— Хорошо. Если тебя это так уж интересует, последнюю неделю за мной и Сашкой охотились.
— Охотились — кто?
— Нехорошие дяденьки. Но сейчас уже они охотиться за нами не будут.
— Это какие-то бандиты? Уголовники?
— Алена, какая разница? — Я провел рукой по ее волосам. — Бандиты они, уголовники — не имеет значения.
— Сергей, ты что-то скрываешь?
— Ничего я не скрываю.
— Скрываешь. Как ты не можешь понять: я за тебя боюсь.
— И зря, ничего не бойся. Одевайся, и я отвезу тебя. А вечером позвоню, и куда-нибудь сходим.
Покончив с завтраком, я отвез Алену в институт. Потом подъехал к своему дому, оставил машину на обычном месте и поднялся к себе.
Признаться, я не исключал, что Вадим Павлович или его люди попробуют в мое отсутствие проникнуть в квартиру. Но все вещи были на своих местах. Мою квартиру никто не трогал.
Выслушав рассказ Рахманова, Жильцов спросил:
— Может, эта собака лаяла на что-то другое?
— Я думал об этом. Тогда к Лотареву на машине подъехал его приятель. Тоже наш свидетель, Чирков, в клинике которого ты только что был.
— Разве она не могла лаять на Чиркова?
— Могла. Но появление Чиркова не повод, чтобы рваться с цепи.
— Может, Лотарев все это придумал? Насчет собаки?
— Зачем?
— Когда это было? Летом? — Жильцов помолчал. — Знаешь, собака могла просто взъяриться от жары. Или по какой-то другой причине. Недаром говорят, что иногда собака лает и на собственную тень.
— М-да. — Рахманов посмотрел на Жильцова. — Может, ты и прав. — Услышав телефонный звонок, снял трубку:
— Слушаю?
Приятный женский голос сказал:
— Андрей Викторович? Это Меднова. Вы меня помните?
Еще бы он не помнил Меднову... Девушка, тесно связанная с Лотаревым. Кажется, она взволнована.
— Конечно, помню. Слушаю вас.
— Андрей Викторович, вы могли бы меня сейчас принять?
— Принять? А по какому вопросу?
— Мне нужно с вами поговорить. Срочно. Очень срочно.
Да, она явно взволнована.
— Поговорить о чем?
— Это касается Лотарева. — Он помедлил, и она добавила: — Пожалуйста. Я вас очень прошу.
Вряд ли Меднова сможет рассказать ему что-то новое. Судя по ее тону, звонок вызван всего лишь беспокойством за Лотарева. Но поговорить он обязан.
— Вы сейчас где?
— Рядом с прокуратурой. На Петровке.
— Хорошо, приходите. Я предупрежу, вас пропустят.
Меднова появилась минут через пять, когда Жильцов ушел перекусить в буфет. Некоторое время она смотрела в окно, потом повернулась, уголки ее губ дернулись:
— Мне очень важно, чтобы никто не знал, что я сюда ходила. И особенно Лотарев. Я могу вас об этом попросить?
— Елена Владимировна, все зависит от предмета нашего разговора. Вообще, постараюсь сделать все, чтобы о вашем визите никто не узнал. Конечно, если это не пойдет во вред делу. Так что вы хотели сказать мне?
— Как бы вам это объяснить... — Меднова замолчала, поправила волосы. Усмехнулась: — Конечно, вы понимаете: я его люблю. Но дело не в этом. Я прошу помочь Сергею совсем по другой причине.
— По какой?
Меднова смотрела на него, нахмурившись. Да, подумал Рахманов, в убежденности ей не откажешь, он давно уже не видел такой силы в глазах.
— Лотарев большой художник. Действительно большой художник. Поверьте мне. Я в этом понимаю.
Рахманов промолчал. Она в этом понимает. С таким же успехом можно сказать: все в этом понимают. Ни одной картины Лотарева он не видел, а то, что за одну из них Новлянская заплатила пятнадцать тысяч, еще не показатель. Это могла быть всего лишь плата за услугу.
— Хорошо, я вам верю. Лотарев — большой художник. Что дальше?
— Он не только большой художник. Он еще и честный человек. Просто он попал в беду. И ему нужно помочь.
Рахманов занялся подравниванием бумаг. Сказал, закончив:
— Попал в беду. Все же, наверное, не без собственных усилий?
— Нет. Собственные усилия здесь ни при чем. Его втянули обманом.
— Втянули. Кто же его втянул?
— Люди, которые его окружают. И которым он, к сожалению, доверяет.
— Понятно. Но ведь Лотарев не мальчик. Он должен был понимать, что к чему и куда это может привести. Так ведь?
— Не обязательно.
— Не обязательно?.. — Рахманов сделал вид, что рассматривает стол. — Допустим. Ну а кто же его втянул? Конкретно?
— Всех я не знаю. Но, думаю, здесь не обошлось без этой московской гранд-дамы. Веры. Фамилия ее, кажется, Новлянская. Думаю, вы о ней слышали.
— Слышал. Все из «втягивающих»? Или есть еще?
— У Сергея еще есть друг. Саша Чирков, врач-косметолог. С Сашей они не разлей вода. Не знаю, мне этот Саша кажется ужасно скользким. Как уж.
— Кажется скользким. Согласитесь, довод довольно слабый.
— Ничего не слабый. Уверена, этот его друг, Саша, как-то использует Сергея. Причем давно.
— У вас есть конкретные факты о каких-то делах Лотарева, связанных с Новлянской и Чирковым?
— Конкретных нет. Но ведь не обязательно знать конкретные факты. Достаточно видеть, что это за люди.
Рахманов покрутил ручку. Все, как он и предполагал. Меднова обеспокоена судьбой Лотарева и хочет ему помочь. Что вполне естественно. Он же сам для себя выводов относительно Лотарева еще не сделал. Сказал, оставив в покое ручку:
— Елена Владимировна, ваше беспокойство я вполне понимаю. Ваш друг, Сергей Лотарев, как вы говорите, попал в беду. Допустим, вы правы, попал не сам, его втянули. Но ведь он от этого и немало выгадал. Сейчас у него квартира, машина, он ни в чем не нуждается. Без связи с этими людьми, с Чирковым и с Новлянской, вряд ли бы он имел все это.
Меднова покачала головой:
— Лотарев мог использовать связи, но при этом оставаться честным человеком. Закона он не преступал.
— Не знаю. — Рахманов посмотрел на собеседницу.
— Просто я хотела попросить вас о помощи. Потому что я не могу. Я боюсь. Сегодня я узнала, Сергею угрожают какие-то уголовники. Ему и этому его другу, Саше Чиркову.
— Что, он сам вам об этом сказал?
— Разве он когда-нибудь скажет?! Строит из себя храбреца, но я ведь вижу: это всерьез. Им действительно угрожает опасность. Ему и его другу.
— Из чего вы это вывели, что им угрожает опасность?
— Ну... — Помолчала. — Сейчас я в квартире одна. Бабушка на даче. Последнюю неделю Сергей жил у меня. Мне он, конечно, ничего не сказал. Но я все поняла и так. Он все время на нервах. Перед тем как выйти, смотрит в окно. Когда едем в машине, следит, нет ли кого-то сзади. Один раз соседка в дверь позвонила, так он меня даже к двери не подпустил.
— Что, Чирков тоже себя так ведет?
— С Чирковым они сейчас не видятся, только переговариваются по телефону. Но Чирков тоже боится. Эту неделю, например, он ночевал в мастерской у Сережиного друга, Володи Глинского. Домой ехать боялся. Так что все всерьез.
Рахманов попытался вспомнить, слышал ли он от кого-нибудь об этом Глинском, у которого есть мастерская. Вроде нет.
— И долго Чирков ночевал у Глинского?
— Не знаю. Вообще-то о том, что Чирков там ночевал, я сегодня подслушала. Случайно. Они разговаривали по телефону,
— Где находится эта мастерская?
— На Сокольнической заставе. Недалеко от Сергея.
— Ясно. Скажите, Лотарев может догадаться, что вы подслушали разговор?
— Догадаться? Да нет. Он был уверен: я ничего не слышу.
Рахманов подумал: наблюдение, установленное за Лотаревым и Чирковым, было снято два дня назад. Никаких попыток с чьей бы то ни было стороны выследить их, а также напасть на того или другого замечено не было. Но, с другой стороны, Крыж или его люди могли сами заметить наблюдение и на время скрыться.
— Что-нибудь еще Лотарев вам говорил об опасности? Или об уголовниках, угрожающих ему и Чиркову?
— Сегодня у нас состоялось объяснение. Я сказала Сергею, что боюсь за него, и попросила объяснить, в чем дело.
— Это было до телефонного разговора? Или после?
— После. Сергей сказал: последнюю неделю за ним и Сашей охотились, как он выразился, «нехорошие дяденьки». Но с сегодняшнего дня опасность им уже не угрожает.
— Почему не угрожает, он не объяснил?
— Нет. Правда, раньше, когда они с Сашей говорили по телефону, Сергей назвал какое-то имя.
— Какое имя? Постарайтесь вспомнить.
— Сейчас. То ли Виктор Павлович, то ли Владимир Павлович.
— Вадим Павлович?
— Вот-вот. Вадим Павлович. Насколько я поняла, Саша сказал: этого Вадима Павловича они могут уже не бояться.
— Почему?
— Не знаю. Я слышала только то, что говорил Сергей. Сергей сказал: «Думаешь, он к нам больше не сунется?» И чуть позже: «Хорошо бы так и было». И все. Они попрощались, он положил трубку. Ну и почти тут же вошла я.
— Это имя, Вадим Павлович, вы слышали когда-нибудь раньше?
— Это имя, Вадим Павлович, вы слышали когда-нибудь раньше?
— Никогда не слышала.
— А, скажем, имя Иван Федорович Шеленков?
— Тоже не слышала.
Рахманов достал две фотографии Крыжа до и после пластической операции. Положил перед Медновой:
— Когда-нибудь видели этих людей?
Меднова посмотрела фотографии. Покачала головой:
— Нет. Никогда не видела. Это кто?
— Тот самый Вадим Павлович. Настоящее имя — Николай Алексеевич Крыжко. Опасный преступник.
— Надо же, — Меднова вгляделась. — По виду не скажешь.
Заполнив протокол допроса и дождавшись, пока Меднова его подпишет, сказал:
— Елена Владимировна, вашу просьбу о том, чтобы никто не узнал о вашем приходе, обещаю выполнить. Но в таком случае и вы не подводите меня. Не говорите никому о нашем разговоре.
Спустя три минуты после ухода Медновой в кабинет вошел Жильцов. Посмотрев на него, Рахманов сказал:
— У Лотарева есть приятель, некий Володя Глинский — художник, владелец мастерской, расположенной на Сокольнической заставе. Так вот, Меднова сообщила: в этой мастерской какое-то время скрывался Чирков, спасаясь от Крыжа.
— Интересно. Считаете, они этот факт скрыли умышленно?
— Похоже. Во всяком случае, ни в одном из показаний мастерская Глинского не упоминается. О самом Глинском тоже. Поэтому, Виталий, займись этим. Выясни, что за мастерская, что собою представляет Глинский. Причем учти: Меднова об этой мастерской узнала только сегодня. Случайно, подслушав телефонный разговор. Все понял? И еще один вопрос. Как ты думаешь, в Сухуми, во время последнего разговора. Люка не темнил?
— Люка? Вы имеете в виду с Крыжом?
— Ну, не столько с Крыжом, сколько с Шеленковым.
— Понимаю. — Жильцов помолчал. — От Крыжа Люка просто отказался. Шеленкова же Люка признал. Сказал: в машину к нему садился именно этот человек. Узнавал об Азизове, передавал привет от Додона. Ну и ответил на кое-какие вопросы. Вы считаете, Люка здесь мог темнить?
— Ну, тут есть нюанс. Мне важно знать: действительно Люка признал в Шеленкове зычару? Авторитета. Или Люка в этом сомневался? Тебе же наплел для понта?
Жильцов потер подбородок. Хмыкнул:
— Люка не тот человек, чтобы сомневаться в таких вещах. На горло или на гоп-стоп его не возьмешь. Насчет же «понта», с которым он мог мне все это наплести, — не думаю. Мне ведь тоже не так просто лапшу на уши повесить. Нет, Люка не темнил. Человек, узнававший у него об Азизове, был блатняком. Люка бы и бровью не повел, если б был другой вариант.
Рахманов внимательно посмотрел на Жильцова.
— Ясно. Видишь ли, я было подумал: собака лаяла совсем на другую тень. Но, выходят, она действительно лаяла на собственную. Так вот, Виталий, есть у меня идея обыскать эту мастерскую. Как ты считаешь?
— Не знаю. У вас что, виды на нее?
— Виды могут появиться после того, как я съезжу на Сенеж с металлоискателем. Хотя могут и не появиться. С другой стороны, если упустить время, можно все прозевать.
— Давайте обыщем. Мы ведь ничего не теряем.
— Неизвестно. Может, и теряем. Ладно. Пойдем на риск. Будем обыскивать. Причем прямо сейчас. Обоснование для санкции у нас есть: разночтение в показаниях Медновой, Лотарева и Чиркова. Только не все так просто. Обыска никто не должен заметить. Как? Сумеешь?
— Андрей Викторович, постараюсь. Сделаем все тихо. А что там может быть? Хотя бы приблизительно?
— Клянусь, понятия не имею.
— Давайте сделаем просто. У них там намечается ремонт, так вот: напишем записку на имя Глинского: мол, так и так, предстоит ремонт, просим быть на месте. В противном случае будем вынуждены взломать дверь. Сунем эту записку под дверь мастерской. Если, кроме Глинского, мастерской пользуется кто-то еще, записка его насторожит. И он явится. Как?
— Ладно, действуй. А я позвоню прокурору насчет санкции.
Промчавшись по Ленинградскому шоссе и попетляв по уже знакомой Рахманову проселочной дороге, ПКЛ[27] остановилась у ворот «Рыболова Сенежья». Дик грозно залаял, гремя цепью; сидящий на скамейке у причала Маркин встал, помахал рукой.
Спрыгнув на землю, Рахманов и Пильгунов посмотрели на небо. Редкие облака, но в общем день обещал быть ясным.
— Простояло бы так до вечера, — сказал Пильгунов. — Хуже нет попасть под дождь.
— Сейчас познакомлю тебя с местным участковым. Работать будешь с ним.
— Давайте. Что, доставать металлоискатель?
— Подожди. Сначала проведем небольшой эксперимент.
Познакомив Пильгунова с подошедшими Маркиным и Голиковым, Рахманов обратился к сторожу:
— Николай Иванович, откуда вы взяли собаку? Из питомника?
— Из питомника.
— Значит, она обучена? Команды «Нюхай! Апорт!» знает?
— Конечно. Я и здесь ее подучиваю изредка. Чтоб не забывала.
— Отлично. Теперь покажите место, где стоял с этюдником тот парень. Молодой художник. Помните, я о нем спрашивал?
— Помню. — Голиков оглянулся. — Вон там он стоял. Сразу за забором. У воды. Показать?
— Да, пожалуйста.
Обогнув забор, сторож подошел к воде. Встал примерно в метре от сетки. Сделав несколько шагов от берега, остановился.
— Примерно здесь.
Дик сейчас стоял вплотную к сетке. Посмотрев на него, Рахманов спросил:
— Собака с наветренной стороны?
— С наветренной. Вон рябь на воде, по ней видно.
— Отсюда до собаки около метра. Если здесь будет стоять машина, в багажнике которой лежит хорошо знакомая собаке вещь, скажем, одежда хозяина, собака ее учует?
— Ну, смотря какая собака. И смотря какая вещь. Если вещь со стойким запахом и у собаки есть верхнее чутье — учует.
— У вашего Дика, того, прежнего, верхнее чутье было?
— Конечно. Я ж говорю, он своих за километр чувствовал. И у этого есть.
— Проверим? Дадим ему понюхать какую-нибудь вашу вещь и спрячем в машину. Есть у вас вещь, которую вы носите постоянно?
Голиков тронул борт овчинной безрукавки.
— Эта безрукавка подойдет?
— Вполне.
Вернувшись на территорию базы, Голиков подошел к Дику, сразу завилявшему хвостом. Снял безрукавку, дал понюхать, сказав при этом несколько раз:
— Дик, нюхай! Нюхай внимательно! Нюхай! Будешь искать!
Затем, загородив собаку, спрятал безрукавку себе за спину.
Подождал, пока Рахманов ее возьмет:
— Унесите, пока он не видит. Я подержу. Дик, стоять!
Под заинтересованными взглядами Пильгунова и Маркина Рахманов положил безрукавку под заднее сиденье. Сказал водителю:
— Сейчас я подойду к забору, подайте машину туда же. Задом. Но не ближе метра. Хорошо?
— Хорошо. — Подождав, пока Рахманов отойдет к месту, показанному Голиковым, водитель подогнал туда машину. Выключил мотор. Стоящий рядом с собакой сторож крикнул:
— Начинаем?
— Начинаем, — ответил Рахманов.
Сторож присел:
— Дик, апорт! Искать! Искать безрукавку! А ну, искать! Апорт!
Сообразив, что от него нужно, пес дернулся вперед. Настороженно тявкнув, повернулся. Протрусил к домику. Обернулся, глядя на сторожа, и громко залаял. Вернулся к хозяину. Посмотрел на него, высунув язык. Снова залаял.
— Апорт! — строго сказал Голиков. — Ну? Искать, кому сказали! Апорт! Ну, Дик? Не позорь меня. Искать! Где безрукавка?
Пес дернулся в одну сторону. В другую. Наконец заходил кругами. Подойдя к сетке, остановился, глядя на Рахманова.
— Дик, искать! — крикнул издали Голиков.
Постояв, собака повела носом. Пригнулась к земле и вдруг потянулась к «рафику». Яростно залаяла, глядя на то место, где была спрятана безрукавка.
— Ага! — крикнул Голиков. — Молодец, Дик! Молчать!
Подошел, оттянув на себя рвущуюся к машине собаку. Крикнул:
— Молчать! Нашел, и все!
Рахманов посмотрел на притихшего Дика. Проверка нехитрая, но результат для него был важен. Голиков кивнул:
— Ну как? Устраивает?
— Устраивает. Спасибо, Николай Иванович.
— Не за что. В этот раз вы надолго? Заходите на базу с ребятами. Чайку вскипятим, картошечки пожарим. Телевизор работает. Если что, можете переночевать. У меня ж мертвый сезон, мест полно. Миш, ты там смотри, чтоб они не стеснялись!
— Ладно, Николай Иванович! — крикнул Маркин.
Подождав, пока Голиков уйдет, Рахманов повернулся к стоящим рядом Пильгунову и Маркину:
— Братцы, теперь дело за вами. Михаил, вы ведь знаете озеро?
— Я ж тут вырос, детство провел. Что нужно-то на озере?
— Нужны тихие места, на которых можно искупаться так, чтобы тебя никто не видел. Найдем такие?
— Найдем, если постараться. Будем что-то искать?
— Вы помните гильзу калибра 6,35? Которую вы нашли у клумбы? Нужно попытаться найти точно такую.
Маркин изучающе посмотрел на Рахманова:
— Что, на всем озере?
— Зачем на всем. По моим подсчетам, гильза может лежать в пределах километра. В обе стороны.