Да, надо же к Сашке в больницу зайти. Поблагодарить за свое спасение. Вот идиот, а? Плавает, как трактор, а в незнакомый водоем с моста сиганул. Герой, как сказал тот дядька-рыбак. За такой героизм детей ремнем порют. Наверное, Сашку в детстве не пороли. Наверное, за него пороли близнеца, в результате чего тот и стал господином Сотниковым… Успеет она белый халат погладить? Успеет. И шапочка кстати нашлась. И марлевая маска. И дымчатые очки. Если у него посетители — она просто заглянет в дверь, будто ищет кого-то, извинится и уйдет неузнаваемая.
… Больница «скорой помощи» имени Неспешного практически не изменилась с тех пор, как Вера была здесь на сестринской практике после второго курса. Почти девять лет прошло. Могли хотя бы приемный покой покрасить. Вон, стена в углу так до сих пор и стоит ободранная, и пол под ней в тех же проплешинах… Хотя нет. Девять лет назад стена была ободрана в другом углу, следовательно, и пол тоже. Да и цвет другой, раньше был грязно-синий, а теперь — грязно-зеленый. Все-таки кое-что изменилось: раньше у стены стояли гремучие деревянные стулья с откидными сиденьями, списанные, скорее всего, из какого-нибудь конференц-зала швейной фабрики, а теперь — узкие длинные кушетки, обтянутые слегка потрепанным черным дерматином. Вера поставила сумку на потрепанный дерматин, вынула из нее средства маскировки и принялась торопливо облачаться, пока никого нет. Она уже выходила из приемного покоя в халате, шапочке, маске и очках, туго сворачивая на ходу невесомую нейлоновую сумку, когда за ее спиной загалдели на два голоса. Один склочный голос галдел, что не собирается за такие копейки за всеми грязь вывозить. Другой склочный голос галдел, что за всеми и не надо, надо хотя бы за собой… Оба голоса галдели изобретательным, вычурным матом. Бабы. Говорят, бытие определяет сознание. Может быть, проработай Вера здесь несколько лет — в этих ободранных стенах, на этих плешивых полах, за этими дребезжащими дверями, в этой вони хлорки, вечно сырого линолеума и ржавых водопроводных труб, — ее сознание тоже, в конце концов, определилось бы точно так же, как у этих баб. Сидела бы она со своим сознанием по уши в этом бытии и не рыпалась. С другой стороны, если сознание пока не мерцающее, так ведь можно попробовать и на бытие как-нибудь повлиять. Вон домик какой славный: стены побелены, окна сияют, крыша, похоже, недавно покрашена. И старый, запущенный, разросшийся до таежной непроходимости больничный парк ближе к домику становился вполне цивилизованным, вычищенным, подстриженным, ухоженным, со скамеечками по бокам посыпанных гравием дорожек и с кустами роз вокруг здания. Точно так же, как было девять лет назад. Тогда здесь было отделение глазной хирургии. Зав. отделением умел находить шефов. У него в шефах ходили несколько заводов, центральный универмаг, овощебаза, мебельная фабрика и даже ювелирная мастерская. Шефы ремонтировали здание, поставляли постельное белье, снабжали больных зеленью. Фруктами и прочими витаминами, делали кой-какую мебель на заказ и даже шлифовали крошечные иголочки, которыми в глазной хирургии накладывают швы. Тогда все лежало в разрухе, и медицинские учреждения тоже. А зав. отделением за это проводил на шефских предприятиях профилактические осмотры минимум раз в месяц. Шефов было много, и зав отделением мотался, как заведенный, и врачи его отделения мотались, как заведенные, и медсестры в его отделении мотались на полторы ставки, потому что годы были тяжкие, голодные, безденежные и вообще беспросветные. Но матом в отделении никто не разговаривал. Хотя, наверное, и им иногда хотелось, особенно когда коллеги из других отделений поднимали хай, требуя поделиться шефами… Во, так и есть — и сейчас здесь то же глазное отделение. И заведующий — в том же сознании, которое и определяет бытие отделения. Сейчас, правда, шефов уже не найдешь, сейчас спонсоры… Все равно молодцы.
О, вот еще кто-то в полном сознании. Здание еще не до конца отремонтировано, но стены уже беленькие, две веселые тетки в синих халатах докрашивают бордовой краской высокий фундамент, а на крыше — два парня в солдатской форме стучат молотками. Вон, какие нынче спонсоры. Наверное, их командира тут лечат. Вера вспомнила бабушкин дом, цену, которую заломили найденные ею мастера, и подошла к теткам в синих халатах.
— Вы из какой фирмы?
— Да не, мы не из фирмы, — весело откликнулась одна тетка, с готовностью отрываясь от работы. — Мы сами по себе! Тут моего обалдуя починили, совсем бесплатно! Денег-то у нас нет никаких… Сестра говорит: давай хоть стены им покрасим, а то смотреть срамно. Дело-то знакомое, мы всю жизнь любой ремонт в хате сами… А тут еще друзья Славкины домой вернулись, так хорошо помогли! Вон они, на крыше, дыры латают… Тоже, значит, вроде как благодарность за друга. Сегодня уже все докрасим. Доктор тут один смешно-о-ой… Говорит: обращайтесь в любое время, всегда будем рады! Катя говорит: и вы к нам обращайтесь, обслужим в лучшем виде! Она в похоронном бюро работает… Ах-ха-ха… Я говорю: типун вам обоим на язык! Лучше уж вы ко мне обращайтесь! Я в ателье, закройщицей…
— А что с сыном было? — Вера изобразила профессиональный интерес. А то эта тетка сейчас и про соседей рассказывать начнет.
— Поломался… Множественные переломы, — важно сказала тетка, сразу становясь серьезной. — Армию прошел — и хоть бы тебе что. А вернулся — и сразу за мотоцикл свой проклятый, ну, и навернулся на какой-то колдобине. Сейчас уже ходит, обалдуй, хромает только. Доктор говорит, это еще надолго… Ну да и бог с ним, я ж не надеялась, что вообще ходить будет. Хорошие доктора, дай им бог здоровья.
Ага, стало быть, это и есть травматология. Раньше в этом здании, кажется, несколько лабораторий было. Лаборантки орали, что не могут работать, когда батареи фонтанируют, из кранов, наоборот, вода не идет, а на втором этаже пол проваливается прямо под ногами. У лабораторий не было шефов, и чинить было некому. Похоже, сейчас у травматологии спонсоры есть — вон как вокруг все благоустроено. Даже небольшая автомобильная стоянка с разметкой. А на стоянке — четыре очень приличные машинки, все новенькие, светленькие, с темными стеклышками…
Ладно, хватит уже ходить вокруг да около. Она не член инспекционной комиссии, так что нечего делать вид, что ее тут интересует состояние здания и окрестностей. Если уж решила навестить героя-подводника, так и надо навещать, а не резину тянуть. До дежурства на телефоне всего полтора часа осталось. Так что вперед и с песней.
Вера сунула свернутую плотным брикетом нейлоновую сумку в карман халата, вынула из другого кармана растрепанный блокнот, натянула до очков марлевую маску и вошла в отделение.
Похоже, у травматологии солидные спонсоры. Наверное, какого-нибудь крутого авторитета, недобитого при деловой встрече коллегами, собрали по частям, вернули к жизни и к основной деятельности. За что он в знак душевной благодарности без базара… как там?… отбашлял бабок немеренно. Вон какой холл, не хуже, чем в самой дорогой в городе стоматологической клинике. А это что? Лифт на второй этаж. Цветы и аквариумы. Зеркала и кресла. Два телевизора, причем один даже работает. Отпуск бы здесь провести. А она утром еще боялась чего-нибудь поломать! Счастье своего не знала.
— Добрый день. Вы на консультацию? Или к своему? — скороговоркой спросила немолодая, полная, но очень подвижная медсестра с веселыми черными глазами. Заметила, как Вера крутит головой, оглядываясь по сторонам, гордо хмыкнула, заговорила так, будто заранее репетировала: — Вы, наверное, у нас впервые. Или давно не были. Тогда понятно, почему удивлены… Два года назад буквально в квартале отсюда произошла серьезная автомобильная авария. Пострадавших доставили к нам. Одним из них был человек… ну, очень значительная фигура. В аварию он попал совершенно случайно, но пострадал больше всех. Страшные травмы, поверьте мне, я много повидала, но у него — это просто удивительно, как живым довезли! Шесть часов оперировали, буквально с того света вытащили!..
— Вернули к жизни и к основной деятельности, — не удержалась Вера. — А он вам — лифт, телевизор и аквариум.
— Так вы знаете, — немножко разочаровалась медсестра. — Ну да, второй год легенды ходят… Хотя телевизоры, аквариумы, мебель — это уже другие. А он — лифт, да. И ремонт почти полный. А главное — рентген, УЗИ, инструменты по спецзаказу, три компьютера… Что еще? По мелочи чего-то, я уж не помню. Мы тогда обалдели просто, никто поверить не мог. И каждый год в юбилей — это когда операцию делали, — обязательно чего-нибудь присылает. В первый раз — мобильники всему медперсоналу, даже нянечкам, а в этом году кондиционеры привезли, в обеих операционных поставили, и еще два — в общем отделении. А в платном отделении у нас почти все — от пациентов. Контингент денежный. А среди этого контингента процент травматизма очень высокий.
— Добрый день. Вы на консультацию? Или к своему? — скороговоркой спросила немолодая, полная, но очень подвижная медсестра с веселыми черными глазами. Заметила, как Вера крутит головой, оглядываясь по сторонам, гордо хмыкнула, заговорила так, будто заранее репетировала: — Вы, наверное, у нас впервые. Или давно не были. Тогда понятно, почему удивлены… Два года назад буквально в квартале отсюда произошла серьезная автомобильная авария. Пострадавших доставили к нам. Одним из них был человек… ну, очень значительная фигура. В аварию он попал совершенно случайно, но пострадал больше всех. Страшные травмы, поверьте мне, я много повидала, но у него — это просто удивительно, как живым довезли! Шесть часов оперировали, буквально с того света вытащили!..
— Вернули к жизни и к основной деятельности, — не удержалась Вера. — А он вам — лифт, телевизор и аквариум.
— Так вы знаете, — немножко разочаровалась медсестра. — Ну да, второй год легенды ходят… Хотя телевизоры, аквариумы, мебель — это уже другие. А он — лифт, да. И ремонт почти полный. А главное — рентген, УЗИ, инструменты по спецзаказу, три компьютера… Что еще? По мелочи чего-то, я уж не помню. Мы тогда обалдели просто, никто поверить не мог. И каждый год в юбилей — это когда операцию делали, — обязательно чего-нибудь присылает. В первый раз — мобильники всему медперсоналу, даже нянечкам, а в этом году кондиционеры привезли, в обеих операционных поставили, и еще два — в общем отделении. А в платном отделении у нас почти все — от пациентов. Контингент денежный. А среди этого контингента процент травматизма очень высокий.
— А крышу чинят пацаны безденежные, — печально сказала Вера. — А стены красят родственники больного.
— Мы разве просили? — обиделась медсестра. — Да и они у нас ничего не спрашивали. Просто пришли, повесили люльки — и давай кистями махать. Мы сначала даже подумали, что плановый ремонт… А за материалы мы им выплатить решили. Из спонсорской кассы. Нам ведь и живыми деньгами иногда… ой, что это я вас задерживаю… Заболталась совсем, извините… Так вы к кому пришли?
Вера наобум открыла блокнот, перелистала пару страничек, исписанных тёзкиным почерком, и сказала официальным голосом:
— Сотников. Александр… э-э… Дмитриевич. Седьмая палата. Как он сейчас?
— Седьмая — это платная, — тут же успокоилась медсестра. — Сотников лёгкий, к нам его и не обязательно было, да брат настоял. Брат очень о нем беспокоится. Мнительный. Наверное, это брат вас вызвал, да?
— Нет, не брат, — ответила Вера честно. — Он сам.
— Странно, — не поверила медсестра правде. Как всегда все не верили. — Он-то как раз совсем не мнительный. Его даже специально пугать пришлось, чтобы раньше времени не вскакивал. Пойдемте, покажу, где тут у нас платные.
Наверное, она специально шла каким-то кружным путем, чтобы показать Вере как можно больше чудес в своем чудесном отделении. Посмотреть и правда было на что, даже общие, бесплатные палаты разительно отличались от тех, которые Вера видела во время практики в других больницах. Если у них здесь в общих такое благолепие, то, что же в платных? В другое время она с удовольствием походила бы за гордящейся своим отделением медсестрой, послушала бы ее радостную скороговорку, но до дежурства на телефоне оставалось уже чуть больше часа, и Вера начала раздражаться. Хотя чего раздражаться — то? Если честно, она же сначала сама время тянула…
— Кира Вячеславовна! — вдруг позвал из глубины «общего» отделения жалобный голос. — Кира Вячеславовна… Больно…
Медсестра остановилась, оглянулась, сказала негромко, болезненно морщась и вздыхая:
— Иван Семеныч … Бомж… Вот бедолага… поправляется уже, а идти некуда. Боится, что скоро выгоним. Симулирует все время. Анальгетики просит. Не нужно ему, боится просто. Я уж ему витамины колю, чтоб поверил, успокоился. А может, фантомные боли. Как вы думаете, сделать ему укол? Или уж лучше просто поговорить… Чайку с ним попить, что ли? А то ведь не отвяжется, так и будет хвостом ходить. Или плакать начнет. А то еще ругается иногда.
— Не мешает он вам? — спросила Вера равнодушно, присматриваясь к расхристанной фигуре в конце коридора. — От работы не отрывает?
Медсестру ее непрофессиональные вопросы явно удивили.
— Да ведь он — тоже моя работа, — холодновато сказала она. — Вам вот сюда, за дверь — и налево, четвертая дверь по коридору. Найдете сами? Пойду, Иван Семеныча успокою. Хоть и симулянт, а ему-то, может, хуже, чем другим, которые не симулянты.
И раздражение Веры мгновенно прошло.
— Удачи вам, — пожелала она вдогонку разговорчивой Кире Вячеславне, торопящейся к своей работе, к бомжу и симулянту Ивану Семеновичу.
В коридоре платного отделения было почти все то же самое, что и в бесплатном, только в закутке слева от входа сидела за столом молоденькая медсестренка и говорила по телефону, а в конце коридора, у самой последней двери, два туловища развалились в мягких креслах. Совершенно недвусмысленные туловища. Медсестренка увидела Веру, оторвалась от телефона и тревожно спросила:
— Вы к Коновалову?
— К Сотникову, — официальным голосом сказала Вера. — Почему он под охраной? Меня не поставили в известность. В чем дело?
— Нет, нет, — торопливо ответила медсестренка, высунулась из своего закутка и помахала туловищам рукой. — Сотников в седьмой, у него никакой охраны… У него сейчас посетитель.
— Не имеет значения, — равнодушно буркнула Вера, повернулась и пошла к седьмой палате.
Идти ей расхотелось. И так-то она себя пинками сюда загнала, всю дорогу перед каждым столбом тормозила, чтобы момент встречи оттянуть, потому что совершенно не представляла, зачем она сюда идет, и что скажет, когда увидит этого Сашку, и что он скажет ей… А тут еще посетитель какой-то. Посетитель имел значение.
Перед дверью в седьмую палату она уронила блокнот, который очень кстати распался на три части и вытряхнул из себя пару пустых рецептурных бланков и календарик за позапрошлый год. Присела, стала старательно собирать весь этот мусор, смущенно пожимая плечами в сторону туловищ в конце коридора и напряженно прислушиваясь к бодрому, но, к сожалению, не очень громкому голосу за дверью. И дверь закрыта плотно. Зато слух у нее — как у кошки…
— Не, тачка классная, — говорил бодрый голос, — Николаич считает, что легковата, а мне — самое то. Я специально на ней прикатил, думал, ты посмотришь. Ну, завтра посмотришь. Завтра-то тебе разрешат вставать? Я опять на ней приеду…
Вера сунула собранный мусор в карман, толкнула дверь и с порога затарахтела приглушенно и будто слегка задыхаясь — голосом испуганной дурочки:
— Ой, извините, господа… Господин посетитель, это не вашу машину на стоянке ломают? Светленькая такая, новая… кажется, бампер откручивают…
Про бампер Вера ляпнула наобум, она не очень представляла себе, что такое бампер и можно ли его открутить. Если он вообще кому-нибудь нужен. Но господин посетитель выскочил из кресла, как катапультированный, с ужасом завопил: «Бли-и-ин!» — и кинулся на выход, забыв сказать раненому другу последнее «прости». Раненый друг валялся на кровати поверх покрывала — не лежал, как положено больному, а именно валялся, как бездельник на пляже, в легких шортах и белой футболке, закинув руки за голову, а больную ногу — на согнутое колено здоровой, — смотрел на нее веселыми глазами и тихо смеялся.
— Опять развлекаешься, — отсмеявшись, сказал Сашка. — Откуда ты знаешь, что у Стаса машина светлая? И что мне с тобой делать?.. Иди сюда.
Он вытащил руки из-под головы и потянулся к ней, даже, кажется, встать надумал.
— Больной, лежать! — Вера приоткрыла дверь, выглянула в коридор и обернулась к Сашке: — Не вставай, тебе правда нельзя. Я через минуту…
Из палаты она выскочила, чтобы скрыть от Сашки смятение. Она не ожидала, что Сашка ее узнает… ну и вообще. Словом, выскочила, чтобы дать мыслям время прийти в порядок, но тут же сообразила, что свое поспешное появление в коридоре придется как-то замотивировать двум туловищам в конце коридора и медсестричке с телефоном. Вера направилась к медсестричке и деловито сказала:
— В седьмую полчаса никого не пускать. У больного Сотникоав психотерапевтический сеанс.
Повернулась и пошла в седьмую, со смятением ощущая, что ни в какой порядок ее мысли не пришли. Так, спокойно. Она просто пришла навестить больного. Причем, пострадавшего по ее вине. Косвенной вине. Вот еще! По своей глупости он пострадал, и пришла она не потому, что ее чувство вины гложет, а из чистого человеколюбия. Надо войти и просто сказать, например, «как ты себя чувствуешь?»
Она вошла, закрыла дверь и сказала:
— Как ты меня узнал?
— Грим ни к черту… — Сашка уже не валялся, а сидел, запихнув за спину две большие подушки, но руки к ней протягивал так же. — Послушай моего совета: как только выйдешь из больницы — немедленно пристрели своего визажиста. Или как они там называются? Доктор, да иди же ты ко мне! А то сейчас встану.