Щёлкнул совсем не кажущийся страшным клюв. Ноги птенца, похожие на кошачьи лапы, разъехались в стороны, и существо ткнулось головой в колени Шарлиз. Шарлиз опустила руку к кошелю, но вторая её рука почти против воли опустилась на широкий лоб. В птенце жила магия. Дикое, изначальное волшебство, мягко и доверчиво ткнувшееся в пальцы ведьме. Этого будет более чем достаточно, чтобы завершить плетение, пускай в итоге оно окажется несколько другим, чем она рассчитывала.
Шарлиз вытянула сеть смерти. А птенец, кое-как встав на ноги, задрал голову, состоявшую, казалось, только из синевато-стального клюва и огромных жёлто-карих глаз.
— Мр-р-рур-р-р?
У лучницы опустились руки. И это — основа заклинания? Это — цель и вершина пятнадцатилетнего плетения, замешанного на крови и смерти? Если она сейчас набросит сеть, то проклятие поразит не грифона-убийцу, а вот этого маленького... И почему он мяукает? Разве он не должен орать, как нормальная птица? Разве...
«Дура!» — Шарлиз рывком взнуздала растерянные, бесцельные мысли. Или она забыла, что вырастает из таких вот маленьких? Это не птенец, это грифоныш. Если не будет таких, как он, то не будет и взрослых грифонов, которые нападают на проходящих мимо путников. Надо заканчивать с этим!
Шарлиз вскинула сеть. Низким грудным мотивом зазвенел наговор, который должен будет облегчить становление заклинания...
А твареныш вдруг чихнул и, не выдержав такого потрясения, сел на задние ноги.
— Миу!!!
Глотая проклятия, ведьма скомкала паутину. Затем, подумав, вновь расправила и свернула. Аккуратно. Ещё не всё потеряно. Она не зря потратила столько времени на изучение повадок этих тварей. Грифоны не заводят птенцов в одиночку, они растят детей парами. Где-то поблизости должен охотиться папаша, и ведьме всего лишь нужно оставаться рядом с гнездом, пока он не прилетит с добычей. Тогда она и совершит задуманное.
Шарлиз резко развернулась, заставив птенца с возмущённым писком распластаться на камнях, и пошла прочь. За её спиной новорождённый грифоныш запрокинул голову и принялся испускать одну жалостливую руладу за другой.
Она сдалась через два часа. Вопли птенца могли расшатать нервы даже железного голема, не говоря уже о живой женщине, вполне способной оглохнуть от подобного издевательства. Ведьма, ругаясь сквозь зубы, покинула с таким трудом обустроенную засаду.
Птенец, завидев приближающуюся с явным намерением прибить его лучницу, прекратил голосить и на заплетающихся ногах бросился ей навстречу. Не по-кошачьи повизгивая от радости.
Шарлиз была несколько ошарашена изменениями, произошедшими в его внешности. С того момента, как несуразное создание вывалилось из яйца, оно успело высохнуть, и голый заморыш исчез. Теперь тварёныш напоминал солнечно-жёлтого цыплёнка. Или котёнка? Ведьма попыталась оттолкнуть от себя исполненного энтузиазма паршивца и поразилась, насколько мягким оказался золотистый цыплячий пух.
А ещё он мурлыкал. Низкое, басовитое «Фр-р-р-р» буквально сотрясало прижимающееся к её боку тело, а глаза щурились от чистого, ничем не омрачённого счастья. Плоская, украшенная изящным клювом морда ткнулась ей в бок раз, другой, мурлыканье стало почти отчаянным. И Шарлиз сдалась. Убить она его не может, терпеть вопли — тем более, значит, придётся что-то делать. Цыплёнок вновь ткнулся лбом, чуть не свалив лучницу с ног, и женщина тоскливо огляделась. Она ведь выкормила уже одного грудного младенца... Лет этак двадцать назад. Справится и теперь. Только как?
За все годы сбора информации о привычках и повадках крылатых тварей Шарлиз так ни разу и не пришло в голову поинтересоваться, чем же надо кормить только что вылупившихся из яйца грифонят?
Ругаясь на каждом шагу и отпихивая норовящего свалить её с ног восторженного цыплёнка, Шарлиз добралась до места, где лежали трупы. О том, зачем ей это делать, лучница предпочитала не задумываться. Казалось, в теле Шарлиз проснулась ото сна какая-то иная, давно уже ушедшая в небытие женщина, и ни логика, ни чувства не имели к ней никакого отношения. Она просто была. А ребёнок хотел есть. Конец истории.
К вопросу нахождения приемлемого корма ведьма решила подойти с точки зрения презираемого академическими магами метода ползучего эмпиризма. Довольно быстро выяснилось, что припасы гоблинов, как и их останки, не вызывают у цыплёнка энтузиазма. Ничего удивительно, Шарлиз бы тоже не стала кушать эту гадость.
Какие есть ещё варианты?
На этот раз вид поверженного врага не вызвал ни ярости, ни ненависти — лучница только вяло пнула ногой то, что топоры оставили от грифонихи, а затем, используя в качестве рычага толстое гоблинское копьё, передвинула тело, чтобы получить доступ к брюху. Мелкий вертелся под руками и везде совал свой клюв, так что осмотр занял куда больше времени, чем мог бы. В конце концов Шарлиз пришла к выводу, что никаких молочных желёз у грифонов нет.
Разумно. Как прикажете кормить молоком существо с таким — ой! да уймись, ты, недомерок! — уже достаточно острым клювом. Лучница отстранилась, перестав отталкивать любопытную голову грифоныша, и пропустила его к телу матери. Подлец, конечно, тут же упёрся всеми четырьмя лапами, растопырил крылья и ткнулся лбом в Шарлиз, заставив её кувырком полететь на окровавленные останки злейшего врага. Ведьма решила, что с нeё хватит.
Поднялась на ноги. Выплюнула перья. Потянулась за кинжалом. И тут тварёныш принялся её вылизывать. Совершенно по-кошачьи, длинным, гибким языком. Отталкивая идиота и вытирая обслюнявленные щёки, Шарлиз всё-таки сообразила, что птенец просто пытается слизнуть кровь грифонихи. Похоже, они нашли-таки что-то съедобное.
— Хорошо! Да хорошо же! — она оттолкнула жалобно поскуливавшего птенца. — Будет тебе еда. Только, во имя всех нитей и судеб, заткнись!
Лучница ласковым тоном добавила ещё несколько слов, которых столь юному существу, вне зависимости от его биологического вида, слышать никак не полагалось, и отправилась за топором.
Ночь выдалась безумно холодной. В горах всегда так — днём печёт солнце, но стоит ему скрыться — наступает такая стужа, что зуб на зуб не попадает. Разжигать костёр ведьма не решилась — грифон мог вернуться в самое неподходящее время. Зубы выбивали отчётливую дробь, холод грыз кости. Слава богам, что птенец насытился и заткнулся.
«Когда-прилетит-грифон-я-его-убью-и-эта-сволочь-заплатит-мне-за-то-что-так-холодно-за-то-что-мне-пришлось-столько-мучаться. Когда-прилетит-грифон-я-его-убью...»
Это было как наваждение. Она, не переставая дрожать, словно заворожённая, повторяла одну и ту же фразу. Раз за разом. Наконец, когда уже не было сил бороться со сном, ведьма провалилась в омут беспокойной дрёмы. Но чувство холода никуда не исчезло, и даже во сне пытка продолжилась.
К середине ночи Шарлиз почувствовала какое-то шевеление рядом с собой, мягкую, басовитую вибрацию. Проснуться оказалось неожиданно тяжело. Она тихонько зарычала, злясь на собственную слабость, и заставила себя продраться через вязкую поверхность полусна-полуяви. Осторожно пошевелилась, разминая затёкшие руки и ноги. Затем, сделав усилие, подняла тяжёлые веки и не столько увидела, сколько почувствовала прижавшегося к ней грифоныша. Тварь самозабвенно мурлыкала. У ведьмы от этих ощутимых всем телом рулад вибрировали кости — неожиданно приятное, убаюкивающее чувство.
Шарлиз зашипела. Как мелкий гадёныш забрался в её предполагаемо недоступное убежище-засаду?
В жёлтых птичьих глазах плескалось бездонное море обожания.
— Хватит на меня так смотреть! Я не твоя мамаша!
— Мр-р-р-р-рур-р?
— Только этого мне не хватало! — простонала Шарлиз. Надо было прогнать бесцеремонного детёныша прочь. Но, к своему собственному удивлению, она так не поступила.
Маленького паршивца было жалко. К тому же он оказался ужасно тёплым, и холод, донимавший ведьму большую часть ночи, наконец-то отступил. Досадуя на собственную слабость, лучница обняла птенца и зарылась лицом в мягкие рыже-чёрные перья.
Птенец дёрнул кончиком львиного хвоста, завозился, устраиваясь поудобнее, и, довольно пискнув, затих. Спустя несколько минут ведьма уснула, и до самого утра ей было очень тепло.
Шарлиз, яростно сжав губы и сощурив глаза, наблюдала за тем, как четвёрка всадников медленно, но верно приближается к скале, на которой находилось грифонье гнездо. За всадниками тащились две старые клячи, тянувшие за собой воз, на котором находилось трое человек. Отряд Жана и мосье Ле Топьен прибыли. Что же, господ охотников ждёт большое разочарование.
Бежать и прятаться не было никакого смысла. Лучница была уверена, что Дельде уже давно её заметил. Зоркостью глаз эльфы не уступали грифонам. Оставалось лишь ждать да полагаться на то, что удастся мирно разрешить сложившуюся ситуацию. Главное, чтобы маг не захотел сорвать на ведьме зло.
Бежать и прятаться не было никакого смысла. Лучница была уверена, что Дельде уже давно её заметил. Зоркостью глаз эльфы не уступали грифонам. Оставалось лишь ждать да полагаться на то, что удастся мирно разрешить сложившуюся ситуацию. Главное, чтобы маг не захотел сорвать на ведьме зло.
Шарлиз отошла от края площадки и посмотрела на птенца. Тот с интересом изучал тело одного из гоблинов и что-то тихонько щебетал. Бедняга ещё не знает, в какие неприятности влип. Жан лопнет от радости. Ещё никому не удавалось заполучить живого птенца грифона. Нежно лелеемая ко всему грифоньему племени ненависть ушла. Ей было жаль это беспомощное существо. Смерть для грифоныша была бы куда лучшим выходом, чем клетка в Академии магов.
— Прости, малыш, — прошептала ведьма. — Лучше бы я тебя убила...
Но время упущено. Её заметили и, поняв, что никакой опасности в гнезде нет, стали подниматься по склону. Трое. Жан, Виктор и проклятущий маг! Остальные, настороженно поглядывая по сторонам, остались у воза.
Мосье Ле Топьен шёл медленно, постоянно останавливался и переводил дух. Двум наёмникам приходилось терпеливо дожидаться, когда их работодатель вновь наберётся сил для следующего рывка. Толстый маг не привык лазить по горам. Шарлиз, забыв обо всём, наблюдала лишь за этой троицей. Минуты казались вечностью. Вновь чирикнул птенец, и тогда ведьма не выдержала. Рванула стрелу из колчана и... сильный удар в спину бросил её вперёд. Она рухнула на колени, с тупым удивлением глядя на торчащий из груди зазубренный наконечник эльфийской стрелы.
Дельде! Проклятый Дельде! Никто не собирался вести с отступницей вежливых бесед и делиться добычей. Эльф не стал дожидаться, пока троица из его отряда поднимется по склону, и, пробравшись по заведомо непроходимому пути, выстрелил в спину ведьмы. А она, дура, была слишком занята Ле Топьеном, чтобы обращать внимание на что-то другое.
Шарлиз упала на бок, и мир перевернулся. Боли не было, лишь злость на себя, усталость и сожаление, что птенцу теперь уже ничем не поможешь. Жизнь покидала тело вместе с кровью. Как... по-идиотски всё получилось. Шарлиз закрыла глаза, приготовившись умереть. Её мутило. Стоило огромных усилий не потерять сознание. Не послать всё в преисподнюю. Не заснуть.
Грифоныш бестолково тыкался ей в плечо, тоскливо подвывая и пытаясь заглянуть в лицо.
«Вот и вторую твою маму сейчас убьют, Мелкий. И, скорее всего, её тело тебе тоже скормят. В конце концов, останки ведьмы стоят гораздо дешевле грифоньих...»
Птенец, точно услышав её мысли, сел на задние лапы, запрокинул голову и завыл. Шарлиз уже однажды слышала этот тоскливый плач, но жалостливое требование еды и заботы не шло ни в какое сравнение с жутким, полным боли и гнева зовом, который сейчас взмывал в равнодушное небо. Горные вершины задрожали от чистой, ничем не сдерживаемой магии изначально волшебного существа. Пальцы ведьмы конвульсивно сжались в кулаки. Она ждала, когда прилетит последняя, добивающая стрела, и горевала о себе, о своём потерянном сыне, о так глупо растраченной жизни. Но больше всего она горевала о заходящемся плачем маленьком грифоне и о той судьбе, что его ожидала.
С превеликим трудом ей удалось повернуть голову и посмотреть вверх.
Со странным удивлением она увидела, что в атласной синеве небосвода имеется изъян — маленькая рыжая точка. Миг — и она, превратившись в смерть, рухнула с неба. Но не лаконичным свистом пущенной в упор стрелы, а стоном рассекаемого крыльями воздуха. Ударом стальных когтей по камням. Яростным криком атакующего грифона, столь же отличным от воинственного шипения Мелкого, как рык взрослого льва отличен от писка новорождённого котёнка.
Шарлиз, пытаясь сохранить сознание, с безграничной радостью видела, как страшные когти разрывают Жана, затем опрокидывают обнажившего меч Виктора и устремляются вниз — к лошадями и людям. Ураган рыже-коричневой смерти, яростные вспышки боевой магии, блеск и бессилие стали. Папа-грифон вернулся к разорённому гнезду.
У людей не было ни одного шанса.
Окружающие скалы расплывались. С отстранённым равнодушием Шарлиз видела и слышала, как умирают её бывшие подельники и несостоявшиеся убийцы. Спустя несколько минут всё было кончено.
Грифон спускался медленно, кругами, осматривая скалы в поисках засад. Или в поисках Дельде? О живучести тёмных эльфов сложены легенды, лучник вполне мог отползти, забиться в щель, набросить свой знаменитый невидимый плащ, наконец. Невидимый для всех, но не для грифонов. Самец найдёт его. И убьёт. Грифоны хорошо убивают. И всегда доводят дело до конца.
Впрочем, не только они.
Шарлиз провела рукой по кошелю, и одна из украшавших его плетёных тесёмок легко скользнула ей в пальцы. Ведьма скомкала верёвку, шепча наговор, и, несмотря на мешавшую стрелу, зажала получившимся валиком рану. Кровотечение прекратилось почти сразу, в голове прояснилось. Надолго этого заклинания не хватит, ну да ей и не нужно долго...
Медленно, цепляясь за камень, встать на колени. Сейчас самое главное не упасть и не потерять сознание. Сломала стрелу, охнула от оглушающей боли. Кровь пошла быстрее. Ничего. Времени хватит.
— Мелкий... Иди сюда, малыш.
Грифоныш послушно прижался к её боку, и ведьма вцепилась пальцами в его холку, тяжело опираясь, встала на ноги. Тоже мне Мелкий, настоящий телёнок...
— Хорошо, малыш. Вот так и стой, не двигайся...
Тот вопросительно мурлыкнул. Шарлиз свободной рукой вытянула на свет свою сеть. Тонкую, чёрную паутину, забившуюся в пальцах, затрепетавшую на ветру...
...окунувшую перевал в гнилостный, удушливый дурман смерти. Беззвучным звоном забился в её сознании последний, закрепляющий наговор.
Не ощутить такого грифон не мог. Рванулся, отбросив ленивую уверенность, совершил молниеносный, грациозный в своей абсолютной стремительности пируэт... и, резко ударив крыльями, точно наткнулся на невидимую стену. Увидел Мелкого, всё так же доверчиво прижимавшегося к ведьме.
Жёлтые птичьи глаза впились в погасшие человеческие. Медленно, осторожно, грифон придвинулся на шаг. Ещё шаг. Ветер качнул сеть в сторону малыша. Отец замер, точно выточенная из рыжеватого камня исполинская статуя. Медленно, очень медленно лёг, по-кошачьи поджав под себя лапы. Так, будто не хотел пугать ведьму своим огромным размером. Так, точно до дрожи в крыльях и кончике львиного хвоста боялся спровоцировать обезумевшего зверя, спящего в хрупкой женщине.
— Чего ты хочешь, Пряха?
Шарлиз, конечно, знала, что грифоны — разумная раса и что они владеют речью. Но ей не доводилось слышать, чтобы эти существа вообще разговаривали с кем-то из людей. Ощущать низкий, явно нечеловеческий и в то же время очень красивый голос грифона было... дико.
— Твоя подруга... задолжала мне. По Закону Равновесия. — Сеть трепетала на ветру, послушная бьющемуся в пальцах заговору.
Лёгкая дрожь прошла по медным перьям, щёлкнул изогнутый клюв.
— Что мы должны тебе, Пряха?
Её голос был хриплым. Мелкий прижимался всем телом, не давая упасть, но силы уходили стремительно. Билось, билось пьяными струнами заклинание.
— Жизнь.
Хлестнул по земле львиный хвост. И ударило по вискам бешеным звоном...
Золотистые мембраны, выскользнув из-под нижних век, на мгновение прикрыли глаза грифона, и в повороте величественной головы ей почудился... ужас?
— Пряха...— Удивительно, но в голосе послышалась мольба. — Она была молода. Человеческие маги разорили наше первое гнездо, разбили яйцо. Она взимала виру. По Закону Равновесия.
У Шарлиз не было даже сил рассмеяться. Так просто! Равновесие. Глаз за глаз.
А мы — на страже его?!
Маленький грифон прижался к существу, которое было первым, кого он увидел, вылупившись из яйца. Мурлыканье перемежалось вопросительными руладами, жалобными, почти безнадёжными. Пальцы ведьмы пачкали золотистый пух ярко-алым. И билась на ветру тонкая чёрная сеть.
Ветер рванул её распущенные волосы, рука взмыла в воздух, бросая окровавленные нити и ноты. Грифон размазался в воздухе, бросаясь вперёд, в атаку. Сеть взмыла вверх — против притяжения, против ветра, против всего.
Ломкий крик. Птенец оказался отброшен могучей лапой, отшвырнувшей его прочь от опасности. Мир вспыхнул, оставив лишь заклинание, сомкнувшее когти на долгожданной жертве. Шарлиз падала бесконечно, мучительно долго, но магия жила в ней, билась в жилах яростью паутины, выкачивавшей из магического источника силу и вливая её в сплетённые ненавидящими пальцами каналы.
Над её головой, на той самой скале, с которой гоблины сбросили металлическую ловушку на чёрную с белыми перьями на груди грифониху, бился в агонии маг. Он идеально выбрал место, куда отступил при появлении грифона и где затаился в ожидании подходящего момента. Он идеально выбрал оружие, он предусмотрел всё. Кроме стремительной чёрной паутины, вынырнувшей откуда-то снизу и липкой тенью метнувшейся к его лицу.