Она знала, что должна сделать.
Рассвет в день Рождества был яркий и прозрачный, снежок предыдущего дня осел на ветвях, и весь мир с восходом солнца заискрился. Клара открыла дверь из прихожей на улицу, чтобы выпустить Люси – золотистого ретривера – и вдохнуть свежего воздуха.
День начинался неторопливо. Питер и Клара вытащили из своих носков пазлы, журналы, конфеты, апельсины. Орешки кэшью быстро исчезли из носка Питера, да и мармеладные мишки в Кларином носке тоже не задержались. За кофе с блинами они открыли подарки покрупнее. Питеру понравились часы от Армани, он немедленно надел их и засучил рукав махрового халата по локоть, чтобы было виднее.
Он принялся театрально шарить под елкой, делая вид, что куда-то засунул подарок для Клары, и наконец разогнулся, покраснев от прилива крови, и протянул ей шар, завернутый в подарочную бумагу.
– Прежде чем ты развернешь, хочу тебе кое-что сказать. – Он покраснел еще сильнее. – Я знаю, как тебя уязвила эта история с Фортеном и Си-Си. – Он поднял руку, пресекая ее возражения. – Про Бога я тоже знаю. – Говоря это, он чувствовал себя невероятно глупо. – Я что хочу сказать: ты рассказала мне, что видела Бога на улице, хотя и знала, что я в это не поверю. Я хочу, чтобы ты знала: я ценю твое доверие, ведь ты знала, что я не буду смеяться.
– Но ты смеялся.
– Ну, совсем немного. Как бы там ни было, но я хотел сказать, что думал об этом, и ты права, я не верю, что Бог – бродяга…
– А кто, по-твоему, Бог?
Ну вот, он хотел вручить ей подарок, а она задает ему вопросы про Бога.
– Ты знаешь, во что я верю. Я верю в людей.
Клара промолчала. Она знала, что он не верит в Бога, и не возражала против этого. Он вовсе не обязан во что-то верить. Но еще она знала, что и в людей он по-настоящему не верит. По крайней мере, не верит, что они хорошие, добрые и умные. Может быть, когда-то он и верил, но после того, что случилось с Джейн, перестал.
Джейн убили, и что-то умерло в Питере.
Сколько бы она ни восхищалась своим мужем, она вынуждена была признать, что верит он только в себя.
– Нет, ты ошибаешься, – сказал он, садясь рядом с ней на диван. – Я понимаю, что у тебя на уме. Я верю в тебя.
Клара взглянула ему в лицо – серьезное, красивое лицо Морроу – и поцеловала его.
– Си-Си и Фортен – идиоты. Ты знаешь, я не понимаю твоей работы и, возможно, никогда не пойму, но я знаю, ты выдающийся художник. Я чувствую это здесь.
Он приложил руку к груди, и Клара поверила ему. Может быть, она достучалась до него. А может, он стал лучше понимать, что она хочет услышать. И то и другое ее устра-ивало.
– Разверни свой подарок.
Клара сорвала бумагу, отчего Питер поморщился. Клочки упали на пол, он поднял их и разгладил.
Внутри обнаружился шар. Без всяких сюрпризов. Сюрприз состоял в том, что шар был прекрасен. Казалось, он сиял в ее руках. На нем была очень простая картинка. Три сосны, покрытые снегом. А ниже – одно слово: «Noёl». Картинка была простая, но отнюдь не примитивная и не наивная. Ничего подобного Клара в жизни не видела. Легкое изящество стиля. Уверенная красота.
Клара поднесла его к свету. Откуда такое свечение у раскрашенного шара? Она присмотрелась и улыбнулась. Посмотрела на Питера, и он склонил свое взволнованное лицо к ее лицу.
– Снаружи нет краски. Одно стекло. Краска внутри. Ты только подумай.
– Тебе нравится? – тихо спросил он.
– Очень. Как и ты. Я тебя люблю, Питер, спасибо. – Она обняла его, не выпуская шара из рук. – Это, вероятно, какое-то рождественское украшение. Ты думаешь, здесь нарисованы Три Сосны? Нет, я вижу, что здесь три сосны, но они так похожи на наши три сосны, что растут на деревенском лугу. Впрочем, любые три сосны, стоящие рядом, будут похожи на другие такие же. Я в восторге. Лучшего подарка я в жизни не получала. И даже не буду спрашивать, где ты его нашел.
Он был благодарен ей за это.
К полудню каштановая начинка уже была в индейке, а индейка – в духовке, и дом наполнился чудесными рождественскими запахами. Питер и Клара решили заглянуть в бистро. По пути им попадались обитатели деревни. Чтобы узнать большинство из них, нужно было какое-то время: почти все они щеголяли новыми вязаными шапочками, оказавшимися утром в их носках. А старые были так знакомы и хорошо пожеваны собаками и кошками. Всю зиму эти домашние любимцы проявляли повышенный интерес к помпону и в конечном счете превращали своих хозяев в свечки с торчащим наверху кусочком фитиля.
В бистро Клара увидела Мирну – та сидела у окна и попивала глинтвейн. Они стащили с себя куртки, которые упорно не хотели их отпускать, и положили шапки и варежки на радиатор, чтобы были теплыми. В бистро прибывали краснолицые соседи и дети: кто-то после катания на лыжах, кто-то после прогулки в снегоступах, кто-то катался на санках с вершины холма к мельнице, кто-то гонял по замерзшему пруду на коньках. Некоторые направлялись на Мон-Сен-Реми и собирались провести полдня, съезжая на лыжах с горы.
– Кто это? – спросила Мирна, ткнув пальцем в человека, сидевшего в одиночестве за столиком.
– Месье «Молсон канадиан»[34]. Всегда заказывает одно и то же пиво. Дает хорошие чаевые, – доложил Оливье, ставя на стол две чашки ирландского кофе для Клары и Питера и вазочку с лакричными конфетами. – Счастливого Рождества. – Он поцеловал их обоих, потом кивнул в сторону незнакомца. – Он появился два дня назад.
– Может, снимает тут у кого-нибудь, – сказала Мирна.
Чужаки в Трех Соснах были большой редкостью только потому, что деревню было трудно найти. Попадали в нее по большей части случайно.
Сол Петров отхлебнул пива, откусил от сэндвича с ростбифом, расплавленным сыром и салатом. Еще на его тарелке лежала уменьшающаяся горка чуть приправленной картошки фри.
Все было идеально.
Впервые за долгие годы Сол чувствовал себя по-человечески. Он не был готов к общению с этими дружески расположенными людьми, но знал, что они не будут возражать, если он попросит разрешения присоединиться к ним. Некоторые уже улыбались ему, поднимали свои стаканы и одними губами произносили «Santé»[35] и «Joyeux Noёl».
Они казались ему добрыми людьми.
Неудивительно, что Си-Си их ненавидела.
Сол обмакнул картофельную стружку в маленькое блюдечко с майонезом. Интересно, кто тут из них художник? Кто нарисовал это удивительное плавящееся дерево? Он даже не знал, мужчина это или женщина.
Может, спросить у кого-нибудь? Три Сосны – совсем маленькая деревня, кто-нибудь наверняка ему скажет. Он бы хотел поздравить художника, поставить ему или ей стаканчик пива, поговорить об их общем искусстве и мастерстве. Поговорить о вещах, имеющих отношение к искусству, а не к темным местам, где он бывал с Си-Си. Но для начала он должен был закончить одно дело в Трех Соснах. А после этого он обязательно найдет художника.
– Извините.
Он поднял голову – над ним стояла огромная черная женщина.
– Меня зовут Мирна. Я владею книжным магазином здесь рядом. Хотела вам сказать, что завтра в Уильямсбурге будет общий ужин, а потом матч по кёрлингу. Мы все едем. Это благотворительное мероприятие – сбор денег для местной больницы. Хотела, чтобы вы знали: вам будут рады.
– Правда?
Он надеялся, что голос его прозвучал не так хрипло, как ему показалось. Чего он вдруг испугался? Уж конечно, не этой женщины. Может быть, он боялся ее доброты? Боялся, что она приняла его за кого-то другого? Кого-то интересного, талантливого и доброго.
– Завтрак в восемь в Легионе, а матч начинается в десять на озере Лак-Брюм. Надеюсь, вы сможете.
– Merci[36].
– De rien[37]. Joyeux Noёl, – сказала она на хорошем французском, хотя и не без акцента.
Сол расплатился за ланч, оставив чаевых еще больше обычного, вышел, сел в машину и поехал вверх по холму к дому Хадли – поездка не далекая.
Он расскажет об этом Си-Си. Идеально. Как раз то, что ему и требовалось.
А когда это закончится, закончится и его миссия, и тогда он, возможно, сядет за один стол с этими людьми.
Глава восьмая
– Нашла что-то?
Старший инспектор Арман Гамаш налил жене бокал «Перье», поцеловал ее в затылок и посмотрел на документ в ее руке. Был второй день Рождества, и они сидели в его кабинете в полицейском управлении Квебека. Гамаш был в серых брюках, рубашке и галстуке – на работу он всегда так одевался. А изящный кашемировый кардиган как бы намекал, что сегодня все-таки праздник. Хотя Гамашу было всего пятьдесят с небольшим, его старомодное обаяние, вежливость и манеры напоминали о прошлых временах. Он улыбнулся жене, его темно-карие глаза выхватили седую прядку в ее волосах. До него доносился слабый запах «Джой» от «Жана Пату» – туалетной воды, которую он дарил жене на каждое Рождество. Гамаш описал круг и сел напротив нее в кожаное кресло, встретившее его просиженными формами. Тело Гамаша свидетельствовало о его склонности хорошо поесть и о привычке скорее к долгим прогулкам, чем к контактным видам спорта.
Его жена Рейн-Мари сидела в другом кожаном кресле, на коленях у нее лежала огромная красно-белая салфетка, в одной руке она держала папку, в другой – сэндвич с индейкой. Откусив от сэндвича, она скинула очки с носа, и они повисли на шнурке.
– Думала, что нашла что-то, но нет. Мне показалось, что есть один вопрос, не заданный следователем, но потом я нашла этот вопрос чуть ниже.
– Кто это был?
– Дело Лабарре. Человек, которого скинули в метро на пути перед поездом.
– Я помню. – Гамаш налил себе воды. Между ними на полу высились аккуратные стопки с папками. – Я не знал, что дело не закрыто. Ты ничего не нашла?
– Извини, дорогой. В этом году у меня не получается.
– Иногда там и нет ничего.
Они взяли новые папки и возобновили чтение в дружном молчании. У них сложилась такая традиция: на второй день Рождества они брали сэндвичи с индейкой, фрукты и сыр и ехали в кабинет Гамаша в отделе по расследованию убийств, где целый день проводили за чтением материалов следствия.
Рейн-Мари взглянула на мужа: тот погрузился в чтение, пытаясь извлечь истину из этих материалов, разглядеть за этими сухими словами, фактами и цифрами человека. В каждой из этих папок обитал убийца.
Это были материалы по нераскрытым убийствам. Несколько лет назад старший инспектор Гамаш обратился к своему коллеге в городской полиции Монреаля и сделал ему это предложение за коньяком в клубе Сен-Дени.
«Баш на баш, Арман? – спросил Марк Бро. – И как это будет работать?»
«Я предлагаю второй день Рождества. В управлении Квебекской полиции все тихо-спокойно. Думаю, и в твоем офисе тоже».
Бро кивнул, с интересом глядя на Гамаша. Как и большинство его коллег, он относился к Гамашу с искренним уважением. Только глупцы недооценивали его. Но Бро знал, что в полиции немало глупцов. Глупцов, наделенных властью и вооруженных.
Дело Арно безусловно доказывало это. И чуть не уничтожило этого большого умного человека, сидящего перед ним. Бро не знал, известна ли Гамашу эта история во всех подробностях. Вероятно, неизвестна.
Арман Гамаш говорил низким, приятным голосом. Бро отметил, что его темные волосы начинают седеть на висках, на макушке появилась лысина, но никаких попыток зачесать ее Гамаш не предпринимал. У него были густые темные усы, аккуратно подстриженные и тоже седеющие. Заботы избороздили его лицо, но не только заботы – и смешливость тоже. Его темно-карие глаза задумчиво смотрели на Бро над полукруглыми очками.
Бро было любопытно, как он выживает. Мир городской полиции Монреаля был жесток, но Бро знал, что обстановка в управлении Квебекской полиции еще круче. Потому что ставки там были выше. И тем не менее Гамаш сделал карьеру – возглавил самый знаменитый отдел в Квебекской полиции.
Но это, конечно, был его потолок. Даже Гамаш знал это. Однако в отличие от Марка Бро, который являл собой воплощенное честолюбие, Арман Гамаш, похоже, был удовлетворен, даже счастлив. Было время до дела Арно, когда Бро подозревал, что Гамаш простоват, что он поднялся не по уму высоко. Но теперь Бро так больше не считал. Теперь он знал, что кроется за этими добрыми глазами и спокойным лицом.
У него было очень странное ощущение тогда, будто Гамаш понимает все, что происходит и в его, Бро, голове, и в хитроумных умах чинов Квебекской полиции.
«Я предлагаю обменяться материалами нераскрытых дел, провести несколько дней за их изучением. Посмотреть, не удастся ли что-нибудь найти».
Бро глотнул коньяк, откинулся на спинку стула и задумался. Мысль была неплохая. Но необычная. И вероятно, могла вызвать недовольство, если кто-нибудь узнает. Он улыбнулся Гамашу и снова подался вперед: «А с чего это ты? Разве тебе и без того не хватает работы за год? Или ты хочешь убежать от семьи на Рождество?»
«Ну, ты же знаешь, если бы я этого хотел, то переехал бы к себе в кабинет и жил там на кофе из автомата. Своей жизни у меня нет, и семья меня презирает».
«Это я про тебя знаю, Арман. Собственно говоря, я тебя презираю».
«А я тебя».
Они обменялись улыбками.
«Я бы хотел, чтобы кто-то сделал это для меня, Марк. Все очень просто и основано на моем непроходимом эгоизме. Если бы меня убили, то мне хотелось бы думать, что дело не останется нераскрытым. Пусть кто-нибудь приложит дополнительные усилия. Разве я могу отказать в этом другим?»
Мысль была простая. И правильная.
Марк Бро пожал большую руку Гамаша: «Договорились, Арман».
«Договорились, Марк. И если что-нибудь случится с тобой, то дело не останется нераскрытым».
Это было сказано с чудесной простотой, и Бро удивился глубине смысла этих простых слов.
И вот уже несколько лет они встречались во второй день Рождества на парковке перед управлением Квебекской полиции и обменивались коробками. А потом Арман и Рейн-Мари открывали коробки и искали в них убийц.
– Вот что странно. – Рейн-Мари опустила папку и поймала взгляд мужа, который смотрел на нее. Она улыбнулась. – Этому делу всего несколько дней. Непонятно, почему оно попало в коробку.
– Рождественская суета. Кто-то, вероятно, ошибся. Дай-ка мне его – положу в исходящие.
Он протянул руку, но она уже опустила глаза и продолжила чтение. Через секунду он опустил руку.
– Извини, Арман. Просто я знала эту женщину.
– Не может быть. – Гамаш положил свою папку и подошел к Рейн-Мари. – Откуда? Что это за дело?
– Нет, она никакая не знакомая. Ты, вероятно, тоже знал ее. Бродяжка, что вечно болталась у автобусной остановки в Берри. Ну, ты знаешь, такая всепогодная, вся замотанная в несколько слоев лохмотьев. Она там сколько лет провела.
Гамаш кивнул:
– И все же пока это не может считаться нераскрытым делом. Ты говоришь, ее всего пару дней как убили?
– Двадцать второго. И вот что странно: она была не на остановке в Берри. Она была на Де-ла-Монтань, у «Ожильви». А это в десяти – пятнадцати кварталах от ее обычного места.
Гамаш вернулся на свое место и сел в ожидании, глядя, как читает Рейн-Мари. Несколько седых прядок выбились из прически. Ей было немного за пятьдесят, и она стала еще привлекательнее, чем когда они поженились. Косметикой она почти не пользовалась – ее устраивало лицо, подаренное ей природой.
Гамаш мог весь день просидеть, наблюдая за ней. Он иногда заезжал за ней на работу – в Национальную библиотеку, специально приезжал пораньше, чтобы видеть, как она работает с историческими документами, делает выписки, сидит с серьезными глазами, наклонив голову.
Потом она поднимала взгляд, замечала его, и ее лицо озарялось улыбкой.
– Ее нашли задушенной. – Рейн-Мари опустила папку. – Тут сказано, что ее звали Эль. Фамилии нет. Невероятно. Это оскорбительно. Не смогли узнать ее имя, а потому назвали просто – Она[38].
– Узнать имя бывает нелегко, – сказал Гамаш.
– Поэтому, наверно, детсадовцев и не берут в детективы.
Он не мог не рассмеяться, услышав это.
– Да они даже и не попытались, Арман. Ты посмотри. – Рейн-Мари показала ему папку. – Тут и материалов-то никаких нет. Она была для них бродягой.
– Хочешь, чтобы я попробовал?
– А ты можешь? Хотя бы имя узнать.
Он нашел коробку с вещдоками по делу Эль, стоящую в ряд с другими вдоль стены его кабинета, надел перчатки, вытащил содержимое и разложил его на полу. Вскоре повсюду лежала грязная, полуистлевшая одежда, и кабинет наполнился запахом, который мог дать фору любому голубому сыру.
Старые газеты, помятые и грязные, лежали рядом с одеждой. Гамаш предполагал, что они понадобились бродяжке для утепления в суровую канадскую зиму. Он знал, что слова могут многое, но вот чтобы защищать от холода… Рейн-Мари присоединилась к нему, и они вместе принялись просматривать содержимое коробки.
– Похоже, она в буквальном смысле окружила себя словами, – сказала Рейн-Мари, увидев книгу. – Эти газеты для изоляции и даже книга.
Она открыла книгу наугад и принялась читать:
– Позволь? – сказал Гамаш. Он взял книгу, посмотрел на обложку. – Я знаю автора. Встречался с ней. Это Рут Зардо.
Он прочитал название: «У меня все ОТЛИЧНО».
– Это та женщина из маленькой деревеньки, что тебе так понравилась? Одна из твоих любимых поэтов?
Гамаш кивнул и открыл книгу на первой странице:
– У меня этой нет. Вероятно, новая. Не думаю, что Эль ее читала.
Он посмотрел на титульный лист и увидел надпись: «Ты воняешь. С любовью, Рут».
Гамаш подошел к телефону и набрал номер.
– Это книжный магазин «Ожильви»? Я бы хотел узнать… Хорошо, жду.
Он наклонил голову, посмотрел на Рейн-Мари и улыбнулся. Она надела резиновые перчатки и вытащила из коробки с вещдоками маленькую деревянную шкатулку, простую и видавшую виды. Рейн-Мари перевернула ее и обнаружила четыре буквы, приклеенные к низу.