Журнал Omni опубликовал их письмо в апреле 1981 года. В этом же месяце был наконец запущен космический челнок «Колумбия» STS-1, что привлекло к теме космоса международное внимание и вызвало очередной прилив национальной гордости. Это было первое из четырех запланированных орбитальных испытаний «Шаттлов», которые должны были стартовать как ракеты, перемещаться по орбите как космические корабли, а потом возвращаться на Землю как планеры. Кроме того, это был первый в мире многоразовый пилотируемый космический корабль и первый полет американских астронавтов после почти шестилетнего перерыва. Тысячи зрителей следили за стартом «Шаттла» из Космического центра Кеннеди с пляжей через Индиан-Ривер. Когда пошли последние секунды обратного отсчета времени, толпы начали скандировать: «Давай, давай, давай!» Когда корабль «Колумбия» начал подниматься, люди заревели, закричали, начали молиться. В один прекрасный день, возвращаясь домой после занятий, Питер остановился в дверях. В вестибюле общежития было множество деревянных почтовых ящиков, в том числе и его, Питера, ящик. Так вот, его ящик был битком набит письмами. Они лежали плотно, как карты в колоде, только некоторые из них торчали под какими-то странными углами. Что это – шутка? Питер осторожно вытащил письма, проверил конверты – они были подписаны разными почерками, и на них были разные марки и штемпели. Он сел и начал читать их прямо в вестибюле. Студент из Бомбея хочет организовать у себя филиал SEDS. Женщина из Университета Аризоны хочет собрать студентов-единомышленников и открыть филиал SEDS в Финиксе. Мужчина из Лаббока, Техас, написал, что он изучает «экосистемы колоний, рельсотроны и др.», чтобы выйти в космос, «если у Дяди Сэма это не получится». Студент инженерного факультета из Торонто написал: «Мне трудно выразить словами свою реакцию на вашу идею; самым точным, вероятно, будет “экстаз”. Организованное выступление студентов в поддержку космической программы давно назрело, и ваша инициатива вновь разбудила во мне долгожданное чувство оптимизма». Он предложил сделать SEDS не только национальной, но и международной организацией и, кроме того, предложил себя в качестве канадского координатора.
Письма шли пачками день за днем. Соседи Питера обратили на это внимание, и его поначалу сомнительная кличка ПИС теперь произносилась с оттенком уважения.
За следующие два года SEDS из небольшой группы «на три кампуса» превратилась в студенческую ассоциацию почти с сотней отделений в Соединенных Штатах и за рубежом. Питер проехался по ближайшим отделениям, ухитряясь распространять информационные бюллетени и одновременно сдавать экзамены. Он отрабатывал технику публичных выступлений, добиваясь нужных интонаций и обретая уверенность в себе, а также приобрел первый опыт сбора средств, попытавшись собрать $5000, чтобы покрыть расходы на распечатку и рассылку информационного бюллетеня SEDS по всем филиалам. Встречи для сбора средств удавалось организовать с помощью друзей и преподавателей, но попросить денег – с этим у Питера были проблемы: он очень боялся отказов.
Собираясь на встречу с руководителями лаборатории Дрейпера, первым серьезным успехом которой стала знаменитая система наведения для «Аполлонов», разработанная под руководством Дока Дрейпера, Питер понимал, что ему нужно выложиться по максимуму. И на этот раз он превзошел сам себя. Сотрудники лаборатории Дрейпера похвалили его, сказали, что им очень понравилось то, что Питеру удалось сделать с SEDS, но что лаборатория у них некоммерческая и они не могут помочь ему деньгами. Питер понимающе кивнул, но уже на выходе из лаборатории у него появилась новая идея. Он вернулся и спросил: «А вот эти информационные бюллетени, которые мне нужно распечатать… Может быть, вы сможете распечатать их здесь, у себя?» Ответ был положительным. Питер набрался смелости и продолжил: «А может, вы тогда уж и разошлете их по нашим филиалам?» Ему снова ответили «да». Это стало для него уроком, который Питер взял на заметку.
Питер организовал конференции в соседних университетах – Университете Тафтса, Гарварде, Бостонском университете – с участием известных людей из академических кругов, из НАСА и из других авторитетных групп, связанных с космосом. Первая ежегодная международная конференция SEDS состоялась в июле 1982 года и продолжалась четыре дня, причем выступавший от имени НАСА заместитель руководителя этой организации Ханс Марк говорил в основном о военных аспектах исследования космоса. Еще одним подарком судьбы стало для Питера приглашение на конференцию ООН по космосу в Вене. И здесь речь должна была идти в основном уже о мирном и неправительственном использовании космоса.
Питер взял самый дешевый билет на самолет, который смог найти. Он летел в Австрию вместе с Бобом Ричардсом, тем самым будущим инженером из Торонто, который написал ему, прочитав его письмо, опубликованное в Omni. Боб имел дипломы инженера-технолога и специалиста по авиа– и ракетостроению и создал ячейку SEDS в Торонто. Он учился в Корнеллском университете и работал ассистентом у Карла Сагана, астрофизика, космолога и известного популяризатора науки. Другом и союзником Питера и Боба стал еще один студент, Тодд Хоули, который создал ячейку SEDS в Университете Джорджа Вашингтона, где в 1982 году прошла международная конференция SEDS. Тодд, который говорил по-испански, по-французски и по-русски, числился в своем университете прекрасным специалистом по экономике, а также по славянским языкам и литературе. Хоули познакомил их с Дэвидом Уэббом, который был председателем неправительственной космической конференции ООН.
Питер, Боб и Тодд были настолько едины в своем видении будущего и настоящего, что всех троих стали часто называть одним именем – «Питербобтодд». К тому же все трое были одинакового роста; правда, у Питера были каштановые волосы с пробором, у Тодда – светло-каштановые волосы и круглые очки в проволочной оправе, а Боб был кудрявым блондином с небольшой рыжиной и с лицом херувима. Тодд считал, что космос может устранить все различия. Боб рассматривал покорение космоса как следующий этап эволюции человечества. Питера же интересовала космическая техника, и, кроме того, он просто был очарован космосом как таковым.
Питер и Боб нашли себе дешевые билеты австрийской авиакомпании Arista Air, а Тодд отдельно от них отправился в Вену с подружкой Мэри Энн. Примерно через девять часов полета Питер и Боб были разбужены лаконичным голосовым сообщением, что садиться они будут не в Вене, а в Будапеште. После посадки в Венгрии, которая тогда была еще частью социалистического восточного блока, на борт самолета поднялась военная полиция с оружием и собаками. Боб сразу же решил, что их самолет угнали. Питер достал камеру и собрался фотографировать, но офицер приказал ему убрать ее. Самолет торчал на взлетной полосе, и Питер и Боб ждали, волновались и изнемогали от жары. В конце концов им объявили, что все находящиеся на борту граждане Австрии должны выйти из самолета и сесть в автобус. По-видимому, авиакомпания не уплатила сборы за посадку в Австрии. Питер и Боб остались в своих креслах, и самолет в конце концов вылетел в Вену. Оба они задавались вопросом, не будет ли и остальная часть их поездки столь же необычной.
На следующий день Питер и Боб встретились с Тоддом и Мэри Энн, и все вчетвером отправились на конференцию ООН. У фасада величественного здания, украшенного флагами десятков стран, рядом с грузовиками со спутниковыми тарелками были припаркованы конные кареты. Питер сфотографировал один такой грузовик с надписью «Москва, СССР». Он присутствовал на тематических заседаниях «Завтрашние миротворцы», «Центры дистанционного зондирования» и «Получение информации о землепользовании из космоса». Он сидел за одним столом с человеком, который рассказал ему, что оставил свою научную работу в рамках рейгановской программы «Звездных войн», поскольку считал, что она представляет опасность. Он также сказал Питеру, что у него украли паспорт и что с ним пытается подружиться женщина – агент КГБ.
На второй день пребывания в Вене Питер, Боб и Тодд стояли утром в вестибюле и изучали список ораторов. На следующий день должны были выступать трое. Внезапно Боб взволнованно прошептал: «Смотри, это Артур Кларк!» Тодд не поверил своим ушам. А Питер, не знавший о богоподобном статусе Кларка, спросил: «И что?» Кларк был автором «Космической одиссеи 2001 года», автором идеи геостационарных спутников и футурологом, заслужившим титул «пророка космической эры».
Пока Боб и Тодд глазели на Кларка, Питер сказал: «Давайте подойдем и поговорим с ним». Прежде чем остолбеневшие Боб и Тодд смогли среагировать, Питер уже направился к Кларку, окруженному людьми. Питер пробился к Кларку на расстояние вытянутой руки и показал на Боба и Тодда:
Пока Боб и Тодд глазели на Кларка, Питер сказал: «Давайте подойдем и поговорим с ним». Прежде чем остолбеневшие Боб и Тодд смогли среагировать, Питер уже направился к Кларку, окруженному людьми. Питер пробился к Кларку на расстояние вытянутой руки и показал на Боба и Тодда:
– Мы из SEDS, и…
Кларк просто повернулся и ушел. Питер помотал головой. Он не мог с этим смириться. Боб был смущен нахальством Питера. По мере того как толпа медленно заполняла аудиторию, чтобы послушать Кларка, Питер быстро продвигался вперед и захватил места в переднем ряду сидений. Кларк говорил о будущем телекоммуникационной отрасли. Несколько десятилетий назад он написал известную статью в Wireless World, в которой ввел понятие геостационарной орбиты и предложил использовать космические спутники для глобальной системы связи.
Концепция геостационарных спутников совершенно очаровала Питера, и он решил, что нужно обязательно встретиться с Кларком. Он шепнул Бобу: «Надо с ним поужинать». Боб в ответ только закатил глаза.
По окончании беседы Питер снова перехватил Кларка:
– Мистер Кларк, мы из общества «Студенты за исследование и освоение космоса», и мы бы хотели пригласить вас на ужин, – начал Питер, как только Кларк освободился от интервьюеров. – Вот наш телефон и номер комнаты в отеле. Мы должны рассказать вам о том, что мы делаем.
Кларк посмотрел на трех героев и сказал со своим глубоким британским акцентом:
– Я вам позвоню.
Теперь Питер и Боб сидели в номере на кроватях и смотрели на телефон. Они даже решили поспорить, позвонит Кларк вообще или нет. Питер был уверен, что позвонит, а Боб был настроен скептически. То и дело они посматривали на часы: 17:30… 17:35… 17:50. И вдруг: «дзззинннь». Питер схватил телефон, Боб затаил дыхание. Питер сказал: «Угу, да, хорошо, “Интерконтиненталь”, конечно». И вернул трубку на базу.
– Ну же! – взмолился Боб.
– Это Артур, – бесстрастно сказал Питер. – Он сказал, что не может позволить нам пригласить его на ужин…
Боб вздохнул.
– Он сам приглашает нас на ужин!
Боб даже не мог решить, что делать – обнять Питера или хорошенько врезать ему.
Тем же вечером Питер, Боб и Тодд встретились с Кларком в вестибюле отеля «Интерконтиненталь». Они сели за столик и дальше уже увлеченно слушали рассказы Кларка, юность которого пришлась на 1940-е, о чтении тогдашней фантастики и первых днях его пребывания в Планетарном обществе. Он рассказал о том, как пришел к идеям о геостационарных спутниках связи, и с воодушевлением представил свою концепцию налаживания объединяющих связей на основе общего интереса к космосу. Он встречался со всеми крупными учеными-ракетчиками, реализовавшими космические программы в Советском Союзе, Китае и Японии. «У всех у них одинаковые представления о космосе», – сказал Кларк, призывая Питера, Боба и Тодда думать обо всех студентах, независимо от языка, национальности, гражданства и идеологии, объединяя их на основе общей любви к космосу. «Ориентируйтесь на молодежь», – советовал он. При этом он использовал формулировку, которая нравилась всем: любая достаточно продвинутая технология неотличима от волшебства. Ближе к концу ужина Питер спросил: «Вы не возражаете, если мы будем называть вас “дядя Артур”?» И провозвестник космической эры «дядя Артур» согласился стать консультантом SEDS.
Вернувшись в лабораторию MVL в МТИ, где он работал под руководством профессора Чака Омана, Питер поместил электродные накладки на лицо человека, к которому он относился как к принцу крови. Это был Байрон Лихтенберг, летчик-испытатель, воевавший во Вьетнаме в качестве летчика-истребителя, выпускник МТИ с дипломами инженера-механика и инженера-биомедика и представитель нового поколения охотников до космических путешествий.
Приглашенный в роли специалиста по полезной нагрузке в 1978 году, Лихтенберг испытывал энтузиазм в отношении «Шаттлов», которые, как ожидалось, будут выполнять около 48 полетов в год для проведения научных исследований, размещения спутников и попутно для строительства космической станции. Но прошло уже втрое больше времени, чем планировалось, а «Шаттл» так пока и не летел, и астронавты ожидали, что рейсов тоже будет втрое меньше. Шла зима 1983-го, и в конце года Лихтенберг должен был принять участие в первом полете «Шаттла» к станции «Спейслэб».
Одно из ключевых направлений исследований для специалистов по полезной нагрузке – это так называемая космическая болезнь, а попросту говоря – укачивание, чего крутым парням-астронавтам с «Меркьюри», «Джемини» и «Аполлонов», которые в прошлом все были военными летчиками-испытателями, признавать совсем не хотелось. Первый в мире космонавт, Юрий Гагарин, сообщил, что укачивания в космосе нет. Второй советский космонавт Герман Титов, облетевший Землю 17 раз, заслужил честь стать первым человеком, которого стошнило в космосе. Астронавт с «Аполлона-9» Расти Швейкарт страдал космической болезнью в первый день пребывания на орбите, а Базз Олдрин говорил своим друзьям в MVL, что его, наоборот, очень сильно тошнило при возвращении на Землю.
Итак, Лихтенберг сидел у Питера во вращающемся кресле с электродами, прикрепленными к голове и животу. Его крутили в одном направлении, причем его голова была повернута в другом направлении, пока он не начинал ощущать тошноту. Все данные записывались, и реакции организма сравнивались. Сам Питер и его преподаватели тоже проводили много времени в этом кресле.
Появлялись интересные результаты (например, обнаружилось, что полное восстановление после начала приступа тошноты занимает 35 минут) и новые вопросы. В ходе полета на «Шаттле» Лихтенберг планировал использовать закрепляемый на голове акселерометр, изготовленный специалистами из MVL, с тем чтобы потом представить еще и подробные записи о своих ощущениях. Цель этой работы для MVL состояла в том, чтобы «космическая болезнь протекала, по возможности, вне туалета».
В свободное от экспериментов время Питер и Лихтенберг беседовали о жизни астронавтов. Питер хотел знать, о чем спрашивают на собеседованиях, потому что хотел быть готовым к ним. Лихтенберг сказал ему, что в основном задают вопросы, касающиеся аппаратного и программного обеспечения космических полетов, подготовки, а также влияния выбранной профессии на семейную жизнь. Но иногда задают странные и вроде бы даже глупые вопросы, например: «Каково среднее время жизни красных кровяных телец в вашей крови?», «Не думаете ли вы, что мы фальсифицировали посадки на Луну?» или «Мы слышали, что на “Шаттле” побывали инопланетяне и танцевали с вами на борту, – что вы об этом думаете?»
Питер спросил о шансах стать космонавтом. Лихтенберг ответил, что при каждом наборе НАСА получает заявки примерно от 6000 претендентов, из которых астронавтами, как правило, становятся не более десяти человек, то есть менее 0,17 %. При этом выбор может оказаться «случайным или политическим», хотя процесс отбора все равно чрезвычайно строгий.
Питер вдруг вспомнил, что у него имеется небольшой разрыв сетчатки – последствие давнего удара коленом в глаз во время игры в футбол.
– Так что же, из-за этого меня отсеют? – спросил он.
– Конечно, – ответил Байрон. – Из-за этого, скорее всего, отсеют.
Питер был ошеломлен. Он просто не знал, что сказать. Да и что тут скажешь?
– В НАСА не любят рисковать. – Лихтенберг пожал плечами. – Большинство астронавтов – вроде пингвинов: у них есть крылья, но они не летают.
Сколько себя помнил, Питер всегда мечтал стать астронавтом. Что же он будет делать, если не сможет взлететь в космос с помощью НАСА? Какие ходы попробовать и чем рискнуть? Интересно, можно ли вообще подняться в космос в обход всемогущего государства?
Примерно в то же время примерно такие же вопросы задавал себе некий авиаинженер, находившийся почти в 5000 км от Пита, в высокогорной пустыне Калифорнии, и разочаровавшийся в государственных космических программах. На тот момент он участвовал в разработке самолета для полетов на малых высотах, и этот самолет, как он надеялся, станет лучшим из всех вариантов, которые конструкторы смогут предложить военным летчикам США. Но, как и Питер, этот мечтатель-пустынник очень надеялся, что придет день – и он поднимется к звездам.
4 Магия пустыни Мохаве
Берт Рутан мерил взглядом 12-километровую взлетно-посадочную полосу на базе ВВС Эдвардс в Калифорнийской пустыне – одну из самых длинных в мире. Он сидел в самолете сопровождения, и слева от него стояло одно из самых смелых его творений: «Вояджер».
Этот аппарат, плоский и белый, напоминавший растянутую ириску, с двумя корпусами по типу катамарана, сам по себе весил 1134 кг, плюс 3175 кг топлива в длинных и тоненьких крыльях[15]. Через несколько минут «Вояджер» должен был отправиться в смертельно опасное кругосветное путешествие, без остановок и дозаправок. Авиационные эксперты давали «Вояджеру» мало шансов на успех, отчасти из-за компромиссов, на которые Берту приходилось идти в ходе проектирования и изготовления, а также потому, что его целью было не меньше чем вдвое перекрыть авиационный рекорд, державшийся уже почти четверть века. Кроме того, были все основания полагать, что «Вояджеру» придется совершить посадку просто из-за того, что у пилота иссякнут силы. Так что этот полет должен был стать одновременным испытанием летного мастерства, физической выносливости и прорывных технологий.