике, слуга бесшумно вышел.
— Только простой купец, мой командор! — Юсуф налил густое темно-красное вино в два золотых кубка. — Будем так считать.
— Хорошо.
Рыцарь принял кубок, но отпить от него помедлил и поставил на столик рядом с собой. Юсуф с широчайшей, доброжелательной улыбкой отпил из своего кубка, затем отлил часть вина из второго кубка в свой и снова пригубил.
— Мы же старинные друзья! — Он отер шелковым платочком драгоценные рубиновые капли с бороды и громко рассмеялся. — Неужели вы ждете от меня подвоха?
— Слишком старинные! — Тевтон сделал попытку улыбнуться, но улыбка вышла более похожей на хищный оскал. — Слишком!
— Надо доверять людям! — Юсуф воздел руки, закатив глаза. — Друзья на то и друзья…
— Вот о друзьях я и пришел поговорить! — довольно бесцеремонно перебил его немец, раздраженно поморщившись. — Не надо играть передо мной, сотник гулямов, ты не продавец, я не покупатель, которому ты пытаешься всунуть гнилой товар!
— Аллах! Аллах! — Юсуф обескураженно покачал головой. — Вы не изменились, Густав фон Шендеман! — Голос резанул со звоном вынимаемой из ножен сабли. — И я этому рад! Говорите, я весь внимание!
— Новость не очень приятная, мы ее недавно получили, — рыцарь склонил голову, — командора Андреаса фон Верта вы не убили в той западне. Он воскрес, хоть в это трудно поверить, после многих лет небытия!
— Я знаю! — Глаза купца сверкнули грозовой молнией. — Мы тогда обшарили все поле, но не нашли его тела. И это было для меня горем! Я мог бы стать тысячником гулямов, личной гвардии халифа, но это несчастье…
— Ты не хотел его убивать?! — командор отшатнулся в изумлении.
— Убить его очень жаждали вы, «братья» по вере. — В голосе купца проскользнул еле слышимый смешок, которого немец не сумел уловить. — А нам он был нужен…
— Зачем?!
— Я отвечу тебе на этот вопрос, доблестный фон Шендеман, но хочу попросить об одной услуге.
— Взаимообразно, как прошлый раз?!
— Да. У вас есть среди крестоносцев свои осведомители. Я не спрашиваю, я это знаю. А потому настоятельно прошу не убивать фон Верта!
— Даже так?! Оставить в живых нашего злейшего врага и не довести дело до конца? — Немец сжал до хруста кулаки. — Ты слишком много просишь, сотник Юсуф!
— Но я много и дам в ответ «братству». Услуга за услугу?
— Хорошо. — Шендеман постукивал пальцами по полированной столешнице красного дерева. — У гроссмейстера к вашему галлийскому эмиру есть просьба. Я понимаю — прекратить войну между нашими народами мы не можем, но сейчас силы нашего «братства» должны быть не на Рейне, а на берегах Эльбы, и как можно скорее.
— Но я много и дам в ответ «братству». Услуга за услугу?
— Хорошо. — Шендеман постукивал пальцами по полированной столешнице красного дерева. — У гроссмейстера к вашему галлийскому эмиру есть просьба. Я понимаю — прекратить войну между нашими народами мы не можем, но сейчас силы нашего «братства» должны быть не на Рейне, а на берегах Эльбы, и как можно скорее.
— Хотите приобщить к своей вере полабских славян-язычников мечом и крестом? — Юсуф взял с серебряного блюда сушеный финик, покрутил его, разглядывая, отправил в рот, пожевал, прищурившись, и пристально взглянул на немца. — Дранг нах остен? Вместо запада?
— Да. Война против вас на западе нам надоела, большие потери, и только, и никаких приобретений. А там…
— Новые неофиты, новые приобретения… Да и поляки живо смирят свою строптивость… — Юсуф поглаживал в такт словам свою бороду, покачиваясь взад-вперед при этом. — Да и нам большого ущерба не будет…
— Хм. Насчет ущерба не знаю, а вот выгода будет огромная. Мы нависнем рано или поздно над Русью и тем поможем вам. — Рыцарь откинулся на спинку дивана, сложив руки на груди и откинув голову. — Как мне известно, в прошлом году новгородский князь Святослав уничтожил войско вашего эмира на Десне. Так, глядишь, вскоре Куйяба Киевом снова станет!
— Не думаю. — Голос Юсуфа прозвучал глухо. Халифскому лазутчику напоминание о Киеве пришлось явно не по вкусу. — Но обещаю — в следующем году вы можете идти от Лабы к Одре.
— От Эльбы к Одеру, так лучше. — Немец раздраженно поправил Юсуфа на свой германский лад. — Но ты не ответил на мой вопрос!
— Какой? Разве ты спрашивал? — сделал наивные глаза бывший сотник личной халифской охраны.
— Зачем тебе нужен живой фон Верт? Не хочешь отвечать? Тогда…
Голос немца прозвучал угрожающе, и араб поднял ладони — заходить в этом деле далеко было не в его планах.
— Он знал одну тайну. Теперь мы в этом уверились, потому что все эти годы он провел у ромеев. Но не задавай мне вопросов, я и сам толком не знаю, о чем идет речь.
— У византийцев? Ты уверен?
Шендеман задал вопросы таким тоном, что там легко слышалось сквозь слова: «Только мне не ври насчет своего незнакомства с тайной, я тебя хорошо знаю!»
— Да. Он крестится по-гречески, на груди крестик тонкой восточной работы! — Юсуф загибал пальцы, отнюдь не пухлые, как у многих купцов, а сбитые, крепкие, натруженные постоянным обращением с оружием. — И часто употребляет славянские слова, похожие на булгарские. И более того — мне известно, что папский нунций отправляет его самого в поход за горы, в Словакию. Тамошний народец сильно голодает, и крестоносцам приказано оказать помощь. У него будет небольшой отряд — несколько рыцарей и едва полусотня воинов.
— Хм. Да вы сами его туда и направили…
— При чем здесь мы?! — изумился Юсуф, и слишком искренне, так, что немец снова хмыкнул. — Это дело церкви, доблестный командор. Их отправил папский нунций, а мы просто вовремя узнали и приняли нужные нам меры. Но в Белогорье у нас нет людей. Кто ж предполагал, что крестоносцы заполучат своего командора, иначе…
— Вот сейчас ты говоришь правду, Юсуф, — улыбка чуть тронула уголки губ Шендемана. — Хорошо, наши люди не тронут его. Но там и без них найдутся желающие убить фон Верта. Кроме нашего «братства» слишком многие будут стремиться к этому.
— Что будет, то пусть и будет. — Юсуф поцокал языком. — От судьбы не уйдешь — кысмет, как говорят сельджуки! Надеюсь только на то, что когда несколько людей пытаются сделать одно и то же, то зачастую ничего у них не получается.
— Это почему?
— Мешают друг другу, — араб поджал надменно губы, — локтями отпихивают.
— Вы его точно возьмете?! Не выпустите?! — В голосе командора прорезалась тщательно скрываемая угроза. И затаенный страх…
— Нет! — в ответе лязгнул булат. — Его ждет сам эмир в Пеште, а потому в разные места будет отправлена полутысяча гулямов.
— Хм. — Шендеман поднял изумленно брови. — Более чем серьезно! Более чем! Если раньше на весь орден вы бросили только две тысячи лучших рыцарей халифа…
— Так и выигрыш, — араб помедлил, растягивая паузу, — для меня будет тот же!
— Тысяцким гулямов? — Шендеман покрутил головой, хмыкнув на этот раз с удивлением: «А ты не прост, Юсуф, как кажешься! Обычным купцом хочешь прикинуться? Если по твоей просьбе пять сотен гулямов на ловлю одного командора с полусотней воинов бросают!»
В продолжение немого диалога Юсуф низко склонил голову, как бы отдавая должное собеседнику в проницательности: «Не задавайте неудобных вопросов, уважаемый командор, на которые никогда не получите ответов!»
— А если фон Верт постарается ускользнуть из западни?
Шендеман прищурился. Его серые глаза сузились и резанули металлическим блеском.
— Вот здесь нам нужна помощь ваших людей, командор! В походе будет масса случайных встреч, и им нужно их не избегать. Вот это, я думаю, поможет!
Юсуф быстро засунул руку под диванную подушку и извлек оттуда два длинных искривленных кинжала в самых обычных, неукрашенных ножнах, на первый взгляд никак не бросающихся в глаза.
— Это бебут, кривой персидский кинжал. Передайте это своим людям, доблестный командор. Пусть их носят на поясе постоянно. И оберегают фон Верта…
— Прикажете рисковать им собственной шкурой за злейшего врага?
— Зачем рисковать понапрасну?
Юсуф расплылся в притворной улыбке и извлек из халата объемный и довольно тяжелый даже на вид кожаный мешочек. Ловко положил его в руку командора. Тот без алчного блеска в глазах посмотрел на купца, вроде с недоумением и пренебрежением.
— Они хоть и простые воины, но за десяток злотых…
— Не судите опрометчиво, доблестный рыцарь, сразивший не один десяток врагов. Там отнюдь не принятое здесь серебро, а настоящие византийские солиды!
— Хм, — Шендеман поморщился. — Вы мне испортите их — получить по сотне злотых за такое. Вы совсем потеряли голову!
— Наоборот, я хочу получить ее не отрубленной, а при живом теле. А потому считаю, смог пожертвовать «братству» на такое угодное дело и две тысячи полновесных динаров!
— Орден примет твой щедрый вклад! — Тевтонский рыцарь усмехнулся и медленно снял ладонь с рукояти меча.
— Ах да! — Юсуф всплеснул руками. — Благороднейший командор, вы совсем не отведали ничего! Вот сладчайший лукум, вот тахинная халва, вот пахлава с фисташками! А хивинский урючный киём! — Он закатил глаза. — Такого вы нигде не попробуете…
— Сотник! — Шендеман порывисто встал. — Если тебя эмир погонит взашей и тебе при этом удастся сохранить голову, ты точно не пропадешь! На базаре шербетом торговать будешь, отбоя от покупателей не будет!
— Ассабру мифтахуль фарадж! — Юсуф проводил взглядом рыцаря. — Терпение — ключ к успеху, командор! Если я и буду торговать шербетом на базаре, то ты, как пес, будешь охранять мой лоток…
ГЛАВА 4
— Кароль Навотны, ваша светлость! — Молодой рыцарь, ровесник Зарембы, с еле пробившимися пшеничными усиками, встал перед Андреем на одно колено. — Жажду пролить кровь и принять смерть за веру под знаменами ордена Святого Креста!
— Умирать не торопись, рыцарь! — с улыбкой произнес Андрей и вздохнул искренне: юноша понравился ему своей горячностью — давно ли сам такой же был… Дурак…
— Пусть лучше угры умирают за свою веру! — добавил Никитин и посмотрел на второго прибывшего рыцаря, что уже встал перед ним на колено и склонил голову.
Широкоплечий, уже заматеревший мужик, чуть постарше, буквально на пару лет, правую щеку пробороздил глубокий шрам. Матерый воин. Вот только глаза у него были какие-то совсем детские, пронзительно-голубые, словно небо его, Никитина, прежней молодости.
— Зигмунд фон Райтенберг, ваша светлость! — хриплым голосом пролаял рыцарь, представляясь: сразу видно настоящего германца, с молоком матери впитавшего воинские традиции.
— Сочту за честь сражаться в рядах крестоносцев, покрывших себя славой в боях с врагами нашей Христовой веры!
«Тевтон он и есть тевтон, недаром говорят, что по-испански разговаривают с Богом, на французском с друзьями, по-итальянски с женщинами, а на немецком языке лаются исключительно с одними врагами. Хотя какая тут, беса лысого, Испания?! Нет ее, и вряд ли будет — там один сплошной эмират. И Франции тоже нет, только на севере Италии еще христиане кое-как держатся в горах — там мусульмане не сильно воевать любят.
Зато немцы — вояки добрые — вот уже два века насмерть с арабами сцепились и на диво крепки, выстояли. Да еще мочить их хотят дальше и крепче! Хотя, к слову сказать, какие на хрен арабы? Где их столько наберешь-то?! Те же франки, мать их за ногу, или галлы давно ислам приняли и своих бывших единоверцев от всей души метелят. Как сборная по футболу — там природных французов раз-два и обчелся. Выходцы из колоний играют, и арабов из Алжира много. Опять же — теперь мир никогда не узнает, что такое шампанское и коньяк. Хоть ради возрождения виноделия новый крестовый поход начинай. А то местную белогорскую жуть пить нельзя, даже кислятина пройдохи-трактирщика сладостной амброзией вспоминается».